Птичья клетка

      Волны бьются о берег шурша галькой, толстые чайки громко кричат, то наворачивая над головой круги в небе, то приземляясь на прибрежные скалы или на обломки бочек и некогда корабельных сооружений, которые во время шторма, море выбрасывает на берег. Солёный охлаждающий ветер дует в лицо, преступно быстро растрепав заплетённую косу. Поспешно заправив за ухо мотыляющийся локон каштановых волос, я вновь хватаюсь двумя руками за деревянную рукоять, приняв максимально удобную для правши позу: выставив вперёд правую ногу, чуть ли не зарывая её в камешки.       —Вперёд! —суровый хриплый мужской голос, будто выстрел, послужил сигналом для того, чтобы я вновь попыталась сделать резкий выпад. Однако, моё тело в очередной раз застыло на месте, а руки задрожали—я не могу заставить себя заниматься тем, что не хочу. Мой здравый, надеюсь на это, ум не способен принять за должное это ненавистное занятие, как тренировки сражения на мечах! До моих ушей донёсся звонкий мальчишеский возглас: "Блокируй!" прежде чем я раскрыла глаза и попыталась избежать прямой атаки, наскоро перевалив весь свой вес на левую ногу, которая тут же заскользила по мокрому камню.       —Ах! —громкий вздох вырывается из моих уст и я уже не чувствую под собой твёрдой поверхности. Перед глазами проплыло серое скучающее небо и кончик деревянного меча, и в ту же секунду спину, в нескольких точках сразу, пронзает боль. Я очутилась на земле, даже этого не поняв. Боль в спине пульсирует, потихоньку спадая. На моих глазах навернулись слёзы, стекаясь в большие солёные капли, а сама я непроизвольно стискиваю зубы. Нельзя, чтобы отец слышал, как я плачу или даже кричу.       —Вика! Прости меня, пожалуйста, —запинаясь от волнения, произнёс Брент, протягивая мне свою загорелую руку, которая сильно выделяется на всеобщем мрачном фоне, —давай, я помогу тебе встать. Мягкий голос брата и его тёплая ладонь—это лучшее обезболивающее, которое может мне помочь. Всё моё тело в синяках. После каждой тренировки в спарринге с братом, который я проигрываю, мне приходится носить одежду, способную спрятать от беспокойного взгляда матери синие, как спелые сливы, или пожелтевшие со временем синяки. Но из-за того, что я скрываю от матушки столь важные вещи, я не чувствую себя легче, наоборот, мне стыдно перед ней.       Приняв помощь, невзирая на боль, которая никак не хочет исчезнуть, а я—не думать о ней, поднимаюсь с земли, крепко держась за плечо брата. В моих глазах резко, будто лампочки лопнули, потемнело, и тело пошатнулось; сердце заколотилось от страха, хоть зрение и успело вернуться ко мне, а головокружение исчезнуть.       —Ты как? —бросив свой деревянный меч у ног, а мой пнув ногой в сторону, Брент с сочувствующим выражением лица посмотрел на меня.       —Всё хорошо, брат. Просто царапины, —переведя взгляд с ног, на братишку, я постаралась улыбнуться. В груди ужасно закололо, когда в кошачьих глазах увидела искреннее извинение.       —Отец, может, на сегодня достаточно? —сухим голосом, стараясь сдерживать настоящие эмоции, осторожно спросил брат, подойдя к сидящему на большом камне рослому мужчине. У меня не было столько храбрости, чтобы даже на метр приблизиться к нему, поэтому я осталась в стороне, стыдливо пряча руки за спиной. Папа, протяжно вздохнув, потёр рукой переносицу, а потом сложил пальцы обеих рук вместе, недовольно сведя толстые чёрные брови; бросает на меня тяжёлый укоризненный взгляд, холодный как морская вода по утрам, и тем самым полностью игнорирует Брента, стоящего напротив. Мурашки маршем прошлись по моей спине. Никогда этот взгляд не сулил ничего хорошего, особенно после того, как отец ушёл из Дозора и озверел. Уже нет того доброго мужчины, который часто дурачился со своими детьми и рассказывал о своих приключениях, теперь я вижу крупного мужика, с заметной сединой на макушке, возрастными морщинами у глаз и кучи шрамов на огромных руках. Ежедневные изнурительные тренировки и, несмотря на мою половую принадлежность, такое же суровое ко мне отношение, как и к мальчишке—всё это меняет меня. Я делаю то, что говорят мне, а не то, что хочу я. Если так продолжится, не знаю, что тогда случится, но чувствую, что потеряю нечто важное для себя.       —Мне стыдно за тебя, —сурово отрезал мужчина пронзающим голосом. Всего одна фраза стала стрелой, выпущенной из лука прямо в сердце. С болью в груди и желанием разрадыться, я только и сделала, что опустила голову вниз, сжимая ладони в кулаки. "Что я такого сделала? Чем я заслужила такого отношения ко мне?" —невозможно найти ответы на все мои вопросы. Пытаюсь сдерживаться, но перед глазами всё поплыло—слёзы предательски, как грибной дождик, закапали на землю. Чувство обиды безжалостно схватило меня за горло, медленно сжимая его.       —Брент, —грозно произнёс отец, —мы уходим домой.       —Д-да, отец, —не слишком уверенно отозвался брюнет, быстро вернувшись за своим мечом. Мальчишка пронёсся мимо меня, создав слабый поток ветра, а потом возвратился к папе.

***

      Я продолжала стоять на месте, изредка подёргивая плечами, шумно всхлипывая. Обняв себя за плечи, сажусь на твёрдую гальку у самого края берега, опустив ноги в воду. Уровень воды поднялся из-за прилива, поэтому она через равные промежутки времени окутывала мои ноги по щиколотки. Почему-то только так я наконец-то расслабилась. Здесь так тихо и спокойно, будто во сне. Тучи расплылись, и выглянуло яркое дневное солнце, стремящиеся своими лучами коснуться земли, дабы поскорее начать её прогревать также нежно, как объятия матери. На мою долю тоже выпали яркие лучики, щекочущие теплом оголённые плечи и лицо. Нежась под солнышком, как кошка, закрываю глаза, блаженно мурлыча что-то невнятное себе под нос. Я совершенно одна и мне никак не одиноко или страшно—солёный запах моря, всплески вспенившихся волн, бьющихся о прибрежные скалы, крики чаек и совершенно пустая голова—это часть меня и моей судьбы, а никак не сражения на мечах, отжимания и приседания.