За преступлением следует наказание

Второе сентября тлело иссохшей порослью тёмно-зелёных трав. Закрытые жалюзи пропускали свет белёсыми полосками к стенам, уже по нему истосковавшимся. С них, обрамлённые в квадраты деревянных рамок, на детей таращились доблестные светила наук. Где-то в углу тусклым керамическим горшком напоминал о себе старенький фикус. Руслан ёрзнул на стуле, и тот жалобно скрипнул. Парень спрятал голову в локтевых сгибах, удобно устраиваясь на парте. Ильдар, его нечаянный сосед, молча вглядывался в премилый пейзаж за окном, завораживающий и зовущий. Хабибуллин с тоской вздохнул, думая о предстоящих трудностях ученичества. — Итак, молодые люди, — начала скрюченная бледная женщина с указкой в руках. — Я ваша новая классная руководительница, меня зовут Василиса Антоновна, и я надеюсь, что с вами никаких препирательств у нас не возникнет. Взрослые, — пробубнила, разведя руками, — люди, в конце концов. Давайте познакомимся, я запишу ваши фио в журнальчик, поговорим о предстоящих заботах, хлопотах и прочем… Не могу не спросить, где было большинство этих чудесных лиц вместо линейки? Мало кого запомнила, но определённых личностей совершенно точно там я не видела. Было вам трудно прийти, что ли? Из-за того и приходится во второй раз журналы заполнять, переписывать, перечитывать. Глаза-то хоть поднимите, ей Богу, бесстыжие прогульщики! Надеюсь, ваше поведение изменится в скором времени! Тушенцов зевнул, но головы не поднял. Нутро ему подсказывало, что эта несчастно хрипящая, ворчливая женщина с проседью в волосах детей не любит и любить не умеет. Он еле разлепил сомкнутые веки: всё в нем страстно желало вырваться отсюда, помчаться, как вчера, на улицу, драться, пить, хулиганить… Ильдар толкнул Руслана рукой, когда настала его очередь. — Тушенцов Руслан. — А отчество? — Будто вам этого не хватает, — буркнул парень, поправляя прилипший из-за духоты к горлу воротник рубашки. — Руслан, скажи, пожалуйста, отчество, — твёрдо, непреклонно процедила женщина. И вид у неё получился до того важный, внушительный и гордый, что Тушенцов лишь поёжился, откашлявшись. — Сергеич. Он почувствовал, как скользнул по нему беглый взгляд Хабибуллина. И, кажется, даже услышал, что где-то сзади усмехнулся Кашин. Руслан безмятежно, тускло ухмыляется, но на соседа не смотрит. — Сергеич, значит? — деловитым полушёпотом переспрашивает сидящий сзади Кулич. Тушенцов угукает и снова кладёт голову на парту. Когда очередь доходит до Даши Каплан, сидящей на третьем ряду спереди Кашина, девчонка уж очень кичливо вскидывает голову и произносит имя с отчеством до такой степени гордо, что Тушенцов отрывается от темноты и смотрит на неё, щурясь от пылающего солнечного золота. Дарья обращает на это внимание и уголками губ улыбается парню. Руслан поворачивается к Хабибуллину, который едва держится, чтоб не завыть от скуки, и тяжко-тяжко вздыхает. — Что ж, молодые люди. Познакомились, журнальчик заполнили, поговорим о вас самих. — Женщина поправляет кудрявые, пока ещё тёмные волосы элегантным движением руки. — Кто куда поступать планирует, что сдавать будете?.. Тушенцов иногда мечтает обладать волшебной силой вырубать голову в такие моменты. Руслан вместе с парнями идёт в кабинет физики, вяло перекидывая лямку рюкзака с одного плеча на другое. Он безынтересно разглядывает неказистые, потрёпанные временем стены противного сливочного цвета, моргает, когда в глазах мелькают излишки белоснежных бантов, и гулко, сладко зевает. Илья всё же не отрывается от телефона и чудом ни на кого не наскакивает. Даня с большей увлечённостью вертит головой, оглядывая успевшие стать незнакомыми школьные коридоры. Хабибуллин весёленько улыбается, и у Тушенцова проскакивает мысль, будто он делает это постоянно. Когда до нужного кабинета остаётся около семи шагов, Руслан замечает мелированные взъерошенные пряди, позже — горящие карие глаза и приоткрытый рот. Тушенцов вскидывает брови и мгновенно вспоминает — это идёт Юлик. Тот самый, чья тёплая коленка столкнулась с его. Только вот от чего у него на лице столько радости? Руслан не успевает обратить внимания на ползущие вверх уголки собственных губ и усмехается. Рядом с Онешко плетётся русоволосая девчушка, и Тушенцов нечаянно отметил, что Кашин дольше обычного задержал на ней взгляд. — Даня? — Руслан щёлкает перед его носом. — Что, братан, спалился? — Ни капли, — неотразимо парирует Данила и отводит взгляд, переводя его на собеседника. — А ты сам зачем туда смотришь? — Просто, блять, так. — Как же, — хрюкает Хабибуллин. — Молчок, — якобы помогает с ответом Кулич. Тушенцов смеётся: эти парни — его лотерейный билет в наконец интересную, кипучую событиями, стычками и новыми знакомствами юность. Какая-то тревога омрачает на секунду его лицо, и Данила, чуткий, проницательный, излишне вычурный своей наружной беспечностью, вопросительно заглядывает другу в глаза. Лицо Руслана просто озаряет улыбка. Руслан теперь просто Руслан. Физика проходит донельзя хорошо: новый учитель, явно выдающийся и перспективный педагог, показался всем ребятам настолько близким по духу и бойким, что за дверью кабинета даже не караулила безмолвный порядок старенькая учительница-скряга. Руслан уселся с Даней на задние ряды, изредка вбрасывал шуточки, с которых застенчиво хихикала Каплан, часто поворачивающаяся к Тушенцову. Кашин был чересчур увлечён игрой на смартфоне, едва прикрытым девчачьей спиной в кардигане спереди. Кулич и Ильдар решили составить друг другу компанию и сели на другой ряд, но за ту же парту. Первые дни осени никогда тяжёлыми не казались: знакомство, делёж воспоминаний, подготовка тетрадей и прочая занудная ерунда, которая Руслану приходилась по душе. Но сегодня, сейчас, в этот раз, он был заинтригован лишь одним: таинственным «Сергеичем», остальными членами подростковой группировки и пацанами из «243 шараги». Для него это было до того ново и непонятно, что он едва скрывал по-детски зудящее любопытство. Кашин старался увиливать от вопросов, а потом принялся отшучиваться. Хабибуллин делал вид, что совершенно не причём. Илья? Илья был всецело сражён происходящим в телефоне. Тушенцов вдруг подумал, что и об этих двоих ничегошеньки не знает. Ровно так же дела обстоят со всей этой «районной» тематикой. — Можно выйти? — Данила тянет руку и, почти не дожидаясь ответа, выбегает из кабинета, нервно облизывая губы. Руслан с немым вопросом смотрит на Кулича, свёдшего брови к переносице. Он, по всей видимости, кому-то срочно отписывается и в ожидании вздыхает. Ильдар начинает трясти ногой. — Здравствуйте! — В кабинет врывается запыхавшаяся девчонка с удивительно большими глазами. — Можно Ильдара и Илью к классной руководительнице? — Вас? — Молодой учитель, заправляя руку в кудрявые локоны, недовольно щерится. Получив в ответ судорожные кивки головами, встряхивает плечами. — Идите, Ом с вами. Тушенцов огорчённо что-то бухтит, пока девчонка не подбегает к нему и без ненужной любезности хватает парня за локоть. — Его, его… Его тоже! — нечаянно пищит, тяжело дыша, оправляясь от бега. — И ты иди. — В глазах у учителя мелькают бронзовые искры недоверия, но парней он отпускает. Троица под оживлённые и неодобрительные вопли одноклассниц покидает кабинет. Внутри у Тушенцова всё скакнуло вниз от неуёмного растущего волнения, и он невзначай хитро скалится, сверху-вниз оглядывая оставшихся на уроке ребят. — Спасибо, Настя, я твой должник, — вздыхает Кулич. — Булочка, сок и шоколадка? — Ай, ничего. — Шпагина с задором трёт нос и вся умильно светится багряностью роскошных длинных волос. Она поднимает взгляд на Руслана, и её улыбка становится только шире. — Ваш новенький? — Не то чтобы… — Практически, — хрипит Ильдар. — Спасибо, Настюш, правда. Выручила. — Обращайтесь, мальчики. Руслан смотрит ей в лицо и сам ухмыляется. Данила появляется в коридоре. Провожает девушку немигающим взглядом и, после её ухода, наконец шумно выдыхает, сбивчиво шепча: — Сергеич мне отзвонился. Сказал, что какие-то проблемы с Адмиралтейкой из-за бабы. Никто не шарит? — Чё за баба-то? — осведомляется Ильдар, кивая в сторону гардеробной. — Не знаю. Но сказал, что за неё руки-ноги вырвут. Чья-то девушка, видать. Сестра, может. Я хуй его знает, честно, пацаны, вот я вам говорю… — Успокойся, отдышись, братан. — Кулич хлопает рыжего по плечу. — Ну, на выход? — На выход. Тушенцов не смеет ничего сказать: в нём всё заглушило бурное, отрадное самозабвение. Парни подстёгивают азарт горящими взглядами. Наконец они добираются до распахнутого широкого окна, отделанного декоративной штукатуркой, пропускающего внутрь бессчётный солнечный янтарь со стены лестничного проёма. Лезть в хрустящие ветки лохматых желтинников с первого этажа — перспектива сомнительная, но Руслану долго задаваться мыслью не дают. Все трое, кроме него, как один, натасканно прыгают с подоконника и тихо проскальзывают к прохладным теням раскидистых деревьев, способных скрыть их от любопытных глаз. Руслан лихорадочно вдыхает и тоже пробирается внутрь благоухающего кучерявого куста. — А мы куда-а? — неожиданно подаёт голос Тушенцов, будто оживший от звонкого многоголосного чириканья воробьёв. — Да нам идти не так далеко, за оставшиеся двадцать минут должны успеть. Надеюсь, — отвечает Хабибуллин, стряхивающий пыль с зауженных брюк. — Ты не волнуйся особо, второго сентября всем начхать, куда ты делся, с кем, когда вернёшься. Если только новая класснуха панику не поднимет, а то другие учителя научены опытом. — Вы часто сбегаете? — В этом году это первый, — смеётся Ильдар. — А так… Довольно много, а, Даня? — Да. Много. Погнали уже, быстро, быстро. Десятиклассники, согнувшись, прижавшись к земле, в спешке перебегают к беспорядочной зелени высоких кустарников, через которую можно незаметно сбежать со школьной территории. Руслан дышит легко, но шумно, сердце трепещет, и парня бросает в пот. Он протирает лоб холодной ладонью и плетётся следом, по-новому глядя на всю его компанию и проделанную в шатком деревянном заборе дыру, укрытую пышными ветвями, и изменяя своё представление о веселье. — И за девок приходится «разговаривать»? — нарушает молчание Тушенцов. Кулич, уморительно сгорбившийся, поворачивается к нему и кидает недоумённый взгляд. — Ты бы знал, Руслан, из-за какой только хни мы на сходках не бываем. — В последний раз чё было, кто-то кого-то плечом задел, а? — Ильдар раскидывает густые длинные ветви, которые неприятно хлестнули ему лицо. — Ай! Короче, какой только шлак не случается, но мы ж тут как тут, ха! Такие мы, да… — Интересно, — шепчет чисто для себя Руслан. — Интересно? Ох, не то слово! Ха, мы вчера ещё мало кого встретили. А, Кулич, согласен? — Илья в ответ шумно выдыхает. — Да вчера вообще хуйня была, отвечаю, ерунда детская, чесслово. — Правда? — улыбчиво вопрошает Тушенцов. — Ага. Кашин, ведущий парней сквозь тернистую густоту кустарников, вдруг выпрямился, поёжился и харкнул на пыльную светло-бурую землю, с кряхтением пролезая через дыру. — Пришли, — вещает он, поворачивая к одноклассникам голову. Руслан, выныривая, оглядывает едва знакомую местность и в удивлении присвистывает. Его взгляду открываются старая спортивная площадка с проржавевшими балками турников и загаженные сигаретными бычками и плевками некогда яркие скамейки. На плохо покрашенной трубе детской горки высыхает грязный ворсовый ножной коврик. Тушенцов щурится от солнца, поправляет воротник рубашки и следует за уходящими к скамьям ребятами. Кулич шумно здоровается с какими-то неизвестными лицами, Хабибуллин проделывает то же самое. Данила, отсалютовав «своим», тут же исчезает где-то за шуршащей листвой бука. — Это наш новый знакомый, товарищ, именуйте так, как хочется. — Ильдар толкает Руслана на других членов группы, и парни, жутко гаркая, хохочут. — Его зовут Руслан Тушенцов. Щуплый пацан в лёгком потрёпаном свитшоте с лампасами на рукавах первый тянет руку. Десятиклассник ответно жмёт. — Олег Шпагин, — оповещают его. — Для братанов просто Шпага, лады? — Лады, — лыбится Руслан. — Он брат Насти, — поясняет Ильдар. — Это та… — Да-да, я понял. Приятно познакомиться. Олег натужно, но мягко ухмыляется. Хабибуллин резко хватает Тушенцова за плечо, комкая школьный пиджак в сильной руке, и проводит его к остальным парням, ослепительно, однако недоверчиво улыбающимся новому приятелю. — Скоро Сергеич придёт, наверное, — хрипит высокий парень со свистящей щёлью в зубах. — Он ходит на пары? — усмехается кислая веснушчатая морда. — Ходит, идиот. — Веснушчатого треплют по голове и толкают в бок, и тот соскакивает с деревянной скамеечки с противным улюлюканьем. — Ты б сам лучше учился нормально, тупая башка. Ржавый, вот правда, хули тебе надо? Развыёбывался, знаешь ли, он теперь шкалку свою ебучую пропускает. Взрослый дохуя? Руслан смеётся, прикрывая рот рукой, и на него обращает внимательный взгляд тот самый Ржавый. Тушенцов думает, что это прозвище ему удивительно подходит: каштановые волосы отдают причудливой рыжиной на солнце. Лицо испещрено мелкими точечками, а в тёмно-шоколадных глазах — скрипучая, отторгающая недосягаемость. Мол, не трожьте его никто, он тут сам по себе, и вашего мнения ему не надо. По спине холодком пробежали мурашки. Треск ветвей, шелест листьев и резкие, единые выдохи. — Пришёл. — Только не пизди, что тебе понравилось, дорогуша. — Лиза устремила на Юлика потемневшие от негодования глаза. Радужка налилась тёмно-оливковым бистром. — Булочку с маком, пожалуйста! — Да ладно тебе. В таких тусовках нет ничего запретного, я надеюсь. — Онешко неудобно упирается выступающими рёбрами в ледяной металл прилавка школьной столовой. В ушах детский гул, беспорядочное постукивание ложек о тарелки и учительское бурчание. — Меня заботит вовсе не это. — Неред, сочно причмокнув, облизнула губы. Забрала из морщинистых рук поварихи завёрнутую в тёмную бумажную салфетку сладость и премило улыбнулась. — Спасибо. Пошли отсюда, горе. — Горе? — Не совсем моё, но чьё-то точно. Да, горе, в чём вопросы, Юлик? — Нет вопросов. — Онешко смешно фыркает и отщипывает кусочек от булки. — Куда? А ну… — Прекрати, тебе не идёт этот образ плохой суки. — Брось, я такой и являюсь. Юлик поразмышлял и, пожалуй, не согласился. Эта «плохая сука» в Лизу вжилась в классе седьмом, примерно, если оттуда считать её недоброжелателей, внезапно появившихся. Но Неред ею была совсем не в том понимании, которое нам отчаянно навязывали подростковые сериалы о самовлюблённых дерзких выскочках-задирах, перед которыми коврами ложились школьные спортсмены-хулиганы, и столкнуться с которой в школе было страшным потрясением. Лиза была сукой, потому что была откровенной и не рвала звёзд с неба. Лиза была сукой, потому что не старалась выпячить всё то, чем природа крайне скромно одарила, потому что так желало её «гламурное» нутро. С неё не сыпался оранжевый тональник, девушка не скрывала розовато-лиловые прыщи на лбу. Лиза была сукой потому, что некоторые девчушки, изрядно запутавшиеся в собственных желаниях, стремились быть такими же заурядными, как она. Лиза была сукой, потому что её так однажды прозвали одноклассницы за пощёчину дерзиле с недешёвеньким блеском на губах. Лиза была сукой, потому что эта же дерзила отпинала её в девчачьем туалете, а она не смела ничего сказать из-за нетронутой гордости. Лиза не была сукой, не была плохой, просто кому-то однажды понравилось так величать её ординарность. — Иногда хочется быть парнем, — взвыла Неред, когда недлинные русые волосы снова упали на лицо, отчего испачкались шоколадной глазурью булочки. — Боже правый, блять, Ева, за какой хуй ты сожрала это яблоко. — Странная предъява, Лизок. — Юлик ткнул её в плечо. — Не страннее, чем ходить на ебучие бухло-пати без меня! — Так вот в чём проблема… — А ты думал! — Неред увлечённо куснула булку. — Если говорить серьёзно, то это сущая ерунда. Я бы ни за что туда не пошла. Там же был этот дылда-дебил. — Кашин? — Да, точно. Кашин… Кашин. — Что с вами не так? — Онешко вопросительно изогнул бровь. — Со мной всё чики-пики, можешь быть уверен, а что в башке у этого имбецила, я, честно, не знаю. Он пялится на меня, меня это раздражает! Блять, серьёзно, уже противно от этого его внимательного взгляда. А когда мы в коридоре сталкиваемся, я, бля, чуть в кому не впадаю. Он же огромный, блять, страшный, как медведь. — Он хороший парень. — Тебе виднее, мистер гейская задница. — Эу! Турбина устало грызла наливное яблочко, честно притащенное из дома «любимой заинькой, Дашенькой Зарыковской». Сама Зарыковская, уперевшись острыми локтями в подоконник, ставший с утра отправной точкой в неизведанное для кое-кого, наблюдала за происходящим на тихом заднем дворе. — Где эти зануды шляются? Чёрт бы их побрал, — шумно выругалась она. — Не знаю, Даш. Если до трёх они тут не появятся, пойдём за жратвой сами, окс? — Без проблем, но… — Я всё слышала! Лиза, не потрудившаяся вытереть шоколадные крошки в уголках рта, упёрла руки в боки. Юлик обнял одноклассниц и очаровательно улыбнулся Неред в лицо. — Прекращай, иди переодевайся, мы подождём на улице, — сказал парень. — Да, точно. Лиза, молю тебя, захвати мою сменку! — Света в уморительном жесте сцепила руки, сделав безобразно милое выражение лица. — Сама знаешь, как выглядит мой мешок, пожалуйста, пожалуйста! — Хорошо. Онешко молча разглядывал Зарыковскую, расплываясь в лучезарной лукавой улыбочке. Зарыковская вопрошающе повернула голову, встряхнув копной завитых тёмных волос. — Просто смотрю, — прошептал он. — Ты обращаешь внимание не на ту Дашу, — усмехнулась девушка. Турбина одобрительно захихикала, качнув головой. — Блять, только ты не начинай! И без того проблематично. — А мне кажется, это ты выдумываешь. — Пусть будет так. Всё-таки трудно. — Трудно пофлиртовать с девчонкой из параллели? — Света состроила курьёзное выражение лица. — Кажется, Лиза права на счёт твоей жопы. — Гей-й-й… — прощебетала Зарыковская, и девушки вместе засмеялись. — Сука, ну вы получите у меня, точно! — Онешко кидается на девчонок, пихает их в стену, вжимает всем весом в пёструю пробковую отделку и щекочет до истеричного смеха. — Всё, я всё! — Лиза внезапно выскочила из темноты подвального помещения. — Уважаемые, я закончила! — Девушка кинула в Турбину потрёпанным красочным мешком для обуви. — Сучки! Все трое! Зарыковская первая очухивается от мучительной пытки, поправляет юбочку-карандаш, покрывшуюся складками. Ребята хохочут, и Юлик потешно гримасничает до такой степени, что в глазах блестят слёзки. Турбина вертит выкрашенной в едкую бирюзу головой и улыбается шире некуда, что у Лизы аж в груди щемит: как она им преданна всем её противоречивым, кусающимся существом.