Птичья клетка

      С самого утра на кухне всё бурлит, кипит и шкварчит. Матушка не отходит от печи, то и дело успевая нарезать свежие овощи и забрасывать их в кастрюлю, из которой клубами валит пар. Мама будто пушистая белка, которая собирает орешки на зиму—все её движения быстрые и точные как у маятника от часов.       —Мам, а можно и мне? —дёргаю за длинный подол старого платья, усыпанного розовыми цветочками, и смотрю на маму. Она отвлеклась от нарезания зелени, посмотрела на меня и улыбнулась, подобно ангелу с иконы. Радость нахлынула на меня, одарив теплом всё тело. Не получив ответа, а лишь увидев согласие в нежном взгляде серо-голубых глаз, обращённых на меня, поспешно подбегаю к кухонному столу; схватив деревянный табурет за ножки, перетащила его к тумбочке, на которой находятся все мамины кухонные пренодлежности: баночки с солью и перцем, сладко-пахнущие измельчонные в муку какие-то травы, сушёные листики, которые я постоянно выбираю из тарелки и много чего ещё. Забравшись на табурет, оставив на скрипучих половицах сланцы, с нетерпением жду, когда мне дадут задание. Я взвинчена как пружина в игрушке.       —Ну же, мам! Дай, пожалуйста! —даже встаю на цыпочки, чуть ли не ложась животом на тумбочку. Матушка тихо рассмеялась, когда отвлеклась от своих дел. С лёгкой и тёплой, как весеннее солнышко, улыбкой на светлом вытянутом лице, она протягивает мне большую луковицу со словами:       —Можешь почистить её? Взяв в руки лук, который действительно довольно большой, я повертела его в руках, изучая.       —Угу! —резво кивнув, я начала очищать овощ от золотистой шелухи. Счастье, от того, что я помогаю маме, меня переполняет как чашу—до самых краёв. У нас сегодня грандиозный ужин: папочка возвращается домой после долгого путешествия. Я так по нему соскучилась! Наверняка у него отросла колючая-колючая, словно иголки ёжика, чёрная борода, и появились новые истории о пиратах.       Входная дверь с протяжным скрипом открывается. Мы с мамой одновременно повернулись в сторону звука: в дверном проёме, держа в руках кучу поленьев, остановился Брент.       —Братик! —бросив своё дело, я спрыгиваю с табуретки и подбегаю к мальчику. Он успел только вывалить древесину на пол, в угол комнаты, прежде чем я заключила его в крепкие объятия.       —Братик, я соскучилась. Брент, покраснев как перезрелый помидор, резко отстранился от меня, что-то бормоча невнятное себе под нос.       —Меня не было всего час...—буркнул он, сев на своё место за обеденным столом. Майка, которую братец донашивает за отцом, на удивление уже почти не свисает с длинных и тонких рук—брат так быстро растёт, что я на его фоне как была маленькой девочкой, так и остаюсь...       Совсем скоро ужин был готов. Я и братик помогали матушке накрывать на стол, расставляя глубокие тарелки с в ручную расписанным орнаментом на каёмачках ( такую посуду мы используем крайне редко и то, только по праздникам) напротив своих и родительских мест. Нам оставалось только ждать появления главы семьи. Как же это трудно! Ожидание—самое худшее состояние, которое можно испытать. То и дело поднимаю взор на настенные часы, следя за большой стрелкой, как кошка за мышкой. Время тянется словно смола, что сочится из еловой коры.       —Ма-а-ам, —томно протягиваю я, положив голову на стол, перед этим отодвинув в сторону свою пустую тарелку, —когда папа придёт? Женщина, в очередной раз тяжко вздохнув, отвечает то же самое, что и десять минут назад:       —Скоро, малышка, скоро. Мамочка, наверняка, тоже очень соскучилась по папе и сама из последних сил держится: повернув голову в сторону двери, она увлечённо рассматривает свои руки, а потом отвлекается, быстро переведя взор на дверь, стоило только послышаться со стороны улицы хоть какому-нибудь звуку.       И вот, когда мы нехотя смирились с тем, что пора начать ужинать фирменной, но остывшей, уткой под кисло-сладким ягодным соусом, прежним составом—без отца, дверная ручка, с характерным резким щелчком, медленно опустилась вниз. Я замерла в ожидании: всё мои мышцы напряглись, а пристальный взгляд прикован ко входу в дом. Время будто замедлилось. Дверца потихоньку растворилась и вместе с обильным ярким оранжено-красным светом солнца, прячущегося за горизонтом, на пороге своего дома остановился высокий мужчина. Острые черты лица, нос горбинкой, напоминающий клюв птички, чёрные большие брови и такие же волосы на голове—этих черт достаточно, чтобы узнать в госте папочку.       —Папа! —жизнерадостно вскрикнули в унисон я и Брент, будто внезапно проснулись после долгого сна, прямо как в сказке "Спящая Красавица", мы рванули к долгожданному родителю. Папа, громко смеясь, опустился на одно колено, расправив длинные руки по сторонам, в ожидании. Когда мы с братиком чуть ли не врезались в "живую скалу", он крепко-крепко прижал нас к своей твёрдой широкой груди, облачённой в белоснежную рубаху. Следом, я ощутила и нежные руки матушки, которая не осталась в сторонке. От папы пахло морской свежестью и чем-то очень сладким—порой отец возвращается после долгого плавания, и от него веет ржавым железом настолько, что в носу начинает противно покалывать.       —Дорогой, мы тебя заждались, —счастливо промолвила матушка. В её голосе был оттенок едва скрываемого облегчения, всё же она больше всех скучала за мужем.       —Да? —беззаботно, прямо как ребёнок, спросил папа, раскрыв пошире глаза, —простите, долго прощался со Смокером.       —Вот оно как, —быстро ответила мама, будто не желая больше тянуть время, —ладно, оставим это на потом. Давайте ужинать, а то еда уже остыла.       —Да! Папочка, присаживайся.       Звонкий стук ложек по дну тарелок, вкусная и сытная пища, милая беседа за столом—это моя самая любимая часть сегодняшнего сложного дня. Наконец, спустя столько недель, место напротив матушки не пустует и мы не кушаем что-то обычное, как надоевший картофель с овощами в совершенно разных вариациях, и не пускаем краткие ответы на такие же вопросы в духе "Как прошёл день?"—теперь всё стало на свои места. Мне не хочется, чтобы ужин заканчивался, чтобы приятное яркое и тёплое, как дневное солнце, чувство покидало мою грудь, но большая стрелка часов уже указывает на жирную цифру девять, а это значит, что пора спать.       —Ну вот, —расстроенно проскулил Брент, как будто читая мои мысли, ведь он посмотрел на часы, —можно ещё чуть-чуть посидеть, мам, пап?       —Пожалуйста, пожалуйста! —я вмиг присоединилась к мольбам братика, сложив ладошки вместе. Родители молча переглянулись, и на какой-то короткий промежуток времени на кухне воцарила тишина.       —Вика, —пауза, —Брент. Понимаете, нам с папой...надо поговорить, остаться наедине, —взволнованно, а, может, слишком осторожно, мамочка постаралась нам с братом что-то объяснить. Но, а я вот, не понимаю, мамочка говорит так, как будто мы с Брентом не хотим остаться с папочкой!       —Мальва, марш спать. До завтра я никуда не денусь, —гаркнул поддельным устрашающим тоном папа, ловко подхватив разговор. От удивления, у мамы глаза расширились и почему-то появился розовый оттенок на щеках. Я всё равно была немного недовольна, но слова папы успокоили меня. Он был прав, завтра целый день будет в нашем распоряжении. Перед тем как уйти, я обняла папу. Мне всё ещё не верится, что он дома, с нами и мне так нравится ощущать тепловатое впечатление, после славного праздника. Брента же папа потрепал по макушке, как воду взбаламутив, без того непослушные чёрные, точно уголь, пышные волосы.       Из открытой форточки дует лёгкий тёплый ветерок, колышущий почти прозрачный тюль, что в свете молодой луны смутно напоминает дым или даже странствующего призрака. Накрывшись тёплым одеялом, постепенно греющим босые ноги, я, лёжа на спине, смотрю на деревянный потолок. Веки никак не хотят опускаться, а в голове творится беспорядок: все мысли слепились в огромный снежный шар и не позволяют сомкнуть глаз. Я слишком взбудоражена, чтобы спокойно уснуть. Тем временем из противоположно угла комнаты, раздаётся мирное сопение; иногда режущий слух скрип. Брент спокойно спит, повернувшись лицом к стене—его излюбленное положение во время сна. Прикрыв рот рукой, дабы случайно не потревожить братика, зеваю и закрываю глаза.