Opposite each other

      На работу Чонгук выходит через два дня, его лицо выражает ту же безмятежность, а глаза смотрят так же проникновенно, что хочется лишь забиться в угол. В самой голове парня — каша. Такая густая и переваренная, что от одного только вида, хочется закрыть глаза и зажмуриться. Чонгук проходит мимо, Чонгук сидит в кабинете и тихо размышляет о том, что с ним происходит, и о том, почему его жизнь настолько сложна, что никакая математическая функция в его случае не поможет. Эта боль, что когда-то находилась в его сердце, сейчас в чрезмерном темпе распространяется по всему организму, вызывая сильные судороги, которые врачи ни за что на свете не смогут вылечить, потому что это невозможно. Потому что боль ненастоящая, она невидимая для других, но невыносимая для самого Чонгука. Она словно призрачная.       Чимин проходит мимо кабинета раз за разом, а в голове лишь сумма чертовых купюр. Спросить — страшно, подойти и отдать деньги — страшнее. Пак Чимин с каждым разом осознает: он жалок. Просто смотря на себя в зеркало, его пугало собственное же отражение. Словно на лице его отражалась вся душевная и мучительная боль, словно лицо с каждым разом искажалось от невыносимых чувств, которые с тяжким грузом находились в его крохотном сердце. Для него все происходящее — голубое дно, в которое упав, не выберешься, потому что не сможешь, потому что все это давление расплющит тебя к чертям.       Непередаваемое чувство смятения, страха и унижения сейчас бушуют в одном человеке, Чимин стоит напротив директорской двери и тихо дышит. Его голос внутри шептал: «Пак Чимин, ты должен, ты не достоин». И этот тихий голос пугал, настолько, что противиться ему было невозможно. Тихий стук. — Входите, — приглушённый голос директора раздаётся за дверью, и Чимин неуверенно входит, склоняя голову, как можно ниже. — Пак Чимин? Что-то хотели?       Чонгук удивлён. Чонгук весь день искал повод увидеться, Чонгук не знает зачем, ведь это просто глупо. И он в полной мере осознает это. — Я насчёт зарплаты, она выше, чем вы предъявили, — чуть хриплым голосом произнес Пак. — Так в чем проблема? — недоумевает Чон. — В том, что я не попрошайка, и в том, что я и так унижен своей судьбой, и такие вещи, делают мне больно, я чувствую себя еще более жалким, — Пак поднимает голову, смотрит прямо в ту самую бездонность смольных глаз и тихо выдыхает. Почему-то сейчас, стоя в этом кабинете, страх уменьшался. Почему-то захотелось даже высказаться, а не терпеть все это. — Вы не попрошайка, я лишь помогаю Вам и Вашему ребёнку, он должен расти в… — Он мой ребёнок, он мой, почему вы так печетесь? Я понимаю, — Чимин, выдыхая, перебивает. — у вас дела обстоят плохо, но не надо, не трогайте моего ребенка. Я плохой отец, отец, что не может позволить своему сыну многое, но и Вас прошу не делать этого, потому что, — Чимин сжимает кулаки, сжимает все свои чувства и громко вздыхает. — потому что мой сын к Вам привыкнет, и уже потом я не смогу ему отказать.       Чонгук впадает в ту самую невесомость, которую чувствуешь в полёте, которая не дает правильно мыслить. Его взгляд устремлен в уверенность, в то, что он никогда бы не смог увидеть в Чимине — в непрекословность. Пак Чимин говорит так уверенно, что понимаешь, да, он знает своего сына, и знает, что не справится. — Пак Чимин, покиньте мой кабинет.

***

      Мысли всегда не давали кому-то спокойно жить, человек буквально с рождения о чем-то мыслит. Иногда неосознанно, иногда специально, а иногда так, что нам кажется очень странным его восприятие окружающей действительности. Чонгук тупит взгляд в стену и думает, в какой именно момент он стал так сильно связан с тем самым Чимином, чья судьба оставляет желать лучшего. Чей пустой взгляд раздирает остатки разума, и чьи слова непроизвольно заседают в голове. Чонгук совершенно ничего понять не может, для него это оказалось трудным, невозможным. Он сам не понимает, почему. Сам не знает, почему именно Кихен и Пак Чимин, просто что-то трепещет в его сердце только от этих имен, просто улыбка сама появляется, когда вспоминаешь отца и сына.       И Чонгук думает, что окончательно сошел с ума. Думает, что ему надо хотя бы попытаться начать отношения, найти девушку и жить. Спокойно жить. Но потом в сознание бьет та тупая мысль, которая ломает все мечты и надежды в дребезги, в маленькие острые осколки, мысль, что он бракованный. Что богатый, обеспеченный, до безумия красивый, но, черт возьми, бракованный. Чон Чонгук хочет любви, хочет искорок счастья в глазах, хочет, чтобы его обнимали и говорили: «люблю». И чтобы это «люблю» принадлежало ему, Чонгуку, а не его деньгам.       На самом деле осознание, что Пак Чимин абсолютно прав, пришло мгновенно. Пришло именно в тот момент, когда его опущенная голова поднялась, а темные глаза с пронзительной уверенностью смотрели прямо на него. Слова, сказанные Паком, не давали покоя, Чонгук хотел знать сам, почему. Хотел, но узнать не мог. Не мог так же, как и то, почему жизнь отбирает родное, единственное, что у него есть.       Чимин думает, что переборщил, думает, что настал тот самый конец, когда ты уже просто никто. Потому что Чонгук вряд ли простит такое к нему обращение, потому что Чон Чонгук — начальник, который строг. Но потом, Чимин вспоминает глаза, пропитанные болью, вспоминает счастливую улыбку, которая появлялась на лице директора, когда Кихен был рядом, и просто тихо вздыхает. Пак Чимин, на самом деле, дурак. Он может помочь человеку, сделать так, чтобы жизнь Чонгука была чуточку лучше, он может промолчать и дать посмеяться, но совершенно не делает этого.       Потому что боится. Боится маленьких глазок Кихена, боится невозможных просьб своего сына. Чимин просто боится. — Пак Чимин, — тихо зовет Чонгук, пока Чимин аккуратно надевает куртку для выхода. Ведь его рабочий день уже давно закончился. Пак вздрагивает и оборачивается. — Да, директор. — Давайте поужинаем и кое-что обсудим? — предлагает Чон, не прерывая зрительный контакт. Чимин же просто вздыхает. — О чем, директор? О чем Вы хотите поговорить, если хотите меня уволить, можете мне не говорить, я и так понял, — Пак застегивает куртку и обходит директора, направляясь на выход. — Нет, — Чон хватает парня за запястье, и тот вздрагивает. — я вовсе не хотел Вас увольнять. Я просто хочу поговорить. Ваши слова, я понимаю, что вы правы и… — Хорошо, давайте поговорим. Но я не голоден, мы можем поговорить где-нибудь в другом месте? Чонгук улыбается. — В машине?