Выключите это чёртово Солнце

      Ребёнок, грубо прервавший Кёю, выглядел довольно-таки смешно. Топорщащиеся волосы торчали во все стороны, будто распушенные вороньи перья, и чёрная федора с рыжей ленточкой держалась на них, будто на добром слове. Ещё меня привлекли кольцевидные бакенбарды на его висках — вот уж прелесть. Сам он был одет в классический деловой костюм-тройку, и носил миниатюрный миловидный маленький галстук. Противореча образу «взрослого», на шею у него болталась большая жёлтая пустышка — мол, серьёзность серьёзностью, а я ещё ребёнок, вообще-то. От дяди-педофила не спасёт, малыш.       От него пёрло горькими кофейными зёрнами — маленький альфа выделялся из толпы других детей ярким запахом, и я бы даже умилилась этому… Но, ах да, до детей мне никогда не было дела, да и своих не было: ну какой ребёнок родится у курящей тридцатилетней жирухи, у которой пузо может появиться только от парочки баоцзы из китайского ресторанчика напротив и банки пива? Самоирония наше всё, ага.        — Познакомились со своим боссом? — доброжелательно уточнил ребёнок, пытаясь заинтересовать нас своими словами, и довольно блеснул чёрными глазами-бусинками.       Голос у него был писклявым и детским, зато произношение — взрослое. Мальчик строил осмысленные предложения и ни разу не запутался в словах… да он даже не в третьем лице говорил (я, будучи нормальным ребёнком в прошлой жизни, освоила «взрослую» речь только в тринадцать, а этому на вид даже шести не было)! Ебать молодежь нынче продвинутая, скоро себе пуповину перерезать будут и роды вести сами.        — «Боссом»? Мелкий, ты ничего не путаешь? — мальчик стрельнул в меня ироничным взглядом. Глаза у щенка были чёрными и глубокими, осмысленными до жути. Хибари молчал, и я восприняла это как, мол, подыграй. И всё же не удержалась от шпильки: — Дети… — и даже закатила глаза, но тут же натянуто улыбнулась и присела перед ребёнком на корточки. — Хорошо, и что за босс?        — Савада Цунаёши, конечно же. Кто ещё?        — Воу-воу-воу. И что же это за босс такой — омега? Может, он будет мужем босса? — остановила я ребёнка. Равноправие — это, конечно, прекрасно… Но действительно, какой из Савады «босс», даже если в детской игре? Будучи тряпкой и плаксой, этот мальчишка разрыдается от ужаса, когда узнает о подобной новости. — Вот, давай… ты сам станешь боссом. А Цуну замуж возьмёшь, если он так тебе нравится?       Нет, это ни в коем случае не призыв к педофилии. Всё-таки, разница между ними не большая — всего лишь лет восемь или даже меньше. И термина «педофилия» как такого в этом мире не существует — тут действует закон «любви все возрасты покорны». Но только если вы, естественно, Истинные друг друга.       Да и о чём я вообще говорю? Щенок через десять минут и про Саваду забудет, и про наш разговор сейчас. Дети — они как карта памяти, которая побывала в воде и теперь каждый час собственноручно форматируется.        — Ты сексистка? — в лоб спросил малыш, хмуря тонкие чёрные брови. Я в свою очередь вскинула свои и насмешливо изогнула губы в ухмылке. Мда, узнал слово от мамки, а теперь ходит и хвастается им. — Вырасту — и возьму.        — Ну, удачи.       Я похлопала недовольного ребёнка по голове, мол, ну вот и решили проблемку, и с весёлым ебальником обернулась к Кёе. Тот моего оптимизма не разделял — уж до того постная мина у него на лице была.       Не успела я и шага сделать, как ребёнок вновь оказался под моими ногами, смотря снизу-вверх внимательными чёрными глазами.        — …А пока он — будущий босс мафиозной семьи.        — Мафия? Смешная шутка, ребёнок. Шёл бы ты, пока мама тебя не потеряла. И словечки такие больше не произноси, а то наругают, — я отмахнулась от ребёнка и потянула Кёю за рукав, однако тот остался на месте — ни на шаг не сдвинулся, сколько бы я его толкала в сторону школы. И даже прозвеневший звонок его не убедил.       Парень кинул на меня долгий взгляд, в котором смешались и искренность, и какой-то скрытый лихорадочный блеск, и обернулся к мальчику:        — Продолжай, малыш.        — Кёя! Это обычный ребёнок, может, ты уже…       Мальчик одобрительно кивнул Хибари и тут же уставился на меня, и почесал маленьким пухлым пальчиком забавную рептилию, удобно устроившуюся на шляпе с рыжей ленточкой, по спине. Хамелеон быстро перепрыгнул на его руку и, растёкшись по маленькой ладошке зелёной лужицей, вдруг приобрёл форму пистолета. Меня пробил озноб и истерический смех одновременно.        — Видишь? Это — мой напарник, хамелеон по имени Леон. Он умеет превращаться в любую вещь, в том числе и оружие.        — Что за блядский цирк, — прошептала я, делая шаг назад — и тут же упёрлась спиной в Кёину грудь, который даже не думал сдвинуться с места.        — Цуна — наследник на пост следующего, Десятого, босса королевской семьи — Вонголы, самой сильнейшей из всех итальянских семей и являющейся таковой на протяжении ста двадцати лет, и все года ей подчиняются более мелкие семьи. Многие семьи. Семья Хибари входит в это число, — Кёя на этих словах болезненно скривился, а меня дёрнул озноб. Какого хуя? Сегодня не первое апреля, так что за сцену он тут разыграл? Мальчишка продолжил: — И, конечно, омега не сможет один заправлять огромной семьей, ему нужны люди, способные его поддержать и помочь в любую секунду. Этим и занимаются Хранители, которыми вы и приходитесь Никчёмному Цуне. Что такое Хранители, Хибари тебе не объяснил? — ребёнок недовольно взмахнул пухлой ручкой. — Хранители — это самые приближённые к боссу люди. Семь человек, характеризующих по погодным условиям. Цуна — Небо. Ты с Хибари — Солнце и Облако.        — А, — я сглотнула вязкую слюну и растянула губы в кривой ухмылке, пытаясь не расхохотаться вслух от булькающих где-то в грудной клетке разнящихся друг от друга чувств, — почему мы?       Ребёнок пронзил меня внимательным взглядом препарирующих чёрных глаз. И… если я думала, что у Кёи холодные и страшные глаза, то ошибалась. Хибари по сравнению с этим щенком очаровательный котик.        — Вы — потомки Первых Хранителей самого первого босса Вонголы. В ваших венах течёт их кровь и пламя… Про «Пламя» ты узнаешь чуть позже. Но, если коротко, то так называемое Пламя посмертной воли — это магическая единица, которой вы, ребятки, владеете. В общем-то, мафия — это не такая плохая штука. У вас будут и власть, и сила. Неужели нужно что-то ещё?       Слушать подобные речи от младенца… Цирк или дурка явно плачут по мне и этому щенку, а так же явно по Кёе, который стоял с совершенно безразличным лицом и даже не отнекивался от слов ребёнка.        — Понимаешь, в чём шутка, Сасагава Рёко, — вздохнул мальчишка. — Я вижу твой недоверчивый взгляд. Отвечу сразу: не обманывайся моим внешним видом, я давно не ребёнок. Веришь в сказки? — я мотнула головой. — Ну и правильно. Но есть одна загвоздка, ведь иногда некоторые из них оказываются правдивыми. Существует такая мерзкая штука — проклятье называется. Обычно оно накладывается злой ведьмой, в нашем случае это будет колдун.       Мальчик помолчал парочку секунд, окидывая нас препарирующим взглядом чёрных глазок-бусинок, и, заметив заинтересованность Кёи — видно, эту хуйню он раньше, если и слышал, то только из третьих или четвёртых уст, — продолжил.        — Мы зовёмся Аркобалено. Как и цветов в радуге, когда-то нас было семеро. Собрал нас неизвестный никому человек, предложивший много денег лишь за то, что мы будем работать вместе и жить в одном здании двадцать-четыре-на-семь. Смутило ли нас это? Естественно. Но алчный блеск в наших глазах, глазах сопляков, решивших обмануть самих себя, затмил разум. И, думали мы, не зря каждый из нас считался лучшим, и наивно предполагали, что в случае чего сможем дать этому человеку отпор, — ребёнок постучал пальцем по висящей на его шее пустышке, и тонко улыбнулся, растягивая уголки губ в ухмылке — настолько фальшивой была улыбка, что меня даже передёрнуло. Насколько это было личным? — Как видишь, мы ошиблись. И платим за собственную глупость по сих пор.        — Это… хуйня какая-то, проклятий и магии не существует… — я заткнулась, когда меня буквально прошил острый взгляд.        — Давай, я выстрелю в тебя этой пулей, — мальчик покрутил в пухлых пальцах красочную гильзу — на неё будто брызнули акварелью самых ярких оттенков красного и рыжего, дабы отвлечь внимание от смертоносности холодного свинца. Не больше мизинца, она всё равно внушала страх и некий трепет, будто дикий котёнок рыси, очаровательный и с большими ушами, но готовый накинуться и разорвать твоё лицо чёрными коготками. — И ты увидишь, что всё-таки есть магия в этом мире.       В горле всё свернулось в узелок.        — Я не…        — Не позволишь в себя стрелять? Похвально, инстинкт самосохранения у тебя всё же работает. Но нет нужды для беспокойств: недавно я стрелял ею в Никчёмного Цуну, и тот, как видишь, всё ещё жив.       Физически — да. Морально Савада парочку раз сдох: сначала, когда ощутил во лбу пулю, обнаружил себя, полностью голого, перед всей школой и моей змеюгой, после — ощутив на себе чужое хуевое во всех смыслах внимание и кулаки альфы.       Прошвырнуться в нижнем белье? Нет, спасибо, я не из тех, кто за любой кипиш. Да и у Хибари от такого предложения видок больно взволнованный: даже губы в плотную ниточку сжал, но так и остался стоять молча, не показывая своего волнения. Хотя, ему то что? Не в него же шмалять будут.        — Ты видела огонь на лбу Никчёмного Цуны?       Я дёрнулась.        — По глазам вижу: видела, — ребёнок довольно ухмыльнулся. — Это и называется Пламенем посмертной воли. Это та сила, что позволила ему остаться в живых после падения с высотки и автомобильной аварии. Не будь этого огонька, кости его тут же размозжило ещё до того, как он появился здесь, перед вами. Вызвать этот огонёк можно самостоятельно, либо с помощью пули — она снимает внешние ограничители с тела и, будто любящая мать, вдыхает в того, в кого выстрелили, всю свою энергию. И, конечно, под напором такой энергии не вся одежда выдержит, — мальчишка сжал пустышку в руке до хруста собственных костяшек — соска даже единственной трещиной не покрылась, будто была каменной. В чёрных глазах-пуговках мелькнуло что-то вроде обиды, ни к кому не обращённой… ни к кому, кроме него самого. — Не буду говорить, что в сегодняшнем происшествии кто-то виноват. Но я благодарен тебе за то, что заступилась за Цунаёши Саваду, становясь его щитом. В тебе есть то, что нужно будущему Хранителю Солнца — отвага, готовность защитить, сила и жажда справедливости.       …острый язык и залупастость.       Для ребёнка такие речи были слишком сложны, слишком полны смысла. И, если этот ребёнок говорит правду, то… Мафия? Не смешите меня! Какой слабоумный согласится на такое?! И в прошлой жизни, и в этой, я почти не вникала в это всё дерьмо — лишь парочка встреч с одним главой якудза дали мне понять, что с такими людьми лучше не иметь дело. Сейчас этот… щенок предлагает мне окунуться в канализацию и плавать там, покуда не сдохну?        — Как-то ты всё радужно описываешь. Ни слова про кровь, потери, жизнь в страхе и преддверии войны… У нас есть возможность отказаться? — недовольно буркнула я, закатив глаза, но тут же была прервана холодным:        — Я согласен.       Мальчик удовлетворённо кивнул и взмахнул пистолетом — тот сверкнул чешуей, и обратился рептилией, которая, издавая довольные урчащие звуки, переползла на своё привычное место в виде шляпы на голове маленького альфы.        — Твой ответ, Сасагава Рёко, я тоже жду. Но торопить тебя не буду: через неделю ты должна будешь полностью определиться со своей позицией.       И исчез, словно его и не было. Буквально — провалился сквозь землю.        — Кёя! — недовольно восклицаю, но альфа уже шагал впереди, словно ничего и не было. — Кёя, ты меня слышишь? — он что-то буркнул, мол, пошли быстрей, звонок уже был, и увеличил скорость своего шага. — Хибари, блядь, Кёя! Ты думаешь, что творишь?!       Я быстро скользнула вперёд и преградила ему путь, становясь буквально живой стеной — не пройдёшь, пробей, блядь, какого хера ты просто стоишь.        — Сасагава, — только и успел начать Кёя. Я экспрессивно махнула ладонью, тут же замечая недовольный блеск в глазах напротив — Хибари такие жесты не любил.        — Кто этот ребёнок?        — Пока что это не твои проблемы.        — Не мои проблемы?! — меня буквально потряхивало от ярости и… страха? Страха из-за неизвестное дерьмо, перед фактом которого меня просто поставили. — Не мои проблемы? Кёя, ты шутник хуёвый, знаешь? — я выдохнула пару раз глубоко-глубоко — не помогало ни капли. В голове всё зудело. «Приступы», которых так страшилась маленькая Кёко, были не просто словами — у Сасагавы Рёко были дичайшие проблемы с неконтролируемой агрессией. В моменты ярости, застилающей глаза, она крушила все вокруг себя и, что самое главное, наносила вред себе. Вот и сейчас тело отозвалось тугой струной, готовой вот-вот лопнуть: зуд, повсюду зуд, который так и просит воткнуть себе в руку ноготь. Или сделать это с лицом напротив. После моего прихода изменилось почти всё… Но это была не девчонка, а дрессированный доберман, которая по команде «фас» кинется на кого угодно. — Нахуя?! Зачем было втягивать в это меня?! Если ты с самого начала знал, в каком дерьме плаваешь, зачем ты потянул меня за собой и не сказал ни слова? Ты мог оттолкнуть меня, отказаться ещё тогда, год назад, но… Кёя, блядь, я хочу жить! У меня сестре едва тринадцать исполнилось, нам с тобой только по четырнадцать, а ты… — я задохнулась собственными словами, потеряв возможность дышать на пару секунд. Этим и воспользовался долго терпевший мои истерики Хибари.        — Ты думаешь, что у нас был выбор? Ты слышала его слова? Я в этом не виноват, всё было решено без нас, — устав от громких криков и обвинений в свою сторону, оборвал Кёя. — Просто не рассказывал. И разве это плохо? — в лоб спросил он. Я даже растерялась на пару мгновений, впервые столкнувшись с образом такого прямого Хибари, который не скрывает свои истинные чувства, но тут же меня повторно захлестнула ярость: плохо ли это? — Ты жила в спокойствии. Ты не знала, что тебя ждёт в ближайшем будущем, не оглядывалась даже днём в поисках людей в чёрных пиджаках, не пыталась учуять запах пороха на любом незнакомом человеке…        — Кёя, — грубо прервала я, однако он только поджал губы и резко взмахнул рукой, призывая меня заткнуться. И я заткнулась — экспрессивность в речи он ненавидел больше всего и такими жестами пользовался в крайних случаях. Дальше — бьёт молча, особо руками не размахивая, поэтому на секунду ярость заткнул звенящий громкими колоколами инстинкт самосохранения.        — Что от этого изменилось? — он сократил между нами расстояние, сделав шаг вперёд, и желваки заходили на его скулах ходуном. — Я стал другим? Поменялась ты? Неужто перевернулся мир?        — Да, Кёя, изменилось всё! — взорвалась я, отталкивая альфу от себя на пару метров — тот даже не согнулся от удара, просто отступив назад, сохраняя равновесие. Кёя не бил в ответ — просто стоял и щурил глаза. — Кёя, это не игра! В моей жизни появляется человек, который по-настоящему общается со мной, пусть и через удары и холодные взгляды, человек, которым я дорожу, а потом я узнаю, что он меня обманывал… Хуёвое развитие событий, не считаешь?!        — Сейчас ты разводишь истерику из ничего.        — Представь, что у меня ПМС, блядь! — Кёя вскинул брови. Слово, наверняка, ему было незнакомо: ну да, какие к чёрту менструации у альф, омег и гамм. Вот среди женщин-бет — да, распространенное явление, а другие даже термина такого не знали. — Я не хочу этого! Не хочу, понимаешь?! Я хочу спокойно ходить в эту злоебучую школу, получать от тебя пиздюлей за значки и речёвки о том, что у тебя маленький член, просто жить спокойной жизнью и смотреть на то, как вокруг моей сестры собирается террариум! Хочу, чтобы человек, который мне, сука, дорог, не оказался конченным мудаком! Хочу, чтобы нравившийся мне альфа был ебучим главой Дисциплинарного комитета, а не охранником будущего босса мафиозной шарашки! Хочу…       В следующую секунду я буквально захлебнулась в горькой корице, которая шлейфом и лентами плыла по воздуху — она была повсюду и в то же время запах концентрировался в одном месте. И этим местом оказалось бледное лицо напротив.       Наши носы мягко соприкасались, а губы, пышущие жаром, находились в нескольких жалких сантиметрах друг от друга, поэтому я чувствовала горячее дыхание со вкусом мяты и чего-то горьковато-кислого, будто неспелая слива или вишня, едва-едва успевшая налиться сочным алым цветом — и от этого хотелось жадно облизнуться, чтобы не давиться голодной слюной. Без лишних слов он сократил баснословное расстояние — и мои губы обожгло что-то горячее и до одури мягкое, будто лепестки надоедливой сакуры. Целоваться Кёя явно умел, и делал это со всей остервенелостью и жесткостью, которая ежедневно царапала его изнутри. Внизу живота вспыхнул жар, а из ног будто выпали все кости, делая их ватными и совершенно непослушными.        — Это, — «неправильно» жалобно повисло в воздухе, будто готовая вот-вот лопнуть от напряжения гитарная струна. Я задыхалась — тонула в корице, будто глубоком озере, где полным-полно вязкой тины и липких водорослей. — Блядь, — я плюнула на всё и зарылась ладонями в короткие чёрные волосы, сжимая в кулаках жёсткие пряди и притягивая чужое лицо ещё ближе, втягивая в новый поцелуй. Он сам это начал, поэтому пусть потом не ноет, что это я, хуевая такая злая тётя, совратила маменькиного масика и заставила его сосаться с альфой за углом любимой школы.       Чужие ладони легли на мои бёдра и, подхватив под ягодицы, подбросили вверх, отчего я испуганно выдохнула прямо в чужие горячие губы. С задницы он рук так и не убрал — наоборот, прижал меня к стене и навалился всем весом, заставляя болезненно стукнуться затылком об каменную стену и глухо замычать. Я обвила ногами его талию и прижалась к паху, вырывая короткое бархатистое рычание сквозь затянувшийся поцелуй, который становился всё более жадным и мокрым. Как мои трусы прямо сейчас, блядь.       В зад упирался твёрдый стояк. Кёя, словно в отместку за мои лишние движения, вдруг резко отпрянул от моих губ и спустился ниже, к горлу, где бешено стучало сердце, — и резко впился зубами в тонкую кожицу на ключицах. Я мелко вздрогнула и откинула голову, позволяя творить со своей шеей что угодно. Перед глазами стояла поволока, как и в голове — абсолютная пустота.       Когда Хибари оторвался от моих ключиц, там уже не было живого места: вся кожа в синеющих укусах, алых засосах и мелких поцелуях, которые не были видны, но ощущались, будто разгоряченное железное клеймо. Кёя от меня тоже ушёл недалеко — верхние пуговицы от рубашки валялись где-то на земле, волосы растрёпаны, распухшие обычно бледные губы выглядели весьма плачевно, покрытые мелкими укусами, как и его шея.       В животе резвились бабочки, щекоча крыльями стенки желудка и глотку изнутри, в ушах грохотала кровь, а внизу живота горел пожар — судя по дикому взгляду Кёи, который все ещё прижимал меня к стене, тот ощущал то же самое.       Кёя прижался лбом к моему плечу и тяжело выдохнул, еле справляясь с желанием хватать воздух распахнутым ртом, — грудная клетка вздымалась с бешеной скоростью, а сердце и вовсе отбивало стаккато.        — Теперь ты успокоишься? — тихо шепнул он мне на ухо, а меня словно водой холодной окатило.       Щемящая грудную клетку нежность растаяла сразу же. Жар в животе обернулся холодом.       И это… Только для успокоения? Чтобы не слушать мои истерики?       Ах, как я могла забыть! Великий Хибари Кёя-сама, всегда чтящий правила и соблюдающий дисциплину, как же он мог просто так встать против природы и общества? Это я такая хуевая, которой плевать на всё и вся, а Хибари Кёя…        — Ты… Отпусти. — Кёя даже как-то растерянно отпустил руки, и я еле устояла на ватных ногах. Резко стало холодно — руки Хибари были слишком горячими. — Иди нахуй.        — Сасагава.        — Отвянь, Хибари Кёя… Пожалуйста. Просто отстань.       Кёя молча отступил от меня на два шага — потемнел только лицом, но ничего не сказал. Я поправила рубашку и одернула задравшуюся юбку, после чего без слов пошла в другую сторону. Пальцы мелко подрагивали, пришлось списать это на ярость.       Моё «отстань» затянулось на почти целый год.