The Murder Family

       Немногим позже первого убийства Том открыл для себя прекрасный мир книг Ганнибала по психоанализу, чем порадовал Ганнибала и совсем не обрадовал Уилла. — Я подумываю купить себе новую удочку, — обмолвился за завтраком Грэм. — Кто-нибудь хочет со мной в магазин? — Какие ассоциации у тебя вызывают приобретение удочки и рыбалка? — тут же спросил Том, впившись взглядом в Уилла.        Тот поперхнулся кофе и уставился на сына с недоверием. Ганнибал спрятал усмешку за стаканом с соком, искоса поглядывая на Риддла. — Никакие, — сжав зубы, выпалил Уилл, качая головой. — Просто хочу купить подлиннее. — Подлиннее? — многозначительно протянул Том и, демонстративно переведя взгляд на Ганнибала, невинно поинтересовался, — Я в затруднении… Связано ли это с фаллическими символами и компенсацией за счет неудовлетворительных размеров партнера?        Настал черед Уилла злорадно скалиться и наблюдать за тем, как морщится Ганнибал. — Уверяю тебя, у Уилла нет никаких проблем с размерами партнера, он вполне удовлетворен, — сухо промолвил он и, услышав тихий, полный ехидного довольства смешок Грэма, мстительно добавил, — Или все же? Уилл? Мне следует обеспокоиться и принять предположение Тома к сведению?        Смешок застрял в горле Уилла и оборвался со странным бульканьем. Том с любопытством наблюдал за родителями, наслаждаясь их реакцией и легкими подначиваниями. — Возможно, вам следует совместно посетить другой магазин, никак не связанный с рыбалкой? — невинно предложил Риддл, делая вид, что интересуется пейзажем за окном. — Мы рассмотрим твое предложение, — серьезно кивнул ему Ганнибал.       Уилл застонал и спрятал лицо в ладонях, бубня что-то о доморощенных психиатрах, рыбалке и диване, на который планировал временно выселить Ганнибала из их общей спальни. *** — Как дела в школе? Тебе все нравится? — спросил Уилл, отвлекаясь от мариновки мяса для ужина.        Том ходил в новую школу вот уже около полутора недель. Он сперва почти начал рассказывать о том, как быстро очаровал всех учителей и неплохо продвинулся в классной иерархии среди одноклассников, но вместо этого внезапно выпалил: — Ты интересуешься из-за того, что чувствуешь за собой моральные обязательства, как родителя, или потому что тебе действительно интересно?        Уилл отложил нож и прищурился. — Не замечал, чтобы ты успевал проводить так много времени с Ганнибалом, чтобы перенять его замашки. И — да. Я чувствую обязательства перед тобой, так как взял на себя ответственность, усыновив тебя. И — еще раз да, мне действительно интересно, насколько хорошо ты прижился в новом коллективе. Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовал дискомфорт и неудобства, но стеснялся сказать об этом прямо.        Смутившись, Том потупился и прикусил губу. — Мне все нравится, спасибо. Я… они оценили стоимость моих принадлежностей и решили, что я тоже из богатой семьи. Равный им. Я случайно подслушал разговоры, у меня в классе есть шайка, которая травит всех, кто ниже их по социальной лестнице. — Дети бывают жестоки, — вздохнул Уилл и вернулся к мясу. — И у тебя всегда будет все самое лучшее. Если они будут дразнить тебя, скажи нам. Мы всегда сможем перевести тебя в более приличную школу. — Нет, — возразил Том. — Я справлюсь, даже если они начнут позволять себе лишнее. Никому не позволю дразнить себя! — Ты молодец, — лучезарно улыбнулся ему Уилл и, велев мыть руки, пошел подогревать остатки обеда.        Том подумал о том, что ему очень нравится улыбка Уилла — яркая, широкая. Уилл всегда улыбался, демонстрируя при этом свои ослепительно-белые зубы, но это не выглядело так, будто он на кого-то скалился. Скорее, смотрелось очень дружелюбно и по-своему тепло.        Улыбка Ганнибала была совсем другой. Он никогда не улыбался во все тридцать два, как это делал Уилл. Ганнибал скупо растягивал тонкие губы в намеках на улыбки, и у каждой из них были сотни полутонов и смысловых оттенков.        Размышляя об этом, Том чаще улыбался, как Ганнибал. Он вообще с каждым днем находил все больше схожих черт между собой и Лектером. Но если бы Том когда-нибудь выбирал себе спутника жизни, такого, какими друг для друга являлись его отцы, он бы, несомненно, хотел видеть рядом кого-то, кто улыбается так же широко и ярко, как Уилл. *** — Бедный ребенок живет с двумя гомиками, — прошептала продавщица средних лет на ухо новенькой кассирше.        Том, дожидавшийся отцов недалеко от кассы, прекрасно услышал каждое их слово и, впившись в женщину взглядом, яростно заскрипел зубами. Заметив, что привлекла его внимание, мерзкая старуха сердобольно проворковала: — Малыш, они тебя не обижают? Не бойся, ты всегда можешь обратиться ко мне или к отцу Николасу в церкви за углом. Мы поможем тебе, если…        Она так и не сумела договорить, так как ее речь оборвал звонкий треск — лопнув посередине, из железной рамы вылетело и разбилось на сотню осколков огромное, толстое дверное стекло.        Том дрожал от злости, понимая, что это он, его сила вновь вырвалась из-под контроля. Женщины охали и ахали, лепетали что-то про хулиганов и камни, а Тому будто уши ватой заложило.        На его плечо легла крепкая рука. Обернувшись, он посмотрел на строго глядящего на него Ганнибала и, медленно выдохнув, попытался успокоиться. — Ты в порядке? Не поранился? — первым делом спросил Лектер, бегло осматривая Тома на предмет повреждений. Том отрицательно покачал головой, и Ганнибал потянул его к выходу из магазина. — Пошли. Уилл быстро расплатится за покупки и догонит нас. Кажется, пришла пора серьезно поговорить. *** — Ты знаешь, что это за сила? — спросил позже Ганнибал.        Том сидел в кресле напротив устроившихся на диване родителей и угрюмо покачал головой. — Нет, — ответил он, нервно поигрывая пальцами. — Она всегда была со мной. Я могу… могу двигать предметы. Иногда сломанные собираются вновь. Могу разбить что-то, могу сделать больно тем, кому захочу… — Том сглотнул и прошептал, — Могу говорить со змеями… я понимаю их… они шепчутся со мной… — Любопытно, — произнес Ганнибал, изящно закинув ногу на ногу. — Никогда не встречал ничего похожего. — Напоминает экстрасенсорные штучки из фильмов, — добавил Уилл, задумчиво разглядывая сына. — Почему стекло в магазине разбилось? Что тебя разозлило?        Мальчик замялся, не зная, говорить ли отцам о словах той мерзкой женщины. Наткнувшись на ожидающий взгляд Ганнибала, говорящий, что ему не удастся уйти от ответа, Том со вздохом поведал: — Они говорили, что вы — гомики. Намекали на то, что я должен обратиться за помощью, если вы… — он замялся, поняв, что не в силах заставить себя договорить отвратительное обвинение.        Уилл с Ганнибалом переглянулись, и Грэм, наклонившись вперед, оперевшись локтями о колени, тяжко вздохнул и сцепил пальцы в замок перед своим лицом. — Ты не… ты не должен так реагировать. Люди часто не принимают… нашу с Ганнибалом связь. Это не последний раз, когда ты услышишь подобные предположения. Скажи мне правду, пожалуйста, — замявшись ненадолго, попросил вдруг Уилл. — Тебя не смущает то, что оба твоих родителя одного пола? Если это напрягает тебя или вызывает негативные чувства, я бы хотел, чтобы ты поделился с нами этим. Делился своими переживаниями. — Н-нет, конечно, нет! — жарко воскликнул Том, подаваясь ближе к родителям. — Я никогда! Меня не смущает! То есть, я хотел сказать, что ничего не имею против!        Хоть Уилл и почувствовал абсолютную искренность мальчика, он все равно бросил вопросительный взгляд на Ганнибала. Эмпатия отлично помогала понимать эмоции ребенка, но в психологии лучшим был Ганнибал. Если кто и мог вытащить наружу возможные переживания Тома, то это был именно Лектер.        Ганнибал коротко улыбнулся Уиллу и, сосредоточив все внимание на Томе, с любопытством спросил: — Ты уже давно воспринимаешь нас, как семью. Понадобилось время, чтобы стать ею не только на бумаге, но мы с этим успешно справились. Мне интересно, кого из нас ты подсознательно видишь в роли «матери»? — Уилл не сдержал удивленный возглас и тут же впился в Тома заинтересованным взглядом. Скулы Тома невольно порозовели, и он уставился на носки своих туфель. Тема почему-то показалась ему какой-то интимной. — Только не лукавь, я знаю, что ты невольно ассоциируешь одного из родителей с образом «жены», «хранительницы очага». Это вполне естественно для нашего мира, особенно — из-за навязанных обществом стереотипов и повсеместной, ненавязчивой демонстрации картинки правильной, счастливой семьи, невольно отпечатывающейся в сознании. Так кто из нас мать, а кто — отец?        Том вновь посмотрел на Ганнибала, ожидающего его ответа, а потом бросил мельком быстрый взгляд на Уилла и, еще больше смутившись, вернул взгляд к Ганнибалу. — Меня, — тут же все поняв, выдохнул немного пораженный Грэм и, пустив нервный смешок, изумленно вскинул брови. — Но почему я? Ганнибал же обычно готовит и подбирает тебе гардероб, а я чаще чиню сломанные вещи и… и… не знаю, — растерянно пожал плечами он. — Разве не жены в семьях чаще готовят и одевают детей? — Как выяснилось, готовка еще не делает из меня образцовую женушку, — с ноткой едва уловимой насмешки сказал Ганнибал и, внимательно посмотрев на Тома, спросил, — И все же, мне тоже интересно. Почему Уилл? — Разве не он выступает в пассивной роли в ваших отношениях? — выпалил смущенный до ужаса Том и тут же еще больше вспыхнул. — Ну, так смотрится со стороны. Просто я немного почитал об этом и попытался проанализировать, и Ганнибал смотрится более доминантным…        Ганнибал не стал сдерживать самодовольной усмешки, а Уилл, напротив, задохнулся от возмущения: — Это все ты и твое влияние! Том, не надо пытаться меня психоанализировать! Я, правда, терпеть это не могу! — Мне жаль, — не выдержав, немного слицемерил Том, на самом деле не чувствуя за собой никакой вины. — Нет, тебе не жаль! — воскликнул Уилл, сведя брови.        Ганнибал положил ладонь на колено Грэма и легонько сжал, привлекая внимание к себе. Стоило Уиллу перевести на него осуждающий взгляд, и он спокойно проговорил: — Я не имею ничего против его увлечения психоанализом. Дети его возраста крайне редко интересуются чем-то помимо комиксов и футбола. Я рад, что ты заинтересован в психиатрии, Том, и готов всячески поощрять и поддерживать твой интерес. — Я тоже готов, — проворчал Уилл, успокоившись. — Просто очень не люблю, когда меня анализируют. В свое время настрадался от психиатров, которые пытались залезть ко мне в голову и написать обо мне свои низкопробные статейки.        Том понятливо кивнул и задумался. Разговор как-то странно свернул в другое русло, окончившись обсуждением интересов самого Тома, но ему все еще было любопытно, угадал ли он с пассивностью Уилла. Теперь, когда догадки были озвучены вслух, но не получили ни подтверждения, ни опровержения, не считая яркой, эмоциональной, но ничего толком не разъясняющей реакции Грэма, Тома терзало чувство неразгаданности, эдакой интриги, которая все также оставалась заперта за дверью спальни родителей.        Ему было, на самом деле, все равно, кто из отцов брал на себя пассивную роль. Намного больше Тома интересовало, был ли он прав. Верные ли выводы сумел сделать из имеющихся данных. Решившись, Том откашлялся, привлекая к себе внимание мужчин, и все-таки спросил: — Так, кхм, я был прав? Насчет ваших… ролей?        Уилл закатил глаза и шлепнул ладонью по лбу, а после позволил ей сползти на веки. Ганнибал хмыкнул и посмотрел на Тома непривычно теплым взглядом, забавляясь его интересу. — Мы меняемся, — коротко сказал он и с удовольствием пронаблюдал за тем, как смутили мальчика его слова. — Думаю, тебе пора спать, — застонал Уилл, не отрывая ладони от лица. Том заметил, что кончики его ушей и шея чуть порозовели. — Согласен, — не стал спорить он и, пожелав родителям доброй ночи, чересчур поспешно сбежал в свою комнату.        Той ночью Уилл, все же немного задетый за глаза приписанной ему исключительно пассивной ролью, с энтузиазмом взял на себя активную роль «мужа», чем позабавил Ганнибала. ***        Весь день Том чувствовал ужасное недомогание. Голова раскалывалась, в глаза будто засыпали песка — все буквы расплывались, с трудом складываясь в слова. Нос заложило, а горло не то, чтобы прямо болело, но было будто опухшим изнутри. И вся еда была такая мерзкая на вкус, что Том не смог заставить себя съесть ни кусочка.        Получив под конец дня первую в жизни неудовлетворительную оценку, Том, окончательно взбесившись, сбежал с последнего урока и вернулся домой раньше положенного. Он привык, что чаще всего Ганнибал отсутствует в течении дня, и был удивлен, когда ему открыл дверь именно Лектер. — Ты рано, — чуть удивился мужчина, пропуская сына в дом. — Вас отпустили с последнего урока? — Я ушел, — угрюмо признался Том, снимая ботинки.        Он ожидал выволочки за прогул, но Ганнибал лишь пожал плечами и направился на кухню. — Обед почти готов, — сказал он, и Том, вымыв руки, направился в столовую, где обнаружил Уилла, уткнувшегося в планшет.        Уилл приветственно кивнул ему, даже не став отрывать взгляд от статьи, которую внимательно изучал, и Том почувствовал нарастающую злость. Он шумно вытащил стул из-за стола, противно проскрипев ножками по полу, и сердито плюхнулся на свое место, принимаясь сверлить взглядом Уилла. Тот, будто ничего не замечая, продолжал увлеченное чтение, явно уйдя куда-то в свой мир.        Ганнибал вкатил тележку, заставленную блюдами, примерно полчаса спустя. Расставив перед всеми тарелки, разложив аппетитно пахнущие порции, он уселся во главе стола и, пожелав всем приятного аппетита, завязал с Уиллом ничего не значащий разговор о каком-то свежем убийстве в Нью-Джерси.        Том вяло ковырял вилкой запеченную рыбу с овощами на пару и, отправив пару кусочков в рот, тут же бросил вилку на стол и оттолкнул от себя тарелку, скривившись. Родители замолкли и перевели на него удивленные взгляды. — Отвратительно, — прошипел Том, скорчив гадкое выражение лица. Его голова буквально разрывалась на части от нахлынувшей боли. — Что, прости? — донельзя удивленно, почти шокировано переспросил Лектер, аккуратно откладывая столовые приборы. — Мерзко, гадко! Я не буду это есть! — рассердился Том и, подняв на родителей испепеляющий взгляд, выпалил, — Вам совсем на меня плевать? Я прогулял школу! Сбежал с уроков! А вы даже не спросите, почему? Даже не прочитаете мне лекцию?! Вам что, совсем все равно?!        Ганнибал промолчал, лишь пытливо, недовольно нахмурившись. Уилл откашлялся и изумленно пробормотал: — Я часто сбегал в твоем возрасте… Разве не всем хочется иногда прогулять школу и побыть наедине с собой? Я не хочу ругать тебя, если тебе нужно уединение и личное пространство, ведь и школа, и общество могут утомлять…        Злость как рукой сняло, и Том почувствовал жгучий стыд за свой срыв. Он потупился и встал из-за стола, но, пошатнувшись от резкой головной боли, едва успел ухватиться за спинку стула. — Я… простите… Я пойду к себе, немного посплю…        Он уже хотел уйти, но был внезапно остановлен крепкой, уверенной рукой Ганнибала. Он притянул вздрогнувшего мальчика к себе и, приблизив лицо к его шее, сделал глубокий вдох. Шокированный до глубины души, Том громко вскрикнул и поспешил вырваться из хватки обнюхавшего его отца. Переведя недоумевающий взгляд на Уилла, чтобы отследить его реакцию на произошедшее, Том увидел, как тот укоризненно качает головой. — Ангина, кажется… — немного неуверенно пробормотал себе под нос Ганнибал. — Покажи свое горло, — велел он, поднимаясь со своего места и приближаясь к растерянному Тому. Отшатнувшись от него, Том не сдержался и покрутил пальцем у виска, чем вызвал раздраженный выдох Ганнибала. — Не строй из себя идиота, я был лучшего мнения о твоих мозгах. У меня очень чувствительное обоняние. Я очень чутко улавливаю запахи. Запахи болезней в том числе. У тебя явно что-то не в порядке с горлом, и, кажется, поднялась температура. — Правда? — удивился Том, тут же успокоившись. — Правда, — сдержанно кивнул ему Лектер и, обратившись к Уиллу, попросил, — Принеси, пожалуйста, аптечку.        Том пролежал в постели следующие шесть дней, три из которых провел в почти бессознательном бреду из-за очень высокой температуры. И все три дня, когда ему было хуже всего, родители не отходили ни на шаг от его постели, сменяя друг друга и по очереди дежуря рядом с ним. Следили за его состоянием, лечили его, кормили и заботились так, как не заботился еще никто и никогда.        Том пообещал себе, что в жизни больше не посмеет повысить голос на отцов и никогда, ни при каких обстоятельствах не будет ругаться с ними.