Любой ценой

      Дрожь. У Сокджина дрожало все тело. Ноги, что норовили подкоситься в любой момент и уронить своего хозяина. Руки, что вспотевшими ладонями соскальзывали с ручек тренажера. Капля пота на носу. Третий день он заново учился ходить. Без толку. Растеряв последние силы, Сокджин грузно валится на ленту беговой дорожки. Намджун едва успел выключить ее.       – Я не смогу, – зло выплюнул Джин, обрушивая на бедра вялые удары слабых кулаков.       – Сможешь.       – Я не могу больше!       – Можешь!       – Я...       – Ты. Все. Можешь! – четко ударил каждое слово Намджун, усаживаясь рядом с Джином на пол. Тонсен взял его руки в свои и принялся привычно массировать суставы кривоватых пальцев. – Хен, ты просто устал. Сейчас ты отдохнешь и мы снова попробуем.       – Я бесполезный, Джуни, я совершенно бесполезный! Обуза! Балласт! – Сокджин сорвался. Копившееся три дня отчаяние вырвалось, смело несокрушимые стены спокойствия и обрушилось на того, кто был рядом все это время. – Я взрослый парень, а беспомощнее младенца! Я ничего не могу! Ничего! Ни ходить, ни ложку держать!       Сокджин надрывно завывал, сгибаясь к полу под тяжестью ненависти и отвращения к своему состоянию. Язык все еще был тяжелым, голосовые связки быстро уставали и он глухо сипел, обливаясь слезами. Он был беспомощнее ребенка. Вот только не вызывал у тетушек умиления. Жалость, отвращение. Такой здоровый лоб и банально подтереться не в состоянии. Терпеть унижения и унижать незнакомого человека. Он не вспомнил Намджуна, не узнавал. Проскальзывали какие-то невнятные образы, но и все на этом. Он ничего о нем не знал, ничегошеньки, но вынужден был раз за разом обращаться к нему за помощью, чтобы выполнить простейшие задачи человеческой жизнедеятельности.       – Я в туалет сам сходить не могу. Душ принять. Попить без трубочки, не облившись. Даже зубы почистить сам не могу! Я обуза.       – Ну, что ты такое говоришь, Джинни-хен, – Намджун подсел ближе и крепко прижал содрогающегося в рыданиях Джина к себе, позволяя заливать слезами свое плечо. Широкая теплая ладонь успокаивающе гладила плечи, спину. Джин судорожно всхлипнул, когда чужие пальцы аккуратными, но уверенными движениями принялись массировать шею, разгоняя кровь и расслабляя уставшие мышцы. – Зачем наговариваешь на себя? Ты молодец, ты столько всего сегодня сделал. Уже забыл? Ты сам встал с кровати. Смог пройти до ванной и обратно. В душе я тебя тоже почти не держал. И таблетки ты сам выпил. Ну, и что, что через трубочку? Вчера я тебе их подавал, а сегодня ты сам взял. И родителям сам позвонил.       – Это так ничтожно.       – Но это гораздо больше, чем ты мог в первый день, – ласково возразил Джун, прижавшись губами к покрытому испариной теплому виску. – Помнишь, что доктор говорил? Сначала будет тяжело. Но ты упорно стараешься и это приносит плоды. Ты не обуза. Ты молодец. Слышишь?       Сокджин плотно сжал зубы, чтобы не взвыть в голос от добрых слов. Да чем же он заслужил его?       – Джин-хен, слышишь? Ты молодец.       – Слышу, – слабо, одними губами вымолвил Джин, пытаясь сдержать слезы.       – Тогда повтори. Скажи, что ты молодец.       – Это ты молодец, что...       – Сокджин-хен, скажи, что ты молодец, – Намджун вдруг уверенным движением отстранил Джина от себя и внимательно уставился тому прямо в глаза, упрямо нахмурившись. —Прямо сейчас.       – Я молодец?       – Еще раз. И громче.       – Я молодец.       – Ты не обуза, Сокджинни, – тут же расплылся в довольной улыбке Намджун, отчего у него на щеках проявились небольшие ямочки.       Сокджин беззвучно хмыкнул, утирая слезы. Тонсен снова нагло опустил «хен». Как будто имел на это полное право. Хотя, положа руку на сердце, Джин не чувствовал себя его хеном. Он никак не мог принять тот факт, что ему на самом деле двадцать семь. Ну, не укладывалось в его голове это число, не могло такого быть, ему же двадцать два, он ровесник Джуну, какой же он ему хен! Но календарь не врал. А Сокджин не помнил пять лет своей жизни. Студенчество, работа, знакомство с Намджуном. Интересно, а каково ему, быть забытым? Самоотвержено заботиться о ком-то, поддерживать, выхаживать, буквально поднимать на ноги того, для кого ты, по сути, незнакомец. Сокджин чувствовал, что и раньше он получал все те же теплоту и заботу от Намджуна. А теперь прошел бы мимо и даже не узнал бы. Наверное, очень тяжело единственному хранить все воспоминания. Сокджин не помнил Намджуна, но был уверен, что их многое связывало. Очень многое.       – Отдохнул? – какое-то время спустя прервал тишину Намджун. – Давай еще раз попробуем.       – На массаж скоро, – напомнил Джин.       – Тогда давай пойдем на массаж, – Намджун, крякнув, поднялся и протянул руки, чтобы помочь.       – Ты думаешь, я дойду? – Сокджин неуверенно схватился за предложенную руку.       – Там лавочки в коридоре, – рывком тонсен поднял Джина, будто тот и не весил ничего. – Если устанешь, мы сядем.       Медленно передвигая ноги, подгибающиеся в коленях, едва стопа опускалась на пол, Джин шагал к нужному кабинету по длинному коридору. Джун неторопливо шел рядом, предложив хену свой локоть для опоры. Намджун держал крепко, не упадешь. Мускулы раздувались на увитых венами руках, когда Джин вдруг терял равновесие и обвисал в сильной хватке тонсена. А тот и не замечал слабости своего хена, расспрашивал про семью, про детство, про родственников за границей, про друзей. Отвлекал как мог, не давал снова раскиснуть и отчаяться. И Джин, бесконечно благодарный ему за все, что он делал, рассказывал. Как готовился к поступлению, как трясся перед первой сессией. Как выгуливал собаку каждый день после школы. Как получал странные и нелепые подарки от тетушек. Вроде мелькали лица то ли одногруппников, то ли новых друзей, Джин пытался описать, но Намджун лишь хмурил брови и отрицательно мотал головой. Младший слушал с неподдельным интересом, хотя и было видно, что ему хорошо известны все эти истории.       Джин уставал через каждые шагов десять и направлялся к скамейке. Посидеть с пять минут, рассказать очередную занятную байку из своей, такой оказывается хрупкой, жизни, посмеяться, и снова встать с помощью Намджуна. О недавнем срыве и вспоминать не хотелось. Выговорился и полегчало.       – Как мы с тобой познакомились? – полюбопытствовал Сокджин, расплываясь на скамейке и дав ногам отдохнуть. – Когда это произошло?       – В университете, – пустился в воспоминания Джун, не удержав мягкую, полную ностальгии, улыбку. – Ты уже там учился, а я ходил на вечерние занятия перед поступлением.       – Мне предложили в деканате вести вечерние курсы для поступающих в новом году, – озарило Сокджина.       – Да, ты вел у моего курса. Там я тебя и встретил.       – А вот этого я не помню, – неуверенно протянул Джин. – Как не хотел брать курс, помню.       – Ну вот, – надулся вдруг тонсен. – Декана помнишь, а меня нет!       У Сокджина сердце заколотилось чаще. Неужели, и правда, обиделся? Нда уж, а кто же обрадуется-то! Действительно, не декан над ним два месяца сидел и ждал, когда придет в себя. Не декан его раз за разом на ноги ставит. Не декан с ложечки кормил.       – Эй, эй, – Намджун тут же распахнул свои объятия для дрожащего комка, в который тут же сжался Сокджин. – Это просто тупая шутка. Я ни в чем тебя не обвиняю. Придет время и ты все вспомнишь.       – Неужели декан для меня важнее тебя? – тихо пробормотал Джин в широкое плечо. Слез уже не было.       – Нет. Просто я слишком важный. Нельзя меня так сразу вспоминать. Гвозди программы выступают под конец.       В коридоре почти никого и не было. Время обхода кончилось, все, кто был в состоянии передвигаться, с помощью родственников или медперсонала, разошлись на процедуры. К кому-то в палату периодически заходили медсестры, разносили лекарства и новые назначения доктора. Убедившись, что Сокджин под строгим контролем Намджуна выполняет все назначения, доктор удовлетворительно кивнул и зачитал им результаты анализов. Ничего непоправимого у него не выявили, серьезных повреждений нет, а те травмы, что были, уже зажили. Всего-то нужно продолжать восстанавливать работоспособность мышц после комы и усердно работать над памятью. Всего-то. Всего-то вспомнить то, чего не помнишь. Всего-то делать то, что не можешь.       – Доктор сказал, что речь к тебе вернулась очень быстро, – будто почувствовав состояние Джина, проговорил в макушку Намджун. – Женщину из соседней палаты месяц уже учат говорить.       Женщину из соседней палаты постоянно избивал ее муж. Таскал за волосы, бил головой о батарею. Насиловал, лишал еды, которую она и готовила, душил. Сломал обе ноги, когда однажды она, все же нашла в себе силы взять детей и уйти. Куда угодно, лишь бы подальше от домашнего тирана. Вот и он встал и пошел за ней следом. Молотком бил по коленям, избивал табуреткой, обрушил тяжелое зеркало. Она тоже только недавно пришла в себя. Она еще не знала, что детей она больше никогда не сможет увидеть – муж не пощадил их, отомстил за дерзкую попытку его собственности выйти из-под его власти и контроля.       Сердце сжалось от боли за эту незнакомую женщину с ее незавидной судьбой. Совсем одна, ни родственников, ни близких, в окружении медперсонала с прописанными в контракте улыбками. Еще не знает, что родителей похоронила. А если муж откупится и придет за ней? Заново сломает?       Да, всего-то. Сокджину еще повезло.       – Может, оно и к лучшему, – задумчиво пробормотал Намджун, глядя на дверь палаты женщины. И поймав удивленный взгляд Сокджина, прояснил: – Что она не помнит.       – Она не знает, что ей может угрожать, – не согласился Джин.       – Она так и останется в своей голове молоденькой девчушкой, что только-только начала жить, перед ней теперь снова все двери открыты. Она может начать все с чистого листа. Думаю, многие бы ухватились за такую возможность. Забыть прошлую жизнь и начать новую.       – Если бонусом входит еще учиться заново передвигать ноги и держать палочки, то спасибо, больше не хочется, – иронично выгнул бровь Сокджин. Намджун легонько пихнул хена в плечо. – Джуни, как я здесь оказался?       Вся веселость улетучилась, искорки погасли в темных глазах, а плечи поникли. Намджун тяжело вздохнул, снова привычно взяв ладонь своего хена и начав перебирать его пальцы. Кажется, на него это действовало успокаивающе.       – Хен, я же говорил...       Да, говорил. И не один раз. Сокджин уже третий день пристает к тонсену с этим вопросом. И тонсен неизменно просил вспомнить самостоятельно.       – Ты мне просто напомнишь, – увещевал Сокджин. – А дальше я сам. Ты же слышал вчера психотерапевта? Некоторым воспоминаниям нужен толчок. Чтобы стриггерить их.       – Хен, ты из-за этого в больницу попал. Ты уверен, что тебе нужен этот триггер?       Сокджин уверенно сжал ладонь Намджуна. Тонсен еще раз тягостно вздохнул, когда Джин принялся буравить его умоляющим взглядом. Шутки шутками, но у Джина даже ладони вспотели от напряжения, а кровь ухала в ушах. Он был уверен, всем своим нутром ощущал, что за его личной трагедией скрывается множество вопросов. Вспомнить бы причину, поддадутся и другие воспоминания, что вертко ускользают от него, избегают уловок психотерапевта, не реагируют на стимуляторы.       – Это была авария, – наконец, выдохнул Намджун. Сокджин превратился в слух. – Водитель, дальнобойщик, заснул за рулем. Грузовик потерял управление и выехал на встречную полосу. Это было на автостраде, скорость под сто двадцать. Снес целую колонну легковушек, все всмятку, никто не выжил. Ты был в одной из последних, поэтому сила удара была не такой сокрушительной, машину откинуло в кювет. Вот и вся история.       Больше не было коридора вокруг. Чистое безоблачное небо за лобовым стеклом. Незамысловатый мотивчик по радио. Натирающий ремень безопасности. Мигнувший новым уведомлением телефон. И внезапный надрывный визг тормозов, скрежет смятого метала, грохот многотонного красного грузовика, сминающего под своей громадой крошечные автомобили. Удар, еще удар, вывернутые руки, удушье, невыносимая боль во всем теле, благословенная темнота. И коридор. Больничный коридор с редкими медсестрами, снующими из палаты в палату с подносом таблеток для пациентов. – Надо идти, хен – позвал Намджун, поднимая их со скамьи. – Тебе скоро на прием.