Такова жизнь

      Заходя в дом, Чон увидел, что там все так же чисто, как и было перед тем, как уехать. В прихожей находились вешалка для одежды, пуфик, чтобы можно было удобно надеть обувь, полочки для шапок, которые Чон почти не носил, а также на стене висела картина Ван Гога, это Тэ ее повесил, чтобы гардеробная не была такой скучной. Тэ любил Ван Гога, поэтому картина именно этого художника и висела. «Дорога с кипарисом и звездой»… — Тебе сделать кофе? — спросил Тэ, снимая свои ботинки. Истерика почти сошла на нет, но состояние было нервозным, поэтому надо было перевести тему. — Да, пожалуйста, — Чонгук мягко улыбнулся и направился следом за омегой.       Зайдя на кухню, Тэ подошёл к шкафчикам и достал две кружки, кофе, растворимый горячий шоколад и сахар. Из холодильника он достал молоко и поставил чайник греться. Пока вода нагревалась, Тэ насыпал кофе с шоколадом по чашкам и добавил сахара. Он не мог пить без него, такой вот он сладкоежка.       Чонгук многого не знал о Тэхене, поэтому он внимательно следил за действиями своего омеги. Движения у того хоть и были плавные, но с некой резкостью, и Чонгук понимает, из-за чего она у него. Когда чайник вскипел, Тэ разлил горячую жидкость по кружкам и поставил перед Чоном. Ни Чон, ни Тэ не заводили разговор, они оба думали. Каждый о своем. Тэ переваривал информацию о Чоне, а последний думал, что делать дальше, ситуация с Кикваном его немного выбила из колеи. Кофе и шоколад уже были допиты, а альфа и омега так и сидели, не проронив и слова.       Тишина, в которой они находились, не была давящей, не заставляла выдавливать слова, а, наоборот, помогала собраться с мыслями. Тишина помогает многим людям подумать, тишина имеет две стороны — давящую и успокаивающую. Тут уже сами решайте, какая в вашей ситуации. Но даже давящая тишина помогает, она подталкивает людей к решениям. Не всегда, конечно, правильным, но все равно дает большой пинок под зад, что пора действовать.       Поразмыслив, Тэ решил, что ему все-таки придется что-нибудь сказать… — Чонгук? Давай съездим к Хичель-хенниму? Прошло три года, а тебя там так и не было, — Тэ посмотрел на Чонгука печальными глазами, в которых виднелись понимание, грусть и что-то еще, что Чону было непонятно. Глаза Тэ всегда были для него загадкой, в них скрывалось то, что разгадать было никому не дано, это было похоже на все эмоции сразу. Веселье, грусть, раздражение, любовь ко всему живому и любовь к Чону. Один лишь только взгляд мог рассказать многое, но никогда не рассказывал до конца, оставляя частичку внутри. Даже сейчас, вроде, все понятно, но есть что-то, что известно только одному Тэхену. — Да, я знаю, но, — Чонгук посмотрел на свои руки. Он сам понимал, что надо съездить к папе, но боялся. Он винил себя в том, что папа умер так рано. Ему будет больно смотреть на надгробие папы и понимать, что его больше нет и никогда не будет. После того, как Тэ сказал ему об этом, что-то треснуло в Чонгуке. Папа, которого Чонгук так любил, умер. Чонгук не успел попрощаться с ним, не успел сказать, как любит, ничего не успел сделать. Хотя нет, он успел... успел лишь сделать больно, но в этом виноват не он один, Лимен тоже. Лимен — тот, из-за кого вся его семья пострадала, пострадали друзья. Все его близкие люди пострадали из-за Лимена. Он не спустит такое с рук. Никогда. — Что "но"? — Тэ понимал, что Чонгуку больно, но ему надо это сделать. Станет легче, намного. — Я не могу. Слишком... слишком больно, — Чонгук посмотрел на Тэхена, после чего второй взял его за руку и погладил большим пальцем по кисти, немного улыбнувшись. — Я понимаю, но это все-таки стоит сделать. Тебе станет лучше, намного, — Тэ не переставал улыбаться своей квадратной успокаивающей улыбкой и поглаживать кисть руки. Чонгуку стало легче, но чувство вины никуда не уходило, и, кажется, не уйдет. — Хорошо. Давай съездим туда вместе? — Тэхен кивнул и, не отпуская руки, как в прошлый раз, двинулся в сторону машины. Чонгук шел за ним, не говоря ни слова. Уже сев в машину, они направились в сторону кладбища.       Дорога не заняла много времени, так как кладбище находилось рядом с городом, а они жили почти на окраине. Спустя 20 минут они уже въезжали на территорию кладбища. Тэ почувствовал, как напрягся Чонгук, поэтому опять взял его ладонь в свою и приложил ее к своей щеке. Он понимал, что Чонгуку сейчас очень нужна его поддержка, нужна, как ничто другое.       Выйдя из машины, Тэ повел своего истинного в сторону могилы Хичеля, потому что сам Чон не знал, где похоронен его папа. Уже подходя к могиле, Чонгук увидел знакомое лицо на плите и встал в ступор. Сколько бы он не готовился к этому, все равно больно. Понимать, что родного человека больше нет — больно. Очень.       Чем ближе лицо папы, тем сложнее идти вперед, тем сложнее дышать, тем сложнее жить. Когда Чон все же подошел к оградке, он уже смог рассмотреть дату смерти. 18.10.16.       Около надгробия лежали засохшие цветы, они лежали повсюду. Это были цветы Смеральдо. Смеральдо — на языке цветов обозначает правду, которая не может быть сказана. «Кто приходил на могилу? Он знал, что я приду?» — вот что тревожило Чонгука, когда он увидел кучу засохших цветов. Тэ подошёл к Чонгуку и приобнял его сзади, тем самым поддерживая его, на что второй ответил ему еле заметной улыбкой, но Тэ не надо было ее видеть, он ее чувствовал. — Когда ты в последний раз был здесь? — Перед тем, как поехать тебя вытаскивать, — Тэ развернул Чонгука к себе лицом и заглянул в черные, как омут, глаза, — Чонгук, что произошло, то произошло, не вини себя в этом. Ты не виноват, не кори себя за это. — Что произошло, то произошло? Не корить? Я не виноват? Тэ! Я не знал про смерть своего папы. Это самое главное, о чем я сейчас жалею. Я не смог сказать, как его люблю, не смог обнять, поцеловать, не смог ничего сделать. Последнее, что я сделал, так это пропал. Тэ, ему было больно, он из-за этого умер. Из-за меня. Как мне не корить себя? Как? — из глаз Чонгука полились непрошеные слезы, он не мог их сдержать, да и не надо было. Перед Тэхеном можно, перед другими нельзя, но перед ним можно. Он поддержит, не уйдет. Никогда.       Тэ стоял и ждал, пока Чонгук успокоится. Второму было сложно, он понимал это, поэтому не говорил ни слова. Слова не нужны, не сейчас. Немного успокоившись, Чонгук отстранился от Тэхена и опять повернулся к могиле. Хоть и было больно, но уже легче. Чонгук поклонился и мысленно поблагодарил за все, что папа сделал для него, а также он извинился, что не приходил все эти годы.       Убрав засохшие Смеральдо и еще раз поклонившись отцу, Чонгук и Тэ вышли с кладбища. Когда истинные сели в машину, на Чонгука опять нахлынули эмоции. Он не мог сдерживать слезы. Тэ взял его за руку и приложил к своей щеке, а второй рукой убирал соленые дорожки слез с лица альфы. Ему самому было сложно наблюдать за альфой. Он, узнав о том, что пришлось пережить его альфе, стал к нему более мягок.       Почувствовав на своей щеке ладонь Тэ, Чон немного успокоился, он не должен расклеиваться, не сейчас, он еще многого не сделал. Чонгук положил поверх ладони Тэ свою и погладил ею свое лицо. Он окончательно успокоился и, взяв себя в руки, завел машину. Ехали они в тишине. И только рядом с домом, Тэ вспомнил, что продуктов у них в холодильнике не много. — Чонгук, давай заедем в магазин. В холодильнике мышь повесилась, а это не дело. Надо же тебя кормить, а то похудеешь, — Тэ улыбнулся своей квадратной улыбкой, отчего у Чонгука случился микроинсульт. Эта улыбка, та самая, которую он так любит, на которую готов смотреть 25 часов в сутки, 8 дней в неделю и 400 дней в году. — И это ты мне говоришь? Ты себя видел? Я тебя одним мизинцем подниму. Тэ, это ты должен больше кушать, а не я. Тебя скоро ветром сносить будет. Поэтому едем в магазин, покупаем самую калорийную еду и наедаемся до отвала, согласен? — Чонгук тоже улыбнулся, но вот улыбка у него была немного вымотавшаяся. Тэ кивнул на предложение и они поехали в магазин. — Тэ, может, вина возьмем? — Чонгук стоял около стеллажа с алкоголем и не знал, что выбрать. — Да, давай, я тогда пойду сыр возьму, — Чонгук кивнул и Тэ пошел выбирать сыр. После чего они обошли все остальные стеллажи и в итоге потратили 65000 вон*. Домой они шли с тремя большими пакетами, заполненными едой, что немного смущало Тэ. — Чонгук, ты думаешь, мы это все съедим? Половина точно просрочится. Зачем мы столько всего набрали? — Тэ с неким шоком смотрел на пакеты. Он не знал, как долго им придется это есть, конечно, если это не испортится. — Думаю, да, мы это все съедим, и не переживай, ничего не испортится, — Чонгук подмигнул Тэ и поставил пакеты на стол. — Моя вишенка должна хорошо кушать, и я прослежу за этим, — Тэ на это лишь закатил глаза и еле заметно хмыкнул, чтобы Чон не заметил, но он заметил и записал у себя в голове.       Разложив продукты, Тэ начал заниматься готовкой, а Чонгук искал фильм для просмотра. Когда фильм был найден, Чонгук пошел на помощь Тэ, но, как оказалось, ему она особо не нужна. Зайдя на кухню, перед Гуком предстала такая картина: Тэ достает из духовки курочку, после чего принимается нарезать салат и раскладывать всё по тарелкам. После режет разные виды сыра и красиво раскладывает, но когда дело доходит до вина. — Чонгууук, помоги вино открыть, пожалуйста, — крикнув, Тэ разворачивается и натыкается на взгляд Чонгука, который наблюдал за этим сокровищем. Немного смутившись, он отдал бутылку Чону, а сам начал мыть посуду, чтобы потом ее было меньше.       Открыв бутылку, Чонгук поставил ее на стол и направился к Тэ. Он обнял его сзади и, уткнувшись в шею, вдохнул такой манящий и немного усиленный запах вишни. «Кажется, у кого-то скоро течка», — Чон улыбнулся этой мысли и обнял Тэ еще крепче. — Ты меня сейчас раздавишь, лучше отнеси сыр и вино в гостиную и принеси туда плед, — Чон еле заметно кивнул, еще раз вдохнул вишенку и пошел выполнять поручения своего омеги.       Когда все было накрыто, Тэ позвал Чонгука, и они вместе приступили к ужину. Через пятнадцать минут курица с салатом были съедены, а омега перетащен на руках в гостиную. Почему на руках? Спросите это лучше у Гука.       Чонгук сидел на диване, а на нем лежал Тэ, попивая из бокала красное полусладкое. Со стороны Чонгука это выглядело эстетично. Хрупкие, тонкие пальцы держали бокал, который был наполовину наполнен, вишневые губы, которые принимали напиток, были еще насыщеннее, фарфоровая кожа светилась из-за экрана телевизора. Чонгук не смотрел фильм, у него было более интересное занятие, наблюдение за идеалом человечества, хотя нет, это только его идеал, никто не должен даже смотреть на него.        В Чонгуке заиграл собственник, именно поэтому он взял из рук Тэ бокал, поставил его на столик и развернул омегу к себе лицом, смотря в карамельные глаза, а затем — на манящие губы. Тэ заметил взгляд Чонгука на своих губах, поэтому потянулся навстречу губам альфы. Их губы коснулись друг друга мягко, аккуратно, даже, можно сказать, невинно. Чон углубил поцелуй и уже сминал губы, иногда облизывая их своим шаловливым язычком, который позже огладил ровный ряд зубов и десны. Тэхен приоткрыл рот для большей свободы Чонгука, чем последний и воспользовался. Чон залез в рот полностью своим язычком и начал оглаживать стенки рта, переходил на нёбо, а после сплел их с Тэхеном языки в страстный танец, про который знали только они. Когда воздуха в легких перестало хватать, Чонгук отстранился от губ Тэ и перешел на такую изящную, тоненькую шею, оставляя на ней алые бутоны-засосы.        Подхватив Тэ под бедра, он встал и понес его в сторону спальни, при этом опять целуя уже пухлые от поцелуев и укусов губы. Аккуратно положив Тэ на кровать, он опять начал выцеловывать шею, блуждая руками по впалому животу омеги. От накатывающего наслаждения Тэ издавал еле слышные стоны, что возбуждало Чонгука еще больше. Оторвавшись от интереснейшего дела, Чонгук стянул с себя и Тэ футболку, которые в итоге полетели в угол комнаты. Чон припал к соскам Тэ, то посасывая их, то аккуратно кусая, на что получал стоны наслаждения. — Ч-Чонгук... т-трахни меня, сейчас же, иначе это сделаю я, — на такое заявление Чон усмехнулся и снял штаны вместе с боксерами с омеги, а затем с себя, после чего они тоже полетели в сторону футболок.        Полностью обнаженный и возбужденный Тэхен — еще одно произведение искусства. Капельки пота скатываются по вискам вниз в светлые волосы, там же и пропадая, опухшие губы, которые омега так сексуально облизывал, смотря на альфу, быстро вздымающаяся грудь, на которой вот-вот появятся красные отметины, вставший член, из которого сочится предэякулят и разведенные ножки, открывающие вид на темную дырочку.       Впившись в губы Тэхена, Чон смочил палец в естественной смазке и подставил к колечку мышц. Когда палец вошел, Тэ немного напрягся, но быстро расслабился и Чон начал двигать им в нем, ища тот самый комок нервов. Вот послышался несдержанный стон, а это значит, что комок найден. Вставив второй палец, Чон начал сначала аккуратно двигаться, а после набирать обороты, при этом раздвигая пальцы на манер ножниц. Когда Тэ был уже готов, Чонгук поменял их местами, от чего Тэхен теперь был сверху. Чон усадил его удобнее на свои бедра, придерживая за талию. — Ну давай, трахни меня, посмотрим, как ты это будешь делать, — на такое высказывание Тэ лишь усмехнулся и начал вставлять орган Чонгука в свою попку. Он аккуратно сел на него, привыкая к немаленьким размерам Чонгука-младшего.       Тэ двигался в разные стороны, ища нужный ему угол, а Чонгук кайфовал от этих действий, ему нравилось, как попка Тэ изящно смотрится на хую Чонгука и как он сосредоточенно ищет простату. Стон, еще один и еще — нашел. Тэ двигался вперед-назад и получал от этого кайф. С каждым толчком стоны получались все громче и громче, что не могло не радовать уши Чонгука. — Теперь твоя очередь, папочка, — Гук перевернул Тэ обратно и положил его на спину, сильнее раздвигая ножки.       Сразу войдя по самые яйца, Тэ застонал от наслаждения, потому что Чон попал сразу же. Чон двигался быстро, рвано, но при этом не причиняя боли ТэТэ. Шлепки двух тел друг об друга смешивались со стонами. Еще стон, еще, еще. — Гуки, я с-сейчас, к-кончу. Агх, — Тэ не успел сказать, как Чон снова попал по простате и Тэ излился себе на живот, неосознанно сжимая альфу, но тот успел вытащить член и кончил поверх семени омеги.       Два мокрых от пота и спермы тела прижимались друг к другу и понимали, что любят друг друга. — Я люблю тебя, — Чон прошептал это на ушко Тэхену и поставил метку на ключице. — И я тебя люблю, — Тэ развернулся лицом к Чонгуку. Влажная от пота челка спала на глаза и прилипла ко лбу, черные, как космос, глаза смотрели с любовью, а губы соприкасались с губами омеги.       Так они и уснули, грязные, уставшие, но такие счастливые.

Неужели, все налаживается?