Opposite each other

      В один момент в груди что-то щемит, что больно отзывается, словно кричит, надрывает ослабевшие связки. Чимин останавливает на полпути, смотрит на голубое небо и просто не знает, что делать. В его ладони маленькая ручка Кихена, в его руках и здоровье его директора.       Он ушёл оттуда, немного излечил, помог, но ушёл потому что Кихен ждал его, потому что тихим от испуга голоском спрашивал: «Где папа?» Чимин не мог так поступить. Поэтому он возвращается обратно, но с Кихеном за ручку. И теперь, до Пака доходит, что та маленькая Кихенова просьба в гости к дяде Чонгуку, непроизвольно исполняется.       Становится больно, становится ужасно, Чонгук ощущает себя пустым, никому ненужным, последний человек, что был в его доме, ушел, просто покинул это чертово место. Голова его горит, кожа отдается неестественным блеском, Чонгук смотрит на небо через окна своей комнаты и тихо просит Бога остановиться. Оба парня обращаются к Всевышнему. Оба парня не знают, что Бог уже помог им.       Чаще всего, слезы — это боль, что скатывается по щекам, она раздирает всю плоть человека, не дает здраво мыслить. Слезы бывают и от счастья, слезы бывают и от страха, а есть слезы от обиды, от чертовой несправедливости. Чонгук молил Бога два года, Чонгук испытал на себе многое, и он никогда не думал, что жизнь закончена, не думал, что сможет позволить слезам вот так быстро катиться по его гладким щекам.       Чон Чонгуку тридцать лет, его главной мечтой, его главной целью было просто завести семью, просто играться с детьми, но почему-то Бог отнимает эту чертову возможность, почему бьет по самому больному. Чонгук бесплоден. Чонгук два года лечился.       А потом слова, такие больные сердцу, слова, которые Чонгук не хотел слышать никогда, которые хотел бы вычеркнуть из словарей, просто, чтобы не было так больно. «Врожденное бесплодие».       Мечты рушатся мгновенно, просто на глазах, на этих чертовых анализах. В его организме просто появляется стена ненависти к самому себе, Чонгук так сильно ненавидит свою сущность, так сильно ненавидит всю свою жизнь. «Это нестрашно, есть способы зачать ребенка, сейчас мир нанотехнологий» — говорили они, но Чонгук не сумасшедший, не настолько отстал, он знает, он понимает. Однако в сознание бьется мысль, что это полнейший бред, ни одна женщина не захочет в мужья такого бракованного, как Чонгук. Ни одна, которая бы схватилась за Чонгука только по любви, а не из-за жалких купюр. И Чонгук просто решает сдаться.

***

      Тихий шепот внутри пугал, разносил страх по всему организму, Чимин судорожно сдерживался, словно, боясь показать, как ему черт возьми сейчас страшно. Он не понимает откуда такое чувство, почему ему так плохо, страшно и ужасно, почему нет того умиротворения в груди.       Он входит в дом, дверь по-прежнему была открыта — Чонгук не вставал. Видимо, даже не двигался: все так же сомкнутые глаза, все то же положение, и все то же сиплое дыхание, что говорило о том, что Чонгук живой, немертвый вовсе. Чимин нерешительно касается лба, тихо разочаровывается, когда понимает, что тот весь горит, мучается. Охлаждающей пластырь приносит дискомфорт, Чонгук просыпается мгновенно и на секунду ему кажется, что все происходящие манящий сон, сон, в котором ему помогают, дают возможность жить. — Я не смог оставить Кихена одного, не смог оставить и Вас, простите, — Чимин кланяется. А у Чонгука тепло в душе, почему-то на пару секунд он даже забывает о раскалывающейся голове, о той тупой боли в груди. — Спасибо, Чимин, — тихо шепчет Чонгук и улыбается. Улыбается так болезненно, что Чимин невольно сжимает кулаки. — Могу я проверить Вашу температуру? — Чимин внимательно смотрит в полузакрытые, пытается вести себя уверенно. Потому что в его жизни такого никогда не было, потому что его начальнику никогда не требовалась помощь от него. А Чонгук легонько кивает.       Цифра не пугала его, пугало другое, то, как сильно отличается Чонгук в офисе и Чонгук дома, Чимин видел эту большую разницу, но пытался не думать, потому что нельзя, потому что… неправильно.       Чимин всегда был тем, кому требовалась поддержка, Чимин всегда был тем, кому нужна была помощь, но Чимин никогда не являлся чьим-то «спасением», не являлся той маленькой деталью, от которой зависело все. Пак Чимин не думал, что эти слова, сказанные потрескавшимися губами, будут так сильно греть душу, не думал, что дадут маленькую веру в себя. В то, что Пак Чимин не безнадёжен.       Когда дома покрываются чёрной пеленой, и стрелки часов бьют половину десятого, он, Чимин, судорожно выдыхает. Ему явно пора домой, ему завтра на работу, ведь он все еще Пак Чимин. Взгляд его падает на чуть сонного Кихена, и руки невольно тянутся погладить мальчика по голове.       Чонгуку хорошо. Ему впервые хорошо. Не так, чтобы было отлично, но так, чтобы глаза открывались, а голова не разрывалась от никому неслышимой трели. Он медленно встаёт с кровати и замирает. На долю секунды. Сомкнутые глаза обоих, усталый вид, опущенная голова — Чимин спит в обнимку со своим сыном. Чонгук разглядывает эту милую картину, а в его сердце зарождается непонятное ему чувство, становится тепло, словно что-то родное прильнуло к груди.       Один неверный шаг, и Чимин просыпается, словно и не спал. Он смотрит на уставившегося на него Чонгука и раскрывает глаза. Страшно? Определённо. — Не буди его, пожалуйста, — тихо просит Чонгук. А Чимин молчит. Молчит и ничего не говорит. Их взгляды не отрываются друг от друга, они смотрят так, словно пытаются что-то прочитать в глазах друг друга, смотрят так, будто им больше ничего не надо. Будто они понимают друг друга без слов. Чимин легонько опускает ребёнка на кресло, и проводит большим пальцем по щеке, нежно смотрят на профиль мальчика. — Вам уже легче? — шёпотом спрашивает Чимин, уже подходя к Чонгуку и прикладывая ладошку ко лбу. Секунда. Две. Чимин понимает, что именно сделал и быстро убирает руку. Идиот. — Мне лучше, давай выйдем, — Чон хватает парня за запястье, выводя из комнаты.       Уже в гостиной, Чонгук быстро отпускает руку парня и опускает взгляд. Потому что стыдно, стыдно за все: и за себя, и за ситуацию в целом. — Прости, я доставил много проблем, и спасибо, что не оставил, — Чонгук поднимает голову, — то, что ты сделал… это… — Если Вы мне разрешите, я приготовлю вам что-нибудь, а после уйду. Кихену и мне надо идти домой. — Нет, — Чонгук хватается за рукав парня, — не уходите, Чимин. «Не бросайте меня одного, не сегодня…»       Чимин молчит. Не смеет что-либо сказать. Этот взгляд, он полон разочарования, полон чёртовой боли и страха, почему Чонгук такой? Почему Чимину сложно смотреть на него, почему сердце разрывается? Эти чувства… Он испытывает такое только к нему, к Чонгуку, что сейчас сильно сжимает его рукав. Такого никогда не было, не было, чтобы Пак Чимин чувствовал себя неполноценным двадцатидевятилетним парнем. — Останьтесь у меня, Чимин, не уходите. «Я не хочу оставаться один в этом доме…» — Мне… Мне завтра на работу, — тихо выдаёт Пак и медленно дрожащей рукой отцепляет пальцы Чона от своего рукава.