Opposite each other

      Чимин ошибался, глубоко и бестактно ошибался, когда увидел Чонгука. Это чертово мнение изменилось в один миг, в тот самый, когда его чуть потрескавшиеся губы тихо произнесли: «Ничего, можешь приводить сюда» В тот момент чувство благодарности переходило все границы, Чимин был счастлив. Ему на секундочку показалось, что жизнь начала помогать ему, что не оставила его одного, однако Пак быстро отогнал эту навязчивую и такую манящую мысль из своей головы. Потому что такого не бывает, Чимин больше в это не верит.       Кихен впервые улыбнулся, впервые был счастлив после смерти матери, его маленькие глаза смотрели так ярко, так открыто, что заглядывая в них, невольно тонешь в том светлом образе счастья. Эти три человека в офисе смотрели странно на него, с какой-то опаской во взгляде, потому что такое неприемлемо, такое допускать нельзя, чтобы ребенок находился в таком месте. Все три человека были невероятно сильно удивлены, когда Чонгук познакомился с мальчиком. У всех четырех людей сжалось сердце, когда Кихен обнял Чонгука. И Чимин был один из этих четверых, чье сердце не только сжалось, но стало биться так быстро, что казалось, словно грудная клетка не выдержит и лопнет. А Чонгук обнял в ответ. Потому что Чонгук утонул. Утонул в том светлом образе.       Этот маленький мальчик возродил те чувства, которые Чонгук скрывал за маской безразличия, этот маленький мальчик заставлял плакать и завидовать его отцу, потому что Чонгук никогда не сможет так же, как сейчас, обнимать своего сына, никогда не сможет посмотреть ему в глаза и увидеть в них счастье.       Когда маленькая стрелка часов была на девяти, Чимин этого даже не заметил, его мысли были полностью в работе, и он снова собирался работать до поздна. И Чонгук мешать ему не собирался, не собирался напоминать про маленькое чудо в его кабинете, не собирался и будить малыша. Чимин просто заработался, а Чонгук просто захотел налюбоваться мальчиком, потому что он слишком милый, слишком похож на своего отца, на Пак Чимина.       Получасовая работа, тяжелые от жуткой нужды сна веки, медленная походка и мысль. Мысль о его ребенке, о том маленьком и терпеливом чуде, что находится в кабинете его директора. Чимин просыпается быстро, его разум моментально вспоминает все, и кожа уже неосознанно покрывается мелкими мурашками. С ярым трудом ноги его делают шаги, руки его, лишь дотронувшись до двери, начинают дрожать — Чимин говорит себе: «это не страшно, там же твой ребенок" , но пальцы сами трясутся, сами еле слышимо стучат.       Пак Чимин никогда не чувствовал то тепло, что переливалось в его груди, как нечто очень приятное, когда его взгляд наткнулся на дремлющего Кихена в явно приятных объятиях директора Чона. Эти чуть сонные глаза, и сжимающие ребенка в объятиях руки — Чимин видит все это и не может ничего сказать, словно язык его онемел, словно заморозился. — Он заснул, — шепотом констатирует Чонгук. — Прошу прощения, — тихо выдыхает Пак.       Они смотрят друг на друга минуту, а, возможно, и больше. Чонгук пытается понять, скорее даже прочитать что-то в глазах Чимина, а последний же усердно пытается это скрыть. Скрыть мысли получается, но дикое волнение, что покрывало все тело — нет.       Чонгук медленно, аккуратно, будто это самое ценное, что есть в его жизни, укладывает ребенка на диван и укрывает небольшим зеленым пледом. Его взгляд падает на удивленного Чимина, и он, Чонгук, совершенно неосознанно залипает на лохматые волосы и острые скулы. — Идем, — тихо говорит Чонгук и хватает Пака за запястье.       Когда теплый воздух бьет в лицо, Чимин осознает, что он на крыше, и что его руку все еще держит директор. Пак старается не обращать внимания, но все мысли его заполнены лишь этой приятной кожей и не менее приятной теплотой. — Господин Чон? Чонгук смотрит, осознает и отпускает. — Извини, — тихо извиняется Чонгук и смотрит куда-то вдаль, его взору открывается манящее своим волшебством небо, на котором легли ровным ковром светящиеся звезды. — Мне пора идти, — говорит Пак и медленно встает, но тяжелая рука директора останавливает его. — Почему ты сдался? Почему, черт возьми, не боролся? Твой ребенок остался без нее, а ты… — Я не смог, я просто безнадежен, — Чимин все понимает сразу, не надо много говорить, не надо что-то делать, Чимин хорошо понимает о чем сейчас спрашивает Чон. Пак чувствует себя дико ужасно, чувствует, как что-то в нем яро рушится, оставляя лишь небольшие руины. — Ты смешной, правда, Пак Чимин. Смотря на тебя, мне становится жаль и тебя, и твоего ребенка. Возможность, которую тебе дал Бог, почему ты с ней так обращаешься? — совершенно серьезно спрашивает Чон, он смотрит на лицо Пака, выделяет чуть хмурые брови и сжимает запястье. Он не знает зачем начал все это, зачем начал этот нескладный разговор, и почему от своих же слов становится так больно в сердце. — Не знаю, что ответить Вам. Я не знаю о какой возможности Вы говорите, но если и так, это ли не значит, что я правда безнадежен? — Ветер обдувает каждую часть тела, и Чимин чувствует, как чуть мелкие мурашки покрывают его спину. Это диалог странный, странный во всем. Чимин не хочет знать откуда и зачем, не хочет отвечать на эти приносящие дикую боль в груди вопросы. Но он все равно продолжает стоять. — Ребенок — твоя возможность. Тебе не кажется все это несправедливым? Я тоже хочу «папочка», но не смогу никогда получить это. Как тебе такое? — Несправедливо терять, несправедливо жить, как вы. Несправедливо иметь денег, которые потратить некуда, — Чимин сжимает руки, вырывает запястье из захвата и просто направляется к выходу на крыше. Не описать те чувства, что сейчас в нем, не описать то, как сжалось его сердце — было больно, было невероятно больно, но Чимин смог справиться. — Я бесплоден, Пак Чимин. Хорошенько подумай над значением справедливости, — тихо говорит Чон, а у Чимина на долю секунды просто останавливается сердцебиение.