Opposite each other

      Каждый день мы задаемся вопросом: «зачем?», но и каждый раз мы оставляем этот вопрос без ответа. Может, потому, что не находим эти самые ответы, а, может, потому, что боимся отвечать. Чимин задается этим вопросом несколько раз за день. Его взгляд невольно бегает по просторным апартаментам офиса и останавливается на хохочущим над чем-то глупым Кихене и Чонгуке. Он смотрит на эту милую картину, смотрит на эти ярко выраженные эмоции Чонгука, и видит то, что раньше никогда не замечал. Чимин видит боль. Явную боль в глазах, что когда-то с некой яростью смотрели на Пака, в глазах, что с виду кажутся идеальными, а в реальности носят в себе не считанное количество ран. Непроизвольно в голове всплывают те самые слова, что были сказаны на крыше, те слова, что на долю секунды остановили сердце Пак Чимина. «Я бесплоден, Пак Чимин»       Чимин думал, что счастье в деньгах и в любимой семье, думал, что его прожитая жизнь просто бессмысленна, но потом в его жизнь врываются эти три слова. И уже живешь, кажется, со смыслом, и смотришь на мир как-то по-другому.       Не каждый сможет смотреть на то, что так яро наносит раны в грудную клетку, не каждый сможет терпеть эту боль, но Чонгук терпит или старается терпеть. Чимин понять не может, Чимин все еще глуп.       Эти светящиеся глаза, эта редкая улыбка — Чимин не видел этого никогда, именно сейчас эти эмоции ему сильно напоминают о Сонми, о той самой Сонми, что когда-то так же нежно смотрела на своего сына… Почему они так похожи? — Папа, а можно мне в гости к дяде Чонгуку? Он сам меня пригласил, честное слово! — Чимин смотрит ошарашено, смотрит так, что становится даже страшно. Малыш хлопает глазками, улыбается, а Чимин не знает, что ответить, потому что это бред, полнейшая глупость.       Пак переводит взгляд на кабинет Чонгука, и через стеклянные стенки видит лохматого начальника, подписывающего какие-то бумаги. Они встречаются взглядом лишь на мгновение, и все на мгновение замирает. Нет. Нет. Нет.       Они не пойдут к нему. Чимин потерял гордость, Чимин потерял все, тогда зачем так больно? Почему Чон Чонгук так поступает, это ущербно, это ужасно, зачем? Ведь, его малыш, его Кихен, он же светится, улыбается так ярко, что отказать даже в такой сложной просьбе, весьма трудно. — Кихен, — Чимин садится на колени и чуть приобнимает сына. — дядя Чонгук очень добрый, но к нему в гости нельзя. — Почему? — улыбка стирается с лица малыша, он выпячивает губу и смотрит в тёмные глаза своего отца, что хочет отвести свой взор, но не может. — Прости, Кихен, — Чимин обнимает сына и целует его в щёчку. Мальчик обнимает в ответ.       У Чонгука сердце болит, боль просто душит его всего, не давая спокойно вздохнуть. Взгляд малыша изменился, взгляд Чимина тоже. Его глаза расширены, губы заметно дрожат— Чимин весь напрягся. Он смотрел на сына с сожалением, с каким-то чувством вины, а руками поглаживал спинку малыша. Он не согласился.       Чонгук ненормальный, если думал, что Пак разрешит, Чонгук полностью сошел с ума, раз такое спросил. Было совершенно очевидно — Чимин откажет.

***

      Плохо. Ужасно. Больно.       Три слова описывают все состояния Чонгука, уже пару дней он не может встать с кровати, не может даже дойти до ванной. Температура отобрала все существующие силы, и чтобы идти куда-то или сделать что-то, надо ждать совершение всемогущего чуда.       Тот день пересёк все его чувства насквозь, было не больно, было обидно, обидно на жизнь, на судьбу. Чонгук ожидал такого, ожидал, что тёмные глаза сузятся, что будут смотреть с каким-то подозрением, ведь зачем Чонгуку ребёнок Пак Чимина. Ответа Чон найти не мог, мальчик просто прирос в его измученной душе, просто не собирается покидать ее. А Чонгуку больно. Больно и обидно.       Головная боль усиливалась с каждым разом, ноги казались ватными, а слезы непроизвольно текли из сомкнутых глаз. Перед глазами играли светодиодные шарики, а в голове угнетающе звучала трель, Чонгук вертелся из стороны в сторону, пытаясь утихомирить эту боль. Но все без толку, она лишь усиливалась.       Несмотря на власть и богатство, Чонгук жил обычно: ни прислуг, ни дорогих предметов роскоши — все по-простому, по тому, как удобно жить ему самому. И в такой момент, когда перед глазами чёрная пелена, когда голова болит с каждой секундой сильнее, а тело находится в состоянии изнеможения — у Чонгука никого нет. Никто не может ему помочь, вылечить и следить за ним. Никто не может сказать: «выздоравливай». Родители давно не присутствовали в жизни своего сына, и лишь раз в год могли спросить: «как дела, сынок? Мы сейчас на другом континенте».       Чон Чонгуку тридцать лет, и жизнь его даёт новые преграды. Чон Чонгуку полноценно тридцать, а помочь себе он не способен ни разу.