Танец марионетки

Анжелика долго сидела на балконе и смотрела на звездное небо. Она отпустила свой эскорт, отправила служанок спать. Ей хотелось побыть одной. Она все еще переживала из-за происшествия с Карменситой. Ей казалось, что она не во всем разобралась. Почему она так поступила? Да, ей было неприятно видеть, как та, мокрая, находится у ног её мужа. Неприятно было слышать её умоляющий о любви голос. Может в этом все дело? «Он очаровывает их своим голосом». И она убедилась, что это действительно так. Анжелика помнила, как завороженно стояла, наслаждаясь тембром, и ей хотелось слушать этот голос еще и еще. Этот голос, который она ощущала каждой клеточкой, заставил сердце биться, как колокол в груди. — Он хочет, чтобы я тоже, как и эта женщина, умоляла его о любви! Но я не хочу этого! Не хочу! Он мне отвратителен. Вдруг она вспомнила, как после ухода профессора совершенно свободно разговаривала с ним и смотрела ему в лицо. И его вид не возмущал её. — И сегодня, когда я постучалась, я тоже спокойно смотрела на него. Я была возмущена, раздражена. Но не его видом, а той сценой, свидетелем которой я стала. «О, я уверена, она будет великолепной ученицей! Как и меня, ты сумеешь убедить её, что она единственная из женщин…» — услышала она голос Карменситы. — Пусть попробует меня убедить! Не думает же он, что я брошусь ему на шею! Еще какое-то время Анжелика сидела, ни о чем уже не думая. Ей стало жаль, что она пропустила сегодняшний прием из-за своего же неблагоразумия и что она не услышит Золотой голос королевства. И вдруг под окнами послышались звуки гитары. Она выглянула в сад, но в темноте тенистых рощ не смогла никого разглядеть. — Наверное, Энрико пришел ко мне. Как мил этот юноша. Он решил меня развлечь… Но вот невидимый музыкант начал петь. Его сильный низкий голос не был голосом пажа. Этот певец был непревзойденным мастером. Его голос обладал исключительной мощью. Анжелика не понимала всех слов, но одно слово звучало вновь и вновь: «Amore! Amore!» Любовь! Постепенно она поняла: «Это он, последний из трубадуров, Золотой голос королевства!» Никогда раньше она не слышала такого необыкновенного голоса. Порой ей говорили: «Ах! Если бы вы слышали Золотой голос королевства! Но он больше не поет. Когда же он снова будет петь?» А затем на нее бросали насмешливый взгляд, жалея, что она не слышала главную знаменитость их провинции. — Это он! Это он! — твердила Анжелика. — Но почему он здесь? Неужели ради меня? Она открыла дверь и, прижав руки к груди, чтобы сдержать биение сердца, выскользнула из зала, спустилась по белой мраморной лестнице и вышла в сад. Жизнь! Неужели она наконец начнется и для Анжелики де Сансе де Монтелу, графини де Пейрак? Потому что любовь это и есть жизнь! Мужчина был в бархатной маске. Черный атласный платок на итальянский манер, завязанный на затылке, скрывал волосы. Привыкнув к темноте беседки, она увидела, что его слегка потрепанный костюм был любопытной смесью одежды слуги и комедианта. — Вы чудесно поете, — произнесла Анжелика, видя, что трубадур не двигается. — Но я хотела бы знать, кто вас послал. Мужчина говорил медленно, тихим голосом, словно опасался быть узнанным. — Никто, мадам. Я прибыл в Тулузу сегодня вечером и сразу отправился в отель Веселой Науки, где собралось веселое и многочисленное общество и где я намеревался петь свои песни. Но, узнав, что вас там нет, я тотчас помчался вслед за вами. Ибо в Лангедоке слава о красоте графини де Пейрак столь велика, что я уже давно мечтаю увидеть вас. — Ваша слава не менее велика. Вы ведь тот, кого называют Золотой голос королевства? — Да, это я, мадам. Ваш покорный слуга. Анжелика села на мраморную скамью, которая опоясывала беседку. Аромат вьющейся жимолости опьянял. — Спойте еще, — попросила она. Страстный голос зазвучал снова, но чуть мягче и глуше, чем раньше. Эта песня была уже не призывом, а скорее жарким чувственным откровением: Я пью твои губы, Хмелея от счастья, Пьянея от их тепла. Я чувствую бархат, Их нежность, Причастность К всем тайнам И власть греха; Анжелика закрыла глаза. Его голос сильнее, чем пылкие слова, завораживал ее, погружал в неведомое доселе наслаждение. Их сладость и терпкость, Их ласку и силу, Их страстность, Призыв в крови… Я пью твои губы Хмелея от счастья И тая от их любви. Голос смолк. Незнакомец скользнул на скамью. Он крепко обнял ее. Его рука с нежной настойчивостью приподняла ее подбородок, и Анжелика инстинктивно поняла, что мужчина знает толк в любви и одержал немало нежных побед. Эта мысль расстроила ее на мгновение, но едва губы певца коснулись ее губ, у Анжелики закружилась голова. — Я не должна так поступать… Это грех! Что, если Жоффрей застанет нас… Ей казалось, что сейчас она лишится чувств или заплачет. И это мгновение ей что-то напоминало… Свежесть лепестков фиалки и их сладостную нежность… когда Жоффрей целовал в свадебную ночь… Она также чувствовала на своих губах запах фиалок, лишалась чувств, и ей хотелось плакать, когда он от нее отстранялся. И он так же приподнимал её подбородок, чтобы поцеловать в первый раз. И таким же властным жестом он привлек её к себе в галерее, где она благодарила его за подарок. Заметив, что пальцы трубадура ласкают ее обнаженную грудь, которую тот незаметно высвободил из корсажа во время поцелуя, она с трудом немного отодвинулась и… заметила, как сверкнул камень на кольце… На кольце её мужа! — Вы созданы для любви, — шептал ей трубадур. — Стоило мне коснуться вашей кожи, я понял это. — Простите меня, — пробормотала она в смятении. — Но я не знала… я не знала… Анжелика не понимала, что происходит. Это не Золотой голос, а Жоффрей! К чему эта комедия! А если бы она не узнала его? Ей так хотелось немного любви… А это был её муж. Самообладание покинуло её в ту ночь, и она уже почти готова была потерять голову и сейчас. Если бы это произошло, он бы обвинил её в неверности или зло посмеялся над её порывистостью? Она чувствовала, как её охватывает гнев. Да он завладел тогда её телом против ее воли. Она сама не знает как, не помнит, все это было как в тумане. А теперь он пытается забрать мою душу. Он её околдовал! Как сегодня у закрытой двери. — Чего вы не знали, сердце моё? Так как она не ответила, он прошептал: — Вы не знали, что поцелуй может быть таким сладким? Анжелика чувствовала, что теряет голову. В этот раз от возмущения и гнева, настолько отвратительным ей показалось то, что муж её соблазнял. Она, дрожа каждой клеточкой тела, с нарочитым послушанием, как не раз делала это в монастыре после своих проделок, позабыв о том, что сама себе обещала быть благоразумной только несколько часов назад, тихо произнесла: — О да, Жоффрей, я этого не знала. — - И подняв голову, с абсолютно спокойным лицом, но с бушевавшим в её глазах и во всем её существе гневом, посмотрела на графа. То, что она увидела, ей очень понравилось и даже смягчило: де Пейрак был ошеломлен. Удивительно было и то, что в этот момент она его не боялась. Или из-за поступка графа, во время которого она тоже вела себя небезупречно, или потому, что на нем была маска, скрывающая шрамы. Впрочем, она не боялась его уже вчера, вспомнила она. Конечно, его шрамы ужасали. Но она уже не чувствовала отвращения к его лицу, вспомнив, как он с интересом рассматривал её во время разговора. И ей нравился его заинтересованный взгляд. — Вы не объясните мне, мессир, зачем вам понадобилось играть эту комедию, выдавая себя за Золотой голос королевства? — Но я и в самом деле Золотой голос королевства. — приходя в себя, сказал Жоффрей де Пейрак. Теперь уже смущена была Анжелика: — Но почему я этого не знала? — Я просил, чтобы вам об этом не говорили. Но, возможно, вы сами не так уж стремились обнаружить мои таланты? — язвительно произнес граф, уже полностью пришедший в себя. — А вам не приходило в голову показать мне эти таланты в Отеле? — снова закипая, забыв о благоразумии и двусмысленности всего происходящего, уязвленная его тоном, почти выкрикнула Анжелика. — Но вы запираетесь в лаборатории или мчитесь во дворцы тулузских жеманниц, чтобы наставлять их в поэтических рифмах. — Вам не хватает меня, мадам? — тихо, с завораживающим коварством в голосе произнес Жоффрей. Эта интонация в его голосе сразу привела в себя Анжелику, ей показалось, что опять хотят похитить её душу. Но возмущение от происходящего не дало ей полностью взять себя в руки, и она ответила с сарказмом: — Мне не хватает развлечений, а вы воплощенное Развлечение и Разнообразие. Она больше не могла с ним разговаривать. То, как они ссорились, ей показалось… неправильным… Она не должна была разговаривать в таком тоне. Это могло оскорбить его. Опять оскорбить! Да что же она делает. За один день она уже второй раз возмутительно ведет себя со своим мужем. Это… это не благородно с её стороны. Но она, как никогда, чувствовала себя марионеткой, куклой, которой забавляются и смотрят, что она может показать.  — Я вам никогда не прощу этой гнусной комедии, — проговорила она, поджав губы с достоинством, на которое только была способна. — Я обожаю разыгрывать комедии. Видите ли, моя дорогая, судьба не всегда была ко мне благосклонной, надо мной часто насмехались, и вот теперь я, в свою очередь, испытываю бесконечное удовольствие, насмехаясь над другими. Эти слова снова вывели её из себя. Она была от всего происходящего уже в таком состоянии, что пропустила первую часть его речи, и услышала только о его желании насмехаться над другими. Анжелика развернулась и пошла прочь. — Анжелика! Анжелика! — тихо позвал Жоффрей. Она обернулась. Граф был уже без маски. — А вы не боялись, мессир, что могли меня скомпрометировать? — с такой же язвительностью, какая слышалась раннее в голосе графа, произнесла Анжелика. — Ведь кто-нибудь мог увидеть, как какой-то трубадур в маске соблазняет графиню де Пейрак. А меня даже некому было бы защитить, вызвав обольстителя на дуэль. И она опять пошла прочь с вызывающе гордой осанкой. Уже поднимаясь по ступенькам дома, она слышала громкий веселый смех графа. А шагая по лестнице, Анжелика поняла, что тоже смеется. Она раздевалась, нервно срывая застежки и раня пальцы булавками. — И все-таки… Ситуация была… комичной: муж, украдкой соблазняющий собственную жену. И я в его глазах должна выглядеть легкомысленной кокеткой. Потому что отвечала на его поцелуй еще до разоблачения! Удивительно, что смогла от него отстраниться. В прошлый раз от его поцелуя я чуть не потеряла сознание, а уж голову потеряла определенно. — И что он теперь думает обо мне? Что я собиралась ему изменить? Уже лежа в постели, Анжелика ворочалась с боку на бок, не в силах уснуть. Малейшее прикосновение простыней обжигало ее и без того пылающее тело. Лицо в маске, израненное лицо, безупречный профиль мелькали и кружились перед нею. Какую тайну скрывает этот мистификатор? Ее охватывало негодование, но ему на смену тут же приходило воспоминание о наслаждении, испытанном в его объятиях, и наполняло Анжелику сладостной истомой. «Вы созданы для любви, мадам…» Постепенно она уснула. Ей снились глаза графа де Пейрака, горящие огнем страсти, и она видела, как в них танцуют языки пламени. В это же время Жоффрей де Пейрак возвращался в Тулузу. Он ехал не спеша. Ему не хотелось торопиться. — Моя маленькая обольстительная жена полна сюрпризов, — улыбаясь, думал он. — Каждый день я нахожу в ней новые черты, которые все больше покоряют меня. Она смела и дерзка. А как она пленительно приоткрыла свои сладкие губки для поцелуя! И как красивы её крепкие маленькие грудки, которые так волнительно трепетали под моими пальцами. Я не помню, чтобы я это заметил в ту первую ночь. — Ты вообще плохо помнишь ту ночь. — со злостью подумал граф. — Ты был слишком занят получением наслаждения. Тебя пленила красота её тела и ты хотел им обладать по праву хозяина. Больше ты ничего не замечал, даже её саму. — Но… - Жоффрей резко остановил коня, прервавшись на мысли. — Но для кого она приоткрывала свои губы? В тот момент она не подозревала обмана. Значит, — Жоффрей почувствовал, как его охватывает ревность, — значит она так же будет приоткрывать свои сладкие губки для … другого? Он закрыл глаза и попытался успокоиться, что, на удивление, давалось ему с трудом. — Никому и никогда не удавалось так выводить меня из себя, как этой колдунье из Пуату. Маленькая ведьмочка опоила меня любовным зельем, и я теряю разум в её присутствии. Она играет со мной, как с куклой, дергая за веревочки. Только сегодня она устроила мне скандал с Карменситой и спокойно уехала. А я, как привязанный, бросив гостей, помчался вымаливать у нее прощение, хотя ни в чем не был виноват. Нечего было подслушивать под дверями. — сквозь зубы проговорил граф. Де Пейрак постепенно успокоился, тронул коня и поехал дальше. — Я один раз уже совершил ошибку, самую непростительную, неправильно поняв её. — спустя какое-то время подумал он. — Надо все хорошо обдумать и не делать поспешных выводов. Граф постарался воспроизвести всю сцену в уме: Анжелика подошла к нему, услышав, как он поет; песня её взволновала. Это было видно. Она была так обольстительна с большими глазами, в которых плескались волны зарождающейся бури. И прижимала руки к груди, которая взволновано вздымалась. — Какая же у неё чуткая душа, — с нежностью подумал Жоффрей де Пейрак. — Что было дальше? Она подошла, присела на скамью, спросила кто меня прислал и попросила спеть еще. Пока я пел, её глаза покрывались туманом. И она была готова к поцелую. — Глупец! Ты не мог выбрать другую песню! Мало ли женщин ты соблазнил подобным образом, а она даже не женщина! — Ну, я бы сказал, что не совсем женщина, — поправил он себя, — я разбудил её тело, но не душу и сердце. И какое мне дело до других, они сами были готовы к тому, чтобы их соблазнили. — Так что же было дальше? — Я пил её губы, сгорая от страсти, хмелея от их тепла, — отрешенно проговорил Жоффрей де Пейрак. — И это было не в песне, это было на самом деле. И она готова была сгореть вместе со мной! Я это чувствовал. Ей хотелось, чтобы я её целовал. А я ласкал пальцами её маленькую пленительную грудь, которая отвечала дрожью на каждое прикосновение к ней. Граф замолчал, переживая этот момент заново. — Это было восхитительно… Она была восхитительно чувственна. И мне это доставляло наслаждение. Я мог бы так просидеть с ней всю ночь: просто лаская её и целуя. И чувствуя её тело у своей груди. Не требуя ничего большего. Но почему-то вдруг она испугалась и отодвинулась. И мне даже стало больно от этого. Мне показалось, что меня лишили чего-то такого, что я больше никогда и нигде не смогу найти. Нет, это не было неприязнью, которую она ко мне обычно испытывает. Она с трудом отстранилась от меня, словно не желая этого делать, и все же сделала. А потом… потом посмотрела на мои руки и… — Де Пейрак тоже посмотрел на свои руки, где искрилось кольцо. — Вот тогда она и поняла, кто я. — Она не изменяла мне, — с облегчением и непоследовательно подумал Жоффрей. — Её тело хотело ласки и любви, и в этом виноват я сам. Но она смогла заставить его замолчать, чтобы не быть соблазненной и не предать своего мужа. Он весело рассмеялся, поняв комизм ситуации. Анжелика поняла это раньше его. В чем с сарказмом и обвинила: кому бы он стал предъявлять претензии, если бы ему удалось соблазнить свою собственную жену. Даже ей он не смог бы предъявить их, потому что измены как таковой не было бы. Внезапно он подумал, что они ссорились и обменивались обвинениями, как обманутые друг другом любовники или… добропорядочные супруги, прожившие в браке много лет, разлученные и встретившиеся после долгой разлуки. — Ай да маленький озорной зеленоглазый эльф, ты опять обвел меня вокруг своего тоненького пальчика, заставив ревновать жену к самому себе. И это не я, а вы, моя маленькая обольстительница, моя обворожительная жена — воплощенное Развлечение и Разнообразие. Я никогда так не смеялся и не веселился, как вместе с вами. И не страдал… И никогда так часто не приходил в ярость… — Ну что же, моя восхитительная госпожа, моя очаровательная фея. Раз трубадур не смог вас соблазнить, я сам это сделаю с большим удовольствием. Уж на это я имею полное право. И де Пейрак стал подгонять коня, чтобы быстрее добраться до Тулузы.