Его история

      Эррор ступил к перилам и увидел внизу Инка. Он в который раз лечил трещины, укусы и царапины. Сосредоточенно и печально обрабатывал и бинтовал незначительные раны и лишь для более серьезных использовал лечебную краску.       Вроде бы ничего необычного в открывшейся картине нет, но Эррора вдруг заморозило. Из ран Инка сочилась кровь. Настоящая, красная, она стекала из укуса вниз по плечу и капала с нижних ребер. Машинально Эррор облизнулся, и ему показалось: он ощутил соленый металлический вкус.       Другая мультивселенная — другое все.       В его мультивселенной у скелетов не было крови. В его теле крови нет.       Другая мультивселенная — другой Инк. Другой Инк, который безустанно заботится о нем в попытках исправить то, что натворила его альтернативная версия. Другой Инк, который получал страх и ярость, которые ему не предназначались.       Эррор погасил зрачки и очень медленно спустился по лестнице. Он старался не задумываться над тем, что делает. Почти подкрался к сидящему на диване стражу и встал на безопасном расстоянии. Наблюдал за движением кисти, за заживлением ран. И старался не думать, что похожей кистью Инк надевал на его пальцы скобы. В полубессознательном состоянии он слышал беспечно брошенное: «Если что-то пойдет не так, я смогу вылечить его».       Эррор не мог вспомнить, делал ли Инк попытки исправить совершенное им зло. Или умер, так и не узнав о ужасной судьбе разрушителя. На тот момент голова уже не работала. Кажется, все же узнал. А может, искаженное ужасом лицо, полное сожаления, принадлежало уже этому стражу, а не тому.       Инк заметил наблюдавшего за ним гостя. Столкнулся взглядом с черным скелетом и успел разглядеть в глазах разум, перед тем как тот потонул в волне паники.       Пришел в себя Эррор уже в гостевой, в углу. Сам собой из горла вырвался скулеж раненого зверя. Было обидно сознавать неспособность контролировать свое безумие. Двойственность восприятия себя загнанного и себя разумного сводила с ума.       Эррор резко затих, когда услышал шаги рядом с дверью. Замер, вжался в угол сильнее. Он будто видел через дверь, как Инк поднял руку, опустил на дверную ручку, но не решился повернуть. Ушел вниз в полном молчании.       Из тела вырвался еще один скулеж.       В комнате всегда был полумрак. Эррор не помнил, как разбил лампы. Зато помнил, как бежал через тьму. Паника подгоняла его, ощущения опасности и боли давали ногам сил, и он бежал, шарахаясь светлых пятен. Там, на свету, было много тех, кто мог причинить ему боль. Он боялся новой боли. Но… А был ли там хоть кто-то, желающий ему эту боль причинить?       Эррор смутно помнил, как иногда спотыкался об не успевших убраться с его пути существ, и те испуганно отшатывались от него. Лишь один повел себя как охотник и поймал его. Кажется, это был Даст. Не тот, кто причинял ему боль, а другой Даст. Даст поймал его, и… и он проснулся в компании этого Инка. Инка, который заботится о нем.       Голова снова стала невыносимо тяжелая, и Эррор потерял хрупкую связь с реальностью.       Сны стали немного другими. Лишились большей части звуков и уже не пугали как прежде. Там он мог отдохнуть.              Инк выглядел все так же паршиво, но казался более воодушевленным, чем обычно.       — У меня отличные новости!       Дрим ему не поверил, рассматривая довольно глубокий укус на плече и расцарапанные руки. Но собирался выслушать друга и оказать моральную поддержку. Пригласил в дом, за стол, налил чай.       — …А вчера он посмотрел мне прямо в глаза, и в них не было страха. Он казался в своем уме. Правда, затем его снова накрыло, и он убежал. Но это прогресс! Дрим, ему с каждым днем становится лучше. Правда в последнее время он много спит. — Инк задумался и спросил: — Его сны, они все такие же? Как думаешь?       — Надо посмотреть, — без энтузиазма поднялся Дрим, желая отмахаться от неприятного дела как можно раньше.       В портал первым прошел Инк, убедился, что гостя нигде не видно, и только затем позвал друга. Гость нашелся спящим, чем облегчил работу Дрима.       Дрим глубоко вздохнул, как перед длительным погружением под воду, и нырнул в омут чужого сознания. Омут сыто булькнул.       Его тошнило от давления негативных эмоций, но он должен был признать, что сила этого давления стала меньше. А внутренний мир изуродованного скелета хоть все еще был ужасен, но изменил настроение. На смену панике и боли пришли опустошение и удушающее сомнение. Однако Дрим ощущал еще что-то. Он опустил руку и нащупал под туманом молодую поросль, пробивающую каменную твердыню. Сорвал одну травинку и поднял к глазам. Жесткая, сухая, растрескавшаяся, но живая. Как и душа все еще живого, но изуродованного монстра.       Он не видел, как сзади к нему подошел другой Дрим, как приблизился вплотную, зато услышал:       — Я рад, что ты не такой, как я…       Дрим выронил травинку, обернулся, но сзади уже никого не было.              После возвращения Дрим некоторое время без сил лежал на диване, впрочем, не просил срочно бросить его в позитивный мир для восполнения сил.       — Да, ему лучше, — уставший от хоровода вокруг своей бренной тушки, Дрим отмахнулся от друга. — Не знаю, что ты сделал, но это помогает.       — Это потрясающая новость! — продолжал радоваться Инк.       Дрим вновь лишь отмахнулся. Он видел: путь Эррору предстоял, как пешком до солнца. Долгий и мучительный путь, сжигающий с каждым шагом все сильнее и сильнее.       — Теперь его переживания более осмысленные. Если раньше он боялся всех, то теперь он начинает понимать, кого и почему. Инк, ты уверен, что это не слишком жестоко? Возвращать искалеченный разум в искалеченное тело? Прости, но это выглядит так, будто его исцеление нужно не ему самому, а тебе.       Инк отвел взгляд. Он не знал, как облечь в слова тяжесть своего бремени, и не мог сказать всю правду. В отличие от Найтмера, Дрим был слишком деятельным и, узнав о вероятной смерти мультиверса, мог наделать глупостей.       — Ты прав. У меня есть корыстный мотив, — согласился Инк. — Помимо обычного желания помочь, я ищу искупления. Если это можно так назвать.       — Искупления? — не понял Дрим.       Инк весь сжался. Он не мог рассказать всего, но была одна терзающая истина, которой он имел право поделится:       — Он спросил меня: зачем? — лицо Инка потемнело. Руки чуть тряслись. Он поднял их, показал Дриму. — Зачем я их убрал, если надел.       Дрим сглотнул; его руки тоже дрогнули.       Они делали предположения: откуда на руках разрушителя взялись скобы? Среди озвученных версий была версия с Инком. Но одно дело предполагать, другое — точно знать.       — Я до сих пор не могу прийти в себя, — признался Инк. — Все думаю о причинах и нахожу. Думаю: а пошел бы я на подобное, если бы наш Эррор допек меня? Совершил бы я нечто настолько ужасное? Ведь иногда в моей голове проносились жуткие идеи. Когда Эррор разрушал очередной мир, я думал о том, как его остановить. Нет, я никогда не думал поступить так, как поступили с ним. Но мои идеи тоже не блистали гуманизмом. — Инк потер висок. Его взгляд потерянно блуждал. — И вот я вижу последствия того, чего никогда не совершал. Сломанного Эррора, которого никогда не ломал. Но ощущаю себя так, будто приложил руку к ЭТОМУ. И это убивает меня, Дрим.       Дрим знал, ощущал. И потому принял попытку закончить мучения друга и этого Эррора радикально. Но не смог. Не смог взять на себя еще один грех.       — И потому ты не отступишь.       — Да. Я выложусь на полную, помогу Эррору. Даже если сдохну.       Дрим тяжело вздохнул. Он не мог помочь Инку в этом деле. Да и не хотел, если честно. Ему хватало конфликта с братом и омута внутренних противоречий. А Эррор… Что ж, он всегда был проблемой Инка. Дрим не мог понять тяги друга к общению с этим безумным типом ни тогда, ни сейчас.       — Я верю, ты сможешь.              Дни тянулись как резиновые. Инк изо всех сил пытался вернуть гостю ощущение реальности, и чем больше реальности ощущал гость, тем больше «себя» отвоевывал у больного восприятия. И чем более осмысленно он себя ощущал, тем меньше ему хотелось вернуться в норму. Он пытался забыться во сне, но там вместо забвения его ждали тени прошлого.       Мир сна менялся, но туман мешал увидеть изменения.       И вот Эррор в очередной раз заснул. Он не хотел осматриваться, не хотел понимать, ощущать; он хотел не быть. Тени больше не беспокоили его, бродили где-то за пеленой, едва ощутимые. Но когда страх перед ними ослаб, проснулись более отвратительные чувства. Эррор осознал себя как беспомощное, слабое, дрожащее существо; сломанное, покорёженное, брошенное. Горечь поражения и несостоятельности жгла горло не выплеснутыми наружу рыданиями. Понять причину тех или иных чувств он все еще не мог, но понимал, что будущие открытия вскроют без ножа.        Впервые ему подумалось, что бездумный бег в никуда не худший вариант. Но стоило ему подумать так — из тумана показался силуэт. Эррор сразу узнал его, сжался в ожидании страшного.       — Не надо, — без уточнения, что «не надо», произнес Инк и продолжил: — Не убегай, и все будет хорошо. Ты там, где нужно. С теми, кто тебе поможет.       Эррор промолчал. Он продолжил лежать, не желая подниматься. Не желая смотреть на Инка.       — Он не причинит тебе вреда. Он не такой, как я.       Эррор закрыл лицо руками.       — Понимаю, трудно поверить. Но мы знаем, через что ты прошел. Мы ощутили это, когда стали частью тебя. Всю твою боль. Мы поняли тебя.       Эррор сжался в комок.       — Мы не в силах изменить прошлое. С ним придется смириться. С нашими решениями, поступками, с их результатами. Но ты в силах построить новое будущее. Пусть на обломках прошлого. Главное, живи, Эррор. Мы присмотрим за тобой.       Комок чуть дрожал.       — Мы будем здесь, пока тебе не станет лучше. А затем исчезнем. Я буду первым. Прощай, Эррор.       Эррор приоткрыл глаз, желая увидеть исчезновение виновника своих бед. Инк не сменил положения. Его взгляд все так же был полон сожаления, а руки были сложены. Он скупо улыбнулся и вдруг растаял, как дымка над рекой. Дымка осела, но оказалась тяжелее тумана и разогнала его по краям, обнажая поросший травой пол. Прямо на глазах из редкой поросли жесткой травы пробился стебель с начавшим раскрываться бутоном. Эррор смотрел, как завороженный, и не сразу осознал, что и почему видит.       Цветок раскрылся семицветной радугой.       Эррор понял, что тень Инка он больше не увидит.              Когда Инк вошел на кухню, он увидел в углу темную фигуру. Уже собрался убраться с прохода, ожидая броска паникующего скелета, но Эррор лишь сильнее вжался в угол. На хозяина дома он старался не смотреть.       — Я могу войти? — спросил Инк, готовый отскочить в сторону.       Ответа не последовало, но Инку почудилось, будто Эррор едва заметно кивнул. Инк очень медленно сел за стол, стараясь не обращать на гостя внимание, опасаясь спровоцировать новый приступ паники.       Эррор продолжил сидеть в углу, жалкий и хрупкий, с поджатыми к груди коленями и руками без сил лежащими на полу; он, казалось, вот-вот рассыплется в прах. Трудно было поверить, что такое состояние — немалый прогресс.       С каждым днем черному скелету становилось лучше: он все еще не подходил близко, но уже мог находиться с Инком в одной комнате.       Инк старался лишний раз не проявлять к нему интереса, не пытался заговорить больше обычного, ждал, когда тот сам пойдет на контакт.       Дождался.       Это случилось на кухне.       Когда Инк отошел за чаем, Эррор пересел к столу. Не сел на стул, не забился под него. Просто облокотился на ножку стола и продолжил пялиться в пустоту. На вернувшегося Инка будто внимания не обратил, не шарахнулся, как делал это обычно.       Инк приложил все силы, чтобы не станцевать от радости, а спокойно сесть за стол в ожидании новых улучшений.       Гость стал едва ли не преследовать Инка по дому. Всегда чуть в стороне, но всегда в пределах видимости, всегда отстранённый и потерянный, он с каждым днем оказывался чуть ближе, чем вчера. И так пока однажды Инк не понял, что без усилий дотягивается до гостя рукой. А гость спит.              Эррор стоял на маленьком клочке земли, свободном от тумана. На нем росли цветы. Мало-помалу тени исчезали. Кто молча, кто подходил сказать пару слов напоследок. Как, например, Блу.       — Знаешь, я был так горд, так счастлив, когда меня позвали в хранители. Инк и Дрим казались такими сильными и умными. Я на их фоне смотрелся глупым ребенком. Я и сам верил, что еще не дорос высказывать мнение, к которому могут прислушаться.       Эррор старался не смотреть на говорящего, потому не видел, с какой грустью тот смотрит на радужный цветок.       — До самого конца меня терзала мысль: если бы я не молчал, если бы высказался против, изменилось бы тогда наше будущее? — Блу болезненно усмехнулся. — Жаль, но этого мы никогда не узнаем.       Недалеко от радужного цветка расцвела скромная незабудка.       Когда Эррор проснулся, он обнаружил себя на диване в гостиной. Кто-то заботливо укрыл его пледом. Плед был мягким и приятно пах. Измученный скелет подумал, что этот плед был его полной противоположностью. Мягким Эррор не был никогда, а в своем запахе он не мог быть уверен: настоящие запахи перебивали иллюзии прошлого. Чудился затхлый подвал, запах пледа, давно не стиранное белье чужой кровати, слышится скрип, запах пледа, запах праха, запах сухой земли.       Пальцы скребут по сухой земле. Ее все больше сыпется сверху. В голове звучит смех Найтмера. Горло жжёт паника. Его хоронят заживо. Он еще не до конца потерял себя, но уже слишком слаб. Из горла рвется крик. Кляпа нет, и он оглушает пустой дом.       Волна паники и болезненных воспоминаний отступила. Эррор понюхал руки: они будто пахли той землей. Вес пледа имитировал вес сухой земли.       Эррор откинул плед. Встал и медленно побрел в ванную.       Его смутила мысль, что довольно долго за ним ухаживали, как за ребенком: мыли, одевали, убирали оставленный им бардак. Доброта другого Инка приводила в смятение.       В ванной нашлось все необходимое, и Эррор погрузился в ароматную воду на долгие часы, отмокая и оттирая. Иногда слишком усердно, будто пытался отмыться от невидимой и неосязаемой грязи. От прошлого.       Ах, если бы прошлое можно было смыть как налипшую грязь! Если бы!       Эррор закрыл глаза и попытался не вспоминать. Пусть будет только вода, пар и пустота в голове.       Когда промакивал влажные кости полотенцем, он нашел зеркало. Небольшое в аптечном шкафу, но его хватило, чтобы дать понять Эррору несмываемые последствия, оставленные родным мультиверсом.       После долгой заботы изуродованная часть лица выглядела лучше. Ободранная надкостница зашлифовалась и больше не висела клоками, сколы на зубах выровнялись, глаза перестали источать панику. Но…       Эррор поспешил отвернуться. Он вернулся вниз, на диван, под плед, в новый сон.