Старые сказки на новый лад

— Сердце шепчет… Душа стонет… Сердце шепчет… Душа стонет… — назойливый рефрен так не любимой Тутти песенки помогает умирающей кукле не сбиться с пути, не забыть, зачем она вырвала из груди главный механизм, заставив остальные работать на износ, зачем идёт сейчас вниз, в подземелья. За спиной, в спальне, истошно кричит и никак не может замолчать превратившийся в чудовище брат, но Суок это уже не трогает. Девушка старательно переставляет ноги со ступеньки на ступеньку, окровавленные, с сорванной с металлического остова кожей, пальцы высекают искры о каменную стену, а немеющие губы еле слышно выговаривают: — Сердце шепчет… Душа стонет… Сердце шепчет… И вживлённые в левое запястье часы отсчитывают шаги: тик-так, тик-так, шаг, шаг, шаг, шаг, тик-так, тик-шаг, так-шаг, тик-бам, тик-бум, бим-шаг, бум-шаг, вниз, вниз, шаг, шаг, тик, так, бим, бам, бим, бум, шаг… — Бим, бам, бим, шаг, — бормочет Суок, открывая дверь в караулку. — Сердце шепчет… Побелевший солдат сам вкладывает в окровавленную металлическую ладошку тяжёлую связку и грузно оседает у стены, закатив глаза. Суок усмехается: — Бим-бам… Бим-бум, — открывает первую дверь и шагает в темноту, прихватив фонарь. Отсутствие света ей не помеха, только всё ожесточённей визжат и скрежещут шестерёнки внутри, подстраивая зрение, но им — ему — фонарь понадобится. Кукла размеренно идёт в пятне света, с каждым шагом приближая свою смерть, но остановиться она не может. Она должна успеть. И шарахаются прочь, вглубь камер заключённые, разбуженные скрежетом двери, светом и мечущимся под сводами темницы рефреном: — Сердце шепчет… Душа стонет… Сердце шепчет… Тик-так… Бим-бам… Бим-бум… Тик-так… Шаг… Шаг… — Суок! — вскрикивают в камере, мимо которой девушка едва было не прошла. Кукла медленно поворачивается на голос: — Ти…бул… — мучительно медленно ищет в связке нужный ключ. — Сей…час… — Суок, — повторяет канатоходец, глядя на неё, в глазах ширится ужас: — Что он с тобой сделал? — Не… он… — качает головой Суок, пробуя ключ за ключом. Он пытался, но она не позволила. — Са…ма… — она говорит в такт часам, но не замечает этого. Гораздо важнее сейчас то, что руки дрожат, а нужный ключ никак не найти. — Зачем?! — Тибул тянет руки сквозь решётку, глядя с болью и… любовью? Поздно. Суок усмехается. Сколько лет она ждала от него таких взглядов. Дождалась. Очередной ключ входит в скважину, замок щёлкает, открываясь. Наш…ла… — И…ди… — Суок тянет решётку, пытаясь открыть дверь, но сил уже нет. Главное она сделала, пора умирать. Она и так слишком долго прожила. — И… ди… По… ра… — Зачем, Суок, зачем? — Тибул выскакивает из камеры, как чёртик из коробочки-сюрприза — как же она их когда-то любила! — Серд…це… шеп…чет… — улыбается девушка-кукла. — И…ди… Вре…мя… Тибул зачем-то обнимает её, трясёт, что-то говорит, захлёбываясь словами. Глупый, какой же глупый. Поздно. Суок отталкивает его: — И…ди… Тик… Так… Тибул становится внезапно очень высоким в неясном свете ручного фонаря, а каменная кладка очень больно срывает остатки плоти с ладони, и металл неприятно скрежещет. Суок медленно опускается на мокрый каменный пол. Она успела. Нашла. Дальше — не её забота. Она сделала то, ради чего её десять лет истязали, вживляя механизмы и прививая новые навыки — и всё это почти без отрыва от дворцовой жизни, ведь наследник Тутти не мог, не желал долго обходиться без своей куклы. И он всё ещё кричит там, в спальне — Суок слышит это очень ясно. Суок хочет, чтобы он прекратил кричать. Чтобы Тибул наконец ушёл делать то, для чего она его нашла и выпустила, а не стоял столбом и не шептал — пронзительней криков брата — её имя. Чтобы прекратилось невыносимое тиканье часов в руке. Чтобы сердце — глупое мягкое сердце, десять лет назад заменённое сложным механизмом, перестало шептать: — Тик… Так… Бим… Бам… — Что? — Тибул склоняется к ней. Суок улыбается, неловко дёргает изувеченной рукой, роняя связку ключей: — И…ди… Бим… Бум… Бим… — и выдыхает в последний раз, выпуская из себя боль вместе с воздухом. — Бам…