Танец марионетки

Анжелика лежала в полумраке. Истерика прошла. Но она чувствовала себя опустошенной. В ней что-то надломилось. Когда пришли служанки помочь ей раздеться, она была безучастна, позволяла проделывать с собой необходимые манипуляции, но сама не двигалась и не откликалась. Марго была встревожена её состоянием. Анжелика смотрела в зеркало на свое бледное, какое-то потустороннее отражение. Она никому здесь не нужна! Брошена в этом дворце! Никому нет никакого дела, если с ней что-нибудь случится… Даже Жоффрей… Она почти с ненавистью подумала о нем. Он уехал, бросив её одну на растерзание всей этой толпы. Что проку, что дом полон слуг. Если с ней что-нибудь случится… Её найдут только через несколько часов, а то и дней. А может её и искать не станут. Ну пропала и пропала. Анжелика, наконец, поняла, что её так опустошило. Лозен! Проклятый Пегилен, который посчитал, что может обходится с ней, как с деревенской девкой. Она словно наяву увидела Франсину, сестру Николя. Та лежала на полу вся в крови с задранным платьем. Тогда Анжелика была еще мала и не могла понять всего, что произошло. И это её не ранило так сильно, как сейчас. Был страх и ужас от набега наёмников, остальное быстро забылось. Сейчас, когда она вспомнила… До нее дошел смысл случившегося много лет назад. И она сегодня лежала бы так. Сломанная кукла… Анжелика содрогнулась от отвращения. Конечно, он бы с ней так не обошелся, но это воспоминание… Оно всколыхнуло в ней страх, что так могло бы произойти. Пред ней снова возник нетрезвый взгляд. Глумливое выражение лица. Да, это выражение, которое не означало ничего, кроме желания. Желания показать свое мужское превосходство. В нем не было любви, обожания, восхищения… В нем не было даже страсти, как у… Руки с силой прижимающие её к себе, не приносящие радости, а просто спешащие покорить… Руки, которые она не хотела бы ощущать на своем теле. Не такие, как у… Она была в ужасе не от того, что он хотел сделать: прижать к себе, насильно поцеловать, доказать ей, что она все-таки марионетка, даже если пытается танцевать по своим правилам. Может быть и позволить себе что-то большее. Она знала, что мужчины бывают жестоки, нетерпеливы и эгоистичны в своих желаниях. А оттого, что это происходило так грубо и… безразлично… Мимоходом… В её же собственном доме. Как тогда… в Монтелу с Франсиной… Она с благодарностью подумала об Андижосе. Он хоть и пришел, когда она справилась сама, но он о ней волновался. Это читалась в его взгляде. Он сказал, что Жоффрей просил его позаботиться о своей жене. Но Жоффрей далеко и неизвестно, когда приедет. Ей вдруг захотелось, чтобы он был рядом и успокоил её, чтобы её страхи прошли, чтобы отступили мысли о прошлом и не возникало это ощущение жестокости, безразличия… пустоты. Чтобы Жоффрей тихо спел ей что-нибудь нежное и ласковое. Но он тоже оставил её! В зеркале мелькали отсветы звезд. Увидев их, Анжелика поняла, что ей надо сделать! Она пойдет в комнату с золотым замком. Однажды она поднималась туда, уже после отъезда Контарини, но комната была закрыта. А вдруг сегодня в нее можно войти? Она подумала, что после этого сумасшедшего дня, она могла бы и сломать эту дверь, только бы туда попасть. Анжелика догадывалась, что в той комнате Жоффрей де Пейрак исследует невидимые миры, проникает сквозь пространство в мир волнующих открытий. Она хочет прикоснуться к его мирам. Так она будет ближе к нему, к своему мужу, который сможет защитить её. Она хочет все узнать о духе Галилея*. Анжелика шла по лунной дорожке просачивающейся из окна на красивые ровные ступеньки лестницы. Дверь таинственной комнаты была открыта. Казалось, её заливает серебристый свет. Большое распахнутое настежь окно в просторной комнате с высоким потолком заполняли только небо и луна. В комнате было темно, а ночь, напротив, несла свет — в своих бесконечных бархатных глубинах она хранила все солнца вселенной. В темноте проступали очертания мебели, столы заваленные книгами, непонятные приборы. Анжелика прошла по комнате. Она дотрагивалась пальцами до корешков книг, точно они могли поведать ей свои тайны и тайны хозяина. Она разглядывала это великолепное место, и в ночи оно казалось ей видением, оторванным от мира и полным сокровищ — научных инструментов, сияющих в лунном свете лакированным деревом и дорогими украшениями. Молодая женщина подошла к большому телескопу и встала рядом с ним у окна. Она с восхищением смотрела на небосвод, и мириады звезд отражались в её глазах. Анжелика была так заворожена этим необъятным миром, что не заметила — в комнате она не одна. В темном углу, который не освещался луной, стоял граф де Пейрак. Он приехал час назад. Слуги сказали, что вечер прошел, как всегда, хорошо, но мадам плохо себя чувствовала. Жоффрей обеспокоенно поднялся в комнаты Анжелики, нашел Марго и поговорил с ней. Да, действительно, Анжелика была не такой, как всегда. Она словно закрылась в раковине, не допуская никого к себе. Марго беспокоится, поэтому не ушла как все спать, прилегла здесь на кушетке. Вдруг она понадобится. Граф сказал Марго, чтобы его позвали, если он будет нужен. А сам решил пока не ложится. И вот он увидел Анжелику. Как она прошла мимо Марго? Он наблюдал, как его жена, словно потустороннее существо, плавно, тихо и загадочно двигалась по комнате. Как она пробежалась своими пальчиками по корешкам книг. Восторг, с каким она смотрела на небо, и отражение света звезд в её глазах, её грация и опьяняющая женственность — все это вызывало в нем страсть. Внезапно что-то в её взгляде изменилось. Он затуманился. И наверное с такой же страстью, которую он сейчас испытывал к ней, она произнесла:  — Так вот ты какой, дух Галилея. Какое-то время она проникала взглядом во вселенную, словно открывала для себя истину, потом вздрогнула, покачнулась и стала падать. Жоффрей де Пейрак едва успел подскочить, чтобы поймать её. Он прижал её к своей груди, такую хрупкую и бледную. Казалось, жизнь вытекала из нее. Он подхватил Анжелику на руки и почти бегом понес в комнату, где растеряно стояла Марго. — Простите, мессир, я видно задремала, не знаю, как мадам прошла мимо. Граф не стал слушать её объяснений. — Доктора, быстро! Воды, уксус, полотенца… Марго побежала и прислала двух служанок со всем необходимым. Жоффрей осторожно положил Анжелику, расшнуровал корсаж, обнажил её грудь, прикрыл легким кружевным полотном. Служанки хлопотали вокруг Анжелики, а он держал её за руку и с тревогой смотрел: — Анжелика, дитя моё, что с тобой. Легко, чуть прикасаясь, словно боясь потревожить, Жоффрей целовал её пальчики. В таком состоянии, она была похожа на сломанный цветок. И вызывала в нем жалость, нежность и… желание, даже большее, чем когда она блистала во всем своем великолепии и сиянии. Доктор появился минут через двадцать и попросил всех, кроме Марго, выйти. Граф ходил из угла в угол, как загнанный зверь. Наконец, дверь открылась. — Ну что, Перрье? — нетерпеливо спросил де Пейрак. — Что с ней? — Я не могу сказать со всей определенностью… — Что? — Жоффрей шагнул к нему. — Погодите, мессир, дайте мне договорить. Её положение никак не могло повлиять таким образом на её состояние. Мне кажется… она перенесла какое-то потрясение. — пояснил доктор. — Положение… Что вы имеете в виду? Доктор посмотрел на него внимательно: — Мадам ждет ребенка, мессир. Вы этого не знали? Я думаю, что где-то три месяца. Жоффрей побледнел и провел рукой по лицу: — Да, конечно, — сказал он мертвым голосом. — Что вы сказали о потрясении? — В этом я вам помочь не могу, — доктор развел руками, — я не специалист в таких вопросах. Все что надо делать сейчас, я рассказал Марго. Я еще приду и проверю состояние мадам. — Да, конечно, — снова повторил граф. — Спасибо вам, Перрье. Анжелика пришла в себя. Ей казалось, что она стала бестелесной. Она посмотрела вокруг, пытаясь вспомнить, что произошло. Но почему-то ничего не помнила. Она не могла понять, отчего так слаба. Рядом с ней стоял де Пейрак. Она даже не удивилась. Просто сказала: — Жоффрей, вы приехали. Он сел рядом с ней на постель. — Да, душа моя. Я приехал, я больше вас никогда не покину. — с какой-то отрешенностью в голосе сказал он. Граф протянул руку, ему хотелось потрогать её волосы, погладить, успокоить. Он робко прикоснулся к её щеке и провел по ней пальцами. Она не отшатнулась, как всегда это делала. Его это обнадежило. — Скажите, сердце моё, что вчера случилось? Что вас так напугало? — Меня напугало? Я не знаю… Он видел, что она действительно не помнит, так растерян был её взгляд. Это его еще больше озадачило и взволновало. — Я принес вас из обсерватории, вы упали там в обморок. Обсерватория! Она вспомнила! — Дух Галилея! Я видела дух Галилея! — Вы его видели? — нахмурился Жоффрей. — Да. Он стоял на коленях среди звезд и протягивал к ним руки. Старик с длинной седой бородой в белом одеянии. Звезды окружали его со всех сторон и, казалось, говорят с ним о чем-то, открывают свои тайны. Это было прекрасно… А потом я вдруг поняла, что я — это тоже звезды. Когда я об этом подумала… Они все вдруг погасли. — на её лице появилось страдальческое выражение. — И я осталась там одна. Одна во всем мире… Забытая… Жоффрей внимательно смотрел на Анжелику. Он понимал, что наверх она пришла уже в полубессознательном состоянии. Он сам помнил, какой потусторонней она ему показалась. Она не видела вокруг себя ничего, кроме звездного неба. И её что-то испугало. Что «она это тоже звезды» или что «она одна во вселенной». Он вспомнил первую ночь. «Я — это звезды» — сказала она. Но она не была тогда потрясена этим, даже наоборот, казалось — она счастлива. Но в этот раз эти слова её поразили и надломили. Анжелика хотела встать, но Жоффрей её удержал. — Нет, любовь моя, доктор сказал, чтобы вы отдыхали. Вам надо прийти в себя, набраться сил. Она непонимающе посмотрела на него: «Доктор»? — Ребенку может повредить ваше состояние. — с некоторой робостью и даже извинением произнес он. Анжелика молчала. Казалось, она не знает о чем он говорит. — Ребёнку? — Да, любовь моя, скоро у нас будет малютка. Граф или графиня. Глаза Анжелики расширились от ужаса. Теперь она вспомнила. Вспомнила все, что было вчера. И наверху, и в галерее. Она вся подобралась и постаралась отодвинуться подальше от мужа. Жоффрей понял, что она даже не подозревала о своем положении. Но могла ли она этого не понимать? Ведь уже три месяца — если верить доктору. Да если и не верить… он сам прекрасно знает, сколько этому еще не рожденному малышу. Она не могла быть такой наивной. Анжелика росла почти как деревенский ребенок, а они рано все узнают. Но что-то полностью вытеснило из нее даже мысль о такой возможности. — А ты сам! Ты сам тоже не знал? Или не хотел знать? Или тоже забыл о зачатии? Она тогда была совсем невинна… Но ты, который всегда избегал ненужного отцовства в своих любовных похождениях… А теперь пытаешься предъявить ей претензии, что она этого не заметила. Ты тоже не заметил? Ты просто отметил её печатью плоти: она моя. Ты был так очарован её молодостью, красотой, покорностью, чуткостью её тела, что забыл обо всем. Ты настолько растворился в ней, что не мог потом вспомнить подробности её восхитительного тела. Ты ощущал его всё сразу, а не частями. И ты был счастлив, что как муж, имеешь право обладать этим сосудом любви — всем, а не какой-то его частью. Ты хотел увести её за собой в страну Цитеру**, но она ушла одна… к звездам… не взяв с собой тебя. Она даже не думала о тебе. И ты просто отринул все воспоминания о возможных последствиях. Жоффрей снова пережил ужас, похожий на тот, у закрытой двери в ту ночь. Он уже тогда знал, что она его не простит. Он сам себе не может этого простить. А теперь… теперь все стало еще хуже. Он не оставил ей выбора даже в этом. Ей ни в чем не дали права выбора: ни в замужестве, ни в брачной ночи, ни в материнстве. Он сам был одним из тех, кто не дал ей этого права — Мой ангел, забытый на пыльной дороге… Сможешь ли ты когда-нибудь мне доверять? Сможешь ли забыть, как властен я был, не дав тебе возможности выбрать, решить самой… даже если при этом и смог доставить тебе счастье? Выражение её лица было невыносимо для него. Он хотел опять дотронуться до её щеки, но она с таким отчаянием проговорила: «Уходите! Оставьте меня!», что ему стало больно. Его счастье разлеталось на кусочки. — Отдыхайте, душа моя. Я пришлю к вам Марго. Анжелика лежала сжавшись в комочек. Она была потрясена. — Ребенок. У меня будет ребенок. Но почему я этого не заметила и не поняла раньше? Это ведь так просто заметить… за три месяца. Я была слишком занята другими мыслями, чтобы подумать о такой возможности. Я ненавидела своего мужа и жаждала любви. И все мои помыслы были направлены на это. За балами и приемами я не обратила внимание, что не пришли неприятные дни. Даже то, что грудь у меня немного округлилась, а тело расцвело, я приняла как должное и не связывала это с беременностью. Или… не любя мужа, я подспудно отбрасывала эту мысль, не желая этого ребенка? У меня будет дитя Жоффрея, а я так и не узнала, что такое любить. Он обладал мной только один раз и этого оказалось достаточно. Анжелика путалась в мыслях. Она не могла выразить их точно и не понимала, что же собственно она хочет сказать, а главное — понять: Что её так потрясло? То, что у нее будет ребенок? Но она замужняя дама и это вполне естественно. То, что это будет дитя Жоффрея? Но он её муж — естественно, что ребенок будет его. То, что меня не спросили — хочу ли я этого! Вот что! Все опять решили за меня. Как в Монтелу, как здесь… А если бы предоставили решать мне? Если бы у меня был выбор? Что бы я выбрала? Перед ней мелькали: Монтелу, Франсина в разоренном доме, свадебная Тулуза, она в домике на Гаронне; а рядом с ней ухмыляющийся Лозен, тянущий к ней руки, печальный и надменный Жоффрей, веселый Андижос. Все это кружилось перед ней. Ей сказали — выбирай… Но все вокруг кружилось… И она снова погрузилась в полубессознательное состояние вместе со своими страхами и отчаянием. Жоффрей просидел рядом с Анжеликой всю ночь. Она металась и бредила. Он постоянно накрывал её простыней, вытирал пот с горячечного лба, держал маленькую холодную руку… если она её не вырывала. Кое-что ему стало понятно из её отрывочных видений. Она без конца повторяла имена: Лозен, Карменсита, Франсина. Она с ужасом спрашивала: «Николя, что с ней?» Умоляла: «Мелюзина, помоги им!» С нежностью повторяла — «Благодарю, Андижос». И среди этого бреда он постоянно слышал — «ангелика». Он понял, что в последний день произошло что-то связанное с Лозеном, Андижосом и Карменситой. С этим он разберется. Мелюзина… Судя по имени — какая-то колдунья из их края? А Николя и Франсина? Из её прошлого? Скорее всего и прошлое, и настоящее как-то оказались связаны, это и вызвало у нее потрясение. Но он ничего о ней не знает! Он не знает её прошлого! Кто все эти люди и что они для нее значили? Он решил начать с Карменситы и ангелики. Это было легче всего. Потом разберется с Андижосом и Лозеном. К утру кризис прошел. Анжелика полностью пришла в себя. Но она была только своей тенью. Худенькая, прозрачная и трогательная. И… безразличная. Доктор Перрье не разрешил ей пока вставать. Да ей и не хотелось. Пришла Марго и протянула ей коробочку. В ней были зеленые липкие стебельки — дягиль. Анжелика с изумлением посмотрела на Марго: — Откуда это? Марго улыбнулась: это было первое проявление чувств у Анжелики за время болезни. — У моей знакомой тетка — настоятельница монастыря. Они там варят засахаренный дягиль***. Тетка поделилась рецептом с племянницей. Только в монастыре варят на коричневом сахаре, а моя знакомая на белом. И дягиль у нее получается красивого зеленого цвета. Она однажды угощала меня. Вчера мессир граф спросил, не знаю ли я, почему вы могли всю ночь в бреду говорить об ангелике. И я вспомнила, про это лакомство. Он попросил принести для вас немного, если это возможно. — Я бредила? — растерялась Анжелика. — Да, всю ночь. А мессир де Пейрак сидел рядом, менял вам полотенца на лбу, грел руки, укутывал. — Зачем? Зачем он сидел, разве нет служанок? — Он очень переживал. Он был в отчаянии, когда принес вас на руках из комнаты с телескопом. — Он меня принес? — в смятении проговорила Анжелика. — Да. Это хорошо, что он был там. Иначе мы могли бы не найти вас до утра. Туда почти никто не ходит. Только слуги иногда. Когда он вас положил на постель, вы были похожи на сломанную лилию. Белая и холодная, совсем не живая. Мне показалось… что я снова вижу его… — Кого, его? Марго посмотрела на Анжелику с сомнением, но потом все же рассказала: — Мессира графа. Я нашла его маленького, замерзшего, изломанного и исполосованного саблями. Все думали, что он не выживет. — Марго говорила тихо, ей было тяжело это вспоминать. — До двенадцати лет он не ходил. Никто не верил, что он встанет и пойдет. Но мать его выходила. Она никому не доверила его лечить, даже докторам. Анжелика сидела бледная, прижав руку к губам. Она боялась даже представить эту картину. — А… Как это произошло? Почему… и кто его так? — Он жил с кормилицей. Она была гугеноткой. Католики пришли в замок убивать гугенотов. А его выкинули в окно со второго этажа. — Но он же не гугенот! — А там никто не разбирался. Замок, где нашла убежище кормилица, принадлежал гугеноту. А графу тогда было три года. Кто его спрашивал, гугенот он или нет. Я нашла его в снегу и была рядом с ним, белым и окоченевшим. А нас двоих нашел один католик, который вернулся поживиться. Он знал мессира графа и чей он сын. Он забрал нас и отвез домой. Так вот откуда его хромота и ужасные шрамы на лице! Анжелика представила маленького мальчика, лежащего в снегу, замерзшего, в крови, исполосованного саблями. Уже почти умершего и не ожидающего никого, кто бы ему помог… — У моего сына никогда не будет кормилицы. — еле проговорила она. — Я не хочу чтобы его так же покалечили или убили. Анжелика прошептала это тихо и потрясенно. Но Марго услышала и улыбнулась: — Отдыхайте, мадам, вам еще рано об этом думать. Вам надо поправляться, а то вы похожи на тень или даже на привидение. Лучше поешьте дягиля. Он вам понравится. — Да, я знаю — тихо сказала Анжелика. — Госпожа Молин тоже готовила его на белом сахаре. Она говорила, что он мой тезка. — уже сонно произнесла Анжелика. Жоффрей де Пейрак навестил Карменситу в её доме. Сделал он это со всеми официальными церемониями, чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что это просто визит вежливости, даже у неё. И все равно у Карменситы де Мерикур загорелись глазки. — Жоффрей, любовь моя, как я рада вас видеть. Жоффрей иронично поднял бровь. — Неужели? А мне казалось, что вы будете в ярости от моего визита. — В ярости? Почему? — Наши милые дамы говорят, что вы что-то не поделили с моей женой. То ли она вас обидела, то ли вы её. — с едва слышной угрозой произнес Жоффрей. — Правда, они не совсем поняли, что произошло. Вроде, вам не понравились цветы, которые она вам показывала, и вы её оскорбили. Карменсита вспыхнула. Её не волновало, что там думает де Пейрак о ее отношении к его жене. Но её возмутило, что, оказывается, по городу уже говорят о ней, как причастной к возмутительному поведению этой маленькой дикарки. — Все свои претензии вы можете предъявить вашей жене. Она сама при всех оскорбила меня. Вылила на меня воду из вазы с цветами. Ваша жена не умеет вести себя в обществе. — Что, вот прямо так взяла и вылила? — весело и удивленно спросил граф. Ему вспомнилось, что-то же самое он проделал недели две-три назад, чтобы привести в чувство эту женщину. И Анжелика, если не видела, то догадалась об этом, заметив лужу, в которой стояла Карменсита. — Вам весело? Она проделала все очень тонко, чтобы не к чему было придраться. Попросила пажа подать ей вазу, сделала вид, что ей стало плохо и подтолкнула руку пажа так, что ваза опрокинулась на меня. А затем с извинениями о своей неуклюжести заставила дворецкого вывести меня из Отеля. — Ай, хулиганка. — в восхищении воскликнул де Пейрак. Этого Карменсита уже совсем не могла перенести и решила пустить последнюю стрелу. Она знала, что Жоффрей не выносит давления и принуждения. Ревнивых женщин он тоже не очень жаловал. Он любил свободу, в том числе и в любви. — Не очень-то восхищайтесь, как бы она от ревности вам не выцарапала глаза. С нее станется. Я рассказала ей про Нинон де Ланкло. — ехидно бросила она ему. Жоффрей сразу стал бесстрастным. — А вот это вы сделали зря, Карменсита. Во-первых, не ваше дело обсуждать и осуждать, что думает или делает моя жена. Во-вторых, вы правы, я не слишком жалую очень ревнивых женщин, — он сделал паузу, оглядел её с ног до головы, а затем продолжил, — если только это не моя жена. Она имеет все права на это, потому что я её муж. Я надеюсь, что больше не увижу вас в своем доме. В обществе мы может и встретимся, если вы не уедете снова в Париж или еще куда-нибудь. Прощайте. Граф де Пейрак развернулся и вышел. Уже на улице он весело рассмеялся: — Ай да зеленоглазый эльф, полный сюрпризов. Ты смогла переиграть саму Карменситу. Значит, все, что я узнал от наших тулузских дам — правда. Они как-то по-разному это описывали. Скорее всего, Карменсита прицепилась к Анжелике со своими притязаниями, той надоело выслушивать. Ну и устроила душ. Но это же надо такое придумать! Сделать все так, чтобы остаться невинной овечкой. На виду у всех! И дамы еще сочувствуют ей! Надо узнать подробности у пажей, раз один из них там присутствовал. Наверняка он знает, что говорилось и делалось. Но эта сцена никак не могла так подействовать на Анжелику, чтобы довести её до бреда. Судя по тому, что она вытворяла на Гаронне, она еще и повеселилась. Теперь остаются Андижос с Лозеном. Надо разобраться с этим. Андижоса он застал дома, тот отлеживался после дуэли, получив незначительную рану. О дуэли Жоффрею рассказали по секрету. Говорят, он дрался с Лозеном. Это странно. Что они могли не поделить? У них никогда до такого не доходило. Если только… Если только здесь не была замешана Анжелика… Их имена она произносила в бреду. Причины дуэли никто не знает. Вообще никаких намеков. Надо как-то его разговорить. — Андижос, — вкрадчивым тоном спросил граф, — ты не знаешь, что произошло позавчера на балу? Ты должен был присматривать за Анжеликой, как я просил. Про Карменситу я знаю, уже доложили. Но у мадам де Пейрак после бала тяжелое потрясение. Она заболела. Кстати, она все время тебя за что-то благодарила — в бреду. За что интересно? — Ну, я ей сказал, что ты, уезжая, попросил меня присмотреть, помочь, если понадобится помощь. Жоффрей внимательно посмотрел на Андижоса: — Судя по тому, что она тебя благодарила — помощь понадобилась. Здесь Андижос вполне искренне мог ответить, что нет, не понадобилась. Ведь Анжелика разобралась с проблемой сама до его прихода. — А что, Анжелика действительно так больна? — Да. Она действительно так больна. — Я не знаю, Пейрак, я не знаю причины её болезни. Моя помощь ей была уже не нужна. — маркиз прикусил язык. Вот же дурак. — Уже? — спросил граф. — Значит ей помощь уже оказали? — В этом не было необходимости. — буркнул Андижос. Жоффрею надоели все эти танцы вокруг какого-то происшествия, которое вывело Анжелику из себя: — Слушай, Андижос, я тебе скажу то, что еще никто не знает. Моя жена ждет ребенка. И я не хочу, чтобы мы этого ребенка потеряли! Андижос изумленно посмотрел на де Пейрака. — Да! — продолжил граф. — И то что с ней сейчас происходит следствие того, о чем ты знаешь: что-то произошло. — Я не могу тебе ничего рассказать. Во-первых, я обещал Анжелике, а во-вторых, ну не было там ничего такого. Пейрак сверкнул глазами: — А «какое» там было? Маркиз долго мялся, он не хотел нарушать слова, но Пейрак все равно дожмет его, это было ясно. Или решит, что он тоже в этом замешан не лучшим образом. И он нехотя сказал: — Там было две вазы. Жоффрей в изумлении посмотрел на него. Андижос вдруг вспомнил, как сам был изумлен. И рассмеялся. — Ты что, хочешь сказать… Одна ваза — это Карменсита, а вторая… Лозен? Андижос посмотрел на него, как побитая собака и кивнул. Пейрак в ярости снова вскочил: — Я его убью. — Ты не сможешь. Он уже свое получил. Жоффрей посмотрел на него:  — Ты дрался с ним из-за Анжелики? — Да. Вчера утром. — Ты не должен был этого делать, — нависая над маркизом, сказал де Пейрак, — оскорбили мою жену! И ответить за это он должен был мне! — Во-первых, тебя еще не было, когда я это сделал. Я же не знал, что ты приехал. — пожал тот плечами. — Во-вторых, ты сам поручил мне оберегать Анжелику, значит я имел полное право вызвать его на дуэль. Не только как мужчина, но и как друг. Хотя… — усмехнулся Андижос, — она просила этого не делать. Но я не мог не ответить на оскорбление нанесенное ей. — Почему? — с ревностью в голосе, бросил Пейрак. — Почему она просила не отвечать на оскорбление? Андижос с интересом посмотрел на друга, у которого, как ему казалось, нет слабых мест: — Она считала, что оскорбление было уже смыто. Когда я подбежал, Пегилен лежал на полу. Мне осталось только поставить его на ноги. Уже стоя на ногах, он получил еще и пощечину. Послушай, твоя жена — чистое золото. Я бы с ней связываться не стал. У нее сильная рука… — маркиз вспомнил, как дернулась голова у Лозена от пощечины. Де Пейрак впервые за этот разговор улыбнулся. — Да, я знаю, что она золото. Спасибо, Андижос. Но мне это пока не объясняет, почему она заболела. — Здесь я ничем помочь не могу. Она сразу пошла к себе. Назад в залу не возвращалась — это точно. Послушай, — умоляюще проговорил Андижос, — не говори ей, что я тебе все рассказал. Я не хочу потерять её расположение. — Что, боишься что третью вазу разобьет? — Все может быть. — сказал Андижос и весело рассмеялся. — Посоветуй Лозену не попадаться мне на глаза. Хоть он мой друг, и вроде ты решил за меня мою проблему… Но если я его увижу… — Жоффрей скрипнул зубами, — он встать уже не сможет. — Он уехал в Париж. — последовал быстрый ответ. — Своими ногами? — поднял бровь Пейрак. — Нет, — улыбнулся Андижос, — в карете с доктором. Пейрак, он и мой друг. Я не знаю, что на него нашло. Сначала он был пьян и говорил о неподатливых марионетках, а когда протрезвел — замолчал. Он сожалеет, это точно. Я его проучил, еще добавил на словах. Сказал, что если он только скажет кому-либо о причине дуэли, тогда вмешаешься ты. Если бы я не дрался с ним — ты бы его убил еще вчера или сегодня. А мне этого не хотелось. — Да. Оскорбления я бы не оставил. Может, было бы лучше, чтобы его смыл я. — поморщился де Пейрак. Возвращаясь домой, Жоффрей думал, о том, что рассказал Андижос. Могло ли неучтивое поведение Лозена так повлиять на Анжелику? Или оно было более чем неучтивое? Или оно ей о чем-то напомнило. О чем-то таком, что она их соотнесла — Лозена и прошлое. Может это связано с остальными именами: Франсина, Николя, Мелюзина? Анжелика уже поправилась. Она ходила по дому, распоряжалась, но в ней не было той живости, задора и веселья, что прежде. Она просто выполняла обязанности хозяйки. И де Пейрака это беспокоило. И… задевало. Какая-то часть души Анжелики была скрыта, и она не пускала туда своего мужа. А он хотел знать о ней все. Она больше не смотрела на него с ужасом, разговаривала спокойно, без волнения и отрицательных эмоций. Это, конечно, обнадеживало. Но и её легкие пальчики больше не трепетали в его руке, когда он их целовал при встрече. Казалось, ей безразлично, что он делает и что она чувствует. Он должен её разбудить! Так дальше продолжаться не может. Если он этого не сделает, она отдалится от него навсегда. Он её потеряет. Де Пейрак и Анжелика сидели вместе за столом. Он смотрел, как она с безразличием ест. Ей было все равно, что лежит на тарелке, хотя повара готовили её любимые блюда. Иногда она поднимала глаза, их взгляды встречались. Она не отводила их в смущении или испуге, как раньше. Смотрела спокойно, как будто изучающе. В её глазах не было чувств. Никаких. Только созерцание. И он с тоской наблюдал все это. Из-за болезни и состояния Анжелики он почти совсем ограничил прием гостей. Приходили только друзья, справиться о её здоровье и поздравить с приходом радостных вестей. Разболтал Андижос? Или доктор? А скорее всего, кто-то из слуг. Их дом был пуст и холоден. Граф запирался в лаборатории, но и там не находил для себя успокоения. Куасси-ба с изумлением смотрел на хозяина. Он никогда не видел, чтобы тот был так рассеян и невнимателен. Хозяин всегда был собран, точен в своих действиях. Он всегда знал, что и как надо делать. Он был бесстрастен, как скала и холоден, как лед. А сейчас… Он был как околдован и не мог снять с себя чары. Жоффрей с раздражением бросил салфетку. Он должен поговорить с Анжеликой, прямо сейчас. Он должен знать, что её так встревожило, почему она замкнулась в своей раковине. Он должен понять её страхи и помочь ей справится с ними. Пусть это даже будет за столом. А лучше куда-нибудь её увести. Де Пейрак встал, подошел к ней, протянул руку, чтобы взять её пальчики в свою ладонь… В этот момент дом содрогнулся от взрыва.  — Это в лаборатории. Куасси-ба… — прошептал граф. Анжелика вынырнула из задумчивости и, в испуге вскочив, посмотрела на мужа. Тот быстро вышел из столовой. И тут дом ожил, послышался пронзительный женский крик. Анжелика кинулась следом за Жоффреем. ----------------------------------------------------------- * Галилео Галилей — (15 февраля 1564, Пиза — 8 января 1642, Арчетри) — итальянский физик, механик, астроном, философ, математик, оказавший значительное влияние на науку своего времени. Он первым использовал телескоп для наблюдения небесных тел и сделал ряд выдающихся астрономических открытий. ** ** Цитера — латинское название греч.острова Китира (Кифера), также был известен как о.Чериго, расположен в Эгейском море. Считается одним из главных культовых центров богини любви и красоты Афродиты (Венеры). В переносном смысле — царство любви или остров любви. «Цитера остров тайн и праздников любви, Где всюду реет тень классической Венеры, Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры, Как благовония тяжелые струи» — Шарль Бодлер ** *Дягиль засахаренный — Самые известные цукаты в мире готовят во французском городе Ньоре, где эти полые куски стеблей бледно-зеленого натурального цвета длиной 30 см и диаметром 2-3 см, имеющие слегка волокнистую структуру, стали символом города. Именно в сохранении естественной зеленой окраски и заключается секрет кондитеров этого города. Когда-то их стали изготавливать в женском монастыре города для использования в долгую дождливую зиму. Естественно, свою тайну изготовления цукатов кулинары из Ньора охраняют. Ньор находится в исторической области Пуату.