Разрешаю меня ненавидеть

В конце коридора скрипнули половицы, Анна вздрогнула, услышав приближающиеся шаги. До боли сжимая кулаки, она с леденящим ужасом ожидала, когда распахнётся дверь. Из-за своего досадного проигрыша, он с утра пребывал не в духе. Дело в том, что камергер, как и большинство мужчин в его окружении с ограниченным мировоззрением и огромными суммами на счету, имел пристрастия к азартным играм и был зависим до крайности. Готов поставить на кон последнее, лишь бы выйти победителем. Сперва были только карты, но недавно, повинуясь новым веяниям моды и прознав про то, что это престижно, в его копилку пороков добавились ещё и скачки, которые оказались ещё более пагубной зависимостью. Сначала он лишь делал ставки, случалось везло, случалось нет, но деньги там крутились серьезные, а алчность его не знала границ, и вскоре стремление победить вышло на новый уровень. Чтоб не ударить в грязь лицом и прихвастнуть перед другими, он прикупил чистокровную кобылу скоростной породы с каким-то там мудрёным названием. Заплатил за неё баснословные деньги и приказал обеспечить ей самый лучший уход. Конюхи буквально пылинки сдували с этой животины, лишь бы не навлечь на себя гнев дотошного хозяина. Ухаживать за ней было непросто: норовистая агрессивная скотина никого к себе не подпускала, могла запросто укусить и в приступе бешенства разнесла не одно стойло. Он долгое время не мог найти того, кто бы отважился её оседлать, знающие люди понимали и сразу предупреждали, что как бы мудрено не звалась её порода, сколько бы наград не собрали родители, с таким диким норовом для скачек она непригодна. Но проще оседлать дикую лошадь, чем переубедить камергера, который возложил на эту животину колоссальные надежды и не желал признаваться в своей ошибке. Средств на воплощение этой безумной идеи камергер не жалел, и после долгих тщательных изысков отважный наездник всё же был найден, явился черт знает откуда, влекомый идеей получить небывалой щедрости вознаграждение. И вот, сегодня утром, состоялся долгожданный заезд. Но, увы, чтобы подкупить фортуну, одних денег оказалось недостаточно, в этом заезде она явно была не на его стороне. Драгоценная кобыла, не преодолев и половины дистанции, начала показывать характер, помчалась в обратную сторону, а потом, взбрыкнув, выбросила наездника из седла. Говорят, её очень долго не могли поймать, говорят, хотели даже пристрелить, потому что дикая скотина начала бросаться на других лошадей. Камергер не дал, зато на глазах у всех в порыве гнева высек наездника. А потом, заявившись домой в самых расстроенных чувствах, высек и конюха, велев ему сию же секунду убираться прочь со двора. Кобылу нечеловеческими усилиями затолкали обратно в стойло, а сам хозяин исчез в неизвестном направлении. Вернулся лишь к ночи, когда все уже спали, нашёл Анну в прачечной и указав ей на часы, велел ждать его в гостиной. Анна с досадой отметила, что настроение его ничуть не улучшилось, а значит, остатки своей ярости он неминуемо выместит на ней. Камергер не заставил себя долго ждать. Вот уже громко лязгнул замок, дверь заперта и ей никуда отсюда не деться. Как всегда, он не говорит ни слова, молчанием усугубляет и без того напряжённую обстановку. Медленно, будто крадучись, обходит диван, что для Анны равноценен алтарю, где сегодня она в очередной раз принесёт себя в жертву. Он не спешит, он знает, чувствует, как сильно ей страшно, а видеть, как содрогаются узкие плечи, слышать учащенное дыхание и то, как зубы отбивают дробь, отдельный вид удовольствия. Анна не смеет пошевелиться, не смеет взглянуть в его сторону, она точно парализована. Будто приговоренная к казни сидит и ждет своей участи. Полумрак гостиной, где в каждом углу затаилась липкая темнота, и на стенах пляшут дьявольски-яркие отсветы разгоревшегося камина, а тишину нарушают лишь треск сухих дровин и глухие шаги мучителя - хуже самой извращенной его фантазии. В полумраке скрыта пугающая неизвестность. Её взгляд сосредоточен на столике, где стоит бутылка его любимого бренди. Анне кажется, что камергер пропитан им насквозь, и этот отвратительный сладковатый запах с примесью табачного дыма теперь навеки ассоциируется только с ним. Алкоголь предусмотрительно налит в бокал, Анна знает правила. Камергер опускается в кресло напротив, расслаблено откидывается на спинку, берёт в руки бокал, но пить не спешит, зачем-то всматривается и небрежно взбалтывает содержимое. Будто в чем-то сомневается, будто Анна осмелилась обмануть и вместо первосортного бренди подсунула какое-то дешевое пойло. Мучительно долго происходят эти изучения, а может ей только кажется, но он всё крутит бокал в руке, и Анна тоже сосредоточенно всматривается в переливающуюся янтарную жидкость. Может, недостаточно хорошо протёрла бокал? Может, не досмотрела, что по стеклу пошла тонкая, как нить, трещинка? Может, в бренди попала ворсинка? Или он попросту ищет повод придраться, ему всегда нужен повод, чтобы начать. Она, теряясь в догадках, смиренно ждёт вердикта, пока сердце так и норовит проломить грудную клетку. Камергер переводит взгляд, теперь он хмуро наблюдает за её реакцией и наконец всё же делает пару больших глотков. Если б воздух не встал поперёк горла, она бы непременно выдохнула с облегчением. Отставив бокал в сторону, он соизваливает заговорить. Если можно назвать разговором лишь одно властное «подойди». Анна поднимается и на подкашивающихся ногах, с трудом преодолевает разделяющее их расстояние, останавливается в шаге от него, низко опустив голову и крепко сцепив руки в замок. Вальяжно развалившись в кресле, камергер без всякого интереса осматривает ее с головы до ног и произносит свою следующую обычную фразу: -Ты знаешь, что делать - На этом, пожалуй, повторения заканчиваются, как он поведёт себя дальше, и чем будет примечательна эта ночь, Анна знать не может. Камергер непредсказуем в выборе истязаний. Ей остаётся лишь абстрагироваться и, выйдя из этой комнаты, забыть обо всём, что с ней с ней произошло. Она научилась, пришлось научиться, иначе можно сойти с ума. Но сегодня абстрагироваться не получается, её перепуганное сознание всё ещё здесь. Анна медленно, ненарочно, а из-за того, что пальцы как закостеневшие, расстёгивает ряд маленьких пуговиц, неловко высвободив руки из длинных рукавов форменного платья, бросает его на пол. Освобождается от стоптанных туфель, стягивает чулки и, избавившись от нижней юбки, остаётся в одной полупрозрачной сорочке, едва достающей до середины колена. Усилившаяся дрожь становится болезненной, всё тело покрывается мурашками, острыми, как тысячи игл. Но куда тяжелее выдержать его липкий изучающий взгляд, от которого не спасает жалкий кусок материи, скрывающий лишь условно, для усиления интереса смотрящего. Кажется, было бы проще выдержать сотни взглядов и улюлюканий, если бы она нагая вышла на центральную площадь. Подняв руку, Анна вызволяет несколько шпилек из тугого пучка. -Нет - останавливает камергер. -Оставь волосы собранными - Анна поспешно возвращает шпильки на место. Сделав ещё глоток и моментально захмелев так, что едва не поставил бокал мимо столешницы, он жестом указывает ей сесть. Будто хорошо выдрессированная собачонка, она беспрекословно исполняет команду, опускается на колени, затем садится неловко, поджав под себя ноги. Себе дороже расстраивать хозяина. Его лицо вмиг оказывается в сантиметре от её, и она еле сдерживает рвотный позыв, учуяв терпкий запах алкоголя. Глаза устремлены в пол. Камергер с наслаждением садиста любуется редкими трепещущими ресницами и дрожащей нижней губой, упивается её беззащитностью, приятно осознавать, что ни грамма бунтарства в ней не осталось. Грубо взяв за подбородок, он заставляет поднять голову: -Посмотри на меня - произносит он так же властно с ужасающим спокойствием, и она делает как велено. Анна не была красавицей, ни лицом, ни фигурой не вышла, и лишь непокорность, прежде диким пламенем бушевавшая во взгляде, не давала усомниться в их родстве с Луизой. Теперь же в её глазах лишь страх и отчаяние, она окончательно сломлена, лишена воли и всецело принадлежит ему. Анна в ужасе замирает, когда из-за кресла он достаёт хлыст. Самый настоящий хлыст для верховой езды, длинный, гибкий с металлическим наконечником. Бегло взглянув на бокал, она замечает, что он пуст. Камергер медлит, сжимает рукоять, будто старается взять поудобнее, согнув пополам, отпускает и с каким-то безумным восхищением наблюдает, как тот принимает исходную форму. Металлический наконечник проходится по её шее, небрежным рывком расшнуровывает завязки на груди, скидывая с плеч сорочку. Анна неосознанно пытается прикрыться, за что получает болезненный удар и одёргивает руку. Садист, нахмурившись, грозит пальцем. Но в следующую секунду у неё вновь предательски сдают нервы, обхватив плечи, она невольно сжимается в комок, когда хлыст, со свистом рассекая воздух, ударяет об пол. Она тут же выпрямляется, но гнева хозяина, похоже, не избежать, он в бешенстве, ведь нельзя шевелиться без приказа. -Простите - еле слышно произносит она на выдохе. Камергер, устало потерев правый глаз, опускает орудие пыток. -Давай, иди сюда - он хлопает по ноге, тон его внезапно смягчается, но доверять всё же не стоит. Анна быстро подползает к нему, камергер, схватив за предплечье, заставляет ее встать, затем рывком усаживает к себе на колени. Руки скользят по телу, почти что ласково, уже окончательно избавляя от лишней материи. Вновь потерев глаза, он дотягивается до бутылки, наливая, расплёскивает бренди по всему столу. -Выпьешь? - Он суёт ей бокал, водит перед носом, наблюдая, как она морщится, не выдерживая запаха. Анна мотнула головой. -Не желаешь? Жаль, очень неплохой. А знаешь - добавляет он после недолгой паузы - я мог бы насильно влить его тебе в глотку - Анна ничего не ответила, уж ей-то сомневаться в его словах. -Как знаешь. Привереда - последнее слово он произносит особенно язвительно. Покончив с выпивкой, он возвращается к начатому. Холодный металлический наконечник ползёт от щиколотки ко внутренней стороне бедра, вызывая новый прилив дрожи. Движения его становятся совсем уж медлительными. Чего он тянет? Что на это раз задумал? Такому поведению наверняка есть логическое объяснение, и чуть позже она узнает какое. Ведь отхлестать её плетью ему явно будет недостаточно. -Ни красоты, ни грации, дворовая девка - проговаривает он издевательски и, зевнув, опускает хлыст, будто потеряв к нему интерес. -Ты хочешь, чтобы сегодня я был с тобою нежен, Анна? - Ответа не последовало. -Отвечай, когда спрашиваю! - Рявкает он. -Только вы в праве решать, как обращаться со мной - протараторила Анна. -Да - он громко зевает - никогда не забывай об этом. Ты моя, уяснила? - Речь становится вялой. Анна осмеливается взглянуть в его сторону и, заметив, что камергер с трудом разлепляет отяжелевшие веки, понимает, что пришло время взять инициативу в свои руки. -Конечно, как я могу забыть? Но позвольте, я вижу вы очень устали, разрешите мне самой обо всём позаботиться - Сознание покидает его стремительно. Её голос становится приглушённым, будто их разделил толстый слой льда. Он находится под ним, очевидно, по неловкости провалился, только вот вода здесь вовсе не ледяная, а неожиданно тёплая, успокаивающая, как в только что набранной ванне. Сопротивляться течению нету сил, да и совсем не хочется, нужно лишь расслабиться и позволить ему унести тебя на самое дно, там высшая степень блаженства, там будет покой. Он вздыхает и, с усилием открыв глаза, видит перед собой лицо Анны, но она будто преобразилась, он ошибался, как раньше не замечал, она ведь копия Луизы. -Мурлычь - мямлит он - песню свою, ту, что вечно мурлычешь себе под нос - Единственная песня, которую помнила Анна, была колыбельная, что пела сыну. После разлуки она видела его всего несколько раз и за четыре года успела забыть, как он выглядит, но каким-то необъяснимым образом наизусть помнила глупые слова детской песенки. Она не имела права ее забыть, песенка эта – единственная нить, что их связывала. Кажется, забудет её и потеряет сына навсегда. Анна проговаривала её про себя, как мантру, напевала, увлеченная домашней работой, лишь бы помнить. Она наклонилась к его уху, запела тихим ласковым голосом, искренне желая, чтоб уснул он навечно. Губы растянулись в довольной улыбке, руки, крепко сжимавшие её бёдра, постепенно слабели и вскоре вовсе сползли, безвольно свесившись с кресла. В доказательство того, что «подарок» Луизы, который Анна щедрой рукой подсыпала ему в бокал, сработал так как задумано - камергер пронзительно захрапел. -Эй - она потормошила его за плечо. -Эй, вы уснули. Слышите? - Она потрясла сильнее, желая убедиться в качестве сна, на что он лишь вяло отмахнулся, удобнее устроившись в кресле. Анна с облегчением вздохнула и, взглянув на часы, сползла с его коленей. Поспешно надела сорочку, кое-как натянула чулки, накинула платье, застегивая его на ходу. Время близилось к трём, будь сотню раз проклят камергер, по его вине она опоздала на целый час. Луиза ждать не любит, и если она уехала, то рисковала Анна без толку. Она наспех, подолом, протерла столешницу. Оставшийся бренди на всякий случай вылила в цветочный горшок. Цветы плохо приживались в этом доме, и увядший фикус никого не удивит, так же, как и камергер, с горя в одиночку опустошивший бутылку и уснувший прямо в гостиной. Анна, прихватив туфли, стараясь не шуметь, вышла в коридор, перешагивая уже изученные скрипучие половицы, направилась к лестнице. Сбежала вниз, почти не касаясь ступеней. Ещё раз взглянула на часы и от досады до боли прикусила губу, а что если, Луиза теперь вовсе откажется помогать? Она надела плащ, обвела взглядом темный коридор и вышла на улицу. -Кис-кис-кис, ну же, не бойся - раздался чей-то ласковый голос. Анна в ужасе вжалась в стену. -Не бойся, глупый, пойдём домой - Она прислушалась. И кому только не спится в такой поздний час? Это точно не камергерша, она-то уже в десять вечера клюёт носом и уж тем более не станет звать кошку, которую на дух не переносит. Возможно, кто-то из слуг сжалился над несчастной животиной, чего тоже не могло быть. Кто бы осмелился? Если хозяйка заметит её в доме, закатит такое масштабное представление, что мало не покажется никому. Она чуть приоткрыла дверь и выглянула во двор. Тут всё сразу встало на свои места. Доброй душой конечно же оказалась Виктория, наверняка еще не знавшая о надуманной болезни своей будущей свекрови. Про кошку она спрашивала не единожды, но, видимо, так и не получив внятного ответа, решила разрешить проблему с её проживанием самостоятельно. Три часа ночи - время самое подходящее. И чего ей только не спится? Днём из комнаты носа не высунет, всё у окна стоит, смотрит куда-то, а ночью по дому шатается. Чудная она, будто людей боится. Хотя удивляться тут в общем-то нечему - избалованные девицы светского общества, у которых ни о чём не болит голова, все как одна со странностями. Но то, что встретилась ей Виктория, а не кто-то другой, можно считать везением. Она, похоже, ещё глупее Шарлотты, а значит, избавиться от неё труда не составит. Анна вздохнула и вышла на крыльцо. Виктория в это время, не жалея светлого платья, стоя на четвереньках, сосредоточенно пыталась выманить перепуганную кошку из-под лавки. -Фрекен, Виктория? – Негромко сказала Анна. Виктория от неожиданности вздрогнула и, поспешив подняться, больно ударилась головой. -Осторожнее. Что вы здесь делаете в такой поздний час? - Заговорила горничная привычным суетливым голосом. Виктория потёрла ушибленный затылок, хотела ответить, но отчего-то сосредоточенный взгляд черных глаз напугал её, заставив отступить на несколько шагов. За пару недель, проведённых в доме камергера, Виктория отлично усвоила то, что здесь никому верить нельзя. Притворство у них считается нормой, а потому врут абсолютно все. Даже Анна, сперва показавшаяся ей бедной прислужницей, затравленной деспотичными хозяевами, на самом деле таковой не являлась. Её кротость лишь маска, она вовсе не та, за кого себя выдаёт. Виктория даже представить себе не может, какой секрет она хранит, но человек она явно нехороший, раз имеет дела с беспринципной Луизой. -Кошка - ответила Виктория, отступая ещё дальше, находиться с ней рядом совсем не хотелось. -Кошка? - Переспросила Анна. -Да, кошка. Белая кошка, я увидела её из окна своей спальни - она указала в сторону лавки - на улице холод, мне стало её жаль, вот и решила запустить в дом - -О, вот как. Напрасно, фрекен Виктория, она людей боится, совсем одичала. Да и нельзя её в дом - -Почему же… Ой, да вовсе и не одичавшая - обрадованно воскликнула она. Опровергая слова Анны, кошка выбралась из укрытия и, подойдя, потёрлась о ноги своей спасительницы. -Фрекен Виктория, оставьте вы её, она грязная, чего доброго чесотку подхватите - Анна брезгливо сморщила нос. Виктория ничего не ответив, взяла животное на руки. -Не носите её в дом, слышите? - -Почему нельзя? - -Потому что хозяйка заругает. От шерсти у неё начнётся лихорадка - - Лихорадка? – Удивилась она так, будто впервые слышала это слово. -Да, шерсть не переносит, сразу краснеет вся и чихает без перерыва - -Кошмар. Но ведь жестоко оставлять ее здесь на холоде, погода снова портится. Ощущение, что пойдёт снег. Переночует у меня в комнате - подумав, добавила она. Анна больше не нашла аргументов для возражений, да и не к чему с ней спорить, пускай себе тащит эту несчастную кошку домой, раз ей так спокойнее, только бы скрылась побыстрее. -Ну, воля ваша. Я не в праве указывать вам, что делать, только предупредила. Возвращайтесь домой поскорее, ведь и правда холодает. Не дай бог, простудитесь - Сильный порыв ветра распахнул её плащ, Анна поспешила вернуть его на место, но от взгляда Виктории не укрылось то, что платье служанки застёгнуто через одну пуговицу и небрежно перетянуто поясом, будто, одеваясь, она очень спешила. -А вы, Анна, что же не спите? - Спросила она. -Накопилось много работы, фрекен Виктория, пока со всем разберёшься. А потом заметила вас, вот и спустилась поинтересоваться в чём дело - -Ясно - «Откуда ты знаешь Луизу?» - чуть не спросила Виктория, но не отважилась, повернула в сторону дома. -Доброй ночи - -И вам, фрекен. Постарайтесь, чтобы хозяйка не заметила кошку - Она кивнула, и уже отойдя на несколько шагов, обернулась - Не идёте в дом? – -Я… Мне нужно закрыть конюшню - -Конюшню? - Виктория недоверчиво посмотрела в сторону, где были расположены конюшни. Невозможно было разглядеть что-то в кромешной тьме, да ещё с огромного расстояния, но она была больше чем уверена, что все двери там заперты. Анна топчется на месте, нервно потирая руки, делает вид будто очень замёрзла. Но тут и экспертом быть не надо, чтобы понять, вовсе не холод её волнует, она врёт, пытается избавиться от неё, чтобы без свидетелей встретиться со своей сообщницей. Луиза наверняка ждет ее на том же месте, не спроста Анна всё поглядывает в сторону сада, да нетерпеливо вздыхает. А меж тем время идёт. Анна будто физически ощущает его стремительное течение. Ощущать, как бессмысленно тратятся драгоценные секунды, отмеренные ей для решения жизненно важного дела, весьма болезненно, но Виктория упрямо стоит на месте и озадаченно пялится. Наверное, в следующий раз стоит усыпить и её. -Доброй ночи, фрекен Виктория - процедила Анна сквозь зубы и уже без какого-либо намёка на учтивость. Плевать, пусть думает, что хочет, пусть хоть камергеру жалуется, всё равно, лишь бы не сорвалась эта проклятая встреча. -Да, доброй - кивнула она в очередной раз, и лицо её озарила глупая, совершенно неуместная улыбка. Закутавшись в шаль вместе с кошкой, девица медленно поплелась к подъезду, то и дело оглядываясь и подозрительно щуря глаза. Анна бы непременно решила, что она нарочно её задерживает, если бы на месте Виктории был кто-то другой, а так все эти действия скорей всего не от большого ума. Виктория поднялась на крыльцо, ещё раз обернулась и наконец скрылась за дверью. Анна подождала несколько секунд, на случай если она вдруг решит вернуться, а потом обогнув гигантский фонтан, со всех ног ринулась в сад, в темноте с трудом разбирая узкую размытую дождём тропинку.

***

Кошка вырвалась из рук Виктории, как только она приблизилась к квартире, изодрала когтями платок и оставила на плече щиплющую царапину. Спрыгнув на пол, зашипела точно шальная и, вздыбив шерсть, бросилась прочь. Вот и делай добрые дела после этого. -Ах, ты зараза эдакая – Виктория, поморщившись, прикоснулась к пострадавшему плечу - ну и проваливай - Она обиженно фыркнула. Что за идиотка, приспичило же среди ночи наводить справедливость в кошачьей жизни. Пора бы уже запомнить, что в этом доме нет никого положительного, здесь даже паршивая уличная кошка и та норовит укусить. Как в страшной сказке, только сказочного ничего нет. -Господи боже! Виктория! – Из темноты неосвещённого лестничного пролёта донёсся чей-то голос. В который раз, до смерти перепугавшись, она не разобрала кому он принадлежит. -Кто здесь? - Воскликнула Виктория, плотнее обернувшись шалью, будто найдя в ней защиту. -Тише, это я Шарлотта - она быстро поднялась и, отдышавшись, с неизменной цветущей улыбкой на лице добавила - прости, что напугала - -Ничего. Я не испугалась - соврала она - а где ты была? Я думала, ты в своей комнате давно спишь - -Ну, надеюсь, родители думают так же. Я кое с кем встречалась - теперь к улыбке прибавился очаровательный румянец - помнишь, я тебе рассказывала, он в театр меня пригласил - Шарлотта погладила растрепавшуюся косу. -Да, помню. Но ведь сейчас ночь. Встреча же назначена на завтра? - -Да, и её никто не отменял. Просто сегодня состоялась спонтанная, неофициальная, так сказать - -Понятно - улыбнулась Виктория - и ты совсем не боялась? – -Кого? - Удивилась Шарлотта - отца? Да ему сегодня не до меня, расстроен печальным исходом скачек - -Нет, я про то… - Виктория замолчала, сама толком не понимая зачем задала этот вопрос - ты разве не читала, что в газетах пишут? Говорят, сейчас опасно выходить на улицу ночью - -Ох, господи, ты про этого цирюльника что ли? – -Говорят, он настоящий психопат, почитай, что он сделал с последней жертвой - -Ой, да в этих статьях правды-то всего процентов двадцать, остальное вымысел газетчиков, чтоб труды их лучше раскупали. Нельзя же верить всему, что пишут - -Я всему не верю, но, мне кажется, лучше не рисковать - -А я люблю риск, к тому же чего мне бояться, когда меня сопровождает такой кавалер? Ох, ты б только видела, какой он… - Шарлотта вздохнула, театрально закатив глаза. Виктория пожала плечами, уж не в первый раз она слышит от неё подобное, неудивительно если через неделю она будет вздыхать о ком-то другом. -Ой, ладно, пойдём домой - сказала Шарлотта, отворяя дверь - замёрзла я страшно и спать хочу, и есть - она засмеялась, но тут же притихла, закрывая рот ладонью, внезапно вспомнив о том, что всё же нарушила правила. -Сама-то ты чего бродишь? - Шарлотта, скинув туфли, опустилась на стул у входа. -Я? Не знаю, не спится - -Если ты переживаешь из-за моего брата, так не стоит, он… - -С чего бы мне о нём переживать, он вправе делать всё, что вздумается - «я же ему никто» - чуть не выпалила Виктория. -Да, только ему не вздумай об этом сказать, он и так наглеет - -Кошка у вас как-то дикая - сказала она первое, что пришло в голову, лишь бы переменить тему. -Какая кошка? - Не поняла Шарлотта. -Белая такая, я спустилась за ней, думала домой запустить, а она меня поцарапала и шаль порвала - -Ой, ты про эту блохастую мерзость, не надо её в дом, мы давно её сюда не пускаем. Она мало того, что агрессивная, так ещё и заразная, мама из-за неё заболела - Шарлотта неслышно прошла по длинному коридору и остановилась возле дверей гостиной, всплеснув руками - О, папа. Ну вот так каждый раз, когда чем-то расстроен - шепнула она Виктории. -Пьёт в одиночку и спит, где придётся - Она подошла к спящему в кресле камергеру, коснулась его руки - папа, проснись. Папа, ты уснул прямо в кресле, идём наверх - Камергер промямлил что-то неопределённое, неловко потёр нос и снова провалился в сон. Шарлотта едва сдержала смех. -Совсем с ума сошёл со своими скачками. Гляди, даже спит с хлыстом - Виктории это ничуть смешным не показалось, сегодня из окна спальни ей довелось увидеть, как камергер собственноручно этим самым хлыстом высек старого кучера. Бил со звериной жестокостью, с каким-то остервенением, не успокоился, пока не рассек в кровь всю кожу несчастного, а потом приказал выбросить его за ворота. До сих пор стоит в ушах этот жуткий вопль, сопровождаемый мольбами о пощаде. Будучи маленькой девочкой, она знала камергера только как доброго друга их семьи, каждое лето приезжавшего в усадьбу. Потом, когда подросла и стала понимать разговоры, сделала вывод, что он вовсе не хороший человек. Повзрослев, поняла, что дружба у них с отцом ненастоящая и построена лишь на том, что папаша умеет мастерски льстить, а камергер дифирамбы любит едва ли не больше денег. -Я иду к себе - сказала Виктория и поспешила покинуть гостиную. Находиться рядом с камергером невыносимо, даже когда он спит. -Да, идем, я с тобой - вздохнула Шарлотта, ещё раз взглянув на отца - не спим, похоже, только мы - -Не только. Анна тоже не спит - -Какая Анна? - Зевнула Шарлотта, поднимаясь наверх. Виктория шла вслед за ней. -Ваша служанка - -Та, которая кожа да кости, что ли? Да она вообще со странностями - Она промолчала и, возможно, на этом бы разговор прекратился, если бы Шарлотта случайно не упомянула имя Луизы, что на Викторию в последнее время действует сильнее, чем красная тряпка на быка. -Нет, право, духи Луизы хуже самой страшной отравы. До сих пор чувствуется этот запах, меня уже тошнит от него - фыркнула Шарлотта. -Я не думала, что Анна с ней знакома - сказала Виктория. -Фу. С кем знакома? – -С Луизой- Шарлотта остановилась, резко развернувшись, испугано уставилась на неё, сонливость как рукой сняло. -Подожди, что? О чём ты говоришь? Она опять приходила? Когда? – -Она зачем-то встречалась с Анной, я видела их у сада вчера – -Да, когда ж она сгинет, проклятая, никак не успокоится. Ты слышала о чём они говорили? – -Не слышала. Так откуда она знает Анну? – -Понятия не имею, знаю только, что если появляется эта травница – жди беды. Думаю, Анна с ней не знакома. Луиза ведь не общается с простолюдинками, скорей всего, она просто нужна ей, как средство достижения цели, вот ещё бы понять какой - она задумчиво нахмурилась. -Не уверена, но, мне кажется, Анна и сегодня встречается с ней, я видела её, когда выходила за кошкой - -Ночью? Да, что ж она задумала, мерзкая ведьма? – - Ещё позапрошлой ночью, Анна тоже бегала в сад, тогда я просто не придала этому значения - -Ладно, надо сказать отцу - -Может не стоит отцу. Он… - Виктория вдруг поняла, что зря заговорила об этом. Ничего толком не зная, основываясь лишь на домыслах, фактически обвинила Анну в каком-то эфемерном заговоре, за который она теперь вполне реально может пострадать. -Он что? – -Давай пока не станем рассказывать, не хочу сеять панику, я ведь не уверена в том, что видела. Может всё совсем не так, как кажется, и Анне влетит ни за что - -Ладно, ты права, у отца и так нервы ни к чёрту. Да и маме ни к чему лишние беспокойства. Подождём, как она поведёт себя дальше - -Возможно, она больше не появится - сказала Виктория. -Будем надеяться. Ладно, до завтра - -До завтра - Шарлотта скрылась за дверями своей комнаты. Виктория направилась к себе, искренне сожалея о том, что из-за своей глупейшей ревности и надуманной обиды, наболтала лишнего. В конце концов, её-то какое дело до того, с кем встречается Анна. Пусть бы себе плели интрижки вокруг ненормальной семейки камергера, Викторию это никак не касается, но нет же, она не могла пройти мимо и не внести свой вклад. Теперь-то сомнений нет в том, что не успеет взойти солнце, как о ночных похождениях Анны узнают все. Шарлотта последний человек, с которым стоит договариваться о молчании. Остаётся только надеяться, на её благоразумие и трепетную заботу о расшатанных нервах отца.