Into Dust

      Утром Стэйси просыпается сам — точно в нужное время. Его никто не будит, Майлз не стучится в его комнату, завтрак почти не кажется противным, а вода — испорченной Блажью. Даже воспоминания о вчерашнем не беспокоят. Стэйси не хочется ковыряться в этом. Он ходит мимо клетки с Илаем, и даже не смотрит на него. Илай его просит о воде — и Стэйси её не приносит. Даже Майлз, замечая выражение лица Стэйси, не подходит к нему.       В конце концов, Стэйси натыкается на своё отражение в зеркале, когда заходит в ванную. У Стэйси такое ощущение, что он несколько суток не спал и не ел. И все эти несколько суток его отчаянно колотили. Хорошо, наверное, что Джейкоб не видит, какой Пратт ходит потрёпанный. Волосы становится всё сложнее укладывать из-за их длины, но Пратту это удаётся.       Стоит ему снова оказаться во дворе лагеря — он видит машину, в которую тащат Тэмми. Видит Джейкоба и видит Джона. Настроение и так плохое, но в этот момент оно становится ещё хуже, потому что Джейкоб жестом подзывает Пратта к себе — и он идёт. Илай наблюдает за этим с омерзением, Стэйси кажется, что он даже спиной чувствует этот полный презрения взгляд.       — В машину, — командует Джейкоб. Пратт молча кивает и садится на заднее сидение. За руль садится Джон, настолько довольный и весёлый, что Пратту на него тошно смотреть в зеркало заднего вида. Когда их взгляды сталкиваются, Стэйси отворачивается и смотрит в окно.       — Тебе разве неинтересно, как поживает твой дружок? — Джон заводит машину, когда Джейкоб садится на пассажирское сидение рядом.       — Нет, — коротко отрезает Пратт. И едут дальше они в тишине.       Проходит минут пятнадцать, когда они подъезжают к берегу речки. Джон выходит первый и хлопает по той двери машины, у которой сидит Пратт. Джейкоб тоже выходит, тогда уже и Стэйси следует его примеру. Стэйси вручают довольно увесистую бочку литров на двадцать.       — Отнеси это к берегу, — Джон командует так, словно Пратт его подчиненный, но приходится слушаться. Сам Джон просто берёт книгу со знаком Врат Эдема на обеих сторонах обложки и ещё что-то кладёт в карман. Джейкоб вытаскивает из машины Тэмми и ведёт к берегу. Пратт за этим наблюдает молча и не может понять: или Джон зашёл слишком далеко, отрезав ей и язык, или просто настолько измучил за ночь своей болтовнёй (или ещё чем-то), что у Тэмми уже нет сил сопротивляться. Стэйси ставил на болтовню.       Он оставил бочку и стал недалеко от берега. Сначала смотрел за этим как-то отстранённо, но внутри что-то неприятно сжалось и дрогнуло, когда Тэмми всё же начала сопротивляться, а Джейкоб начал насильно тащить её в воду. Отчего-то Стэйси представлял себя на месте Тэмми. Как Джейкоб его тащит, как сам Пратт сопротивляется, не хочет. На секунду Пратт ощутил себя так, словно его предали, а потом нахмурился: Джейкоб был для него просто одним из этой ненормальной семьи — он не-друг, не-родня, не-брат, не-его-близкий-человек.       А на душе всё равно было паршиво. Джон тоже вошёл в воду и открыл книгу, начиная что-то читать. Джейкоб сначала оставил Тэмми, понимая, что та никуда не денется, потому что (Пратт заметил это только сейчас) руки её были связаны за спиной, что объясняло то, что она почти не сопротивлялась — у неё не было возможности. Бочку Джейкоб поднял как-то уж слишком легко, открыл её уже в воде, рядом с Тэмми, и всё содержимое вылил в воду.       Вода стала противного зелёного цвета, а в воздухе теперь слишком навязчиво витал сладковатый аромат Блажи. Бочку Джейкоб выбросил на берег и вернулся к Тэмми. С ней не особо церемонились: Джейкоб взял её за волосы и тут же окунул в воду. Пратт и сам неожиданно для себя задержал дыхание, но сдался раньше того момента, когда Тэмми снова подняли за волосы и дали сделать глоток кислорода. А после снова в воду.       — Бедная заблудшая овечка, — протянул Джон, хлопнув книгой. И Джейкоб снова вытащил Тэмми из-под воды. Джон шагнул ближе к Тэмми и провёл тыльной стороной ладони по её лицу — она не реагировала. Поэтому Джон кивает Джейкобу — и её тащат на берег. Пратт снова отступает подальше, словно мешает кому-то.       Джон раскрывает вспоротые ещё вчера края футболки Тэмми и оголяет кожу и ключицы. Что-то шепчет, но Пратт не может разобрать. А Джейкоб стоит сзади и всё ещё крепко держит Тэмми, когда Джон начинает вырезать что-то на её груди. Сначала Тэмми кричит, дёргается, потом, когда Джон снова что-то шепчет ей, она затихает и кусает губы.       Пратт сжимает кулаки, словно переживает это всё сам.       Джон чуть отходит, и смотрит на вырезанный на груди грех «wrath», словно на произведение искусства. Потом просит Джейкоба отойти и сам давит на плечи Тэмми, заставляя её стать на колени. И она слушается. После он её укладывает на траву — и она слушается. А после… после нависает над ней. Пратт отворачивается вовремя, потому что смотреть, как ублюдок Джон срезает кусок кожи с этим грехом, он не хочет.       А Джон, будь он проклят, срезает кожу не полностью.       — Тебе никогда не искупить свои грехи, — тихо и холодно говорит он Тэмми. И его нож замирает.       Джон так и бросает Тэмми. И просто уходит. Он уверен, что кто-то из сопротивления найдёт Тэмми. И тогда (что самое приятное для Джона) им или самим придётся срезать этот кусок кожи, или оставить всё так, как есть.       Пратт обратно едет молча. Ему даже нечего сказать. И он боится, что придёт момент того, когда Джон решит сделать это с ним тоже. Джон и Джейкоб что-то обсуждают — Джейкоб даже смеётся, — но Пратт это игнорирует. Пусто смотрит в окно.       Не замечает даже запаха сигаретного дыма в машине.

***

      Вечером Пратту становится совсем дурно. У него начинается паника. То, что он видел, — это было паршиво, это было просто ужасно. Он уже точно несколько десятков раз возвращался к одной единственной мысли: как там Тэмми. Её могли найти люди из сопротивления, а могли найти волки Джейкоба. Стэйси знал, что вероятнее было второе. Джейкоб бы так просто её не оставил. Ха, не отомстить человеку, который на него кинулся и выбил винтовку?       Ха…       Пратт недоумевающе моргнул, понимая, что это грех, поэтому исключено. Или нет. Чёрт, за что ему это всё?       Стэйси упирается локтями в стол в своей комнате и зарывается пальцами в волосы. Всё напряжение, накопившееся за эти дни — оно проявило себя сейчас. Эта участь была какой-то невыносимой для Стэйси. Особенно то, что он начал воспринимать Джейкоба как своего. Пратт не мог избавиться от этого чувства. Понимал, что так нельзя, что это плохо, что Джейкоб… он плохой. Он его убьет.       Жизнь превращалась в американские горки, и Стэйси решительно летел вниз. Он начал копаться в своих вещах, словно надеялся там что-то найти. Ещё минуту назад он был готов помочь Илаю выбраться из клетки, отпустить его. Но взял себя в руки.       А сейчас у него в руках косяк, который неделю назад всучил ему Майлз. Стэйси был уверен, что эдемщикам нельзя было курить, поэтому неудивительно, что Майлз это отдал. Тогда Пратт хотел это выкинуть, а сейчас без раздумий сунул в карман и вышел на улицу. Солнце зашло почти полностью.       Пратт осмотрелся и пошёл к клетке с Илаем. Удивительно, но сейчас Стэйси казалось, что было бы куда более действенно, если бы Джейкоб закинул Илая в какую-то закрытую комнату — без еды, без воды и (что самое главное) без возможности с кем-то пообщаться. Тогда бы он точно начал сходить с ума. Не сразу, но…       — Пришёл понасмехаться? — Илай кривит губы в усмешке. Стэйси эта усмешка кажется ещё хуже той мерзопакостной улыбки Джона. Так что Джона он начинает не любить чуточку меньше. Пратт отрицательно качает головой и присаживается перед клеткой, пока никто не шастает рядом.       — Это сделает кто-то другой, — начинает Стэйси. Илай замечает, как Пратт нервно смотрит по сторонам, и тоже осматривается. Но Стэйси привлекает его внимание и стучит о решётке. — Знаешь, я думал, ты умнее. Ты мог бы меня схватить, а потом или попробовать заставить отпустить тебя взамен на меня, либо… меня бы убили. Что-то вроде мести за Тэмми, да?       Илай широко открывает глаза, когда речь заходит о Тэмми. Пратт встаёт, решая, что Илай решил воспользоваться его советом.       — Где она?       — Не знаю, — честно отвечает Пратт. — Если повезло, то её уже нашел кто-то из сопротивления. Если не повезло, то…       Стэйси пожимает плечами и собирается уходить, но Илай успевает схватить его за штанину. Поэтому приходится остановиться. Стэйси вопросительно смотрит на него.       — Сколько они собираются так держать меня? — Илай усмехается. А у Стэйси лицо каменное. — Пока не сдохну?       — Это было бы слишком просто.       Илай его отпускает, и Стэйси уходит. Он думает о том, что Илая точно не отпустят. Джейкоб покажет ему те слайды, раскроет перед ним шкатулку — и вскоре Илай станет чудной марионеткой, которая перебьёт всех своих. Если Илая не убьёт Помощник. Пратт не хочет признаваться себе, что ему интересно, что сейчас с Салагой, что Джон с ним решил сделать.       Ничего хорошего — это Пратт знал наверняка.       Он добрался до пустующей части лагеря. В сетке с этой стороны была дырка, но Джейкоб, наверное, верил, что никому не придёт в голову тут пролезть. Пратту это пришло в голову. И он вылез за пределы лагеря.       Свободы он не ощутил.       Словно всё ещё оставался на коротком поводке Сида. Поэтому без всякого зазрения совести пошёл вперёд. Горы Уайттейл, пожалуй, в округе Хоуп были самым красивым местом. Джейкоб додумался сделать свой лагерь так, чтобы добраться сюда можно было на вертолёте или всего лишь одним путём — через ворота. Или быть мастером по скалолазанию. Или попытаться незаметно обойти лагерь и пролезть через дырку в сетке. Именно рядом с ней местность была не такой скалистой и добраться к лагерю было проще всего.       Но местоположение всё равно для врагов было проблемным.       Пратт нашёл удобное место, с которого открывался неплохой вид на леса внизу, и сел на утёс. Здесь даже дышалось легче, без кучи военных, которые вечно ходят с одного поста на другой, занимаются своими делами. Здесь было уютно: без Илая или Тэмми, без Джона, без…       Стэйси тряхнул головой. Конечно, ему было уютно без Джейкоба. Сид не тянул на сурового холодного солдата, потому что усмехался (да и просто улыбался) он достаточно часто. Для Стэйси это было поводом думать, что Джейкоб не был замкнутым.       Чёрт. Ему уютно без Джейкоба.       Пратт раздражённо вздохнул и обиженно надулся. Он не мог себя в этом убедить.       Потому что, хотим мы того или нет, в нашей жизни порой случаются такие люди, которые могут причинить нам боль или какой-то вред. Могут забыть о том, что у нас тоже есть свои цели, свои потребности. Для этих людей мы «чужие», но стоит стать «своими» — и всё становится как-то иначе.       Пратт знал и про абьюз, и про стокгольмский синдром, но это было совсем не то. Это было не про него. Он соображал трезво. Понимал то, что отношение Джейкоба к нему начало менять. И это его угнетало. Словно снег летом пошёл. Ещё и в том месте, где такому явлению быть не положено.       Стэйси достал из кармана косяк и закурил. Он даже не знал, что он курил, но это точно была не Блажь.       — Так-так, кажется, овечка отбилась от стада.       Пратт устало ведёт ладонью по лицу и даже не встаёт:       — Я же не убегаю.       — Ты не в лагере. А выходить тебе запрещено.       — Я не убегаю, — уже с нажимом повторяет Стэйси. Он злится и снова делает затяжку словно назло.       Джейкоб удивлённо вскидывает брови на такое и смотрит на Пратта. Удивительно, но Джейкоба происходящее не злит. Рядом с Праттом начинает вертеться Мелкий. Стэйси гладит его и смотрит на Сида.       Джейкоб садится рядом.       Пратту кажется, что он сам смущён. Что он краснеет. Но он надеется, что ему просто кажется. Что он не на самом деле пялится на Джейкоба, который не ругается, а просто, мать его, садится недалеко от Пратта и легко хлопает волка по голове:       — Смотри, какой хороший парень. Сразу тебя унюхал.       — Потому что привык, — Пратт старается спрятать косяк, но точно знает, что Джейкоб уже все заметил.       Он чувствует себя провинившимся ребёнком. И у Пратта путаются мысли. Появляется то одна, то другая: сначала он думает о том, что это даже хорошо, что Джейкоб тут, ему нравится его компания, потом пластинку словно заедает — и он уже думает о том, что Мелкий — маленький предатель, который его сдал. И, наверное, было бы опасно прыгнуть с этого утёса.       Стэйси собирается с мыслями и протягивает косяк Сиду. А тот непонимающе пялится на Стэйси.       — Ты можешь это выкинуть, — Стэйси бубнит это под нос и виновато опускает голову. И вот опять — опять! — Джейкоб усмехается. Приятно и беззлобно. Пратт засматривается на это. На то, как Сид забирает косяк и качает головой с улыбкой.       Стэйси уютно вот так.       Он засматривается на то, как Джейкоб и сам подносит косяк к губам и затягивается.       И тут всё внутри ломается. Всё перестаёт функционировать. Пратт даже не хочет соображать то, что он сейчас буквально впивается взглядом в то, как Джейкоб выпускает дым.       И снова делает затяжку.       Косяк летит с утеса, а Пратт всё ещё целый. Он не летит. Он сидит на месте. И вместе с торможением внутри все разрывается от эмоционального возбуждение. От того, сколько эмоций разом Стэйси впитал в себя.       Он отворачивается и пытается на чём-то сфокусироваться, но не выходит. Картина мира полная, а на чём-то сосредоточиться совсем не получается.       — Всё нормально? — спрашивает Пратт. Он поджимает губы. И верит в то, что сейчас произойдёт что-то невероятно плохое. Ужасное. Он нервничает больше обычного, всё пытается загипнотизировать взглядом дерево, но, кажется, скорее дерево загипнотизирует Стэйси.       — А что не так? Ты же не убегаешь, — снова усмехается Сид, насмешливо припоминания фразу Стэйси.       — Не убегаю, — повторяет за Джейкобом Пратт. И чувствует, как дыхание сбивается.       Он слышит, как Сид ёрзает рядом. Наверное, встаёт. Сейчас уйдёт. А утром будет наказание. Утром будет шкатулка, лабиринт, убить Илая. И ещё какая-то ересь.       Стэйси чуть дёргается. И чувствует горячее дыхание у шеи. Бей, беги, замри — и Стэйси замирает. Чувствует, как сначала ощутимо прикусывают кожу на шее, а потом целуют. Забывает дышать на этом моменте. И во всём винит косяк. Паршивый наркотик. Паршивый день. Паршивая жизнь.       Пратт оборачивается и натыкается на губы Джейкоба.       В голове совершенно пусто.

***

      В нашей жизни порой случаются люди, которые случайно умеют перевернуть всё так, чтобы потом мы долго сидели и думать: что же произошло? Но загвоздка в том, что нам нравится то, что произошло. Особенно — изменения внутри в нас. Особенно в лучшую сторону.