___
Его нет уже неделю. Я бы снова начала волноваться, если бы он не предупредил меня, что это надолго. Но что именно это за работа мне неизвестно. Поэтому за все дни я так и не решаюсь позвонить ему – не хочу оказаться той, кто мешает в самый неподходящий момент. Но в городе за это время происходит многое, да и… кого я обманываю, я все равно волнуюсь за него. Так что несколько раз я пишу ему. Не говоря ни слова о том, что думаю или чувствую, не спрашивая о том, как он. Рука не поднимается это написать. Нет, я только сообщаю о том, что здесь творится: о войне Фальконе с Марони, которую развязал Пингвин, о нападении и похищении, о волшебном возрождении и возвращении всеми забытой Фиш Муни. По мере моего рассказа беспокойство нарастает, ведь ответа я не получаю. Лишь на четвертый день, мне приходит сообщение, в котором Виктор спрашивает, в порядке ли дон Фальконе. Я отвечаю, что волноваться уже не стоит, и рассказываю о том, как Фиш убила Марони, а после и сама оказалась сброшенной в реку. Проблема практически решилась сама собой. В ответ Зсасз сокрушается, что пропустил все веселье, а через два дня сообщает мне о том, что Кармайн все же остался непреклонен в своем желании покинуть город. Виктору нужно помочь ему с отъездом, после чего он вернется. От чего-то эта новость заставляет меня нервничать только сильнее. Всю неделю, будучи наедине с самой собой, у меня было предостаточно времени, чтобы обдумать вообще все, что случилось со мной с самого прибытия в Готэм. Все мои инстинкты и старые привычки, выработанные годами, кричали мне о том, что сидеть на месте нельзя, нужно продолжать бежать дальше, искать место получше, но я сомневалась. Сомневалась на самом деле уже давно. Что-то в этом городе было и остается для меня такое, что заставляет чувствовать с ним некую связь… Помню, в ту ночь на крыше я говорила Виктору о многом. Меня почему-то прорвало, и я выложила перед ним практически всю свою жизнь. Впервые кто-то действительно слушал меня, и я продолжала говорить. Сказала и о том, что подумываю осесть в Готэме надолго, может и насовсем, а он спросил меня: — И каково это – остановиться после того, как всю жизнь от чего-то убегаешь и ни к чему не привязываешься? — Говорят, что дом это не место, а люди, которые тебе дороги. По такой логике, беги или не беги, а я все еще остаюсь бродяжкой-Мэдди, — ответила я тогда. Но теперь я чувствую привязанность не только к городу, но и к самому Виктору. И это еще хуже. Ведь я не знаю, что мне делать. За эту неделю я не раз прокручиваю у себя в голове моменты, связанные с ним, пытаясь понять, что между нами происходит, но проще от этого не становится. Он всего лишь помог мне, а я всего лишь спала с ним. Это не дает никаких ответов. Да я и не знаю, нужны ли они. Какие вообще могут быть ответы, если ты не задаешь вопрос? Вместо того, чтобы продолжать насиловать собственное сознание, я в конечном итоге предпочитаю с головой окунуться в работу. Я беру все свободные дни на сцене, а когда их нет, сама напрашиваюсь помогать в баре или в зале. Чем больше времени будет занято, тем меньше получится бессмысленно рефлексировать. И это приносит свои плоды в материальном плане. Уже к шестому дню адского трудового марафона становится понятно, что можно и подыскивать жилье начинать. Могла ли я подозревать, что в Готэме эта задача в целом не сложная? Мне хватает одного свободного дня, чтобы добиться результата. Три! Всего три просмотра понадобилось, чтобы найти подходящий вариант. По большому счету любой вариант был для меня подходящим, если соответствовал скромному бюджету. В преступности ли дело или еще в чем, но вся недвижимость, что на маломальском отдалении от центра, резко проседает в цене. Если быть до конца откровенной, я не остановилась на первой же квартире лишь потому, что осознанно пыталась оттянуть момент. К сожалению или к счастью, но у меня достаточно мозгов, чтобы понимать, что самообман здесь не поможет. Я благодарю последнего домовладельца. Квартирка маленькая, но в общем тут нет ничего такого, что бы меня категорически не устраивало. Вообще-то здесь даже уютно. Тем не менее, все еще внутренне колеблясь, я говорю, что мне нужно еще немного все обдумать, и обещаю позвонить в ближайший день-два. Получив согласие, я прощаюсь и спускаюсь на улицу. Это отличная сделка. Раньше я бы визжала от радости, подвернись мне случай снять адекватное жилье за такую скромную сумму. Так почему же сейчас я не радуюсь? Прохладный ветер, забравшийся под футболку, заставляет все вопросы временно отойти на второй план. Сентябрь еще не успел наступить, но уже чувствуется, как воздух начал холодеть. Вместо того, чтобы возвращаться домой, я решаю прогуляться и купить себе хотя бы свитер для начала. Ведь будет невероятно глупо, если кто-то, кто пережил взрывы и перестрелки, помрет от холода просто по дороге на работу. Заодно прогулка и небольшой шоппинг помогут разгрузить голову. Цены в ближайших магазинах кусаются. Я, конечно, могла бы себе позволить закупиться в них, но кушать тоже хочется, да и обувь еще скоро понадобится… Настоящим раем нищеброда для меня оказывается внезапно попавшаяся на пути комиссионка. Вот уж где действительно можно разгуляться! После сорока минут копошения я выхожу оттуда довольная, отрыв дивный свитер всего за пять баксов. Он абсолютно не подходит мне по размеру, даже пальцы из рукавов не торчат, и выглядит он в целом так, будто его сняли с самого Фредди Крюгера, но покупки, которая принесла бы мне больше радости, у меня давненько не было. Я редко ношу что-то подобное, но в тайне всегда питала слабость к нелепым вещам. Расслаблено двигаясь дальше по улице, я прикидываю, не купить ли мне еще чего на сэкономленные деньги? Коль уж спонтанные траты имеют такой замечательный целительный эффект. Или лучше все же поймать такси? И тут краем глаза я замечаю сбоку нечто розовое и светящееся. Я поворачиваюсь и вижу перед собой магазин женского нижнего белья. Его оформление такое броское, и выглядит он, как какой-то кукольный домик или кремовое пирожное. С подсвеченной витрины на меня смотрят три потрясающе красивых манекена, но один из них особенно цепляет мое внимание. С минуту я просто стою и сверлю его взглядом. Глядя на то, что на него надето, я думаю о том, что если пришла пора уезжать, то прощание с Виктором должно быть таким, чтобы этого воспоминания потом хватило надолго. И без лишних размышлений я захожу в магазин.___
Виктор возвращается, когда за окном уже давно стемнело. Впрочем, ничего необычного. Я знала, что он должен вот-вот приехать, но не была до конца уверена. И когда за стеной послышалось знакомое дребезжание старого лифтового оборудования, мое сердце забилось чуть сильнее. Дома. Вернулся. Живой и вроде бы даже невредимый. Он не выглядит уставшим или измученным, а значит, что бы там не происходило, куда бы он не уезжал, все прошло гладко. И это хорошо, потому что ждать я не могу и не хочу. Я стремительно преодолеваю разделяющее нас расстояние, бросаюсь ему на шею и целую так жадно, словно это может спасти мою жизнь. Я не даю ему ничего сделать, не даю произнести ни слова. Да и не знаю, нужны ли сейчас слова… А Виктор и не против вовсе. В первое мгновение он лишь ошарашено замирает на месте, но потом притягивает меня к себе ближе, зарывается пальцами в мои волосы и углубляет поцелуй. И тут я в полной мере осознаю, как на самом деле мне не хватало этого все эти дни. Я не хочу прерываться, не хочу останавливаться, но сейчас это необходимо. Так нужно. Чтобы потом было еще слаще. И я отрываюсь от его губ. — У меня для тебя кое-что есть, — заговорщически произношу я, затем отхожу назад к кухне, выдвигаю из-за стола стул и указываю на него. — Пожалуйста, присядь и дай мне минутку. — Я не люблю сюрпризы, — подозрительно прищурившись отвечает Виктор, но тем не менее просьбу мою выполняет. — Этот тебе понравится. Обещаю, — успеваю ответить ему, прежде чем скрываюсь за дверью спальни. Я спешно переодеваюсь и выхожу назад, накинув одну из его рубашек. Пуговицы застегнуты не все, но их достаточно для того, чтобы спрятать самое интересное. Виктор неотрывно следит за каждым моим движением, но при этом послушно сидит на месте в ожидании следующих моих действий. Видимо, любопытство для него не чуждо. Медленно я приближаюсь, обхожу его и останавливаюсь у него за спиной. Он хочет повернуться, но я кладу руки ему на плечи, наклоняюсь и припадаю губами к его шее. Плавно, едва касаясь, мои ладони начинают скользить по его плечам вниз. Я беру его руки, отвожу их назад и кладу его ладони себе на бедра. — Ты же не против немного поиграть? — шепчу ему на ухо и, не дожидаясь ответа, достаю заранее подготовленную толстую веревку, которую на днях откопала, разгребая хлам из ящиков, и обматываю ей его запястья. Вышло довольно быстро и ловко, я даже сама удивляюсь. Виктор дергается, но слабо, это движение инстинктивно. Я же обхожу стул и останавливаюсь перед ним. Он не предпринимает попыток вырваться, лишь смотрит на меня с некоторым подозрением. Я не спеша расстегиваю на себе рубашку, снимаю ее с плеч и опускаю руки. Она скользит по коже, падая на пол к моим ногам и открывая вид на новенький комплект нижнего белья; черный, сплошь состоящий из эластичных полосок ткани, плотно опутавших тело, больше напоминающий собой бондаж. — Что думаешь? Нравится? — игриво улыбнувшись, спрашиваю я. Виктор вновь подается корпусом вперед, но связанные за спиной руки не дают так просто подняться, и он откидывается обратно. — Развяжи меня и узнаешь… — его голос звучит низко, я слышу в нем легкую хрипотцу, и это дико заводит. Он глядит на меня исподлобья этим своим пугающим темным взглядом, но я знаю, что никакая это не угроза. Уверена, такому как он не составило бы никакого труда освободиться, а раз он этого не сделал, значит он принимает правила моей игры. И я улыбаюсь только шире. — И в чем же тогда веселье? Плавно покачивая бедрами, я подхожу ближе и опускаюсь перед ним на колени, устраиваясь между его ног. Мои ладони ложатся ему на грудь и на мгновения замирают там, пытаясь почувствовать биение сердца. Затем пальцы принимаются расстегивать его рубашку, одну пуговицу за другой, мучительно медленно… И как только открывается доступ к его телу, я тут же касаюсь его, не в силах удержаться. Его кожа такая горячая… Отросшими ногтями я провожу по его его груди и животу, оставляя за собой длинные белые дорожки, которые через секунду краснеют. Ладони опускаются на пряжку ремня, но тут же останавливаются. Не сейчас. Еще не время. Я приподнимаюсь и вновь целую его шею, легонько прикусываю кожу за ухом, спускаюсь ниже, к ключицам, и еще ниже. Мне хочется целовать каждый шрам на его теле, и я не оставляю без внимания ни один из них, касаясь губами или же проводя кончиком языка по каждому рубцу, встречающемуся на пути. Я целую низ его живота и слышу, как дыхание Виктора участилось. Я поднимаю голову и встречаюсь с ним взглядом. Он смотрит на меня так серьезно и так… обещающе, что в момент все внутри меня сжимается. Я закусываю губу, а затем поднимаюсь и поворачиваюсь к нему спиной. Немного прогибаюсь в пояснице, кладу ладони на бедра и подцепляю большими пальцами ткань трусиков. — Как думаешь, это стоит снять? — я оборачиваюсь и гляжу на Виктора через плечо, следя за его реакцией. Он только облизывает губы. По факту мне и не нужен его ответ. Я медленно тяну трусики вниз, попутно нагибаясь, и слышу у себя за спиной шумный вздох. Зная лишь то, как он реагирует на мое тело, мне уже самой хочется застонать. Даже не уверена, кого из нас двоих эта моя затея в итоге изводит сильнее… Но шоу должно продолжаться. Трусики падают на пол, я выпрямляюсь, переступаю через них и разворачиваюсь обратно к Виктору. Я вновь подхожу ближе, а затем забираюсь к нему на колени. Одна моя рука ложится ему на плечо, а другая скользит по его телу вниз, едва касаясь пальцами гладкой кожи. Добравшись до цели, я кладу ладонь ему между ног и чувствую его стояк сквозь плотную ткань брюк. Я едва сдерживаюсь, чтобы не расстегнуть штаны и не насадить себя на него прямо сейчас, но вместо этого только наклоняюсь, коротко целую Виктора в губы, а потом выгибаю спину, выставляя вперед грудь, едва прикрытую тонкой тканью, которая почти ничего не скрывает, а ладонь перемещаю уже себе самой между ног и принимаюсь неспешно ласкать себя. Голова, кажется, уже совсем опустела. Вся кровь, все нервы сейчас сосредоточены только там, внизу. Там так горячо и так влажно, что это просто невыносимо, и я издаю тихий протяжный стон. — Ну все, хватит… — Его голос заставляет меня распахнуть глаза. Я едва успеваю заметить, как веревка падает на пол, а потом Виктор подхватывает меня, поднимается со стула и ставит меня на ноги. На миг я теряюсь, но он вновь начинает говорить, и от его слов внутри все сворачивается в узел, предвкушая продолжение. — Теперь ты будешь делать то, что я говорю. Я снова закусываю губу, а он продолжает: — Повернись. Я послушно разворачиваюсь к нему спиной. — Теперь опустись на колени. И я снова подчиняюсь. Но похоже, настал его черед меня мучить, потому что дальше лишь наступает тишина. Он не подходит ко мне и ничего не говорит больше. Все мои чувства обострены. Кожа покрывается мурашками, готовая в любую секунду ощутить на себе его дыхание, его касание. Каждое мгновение ожидания кажется пыткой, но я жду, не позволяя себе обернуться. А потом я слышу грохот, с которым кобура с оружием падает на пол, слышу шуршание одежды, слышу приближающиеся шаги и слышу, как Виктор опускается рядом со мной. Он все еще не касается меня, но спиной я чувствую тепло, исходящее от его тела. Кажется, я не могу вздохнуть… Виктор убирает в сторону мои волосы и еле ощутимо проводит ладонью вдоль позвоночника. Я невольно вздрагиваю. Затем он берет меня за подбородок и заставляет повернуть к нему голову, после чего целует меня. Этот поцелуй долгий, тягучий, чувственный, но этого уже мало. Я схожу с ума. Я хочу его до безумия. Мне это просто необходимо. Словно услышав мои мысли, Виктор отрывается от моих губ и резко надавливает мне между лопаток, вынуждая меня согнуться и встать на четвереньки. Его ладони скользят по моей спине, я прогибаюсь, и он входит в меня одним движением. Я запрокидываю голову, и из горла вырывается громкий стон. Виктор двигается грубо, хаотично, глубоко, его руки сжимают мои бедра так крепко, что это почти причиняет боль. Ожидание было слишком томительным. Мы только начали, а я чувствую, что уже на грани. Я едва сдерживаюсь. От частого дыхания в горле пересохло, и голова немного кружится. Стоны звучат все отчаяннее. Мне кажется, я готова вот-вот кончить от любого прикосновения, но в этот момент Виктор внезапно замедляется почти до полной остановки. Он обхватывает мою талию, тянет на себя и заставляет подняться, тем самым меняя угол проникновения. Его ладонь плавно движется вверх, задерживается на груди, задевает пальцами торчащий сосок, а потом поднимается выше и сжимает мое горло. Его хватка сильная, очень сильная, но каким-то образом он держит меня так, что я могу свободно дышать. Виктор вновь ускоряет движения, а его вторая рука спускается с моей талии по животу вниз. Ловкие пальцы касаются набухшего клитора, надавливают, поглаживают, и я больше не могу выдержать. Я вцепляюсь ногтями в его предплечья, тело прошибает мелкая дрожь, и с хриплым вскриком я кончаю. Виктор отпускает меня, и я падаю, снова опираясь на согнутые руки. Он продолжает двигаться во мне все быстрее, продлевая мое удовольствие. Я инстинктивно пытаюсь поймать ритм и двигаться ему навстречу. И вскоре я слышу его сдавленный стон, чувствую, как он замедляется, и, сделав еще пару рваных толчков, он позволяет мне полностью лечь на пол, а следом и сам без сил опускается рядом со мной. Где-то минуту я просто пытаюсь перевести дыхание и пялюсь в пустоту перед собой, не зная, как заговорить. Что ж, это все равно не может продолжаться вечно. Я переворачиваюсь на спину и еще секунду смотрю в потолок. — Я нашла квартиру, — нарушаю я тишину и периферическим зрением замечаю, как Виктор приподнимается и смотрит на меня. Он недолго молчит, а потом спрашивает: — Хочешь уйти? Я поворачиваю голову и встречаюсь с ним взглядом. — А ты хочешь, чтобы я осталась?