Выключите это чёртово Солнце

      Тишину шуршащей одежды разрезал глухой стук костяшками по дереву и пронзительный скрип расписной старой двери из красного дерева. Высокий мужчина, зашедший в почти пустующую комнату, после чего прислонился к косяку, запуская ладонь в только что уложенные волосы, от которых пронзительно несло лаком, и растрёпывая старательно созданную причёску, и окинул одобрительным взглядом фигуру в тени.       Чёрный костюм-тройка сидел идеально, будто специально под него и сшитый (возможно, это именно так и было), а поры лица были забиты пудрой, которой молодые омежки-стилисты пытались придать бледной коже живости. В воздухе плыл мягкий аромат горькой корицы, будто атласными лентами переплетающийся с кислой вишней.        — Оделась?       Бархат голоса заставил скрутиться тяжелый узел где-то в области паха, по хребту пробежались мурашки — до того интимным шёпотом было сказано одно-единственное слово, однако уже возбуждало и дарило тепло.        — А тебя когда-то волновало, одета я или нет? — я усмехнулась и, покрутившись у огромного зеркала, осторожно поправила узкие подолы чёрного классического платья и смахнула невидимую пылинку с лёгкого пиджака, который спускался чуть ниже колен. В зеркало смотреть было приятно, да и чего таить, напротив была уже не та двенадцатилетка с пубертатом и внешностью мальчишки.       Смотрелось весьма неплохо: тот самый небрежный ёжик блядской платины отрос до вида весьма опрятного пикси с коротко подстриженными затылочными и боковыми прядями, смуглую кожу подчёркивал лёгкий макияж, а коротковатое платье и пиджак добавляли образу официальности. Да, не красотка, но и не дурнушка, хули там греха таить.        — Не верится, если честно, что всё это взаправду, — выдыхаю, откидываясь на Кёину грудь. Молодой мужчина молча складывает руки на моём животе, сцепляя ладони в замок, и грубо притянул к себе, вырывая резкий вздох, после чего упёрся подбородком в мою макушку. — Пламя, Конфликты, Будущее, ебучие Проклятья… Думаешь, Савада справится?        — Зверёк… Не слабый, — Кёя прикрыл глаза, позволяя чёрным мягким ресницам отбросить тень на скулы.        — Заладил, звёрек, травоядное, хищники… Я думала, ты уже вырос из этого возраста? — зазевавшись, я совсем упустила момент, когда на голову перестала давить неощутимая тяжесть, а у шеи ощутилось горячее дыхание. Острые зубы Хибари впились в оголённую ключицу, а у меня по позвоночнику словно пальцем провели — тут же захотелось выгнуться и сипло выдохнуть. — Блядь, больно! — несмотря на свои же слова, я якобы недовольно пододвинулась ещё ближе, ощущая ставшее уже совсем родным быстрое сердцебиение. Кёя, словно в извинение, слизнул выступившие капли крови и оставил лёгкий поцелуй там же, куда недавно вгрызлись его клыки. — Хорошо, а почему я собака-то? Хотя бы травоядным окрестил, мне бы польстило.        — Потому что хищнику не может нравиться травоядное, — невозмутимо продолжил Хибари. Ладони на животе обжигали приятным теплом, а быстро вздымающаяся грудь, каждое движение которой я чувствовала спиной, дарила уют.        — Кёя, а ты не только в постели животное, — хмыкнула я вяло, расслабляясь, однако альфа тут же развернулся вместе со мной, и я почувствовала спиной холодную стену. Над головой тикали старые и до безобразия дорогие часы, антикварные и невероятно красивые, и мне казалось, что мой пульс обгоняет это тиканье в раза два точно.       Хибари склонился надо мной, упираясь руками в стену над моей головой, и интимным шёпотом, в котором звучал и бархат, и рычание, выдохнул:        — Животное?        — Ты не представляешь, насколько дикое…       Несмотря на то, что я тоже шептала медленно и тихо, его словно с цепи сорвало: Кёя впился в мои губы грубым поцелуем, прикусывая кончик и без того ноющего языка, и спешно пальцами одной руки расстёгивая большие чёрные пуговицы на пиджаке. Я смахиваю с плеч Хибари его собственный пиджак и парочку секунд любуюсь идеально выглаженной белоснежной рубашкой, красивым идеальным галстуком.        — Хибари-сан, а, может, не здесь? — шепчу, одной ладонью упираясь в быстро вздымающуюся грудь. У самой с дыхалкой тоже не всё в порядке было: сбитое и горячее, судорожное дыхание, и через него жалобно пробивались слова, словно я прямо сейчас бежала кросс. Рука сама накрывает выпуклый твёрдый бугор на чужих штанах. — Не хочу, чтобы кто-то узнал о том, что высокопоставленный Глава CEDEF совращает беззащитную Хранительницу… Почти полностью голую, — я ухмыльнулась. — Ещё и средь бела дня.       Думаю, Церемония может и подождать? Естественно, подождёт, никто ведь не умирает. А вот во Хибари сейчас явно умрёт терпение…        — Я раскрошу твои чёртовы рёбра, ясно тебе, — горячим яростным шёпотом выдыхает Кёя, тыча в мою щёку своей железной палкой, которую чёрт знает когда успел достать, а я, похабно скалясь и разрывая ворот его идеально выглаженной рубашки острыми коготками (хруст ткани кажется невыносимо громким, поэтому мне приходится прикрыть глаза от наслаждения какофонии звуков), интимным шёпотом выдыхаю прямо во взбешённое лицо:       — Нос сломаю…       Хибари подхватывает меня на руки, прижимает к стене и совершенно очевидно затыкает горячим поцелуем, от которого в грудной клетке что-то дребезжало, а внизу живота стянулся тугой комок, после чего скользнул рукой под задравшееся платье и сжал в ладони мою ягодицу. Я, давя урчание, зарываюсь ладонями в жёсткий ёжик чёрных волос и обвиваю его талию ногами, заставляя быть еще ближе, чувствовать каждую выпирающую косточку и каждое движение грудной клетки, каждое биение колотящегося сердца.       А ещё говорят, что мы друг друга не любим. Ну что за глупости?

1 июня 2020 — 18 июня 2020