Демоны прошлого - Призраки настоящего

POV CCCP — Вуаля! — я засмеялся и развел руки в стороны в торжественном жесте. — Ну и рожа, фу, гадость. — продолжал я иронизировать ситуацию. Совокупность шрамов и вправду выглядела не как, что-то лицеприятное, но честно говоря, себя я тоже красавчиком особо не считал. Из-за этого, а ещё, потому что я, наверное, уже привык к этому шраму, моя реакция была на порядок веселее и спокойней, чем у детей. Да уж, эти лица нужно было видеть, особенно в тот момент, когда Рейх закончил крыть меня всеми понятыми мне и не очень матами на немецком, и машинально повернулся в их сторону. После минутного оцепенения Россия стремительно побледнела, а Герман наоборот, вроде, начал приходить в себя, хотя на его лице явно отражалась мысль: «Что за пиздец тут происходит?!». — Меня щас, блять, вырвет! — взвопила дочь прикрывая рот рукой. Н-да, пожалуй, вид пустой глазницы на фоне месива из заживших шрамов, это не то, что стоило увидеть сразу после еды неподготовленному зрителю. Но это было только начало, после к отвращению и шоку добавилась злость, что в свете прошлых событий, стремительно перетекли в очередную истерику. — А, вообще, что это за хуйня?! Почему я узнаю о таком пиздице, только спустя несколько десятилетий, да еще и в таком контексте? ТЕБЕ СМЕШНО? ПОЧЕМУ ТЕБЯ, БЛЯТЬ, СМЕШНО, ПАПА?! — я не расчитывавший на такой размах психоза, даже немного опешил и не понимал, как пресечь происходящее, потому что по лицу РФ уже начали течь слезы и она сошла полностью на крик. — Россия, — уверенно и настойчиво начал я, но при этом стараясь сильно не давить — хватит кричать, пожалуйста, и постарайся успокоиться. — после этого ее будто подменили. Она резко замолчала, а после выпалив «Извините, это было… ошибкой», вскочила из-за стола и стремительно ретировалась куда-то в коридор. Началось… — я не выдержал и, сделав глубокий вдох, уронил голову на сложенный на столе руки. Попутно остановив Германию, который хотел бежать за РФ, я решил, что самым верным решением будет лично поговорить с ней — Сиди лучше, Deutschland, а то и ты получишь. — парень же совсем не хотел уступать, и мне пришлось объяснить, что мне она ничего не сделает, хотя бы потому что боиться Рейха, пусть признавать слабости собственных детей при нем же было не особо приятной, но вынужденной в данной ситуации мерой. — Вот видите, если боится, значит её реакция может быть непредсказуемой. Вплоть до рукоприкладства, защитный рефлекс, так сказать. — продолжал юнец. — Поверь, Германия, в худшем случае, она просто попытается сбежать. — заверил я — Этому уж я успел их выучить безоговорочно. — Не помнится, чтобы это была твоя тактика. — вклинился фриц — Бежать, поджав хвост. — Дорогой мой Рейх, — я обратил всё внимание на него и улыбнувшись продолжил. — да к такой мрази, как ты, я ни то что детей, собаку бы не подпустил. Так, что пусть лучше бегут, как ты выразился: «Поджав хвост», чем помирают в концлагерях. Лучшим ближайшим примером твоей ебанутости, служит моё прекрасное личико. — я в очередной раз одарил его самой лучезарной улыбкой, на которую был способен. — Тем более в рукопашном бою, даже учитывая все мои тренировки, им тебя не победить. — это я говорил уже вполне серьёзно. Когда я высказал, что думаю, мой взгляд зацепил краем Германию. Парень видимо был настолько в ауте от услышанного, что даже про РФ забыл. — Ну-с, с вами, конечно, очень интересно, но мне пора поискать дочь. — я встал из-за стола и покинул кухню. Найти её было не сложно, она сидела на широком подоконнике в коридоре второго этажа. РФ выглядела уже довольно спокойной, и я осмелился аккуратно подойти поближе. — Можно? — тихо уточнил я, подойдя на расстояние трех метров. Дочь слегка встрепенулась, заметив моё присутствие, но после минутного осмысления кивнула мне в знак согласия. — Ты прости меня, наверное. — оценив все «за» и «против», я решил сесть на пол в том месте где стоял, чтобы не нервировать ребенка лишний раз. — Почему ты так резко отреагировала, милая? — на слове «милая» Россию в очередной раз передернуло, пусть она и пыталась этого не показать. Что ж, в следующий раз, постараюсь учесть это. — Я не думал, что это будет слишком шокирующим для тебя. — Ты шутишь или издеваешься? — она повернулась ко мне лицом и впервые посмотрела в глаза. — Почему о таких вещах я узнаю настолько поздно, и я так понимаю, я и Герман единственные в курсе? И ты так спокойно и даже весело к этому относишься! Да не в этом суть, ведь можно же было это исправить, ну хоть шрамы, особенно, такие шрамы… — пару минут мы сидели молча — И да, прости, нервы не выдерживают, много всего случилось, так ещё и такие подробности начали всплывать. — она вымучено улыбнулась. — Чего ещё я о тебе не знаю? — И что бы мне дала ваша хирургия? Во-первых, мне от шрамов «ни холодно, ни жарко», а зрение всё равно не вернуть, смысла в стекляшке, или из чего сейчас протезы делают, я тоже не вижу. Во-вторых, вы были маленькими, когда это случилось, да даже тогда уже ничего нельзя было исправить, нож прямо по глазу прошелся. Быть в курсе о таком вам тогда было не нужно, а потом информация перестала быть актуальной, так сказать. Многого ты не знаешь и не узнаешь. — из меня вырвался грустный смешок — Много будешь знать, быстро состаришься, а с моими историями вообще с ума сойдешь. — я как-то виновато посмотрел на дочь — Ладно, с тебя уже на сегодня хватит! — я постарался приободрить её — Пошли лучше к остальным. Конец POV CCCP POV Рейх — И что это, папа? Зачем? Почему? — как только Союз вышел из кухни, и с лестницы послышались шаги, Германия заговорил. — даже зная, как я ненавижу подобные расспросы, а расспросы касающиеся прошлого вдвойне, но не был намерен отступать. Конечно, его молчаливый укор и ожидание ответа мне никак не мешали, я со спокойной душой мог бы проигнорировать их, но делать всё равно было нечего, да и отношения с сыном под конец не хотелось портить. — И что ты хочешь узнать? — как-то лениво поинтересовался я — Зачем? Просто… Просто нужно было показать, что как раньше уже не будет — безразлично или даже флегматично отвечал я на его вопросы — Почему? Потому что, я не обременен высокоморальными устоями, как и он, впрочем… Я ответил на твои вопросы, Deutschland? — А как было раньше, отец? — настороженно уточнил Герман. По нему было видно, что его очень заинтересовала эта фраза. Только этого мне сейчас не хватало… — Не важно, тебя это уже не касается, как и всё что я перечислил до этого. — продолжать этот разговор и тему у меня совершенно не было никакого желания и, кажется, сын это понял. — Ну, может ты хотя бы попробуешь помириться с ним? — Германия посмотрел на меня самым наивным из возможных взглядов, на что я даже не пытался сдержать разочарованный вздох, и всё-таки он не понял. — Ну послушай же меня, отец! Что ты теряешь? Что СССР сделал тебе плохого? — чуть ли, не впадая в отчаяние выпалил он. — Тронул тебя. — не думая, ответил я. — Я не собираюсь мериться с тем, что из-за моих ошибок пришлось страдать тебе. — я буквально чувствовал, как внутри закипала злость. Злость и отвращение в первую очередь к себе. После войны Совок мог и убить меня и сделать Германию своей колонией, или как это сейчас называется? Вопреки полноправной возможности он не сделал этого, но я видел, как сложно приходилось Герману во время существования ГДР. Осознание того, что это моя вина и я буквально бессилен как-либо помочь, сводили с ума. — Закрыли тему, я не намерен об этом больше говорить! — из отчаяния, которое попытался скрыть, я позволил себе повысить голос и перейти на командный тон. Остаток времени до возвращения русских, мы сидели молча. — Отдать повязку, случаем не хочешь? — поинтересовался я. Союз как содрал её, так и носился с этим куском материи до сих пор. Почти сразу он небрежно кинул её на стол того места, где я сидел. После их возвращения на кухню все делали вид, что ничего не было, это забавно. — СССР, можно задать вам пару вопросов? Если они покажутся вам некорректными, можете не отвечать. — как ни в чем не бывало заговорил сын, и дождавшись одобрительного кивка Совка, продолжил. — Ваш глаз, как вы «заживили» его в полевых условиях, не занеся в кровь сепсис через свежие порезы и пустующую глазницу? Вы удаляли глаз, или его остатки, после получения травмы. И ещё, я заметил, что порез проходил прямо по слёзной железе, с учетом её повреждения, она всё еще функциональна? — Хм, а на сколько корректным будет пошутить про немецкую медицину? — саркастически уточнил СССР, но поймав на себе озадаченные взгляды детей лишь вздохнул и продолжил. — Скучные вы… Так вот, глаз мне почти полностью выцарапала ножом вот эта мразота. — он указал рукой на меня — А спустя двое суток окончательно вытекло то, что не успело ликвидироваться до этого. Порезы я обработал обычным медицинским спиртом из ручной аптечки. На глаз наложил более-менее стерильную повязку и понадеялся на лучшее, правда потом выдалась наконец возможность промыть его каким-то обеззараживающим раствором, боль была ощутимая, но того стоило. Всё же, помирать не хотелось. Про слезные железы, эм-м… а попроще вопросов нет? Ну вроде работают… я особо не придавал этому никогда значения, честно говоря. — Союз говорил уверенно и спокойно, но постоянно во время своего монолога украдкой косился на дочь, это и не удивительно учитывая, как та на всё реагирует, но даже она вроде как была заинтересована в этот момент. — Во-первых, чем тебя моя медицина не угодила, а во-вторых, у меня есть имя, которое я попрошу использовать, СССР. — пусть я и был виноват во многих вещах, но на столько принижать и принципиально ни во что себя не ставить, я не позволю. — Наследник трона германского, Третий Рейх, прошу простить такую челядь, как я за столь неуважительное отношение к вашему святейшеству. Могу с полной уверенностью заверить Вас в том, что к вашей медицине не имею ни одной претензии. — наигранно уважительно произнес коммунист, а после скорчил неопределенную гримасу. Эта его шутка бесила меня уже с детства, и то что, он снова припомнил это спустя годы, меня совершенно не радовало. — Шутка пошученная дважды, уже не смешная. — без энтузиазма заметил я. — А ещё, ты реверанс забыл. — Меня и так всё устраивает, а ты и без реверанса обойдешься, Рейх — СССР намеренно сделал акцент на моём имени.

***

После таких странных разговоров и по большей части не понятных детям споров, мы просидели в гробовой тишине примерно пол часа перед тем, как Германия и Россия решили, что им пора домой. По правде говоря, после их отъезда, мне стало чуть легче. Не нужно было больше терпеть скопления народа, да и эту атмосферу принужденности в целом. Но самой интересной и непонятной частью всего этого мне казался Союз. Его поведение мне не удавалось охарактеризовать в полной мере. — Почему ты сегодня вёл себя как придурок? — спросил я, проходя спустя пару часов мимо зала, в котором сидел Союз. — Тебе что, правда интересно, или просто нечем заняться? — монотонно уточнил он. Как только СССР поднял на меня глаза, я увидел в них столько усталости. Усталости не физической, а моральной, этот контраст эмоций совершенно не вязался с тем, что я видел буквально пару часов назад. — Впрочем, это тебя не касается, Рейх. — он уткнулся взглядом в книгу, которую читал до этого и больше не обращал на меня внимание. Этот разговор оставил какой-то неприятный осадок и окончательно запутал меня. Мне никогда в полной мере не удавалось понять СССР, но сейчас я всерьёз задумался о том, что знаю его ещё хуже, чем предполагал.