Opposite each other

      Чимин предпочёл бы просто закрыть глаза и никуда не смотреть, просто потому что это очень и преочень глупо со стороны двадцатидевятилетнего парня, чей взгляд невольно скользит по идеальному телу директора. У него слюни в горле застревают, а глаза и не пытаются даже скрыть тихого и скудного восторга. Ведь накаченная грудь директора реально превосходит данные самого Чимина, чьё тело выглядит, мягко говоря, не очень. Особенно, после ножевого ранения. Теперь на его боку виднеется болезненный шрам, который отдавал своим алым цветом больные воспоминания в голову Чимина. И уже снимать с себя чёрную футболку совсем не хочется, не хочется и купаться, боясь какого-нибудь укоризненно взгляда. У Чимина странные чувства на все это, у него голова полностью погружается в четыре буквы: «стыд», а руки сами сжимают край чёрной старой одежды. Еще один минус Чимина, по его мнению, — его тело.       Чонгук же радостный. Он будто политый цветочек — свежий и расцветший. Его улыбка просто светится, и этому причина маленький мальчик с чёрными волосами и огромными глазами, что весело плескается в полупрозрачной воде. Чонгук топчется сначала на месте, а потом и вовсе присоединяется к ребёнку, совсем забывая про того самого Чимина, чья боль отражается в беглом взгляде и в сжатых руках.       Чимин оценивает ситуацию, видит счастливые глазки и слышит радостный смех и ему становится так тепло, так хорошо и прекрасно, что Пак забывает, благодаря кому, улыбка Кихена расцветает подобно свежему красному тюльпану. Он лишь сидит и смотрит, он хочет с ними, но боится. И будет бояться долго и принужденно, потому что быть шрамированным — плохо и ужасно. Быть шрамированным от того, что не смог дать отпора — сущий стыд. Чимин — мужчина, которому полноценно двадцать девять, и показать себя таким, таким жалким — это проиграть. Проиграть самому себе.       У Чонгука взгляд тонкой пеленой останавливается на сидящем Чимине, и в глазах блещет нечто странное, то, что сам Чонгук описать пока не может. Возможно, смятение, а, возможно, некая детская обида. Чонгук не знает, и почему-то узнавать просто боится.       Казалось бы, многим людям хочется тепла, уюта и ласки и ведь так оно и есть. Человек по своей сущности нуждается в ласке, в том, чтобы его приобняли, и по возможности сказали: «все хорошо». Чимин чувствует тот уют, чувствует некую теплоту в свою сторону, именно сейчас, сидя в машине, где тихая мелодия заполняла весь салон автомобиля. Сейчас Чимин не думает о том, что машина принадлежит Чонгуку, что за рулём этого автомобиля снова тот же Чонгук. Чонгук, что являлся причиной страха и унижения в его собственном сердце. — Чимин, кхм, не хочешь прогуляться после? — тихо предлагает Чонгук, не сводя взгляд с дороги. — А я с вами?! — радостно выкрикивает Кихен, на что получает добрый взгляд шоколадных глаз Чимина. — Кихен, ты должен отдохнуть и хорошенько поспать, хорошо? Сделаешь это ради меня? — Чимин улыбается, улыбается впервые так искренне и так непроизвольно, что Чонгук, краем глаза наблюдавший за этим всем, тихо радуется. Мальчик лишь просто кивает, слегка поджав свои тоненькие губы.       И для Чонгука все весьма понятно, он радуется, просто счастлив, ведь Чимин согласился. Откуда такое яркое желание, Чонгук понять не мог, ему просто захотелось провести время только с Чимином, захотелось взглянуть в бездну тёмных глаз и не отрываться, хотелось почувствовать тепло исходящие от Чимина.       За тридцать лет Чонгук впервые хочет почувствовать чей-то запах, впервые хочет просто сильно обнять…       И, когда звезды ночного неба мерцали во мраке, и тихое дыхание Чимина отчётливо отдавалось в сознании, Чонгук не контролировал себя. Не контролировал, когда остановился, когда схватил чуть прохладную руку парня и потянул на себя, крепко обнимая. Сердце обоих парней стучало с дикой скоростью, а дыхание стало таким неравномерным, учащенным.       Чонгук прижимался к парню, как к спасательному кругу, боясь отпустить, словно без него он, Чонгук, утонет, умрёт и не возвратится. Чимин же просто стоял и не до конца понимал, что именно происходит. Не понимал, почему Чонгук ведёт себя так, не понимал, почему сердце разрывает грудную клетку и почему эти странные объятия были так приятны ему. В этих жилистых руках, что крепко прижимали его к груди, Чимин словно ощущал поддержку, ощущал всю искренность исходящую от Чонгука. Может, поэтому, его небольшие ладони легли на накаченную спину и приобняли в ответ.       Они стояли так долго, стояли и просто успокаивались. Обоим было комфортно и ни один в данный момент не думал, что это странно, неправильно. Просто Чонгуку хорошо, особенно, когда он чувствует тёплую ладонь у себя на спине. Просто и Чимину хорошо, хорошо, когда теплота, исходящая от тела Чонгука, сильно согревала. А потом они оба отстраняются, смотрят друг другу в глаза и без слов извиняются. — Я благодарен, что ты согласился, я правда счастлив с Кихеном, — смотря на усыпанное звёздами небо, тихо говорит Чонгук.       Они проходят мимо знакомых переулков, мимо пустых площадок и лишь смотрят на небо. — Я рад, — шёпотом произносит Пак.       А дальше просто идет молчание, молчание, которое для обоих парней было приятным, родным и любимым. Никто не смел нарушать это волшебную тишину, лишь тихий ветер, что проносился вокруг. — Ты сильно любил свою жену? — Они сидят на деревянной скамейке и смотрят на сумрак ночи, что завораживал, заставлял впадать разум в толику волшебства. И звезды, и луна, и ночное небо, отдававшийся мглою, — все было волшебным, неземным и сказочным. Словно все происходит в каком-то незамысловатом фрагменте любимых сказок Кихена, где волшебство — ключ к сердцу ребенка. — Чрезмерно, — тихо отвечает Чимин, и даже не задумывается зачем, ему просто захотелось раскрыться и… жить? — Она была поддержкой, была всем. Я до сих пор не могу понять, за что именно она любила меня, ведь, — Чимин смотрит на Чонгука и и приподнимает уголки губ. — ведь я не такой, совсем странный. Во мне нет ни грамма уверенности в чем-то, нет того, за что девушка могла бы полюбить, у меня нет и денег, я просто не способен на что-то, — Чимин не может понять, о чем думает сейчас директор, но он не спешит узнавать, ему незачем, он будет жить вот так, не зная правды. — А вы, почему вы один, разве сейчас бесплодность — проблема?       Чонгук не спешит отвечать, он смотрит то на небо, то опускает взгляд на умиротворенное лицо Чимина. Ему больно говорить, что он слишком сентиментальный, что иногда хочет плакать потому что: — Я хочу любви, хочу, чтобы любили меня, а не мои деньги, я знаю, бесплодность — не проблема, бесплодность — это клеймо, которое рушит все твоё нутро, потому что чувствуешь себя полностью неполноценным. — Почему мне становится смешно от этой ситуации, в которой мы оба оказались. Такое ощущение, словно… — Чимин приостанавливается, поднимает взгляд в небо и хочет продолжить, но его перебивают. — Словно нас свела судьба, — Чонгук улыбается и приподнимается со скамейки. — Идем, нам завтра обоим на работу, — а Чимин лишь кивает.       Уже у самого подъезда Пак решается задать вопрос, который глушился долгое время в его сердце, вопрос, который почему-то даже и не требовал ответа, но для самоутверждения, Чимин все-таки хочет его задать. — Скажите, честно, вы мне завидуете? Завидуете, что у меня есть Кихен?       Чонгук молчит. Молчит всего несколько секунд, а потом выдыхая, отвечает: — Завидую, завидую тому, что ты такой, какой есть. Тому, что у тебя есть то, что тебя, может, неосознанно, но поддерживает — у тебя есть Кихен. И мне самому неприятно от себя, но сделать я совершенно ничего не могу. Чимин почему-то улыбается, улыбается так, что сужаются глаза и виднеются передние зубки. — Я рад, что Вы ответили честно, — Чимин поднимает голову и кладёт руку на плечо Чона. — Хотите, я стану Вашей поддержкой?