Dead man's arms

      Медленно приоткрываю один глаз и тут же, зашипев как кошка, закрываю его обратно. Солнечный свет слишком больно бьет по сетчатке. Предпринимаю еще пару мучительных попыток и наконец распахиваю оба глаза. Звенящая боль тут же отзывается в висках. В черепной коробке будто молотки колошматят по наковальне. Надо завязывать пить… Тем более, что вряд ли я вообще сейчас могу себе это позволить хотя бы финансово.       Немного собравшись с мыслями, я обнаруживаю себя лежащей поперек своей кровати. В той же одежде, в которой выходила из дома. Черт, да даже треклятые туфли все еще на мне! Пытаюсь пошевелиться и издаю протяжный стон. Мышцы одеревенели от неудобной позы, и по всему телу проходит волна ноющей боли. Через силу, противно похрустывая суставами, пытаюсь потянуться, чтобы хоть как-то размяться. Что вообще вчера было? Я даже не припоминаю, как вернулась домой.       Я пытаюсь вспомнить прошедшую ночь, но с гудящей головой этот процесс сейчас только добавляет страданий, и я непроизвольно морщусь, обхватив лоб холодными ладонями. Медленно, но верно хронология событий начинает восстанавливаться. Бар, выпивка, Зсасз, Алекс, грохот выстрелов, снова выпивка, снова Виктор, танцы и…       — Ох, черт! — снова страдальчески стону я и, нащупав рукой подушку, хватаю ее и с размаху бью себя по лицу.       Сейчас больше всего на свете мне хочется заорать, но я понимаю, что с моим похмельем это чертовски плохая идея. Поэтому, пожалуй, сгорать от стыда я пока буду молча. В иной ситуации меня бы больше волновало то, что Алекс нашел меня, но в данный момент мысли занимает другой мужчина. Мало того, что я начала вести светские беседы с наемником, так я еще и потанцевать с ним решила! Адекватность? Нет, не слышала! — Господи, это сто пудов добром не кончится… — чуть не хныча, бормочу я в подушку, пока предпринимаю слабые попытки хотя бы сесть для начала.       Постепенно, пока я окончательно прихожу в себя, вместе с воспоминаниями и нескончаемым потоком ненависти к себе, в голове начинают просыпаться зачатки логики, и я призадумываюсь. Ведь Виктор, в принципе, за весь этот вечер почти даже и не казался тем, кем я его представляла до этого. Он был скорее забавным, чем пугающим, и… он помог мне. С чего вдруг?       "Quid pro quo", — отзывается где-то в уголке сознания внутренний голос, — "Ты помогла ему с Бутчем, тогда, у Муни, а он помог тебе вчера с Алексом. Услуга за услугу, ничего такого".       В общем-то, резонно. Вполне возможно, что все так и есть. В любом случае ломать сейчас голову над чьей-то мотивацией или же собственной у меня нет никаких сил. Сначала нужно с похмельем разобраться, а уж потом пускаться в долгие внутренние диалоги.       В затылке неистово пульсирует, а во рту сейчас настоящая пустыня, только вместо песка в ней, судя по ощущениям, насыпан использованный наполнитель для кошачьих туалетов. Если я доползу до ванной, то смогу решить обе эти проблемы. Нужно только подняться. Кряхтя, пытаюсь сползти с кровати, но едва я встаю, как тут же плюхаюсь обратно на матрас, жалобно скуля. Тянущая боль отзывается в правой лодыжке, и мне хочется удавиться от накатившей жалости к себе. Но только жалость ничем не поможет, поэтому надо собраться и начать устранять все последствия веселой ночки по мере возможностей.       Аккуратно снимаю туфли и пытаюсь оценить ущерб: лодыжка слегка припухла, но на первый взгляд нет ничего, что внушало бы опасения. Я, конечно, не слишком хорошо разбираюсь в медицине, но страховки у меня все равно нет, да и тащиться к врачу я сейчас не в состоянии. Думаю, что смогу разобраться с небольшим растяжением самостоятельно…       Не спеша встаю с кровати и ковыляю к ванной, стараясь не наступать на поврежденную конечность. Господи, какой же тупой идеей было вчера идти плясать! Но вообще-то тогда я ничего не чувствовала, так что предпочту винить во всем выпивку, чем собственную безалаберность.       Достав из шкафчика аптечку, принимаюсь снова рыться в ее содержимом, откладывая в сторону уже знакомую коробочку с обезболивающим. Антисептик, пластыри, какие-то таблетки, которые мне вообще незнакомы… Эластичный бинт! Бинго! Да мне несказанно везет!       Кое-как избавляюсь от джинсов. Стащить с себя что-то настолько узкое в таком состоянии оказывается удивительно сложной задачкой. Бросив джинсы на пол, плюхаюсь рядом с ними и перевожу дыхание. Затем аккуратно заматываю голеностоп, стараясь давить не слишком сильно, но при этом достаточно зафиксировав ногу.       Вот, так-то лучше. Оперевшись о край ванны, медленно поднимаюсь и подхожу к раковине. Закинув в рот пару таблеток обезболивающего, я включаю холодную воду на полную и жадно хлебаю прямо из-под крана, а потом и просто, зажмурившись, подставляю лицо под ледяную струю. После такого своеобразного умывания из груди уже вырывается вздох облегчения, но голова все еще трещит. Наспех почистив зубы, хромой походкой, стараясь сильно не подпрыгивать на здоровой ноге, я бреду обратно в кровать. Нужно просто дать таблеткам немного времени, и все снова будет в порядке.       Пока я валяюсь, закрыв глаза уголком одеяла, чтобы было максимально темно, в животе то и дело раздается жалобное урчание. Я вспоминаю, что ничего не ела со вчерашнего утра, но сейчас стоит мне только представить еду у себя во рту, как меня тут же начинает мутить. Так что я стараюсь просто расслабиться, ни о чем не думать и игнорировать эти китовые серенады сколько смогу.       Облегчение приходит только к позднему вечеру, и я несказанно этому рада. Лежать с головной болью – само по себе пытка, но ведь еще все это время совершенно ничем нельзя себя занять, а снова поспать тоже не выходит. Так что, как только похмелье отступает, а я понимаю, что могу без мучительных стонов подняться с постели, я сразу же ковыляю на кухню.       Наверняка это жутко смешное зрелище: то, как я пытаюсь разогреть себе еду, прыгая на одной ноге, пока вторая закинута на стул, чтобы избежать большего отека. Но выбирать мне не приходится. Как не приходится выбирать и то, чем поужинать. Работы у меня все еще нет, и вряд ли в ближайшие дни я продолжу свои забеги по городу, но, с кислой миной жуя картонную еду из разряда "разогрей в микроволновке и съешь", я стараюсь смотреть на все с позитивной точки зрения. В конце концов, аренда оплачена на месяц вперед, кое-какая сумма денег у меня в запасе еще имеется, а в кухонном шкафу, на худой конец, валяется несколько коробок лапши быстрого приготовления. Бывало и хуже.       Ухмыльнувшись собственным мыслям, я закидываю в рот последний кусок безвкусных тефтелей, достаю из морозилки лед и хромаю с ним к дивану. Поудобнее пристроив ногу на подлокотнике, кладу на нее пакет со льдом и ложусь сама. Я включаю телевизор и первое время даже действительно пытаюсь сосредоточить свое внимание на нем, но довольно быстро все звуки, исходящие из динамиков, словно растворяются в воздухе, не долетая до меня. Мой взгляд все еще устремлен на экран, но мысли блуждают где-то в другом месте. Сейчас, когда вся боль отступила, а сознание прояснилось, я снова начинаю думать обо всем, что произошло со мной с самого моего прибытия в Готэм.       Где я только не жила раньше, где только не работала, и чего только не видела! Были и байкерские бары, в которых пьяные драки порой выходили за всякие рамки; не раз я видела, как кому-то пробивали голову бутылкой или бильярдным шаром. Бывали на моей памяти и откровенные гадюшники, где танцовщицы и даже официантки не гнушались торговать своим телом в свободные от работы минуты. Точно не от хорошей жизни. Да и убитых в хлам торчков, валяющихся в закоулках прямо на земле с иглами, торчащими из иссушенных синюшных рук, я повидала… Но перестрелки, как нечто в порядке вещей – это уже ни в какие ворота!       Я всегда воспринимала все эти вещи, окружавшие меня, обособленно, будто сквозь толстое мутное стекло. И мне это прекрасно удавалось, потому что эмпатия, на самом деле, никогда не была моей сильной стороной. В мире полно дерьма, и куча людей барахтается в нем. У меня же – свои проблемы. Поэтому я просто всегда была сосредоточена на том, как из этого дерьма выплыть. И, когда не придаешь особого значения тому, что происходит вокруг, это неплохо получается.       Но сейчас, каким-то образом я вечно оказываюсь в самом эпицентре бури. И, по правде говоря, первая моя мысль – это собирать шмотки и снова валить куда подальше, но… Я всю жизнь куда-то бегу, и я так смертельно устала. Да, то, что здесь происходит, да и сам Готэм в целом, наводит жуть. Но есть тут что-то такое, что вынуждает остановиться. Потому что вся эта жуть заставляет меня чувствовать, как бьется мое сердце. И не в самом плохом смысле, если уж быть до конца откровенной. А это для меня нечто новое.       Что ж, коль уж начала искать во всем плюсы, то нужно продолжать в том же духе, стараясь изо всех сил обозначить для себя эту тонкую грань между оптимизмом и кретинизмом.

___

      В позитивном ли настрое дело, или же просто в хорошем здоровом сне, но на следующий день я чувствую себя уже гораздо лучше. Даже нога почти совсем не болит, и отек полностью спал. Но на всякий случай решаю еще денек отсидеться дома. Лучше подкопить сил, чтобы от души потратить их на новый марафон поисков работы. Да и на каблуки вставать я пока не рискну, а никакой другой вменяемой обуви у меня нет.       Единственная проблема во всем этом терапевтическом домоседстве – это совершенно скудный выбор того, чем тут можно заняться. К счастью, убив пару часов на расслабляющие водные процедуры в ванной и перекусив, я вспоминаю про свою недавнюю покупку. Чувствуя, как сердечко начинает биться чаще от предвкушения, достаю из чехла пианино и верчу головой в поисках места, где можно устроиться. Ну да, об этом-то я вообще не думала, когда покупала его. Да и плевать! Я просто сажусь на пол, опираясь спиной о стену, и устраиваю инструмент у себя на коленях.       До позднего вечера еще достаточно времени, но все же я решаю настроить звук потише, потому что миссис Хэндсон в первую же нашу встречу сумела произвести на меня впечатление не вполне адекватной дамы, склонной к скандалам на ровном месте. А в нынешнем положении мне не очень-то хочется испытывать судьбу и провоцировать ее. Кто знает, вдруг она сейчас сидит у себя, в квартире снизу, и изо всех сил старается прислушаться к тому, что происходит здесь? Я вроде не особо понравилась ей, так что не исключаю возможности того, что она с удовольствием выселит нерадивого арендатора просто за громкую музыку.       Поначалу выходит у меня не очень. Ноты вылетают из головы, руки не слушаются, и я то и дело сбиваюсь с ритма. Но, спустя пару попыток, пресловутая мышечная память делает свое дело, и пальцы принимаются привычно бегать клавишам, воспроизводя до сих пор застрявшие в памяти классические композиции. Через некоторое время, отбросив образовательную программу подальше, я начинаю наигрывать песни, с которыми частенько выступала, тихо подпевая себе под нос, а потом и вовсе приступаю к полнейшей импровизации. Наверное, все то, что я успеваю сыграть за этот день, отражает в себе буквально весь спектр известных человеческих эмоций, но на моем же лице все это время была лишь легкая улыбка. Не было ни мыслей, ни воспоминаний, ни прошлого, ни настоящего – были только я и музыка.       Это настолько затянуло меня, что очухиваюсь я только к вечеру, когда за окном уже начало темнеть, а желудок начал урчать громче, чем моя игра. Откладываю инструмент в сторону и пытаюсь подняться, но только сейчас до меня окончательно доходит, сколько же на самом деле времени я просидела вот так, на одном месте. Потому что ног я совсем не чувствую и сразу же падаю обратно. Некоторое время стараюсь шевелить ватными конечностями и, когда это противное покалывание под кожей проходит, наконец поднимаюсь.       Я открываю холодильник и, окинув взглядом его содержимое, непроизвольно кривлю лицо. Нет, не хочу больше жевать еду, которая сгодится разве что для постапокалипсиса. Это ведь скорее паек, предназначенный исключительно для выживания, как средство последней надежды, а не нормальный ужин! Поэтому решаю себя побаловать и заказываю пиццу.       Не знаю уж, что это за пиццерия, но они точно не торопятся. Через час ожидания, мне уже хочется выть. И дело не только в голоде. Просто я вся извелась, пытаясь от него отвлечься. Боги, как же смертельно скучно! И почему всем остальным людям не хочется ежесекундно орать от скуки?       "Потому что у них у всех кто-то есть", — язвительно замечает подсознание.       Мда… Надо друзей что ли завести… Ну или хотя бы живность какую. Главное – чтобы не соседские тараканы из той квартиры дальше по коридору, у которой возле двери вечно валяется гора мусора, который почему-то никто не удосуживается донести до мусорных баков. Впрочем, в привязанностях я все равно не сильна.       Я подхожу к окну и, раздвинув шторы, упираюсь взглядом в дом напротив. Тот стоит так близко, что отсюда вполне можно разглядеть все моменты увлекательнейших жизней его жильцов. В последние дни я частенько убивала время за этим захватывающим занятием, когда из дома выходить не нужно, а по телевизору нет ничего интересного. Мне нравится самой придумывать истории, которые могли бы стоять за тем, что я вижу. Или же самой сочинять диалоги, которые могли бы происходить там, за стеклом, порой превращая все в комедию абсурда.       Сейчас некоторые окна в доме совсем открыты, некоторые зашторены наглухо, но в окне, что напротив моего, даже сквозь тонкие занавески я отчетливо вижу, как молодая семья отмечает день рождения их маленькой дочурки. Счастливая мать выносит в комнату торт с зажженными свечами. Я ничего не слышу, но даже так могу с уверенностью сказать, что девочка звонко и заливисто смеется, когда задувает их. Родители радостно хлопают в ладоши, а я чувствую такой омерзительный укол ревности, что тут же задергиваю шторы обратно, резко отворачиваюсь и по стене просто сползаю на пол. Однако громкий стук в дверь не дает мне снова погрузиться в пучину уныния.       — Наконец-то!       Я поднимаюсь с пола и несусь на крыльях гастрономической любви открывать, уже предвкушая сочную горячую пиццу. Но каково же мое разочарование, когда я вижу человека, стоящего передо мной! Окей, признаю, я определенно переоценила силу своего оптимизма.       — Не-а, — только и произношу я, отрицательно качая головой, как бы показывая свое категоричное несогласие с этой ситуацией то ли самой себе, то ли своему неожиданному визитеру, и тут же пытаюсь захлопнуть дверь. Но нога, обутая в здоровенный ботинок, стремительно быстро выставленная в дверной проем, не дает мне этого сделать, и я, обреченно вздохнув и опустив руки, сдаюсь.       — Дьявол, Виктор, как ты меня нашел?!       — А кто, по-твоему, тогда привез твое полубессознательное тело домой? Знаешь, выпытывать адрес у кого-то, кто все время норовит отключиться, не так-то просто. А уж в выуживании информации я чертовски хорош!       Зсасз, как обычно, выглядит так, словно насмехается надо мной. Хотя, почему "словно"? Так оно и есть. Я же в этот момент чувствую, как у меня начинают гореть уши. То ли от стыда, то ли от злости. Я зажмуриваюсь и нервно потираю переносицу, пытаясь не вспоминать о той ночи и сосредоточится на том, что действительно важно.       — Ладно, что ты тут делаешь?       — О, это забавная история, — Виктор хмурится, и я только сейчас замечаю, что выглядит он как-то помято. На его скуле пара крошечных засохших капель крови, черная рубашка немного порвана сбоку, в районе ребер, и на проглядывающем участке кожи я вижу еще свежую, но уже не кровоточащую рану. Меж тем, Зсасз продолжает:       — Я решил заглянуть на один оружейный склад. Посмотреть, что нового, прикупить чего-нибудь… В общем – шоппинг, сама понимаешь… И угадай, кого я там встретил? Тех ребят, что были тогда с твоим дружком. Только в этот раз они взяли с собой еще несколько приятелей. И они основательно готовились к чему-то. И похоже, что они сильно обиделись на меня за тот раз, потому что… Уф… Видела бы ты их лица! Короче, может быть впустишь меня?       — И зачем мне это делать?       — Ну, дело такое… Твой бывший, судя по всему, очень обидчивый и очень целеустремленный. Не знаю уж, кто из нас с тобой ранил его нежные чувства сильнее, но он точно пошлет кого-то еще. Нескольким его людям удалось уйти, — с явным разочарованием произносит он, — так что стоит ожидать их с пополнением. А для меня это теперь личное. Нет, ну ты подумай, такой вечер мне испортили! — нарочито расстроено говорит он, а затем окидывает беглым взглядом себя самого, — И любимую рубашку… В общем, чтобы не заморачиваться и не усложнять, я просто подожду их здесь. Двух зайцев одним выстрелом.       Его губы растягиваются в зловещей улыбке, а я на мгновение теряю дар речи. Я правда надеялась, что Алекс успокоится, но, зная его довольно давно, могла бы догадаться, что так просто все не закончится.       Судорожно пытаюсь переварить всю эту информацию, но не совсем понимаю, как на это реагировать. В голове целый поток противоречивых мыслей. Перспектива нахождения под одной крышей с кем-то вроде Виктора меня совсем не радует. Но перспектива того, что Алекс снова пошлет за мной людей, пугает меня гораздо сильнее, и я принимаю решение. Что ж, если уж запрыгивать в открытый вагон этого поезда безумия – так на полной скорости! Я отхожу в сторону, пропуская Виктора внутрь. Он заходит и как-то скептически оглядывает квартиру.       — Так… и что теперь? Какой план? — неуверенно спрашиваю его и мнусь на месте.       — Просто ждать. Уверен, это не займет много времени. Хотя… возможно, в этот раз они решат подготовиться получше, — усмехается он в ответ, а затем оборачивается ко мне. — Слушай, мне тут надо кое с чем еще разобраться… У тебя есть аптечка?       — Да, в ванной, — говорю, махнув рукой в сторону искомой двери, а потом на всякий случай решаю уточнить: — Но вряд ли ты найдешь там что-то полезное, помимо антисептика.       — Да больше, в общем-то, и не нужно.       Виктор скрывается за дверью, а я плюхаюсь на диван и будто бы выпадаю из реальности. Пустой взгляд устремлен в неопределенную точку пространства. Я не вижу ничего вокруг себя, ничего не слышу, и, боже, как было бы замечательно еще разучиться чувствовать! Весь этот микс из сомнений, смятения и тревоги – совсем не то, чего я искала. Но стоит ли сходить с ума из-за того, что я уже все равно не смогу изменить? Я делаю глубокий вдох, задерживаю дыхание на пару секунд, а затем резко выдыхаю.       Вот так, Мэдди, просто дыши. Просто продолжай дышать. Зсасз не причинит мне вреда, так ведь? Враг моего врага, как говорится… А поскольку он сейчас здесь, может и Алекса бояться тоже не стоит... Все будет хорошо. О последствиях можно будет подумать позже.       Пока я успокаиваю себя, в дверь снова начинает кто-то колотить, и я нервно подпрыгиваю на месте. Этот громкий стук – как пинок от реальности, и он вытягивает меня из моего своеобразного транса назад. За дверью же оказывается всего-навсего курьер, про которого я совершенно забыла. Отдаю ему деньги, и он вручает мне еще теплую картонную коробку. Невероятный запах колбасок, подогретых овощей и соуса отгоняет дурные мысли куда лучше любого самовнушения, и, поудобнее устроившись обратно на диване, я кладу ее на колени, закрываю глаза и еще раз втягиваю этот потрясающий аромат. Желудок отзывается одобрительным урчанием.       Я открываю коробку и готовлюсь уже схватить первый кусок, предвкушая лучшее зрелище на свете – бесконечно тянущиеся нити горячего сыра, – когда резкий хлопок двери отвлекает меня. Поднимаю глаза, и то, что я вижу, заставляет меня радоваться тому, что я еще не успела набить рот едой. Точно бы подавилась… Виктор вышел из ванной. Рукав его рубашки на левой руке закатан по локоть, и я могу разглядеть кучу шрамов, покрывающих его кожу, и они явно сделаны собственноручно. Причем ближе к запястью сейчас красуются четыре совсем свежих аккуратных пореза. Его рубашка расстегнута и, помимо обработанной раны на боку, я вижу еще несколько таких же ровных шрамов, которые будто ведут отсчет чему-то. Это выглядит так жутко, что невольно начинаешь сомневаться в том, что это вообще по-настоящему. И у меня бы сейчас сердце ушло в пятки, но я так чертовски устала, что максимум эмоций, который теперь могу из себя выдавить – это лишь закатить глаза.       — Прошу, скажи, что это не какой-то больной фетиш! — еще раз просканировав Виктора взглядом, умоляюще стону я, а потом уже тише добавляю сама себе: — Не хватало еще, чтобы ко всему прочему оказалось, что ты какой-то извращенец…       — Это…, - он на секунду задумывается, кажется, подбирая слова, — Это скорее своего рода напоминание.       — Даже не хочу знать, о чем, — отмахиваюсь я, а Виктор подходит ближе и через плечо заглядывает в мою коробку с пиццей.       — Это пепперони?       — Я тебе больше скажу! — с самым важным видом отвечаю я. — Это пепперони с двойной порцией халапеньо и острым вьетнамским соусом! Потому что я свято верю в то, что если от еды у тебя не начинает гореть лицо, то ты ешь что-то не то.       Виктор, к моему удивлению, в ответ одобрительно кивает и тянется за куском. Я вообще не большой любитель делиться, но протягиваю ему коробку. Затем он устраивается на диване рядом со мной, включает телевизор и начинает непринужденно жевать, будто эта пицца не способна прожечь дыру в языке любого нормального человека. Я не без доли восхищения какое-то время любуюсь этой картиной, а потом приступаю к трапезе сама. Ну, хоть кто-то разделяет мои вкусы!       Мы сами не замечаем, как съедаем всю эту громадину, и я иду заваривать чай. Сделав несколько глотков успокаивающего ромашкового отвара, я наконец осознаю, как же сильно вымоталась за такой короткий промежуток времени, и вздыхаю.       — Как же хочется спать… — тихо бормочу я, потирая глаза.       — Да, отличная мысль, — раздается голос Виктора у меня за спиной. Я разворачиваюсь и вижу, как тот направляется к двери моей спальни.       — Эй! — возмущенно восклицаю ему в спину, — Куда это ты собрался?!       Он оборачивается и смотрит на меня, как на дуру.       — Как это куда? Спать, разумеется.       — Это моя комната! — я понемногу закипаю. — Иди на диван!       — Да брось! Где же твое гостеприимство? — Виктор разводит руками и улыбается. — И вообще, я же серьезно ранен. Вот, посмотри! — Он корчит жалобную гримасу и тычет в подзатянувшийся порез на своем боку.       Я замираю, давясь собственным возмущением, не зная, что на это ответить, и Виктор, воспользовавшись заминкой, быстро скрывается за дверью. Как ребенок, честное слово! Я бросаю грустный взгляд на диван и обреченно вздыхаю. Ну не идти же мне теперь за ним! Хотя… Черт, вообще-то идти. Хотя бы подушку свою забрать надо…       Я захожу в комнату и сталкиваюсь с насмешливым взглядом Зсасза, который уже успел максимально комфортно устроиться у меня в кроватке, будто у себя дома. Так, в чем дело? Но он быстро проясняет этот момент, достав из под одной из подушек припрятанный мною кухонный нож.       — Серьезно? — Виктор неотрывно смотрит на меня, и клянусь, если бы у него были брови, одна из них сейчас бы иронично поднялась вверх.       — Что?! Не смотри на меня так! Это моя единственная система безопасности в этом доме!       Преисполненная праведным гневом, я подбегаю к нему, забираю нож из его руки, хватаю вторую подушку и смущенная вылетаю из комнаты.       Подготовив себе скромное спальное место, присаживаюсь с чашкой недопитого чая в руках на диван и еще раз предпринимаю попытку переварить весь этот день. Нужно мыслить здраво. Нужно мыслить логически. Я сама во всем виновата. Я всегда думала, что хуже уже не будет, и всегда действовала, исходя из этой позиции. Как же я жестоко ошибалась. И что я имею в конечном итоге? В моей квартире наемный убийца! Он оккупировал мою кровать! И он пока совсем не собирается уходить! Ситуация, мягко говоря, нестандартная. И я решаю подойти к этой проблеме со всей серьезностью, на которую только способна. Поэтому я допиваю свой чай и ложусь спать.