Вера поглощения.

      — Мне страшно.       Тишина разрушилась.       Темно. Лишь приятное лунное свечение обволакивало часть кухни и зала. Маттиас сидел возле панорамного окна на полу. Он тщательно изучал город, впитывая каждую его деталь. Пытался наполнить опустошение, которое пришло к нему после согласия.       Сначала самопожертвование казалось ему бесспорной миссией, которую он обязан выполнить. Но через несколько дней пришло осознание скорой погибели. Он больше не прочтёт любимых книг, не сходит за мнимыми покупками, не заварит кофе тёплым весенним вечером, не услышит смеха, а главное — не увидит лица…       Эта была его последняя зима. Затем мгла. Такая липкая и пугающая, порабощающая его всецело.       Клеменс… Харальдссон чувствовал его страх и переживал из-за этого ещё больше. А ведь все могло быть иначе… В попытках найти выход мозг выдавал разные исходы событий. Только вот было очевидно, что после такого громкого происшествия их смерть лишь вопрос времени.       Возможно, они умрут, не принеся пользы миру, а уж тем более своей ячейке. От этого становилось ещё обиднее. И сердце так непривычно кололо внутри от подобной мысли.       Вдруг вышестоящим удастся всё уладить.       Все бывает, а ведь они даже не узнают.       «Нет. Мы справимся. Это невозможно».       Брюнет отвернулся наполовину от окна, дабы увидеть сидящего за барной стойкой Клеменса.       Его лицо было спокойным, практически никакого движения. Но глаза, по обычаю такие ясные и голубые, отныне мутно-серые. Взгляд был направлен на брюнета, руки, сложенные в замок, лежали на стойке. И ещё одна маленькая деталь. Его нижняя губа слегка дрожала, говоря о скором срыве и неконтролируемом потоке эмоций.       Они смотрели друг другу в глаза, находясь в нескольких метрах. И оба они знали, что пути назад нет.       Две недели.       Конец.       Последние несколько дней парни находились в квартире Маттиаса, иногда меняясь спальными местами. Вместе завтракали. Обсуждали речи. Засекали, с какой скоростью нужно передать информацию слушающему народу, дабы успеть передать суть дела.       План был таков: пропаганда собственной политики, затянутая, слегка нудная, дабы затуманить сознание власти. Затем Эйнар вступает в игру. Его люди устраняют снайперов, подаётся сигнал: запуск видео с хроникой последних войн. И вот тогда у них будет лишь три минуты. Чтобы все разложить по полочкам. Потом смятение, шок, негодование, ярость, суета…       В первые дни власть попытается удержать все в своих руках. Однако всемирная трансляция приведёт ячейки к неминуемому восстанию.       Их быстро вычислят и убьют… Не спрятаться, как бы не хотелось. И, как бы печально это не было, герои падут, так и не увидев плодов своей затеи.       — Маттиас… — шёпот мирный и такой спокойный. Брюнету хотелось утонуть в каждой произнесённой им букве. Только вот всхлипы отрезвляли его разум и говорили о скором исходе.       Парень медленно поднялся с пола, опираясь ладонью о ламинат. Бесшумно, подобно лодке во время штиля, он подплыл к нему и нежно обнял за дрожащие плечи. Клеменс прижался лицом к груди темноволосого и заплакал ещё сильнее.       Так близко, но так далеко…       Сколько слов рвалось наружу. И, не находя выхода в глотке, в которой встал ком, они растворялись, так и не выплеснувшись наружу.       Рубашка впитывала тёплые слёзы, сохраняя их в себе навсегда. Маттиас смотрел на светлую макушку, засеянную пшеничными волосами. Легкое свечение падало на их силуэты, как будто сама луна хотела запомнить их такими…       Когда они так сблизились? Может, ещё в детстве, даже не осознавая этого… И пусть не общались, и пусть недолюбливали друг друга. Всегда нога в ногу — жизнь их все равно не разделила…       Сердце забилось учащенно. Как же было больно видеть Клеменса таким.       И пусть в молчании потерянных слов они стояли неделимы, знали, что хотели бы прожить дольше: вместе. В каких ролях? Неважно. Просто быть рядом. Поддерживать, радовать, разочаровывать. Испытать друг на друге весь спектр эмоций, не расстраиваясь из-за потерянного времени…       Только вот осталось две недели…       Маттиас уткнулся носом в покрашенные волосы, затем слегка дотронулся губами до макушки. Так и не сказав о том, что ему тоже страшно.