Не холодно.

— Я хотел… Я думал, всё будет по-другому! — Чонгук не может перестать разговаривать на повышенных тонах. Вся эта ситуация его очень сильно раздражает и злит, потому что его изначально оставили в неведении. — Ты думаешь, после вчерашнего, я смогу спокойно принять то, что ты мне сейчас говоришь? — Тэхён смотрит на него серьёзно, стараясь уловить каждую фразу подростка и понять её смысл. — Хён! — Что? — Ким будто выпал на минуту из реальности, стараясь скрыть свои эмоции. — Ты и правда не понимаешь… — Гук накрыл лицо руками и тяжело вздохнул. — Тебе захотелось избавиться от меня, да? Я обуза для тебя. Брюнет понял всё по-своему. Возможно, хёну просто не нужен такой экземпляр, как он. Ему нужно сосредоточиться на работе, у него есть собственные проблемы и личная жизнь, а какой-то подросток, который выбил Кима из привычной колеи, точно не вписывается в эту картину. Вывод: Чонгука снова кинули. Выбросили, как котёнка. Наигрались и выставили за дверь. — Это не так. Чонгук, послушай… — Тэхён убрал его руки от лица, заставляя посмотреть на себя, но затем сам же опустил глаза, — всё слишком сложно. Он отошёл назад и присел за кухонный стол, зарываясь пальцами в свои синие волосы. Как же объяснить Чонгуку, что всё это для его же блага? Тэхён неизлечим, и ему рано или поздно придётся сменить место жительства, может, лечь в больницу. А может, его вообще скоро не станет, ведь болезнь растёт с каждым днём, а он бездействует. Потому что смирился. Потому что привык к своему образу жизни, а тут появился подросток, который изменил его взгляды. Ещё с первой встречи в школе. И вот теперь уже Ким стоит перед выбором: позволить остаться рядом и загубить чужую жизнь или же отпустить на произвол судьбы. Вернее, перед выбором он уже не стоит, он сделал его. Тэхён молчит ещё минуту, рассматривая поверхность белого стола и обдумывая свои слова. Возможно, надо было подготовить речь сегодня утром на работе, куда он умчался ещё в шесть утра, — всё равно делать там было нечего. Просто ему нужно было время. Он не мог представить себе, что проснётся около обеда в одной кровати с Чонгуком. — Чонгук, не пойми меня неправильно, — начинает Тэхён, не поднимая взгляда, — я не старался отделаться от тебя таким способом. Ты много не знаешь обо мне, и… — он всё-таки смотрит на Гука, который опустил пустые глаза на свои пальцы, что сминают края толстовки, — тебе же так будет лучше. Я не позволю себе испортить твою жизнь. Посмотри на меня, — брюнет исподлобья скользнул по лицу хёна, — мои руки синие. Мои волосы синие. У меня на теле… да ты и сам видел. — Чонгук отводит взгляд, кусая изнутри щёку. — С тобой может быть хуже, ведь ты ещё подросток. Я не… — Мы ведь можем помочь друг другу, — внезапно перебивает Гук, — мы противоположны. Ты ведь сам показывал мне, — он необдуманно прикасается кончиками пальцев к области на груди, где бьётся его сердце. Уже нормальное, здоровое сердце, и Чонгук вспоминает об этом лишь после сказанного, сразу же убирая руку и почти незаметно вздыхая. Ну вот, хён всё равно выходит виноватым. Он даже не дал шанса помочь. Чонгук мог быть его личным лекарством, стоило только прикоснуться к сердцу. Тэхён же вырвал его к чертям и оставил Гука позади себя с дырой в груди. — Нет, я не верю. — Гук словно выходит из транса, снова повышая голос. — Ты будто не знал, Тэхён. Будто не догадывался, как я отнесусь к этому. Ты… да ты всё испортил! — слёзы застилают глаза мутной пеленой. Хочется наорать, но и не впадать в режим истерички. Хочется выплеснуть эмоции. — С лечением можно было повременить, не страшно! Я хотел… я думал, ты заменишь мне всех, станешь ближе остальных! — Чонгук уже не сдерживается, отчитывая хёна, у которого все внутренние органы сжались в комок от такого откровенного признания. Как же Гук хотел сбежать отсюда… Сил выяснять потерянные отношения нет совершенно, говорить мягче не получается, хочется обвинить Тэхёна во всём на свете. — Я не хочу возвращаться к прежней жизни, хён, не хочу! Гук уже конкретно рыдал, закрывая лицо ладонями. В душе какая-то пустота, причиной которой стал хён. За такой короткий срок Чонгук привязался к нему так, как ни к кому другому за годы общения. От этого и больно: значит, сразу понял, что с Тэхёном ему хорошо, понял, что он и правда заменит ему всех. Даже родителей. Теперь-то Гук точно не расскажет ему о том, в какой семье он живёт. Это даже семьёй-то назвать нельзя. Не хочется давить на жалость. Тэхён не бессердечный человек и молча смотреть на плачущего ребёнка у него нет сил. Хотя, он и не уверен, что Гук кинется к нему в объятия, роняя слёзы на рубашку. Но попробовать он обязан. — Чонгук… Чонгук-и, — он подбирается ближе к брюнету, необдуманно обхватывая его своими холодными руками и заключая в объятия, но, как он и предполагал, теперь Гук не позволит. — Тэхён, отстань! — подросток психует и пытается выбраться из цепких рук, но потом его терпение заканчивается. — Отвали! — Чонгук резко и довольно сильно сбрасывает с себя чужие руки и бежит в коридор. Нет, это не из-за того, что он теперь чувствует холод. Это обида глушит все мысли и чувства. Бежать. Бежать отсюда и никогда больше не возвращаться и не вспоминать про всё, что было здесь. Так Чонгук и поступает. И он совсем не удивлён тому, что хён не кинулся следом. Опять-таки обида… Дома его встречает темнота и тишина. Если отца ещё (или уже) нет дома, то это только радует, а значит, казнь откладывается на потом. А ещё можно спокойно и без лишних глаз выплакаться у себя в комнате. Чонгук уже представляет, как упадёт на свою кровать и будет весь день реветь в подушку, но стоило ему открыть дверь в комнату, так он тут же на автомате поворачивает в противоположную сторону и собирается ретироваться куда угодно, лишь не видеть отца. Тот же, оказывается, ждал Гука в его комнате. Не один, с бутылкой. Если отец в процессе пьянства, а не после него, то это вдвойне хуже, потому что мозги у него отключаются от слова совсем.Чонгук со стеклянными глазами ретируется на кухню, как вдруг его окликают сзади: — А ну стой… Останавливаться он точно не собирается и спешит скрыться за входной дверью. Не устроит же мужчина разборки с сыном на улице? Хотя, от него чего угодно можно ожидать в таком состоянии. Чонгук захлопывает дверь практически у отца перед носом и выбегает на проезжую часть. Машин в этой местности проезжает немного, поэтому можно спокойно прогуляться и уйти глубоко в свои мысли, не страшась, что тебя, нечаянно сошедшего с тротуара, заденет автомобиль. С одной стороны подумать есть о чём, с другой же совершенно не хочется забивать голову произошедшим. Чонгук доходит до какой-то лавочки и забирается на неё с ногами, обнимая колени руками. Погода портится. Тучи набегают, поднимается ветер, становится холодно — не только на улице, но и на душе. Рядом никого нет. Снова Гук остался один на один со своими проблемами и заботами, снова сидит на какой-то лавке и материт всё вокруг, потому что это нифига не справедливо. Тэхён… Интересно, как он там? Что чувствует? Волнуется ли за Чонгука или выдыхает с облегчением, ведь спас жизнь ещё одному человеку? Он спасает многих, а сам-то уже почти загнал себя в могилу, благодаря ничегонеделанию. И почему он так категоричен? Можно же пытаться хоть немного приблизиться к выздоровлению, каждый день проворачивая нехитрые махинации вроде горячего обеда, тёплого душа по утрам, солнечных ванн… Скоро лето придёт, и хён наверняка будет чувствовать себя лучше. Возможно, уже не в этом городе, а где-нибудь в Пусане, работая при высокой должности. Там и возможностей для лечения больше. Неизвестно только, зачем было Тэхёну приезжать сюда. Чонгук зарывается пальцами в свои волосы и прикрывает глаза. Так много вопросов и так мало ответов. Ему бы хотелось сейчас поговорить с хёном про его жизнь, про то, как он вообще справляется со своей болезнью на протяжении такого времени. В голове всплывает картинка, как Тэхён выбегал из дома и садился в машину в плохом состоянии. У него однозначно должны были быть синие по локоть руки из-за ухудшения здоровья, потому что иначе такое не объяснишь. Значит, у него бывают такие сильные ломки, что приходится пользоваться услугами врачей. Сам он, видимо, не справляется, хотя опытен в этом. Отключить бы на пару часов голову, что бы дать мыслям прийти в порядок. Спать хочется, но домой лучше не ходить. Страшно. Да и уроки нужно делать, ведь не может же у Чонгука быть освобождения от занятий до начала летних каникул, которые уже не за горами. Ещё ведь экзамены… которые, наверное, не суждено сдать и со второго раза. Об этом лучше вообще не думать, иначе скоро начнут лезть в голову суицидальные мысли. Потому что Чонгука, на самом деле, ничего и никто не держит. Вот так и становятся самоубийцами, у которых ещё молоко на губах не обсохло. Чонгуку страшно от того, что он докатился до таких мыслей. Он справится. Ему не в первый раз приходится тяжко, но кто говорил, что будет легко?