Разрешаю меня ненавидеть

Когда ты безгранично счастлив, то теряешь счёт времени, остаёшься в настоящем моменте, наслаждаясь каждым мгновением, позабыв о прошлом и не думая о будущем - тебе хорошо здесь и сейчас. В маленьком номере ничем не примечательного загородного отеля время всегда утрачивало свою ценность, стоило лишь переступить порог. Там пахло её духами. Этот запах останется там навеки, вместе с шёлковым халатом, небрежно свисающем со спинки кровати, и беспорядком на туалетном столике. Солнечный свет, проникающий в комнату, светит в лицо, она, недовольно поморщившись, отвернётся, уткнувшись лицом в подушку. В её волосах медные искры, волнистая прядь, ползущая вдоль нежного изгиба спины, ярко контрастирует со светлой кожей. Он не был на её похоронах, он хочет запомнить её такой. Луиза живая, тёплая, настоящая, осталась в том отеле, всё остальное – нелепая случайность. Если он вернётся туда, то непременно выслушает её недовольство по поводу того, что ушёл, не простившись. Можно потерять счёт времени, когда ты безгранично счастлив, но за безграничным счастьем, по закону чёртового природного баланса, неизбежно приходит безграничное горе, и тогда время тоже утрачивает смысл, превратившись в одно бесконечное «сегодня». Он не знает, день сейчас или вечер. В маленькой комнате с окнами, больше напоминавшими бойницы, серо и стыло. Предприимчивый хозяин захолустного трактира явно экономил на отоплении, но это не важно, холод не имеет значения, Отто попросту перестал его ощущать, ровно, как и похмелье, которое успело стать нормой. Он обводит взглядом помещение, обстановка тут весьма аскетичная: стол, стул, кровать, из удобств - переполненная пепельница, да на полке возле окна залапанный осколок зеркала. Стены украшены обрывками пожелтевших обоев, как напоминание о том, что это место знавало и лучшие времена. Его пальто валяется на полу в окружении пустых бутылок, судя по их количеству, находится он здесь уже долго. Как сюда занесло - не вспомнить, наверное, было непринципиально, где и чем надираться, лишь бы подальше от дома, лишь бы не встретить никого из знакомых. Отто садится на кровати и, шумно выдохнув, бессмысленно пялится в стену. Саднящая губа и ломота под рёбрами говорят о том, что он ещё жив и, похоже, снова ввязался в драку. Хочется курить, сигареты стали необходимым утренним ритуалом перед тем, как снова отправиться вниз за очередной порцией алкоголя. Он шарит по липкому полу, находит промокшую пачку - вчера умудрился искупать её в пролитом виски, ни одна сигарета не уцелела. Досадно. А ещё неимоверно злит шум за дверью, кто-то из постояльцев затеял разборку и, не скупясь на красноречивые выражения, угрожает спустить противника с лестницы. Им бы заткнуться, иначе Отто не сможет отказать себе в удовольствии спустить с лестницы их обоих. Нужно бы посчитать сколько осталось наличными, в долбанной забегаловке от банковских чеков шарахаются как от огня, а ему нужно пить, много и беспробудно, чтобы не дай бог не вернуться к реальности. Ухватив пальто за рукав, он притягивает его к себе и, пошарив в карманах, обнаруживает пустой бумажник. Зато находит чудом сохранившуюся сигарету, она помята и почти сломана, но в нынешнем положении - это удача. Он берёт со стола спичечный коробок и, закурив, смотрит на гору пустых бутылок. Не помогает. Отто старается не думать, но мысли неизбежно возвращаются к ней. Луиза терпеть не могла алкоголь и в этой комнате ей бы совсем не понравилось. А ещё не понравилось бы то, во что он успел превратиться: с недельной щетиной, немытыми волосами и тёмными кругами вокруг воспалённых глаз, он теперь не слишком-то отличается от завсегдатаев убогого трактира. Но и плевать - её нет. "Её нет" – звучит в голове каждую секунду. Её нет, а он непонятно зачем остался, и заглушить боль потери можно лишь растворившись в пьяном угаре. Обуглившаяся сигарета обожгла пальцы, Отто бросает окурок на пол и, ещё раз осмотрев комнату, вдруг вскакивает, обнаружив, что он здесь не один. На кровати, уткнувшись лицом в подушку и по шею натянув одеяло, лежит женщина. Неприятный холодок пробегает по телу - у неё такие же тёмные волосы. Отто, будто оцепенев, долго не решается её разбудить. Он в последнее время существует на грани сна и реальности и не может быть уверен, что она ему не мерещится. -Эй – он осторожно тормошит её за плечо. Незнакомка издаёт недовольное мычание. -Эй, проснись. Ты кто такая? – Женщина глубоко вздыхает и, потянувшись, поворачивается на спину. Беспокойство сменяется разочарованием, а ведь в глубине души он надеялся увидеть её. Незнакомка, коротко зевнув, потирает глаза. На её треугольном лице россыпь веснушек, а кончик маленького острого носа потемнел от загара. Она приподнимается на локтях и смотрит на него из-под белёсых ресниц. -Ты и вправду забыл или это такая шутка? – Игриво улыбнувшись, она поправляет слетевшую с худого плеча бретельку. Отто не отвечает, пытаясь вспомнить при каких обстоятельствах притащил её к себе в комнату. -Нет, серьёзно не помнишь? – Она садится и, подвинувшись к краю, встаёт на колени. Теперь её пятнистое лицо слишком близко. -Бедный – произносит она одними губами, кончиками пальцев проведя по щеке. Сорочка болтается на ней как на колу, ведь груди почти нет и всё тело покрыто веснушками, от одной мысли, что он к нему прикасался, становится тошно. -Какая беда с тобой приключилась? – В голосе слышится сочувствие. Только жалости проститутки ему не хватало. Отто отталкивает её руку. -Тебе пора уходить – -Что? – Она хлопает глазами, а он замечает рыжеватый пушок над верхней губой и никак не может понять, чем же она сумела его зацепить? -Что слышала. Одевайся и уходи – -Но я думала… - -Неправильно думала. Держи – он бросил ей платье - одевайся – -Вчера ты вёл себя по-другому – -То было вчера, а сегодня я хочу, чтобы ты немедленно убралась – Его достаточно грубый тон, к сожалению, не возымел желаемого эффекта, одеваться девица не спешила и явно не желала уходить. Она спустилась с кровати и, призывно покачивая бёдрами, подошла ближе, надеясь покорить «аппетитными» формами гончей курицы, но никаких других чувств, кроме отвращения, вызвать не получилось. -Ну что ты, милый, ведь было так хорошо – она потёрлась острым носом о его плечо –можешь даже называть меня её именем, я не против. Как же там, Лаура? Она что, ушла к другому? Вот же дура – Отто едва удержался, чтобы ненароком не выместить на ней всю свою злость. Если произнесёт ещё хоть слово, он точно свернёт ей шею. Крепко ухватив за предплечье, он потянул её к выходу. -Да ты что, спятил? Пусти, больно же! Объясни хоть в чём дело? - Отто вышвырнул её в коридор, на радость собравшихся там постояльцев. -Деньги отдам вечером – -Ах ты… Как это вечером, сейчас плати! – Взвизгнула она перед тем, как захлопнулась дверь. Вернувшись в комнату, он поднял пальто и надел, даже не потрудившись стряхнуть с него грязь, уселся на кровать и снова уставился в стену, стараясь игнорировать голос за дверью. -Пусти, я кое-что забыла – ныла девица в замочную скважину. -Пожалуйста. Заплати хотя бы часть. Ну и козлина же ты, лейтенант, а я ещё решила, что ты другой! Думаешь можно тебе всё? Учти, я этого так не оставлю! – Она долбанула в дверь кулаком. -А вы чего пялитесь? – -Дык как не пялиться, когда открываются такие виды - промямлил кто-то в ответ. -Слюни-то подбери, открываются да не для тебя – Зашуршало платье, послышались удаляющиеся шаги, кажется, она спустилась по лестнице. Ушла. Подумав, он решает немного подождать, чтобы случайно не встретить её на улице, но не проходит и десяти минут, как в дверь снова кто-то стучит. Отто не отвечает, но стук слишком настойчивый. -Пора бы за комнату рассчитаться. Мы на пять дней договаривались, а ты тут уже неделю торчишь. Плати или выметайся! – Орал хозяин заведения. Сума сойти, прошла целая неделя, а кажется он заявился сюда только вчера. -Я знаю, что ты там. Открывай! Нечего прятаться! – Отто нехотя поднимается и плетётся к двери, поворачивает ключ. -Чего шумишь? Вечером рассчитаюсь, а если так не в терпёж могу выписать чек – -На кой мне твой чек? – Низкорослый хозяин почесал курчавую голову и обратился уже не к нему – вот он. Платите, как договаривались - и за информацию, и за комнату – -Ага, благодарю, вы очень любезны – в дверном проёме возник камергер. Вот уж кому точно опасно здесь находиться. Сейчас границы между ними стёрты, и он воспринимает его не как отца, а как человека, который в какой-то степени тоже причастен к гибели Луизы. Камергер сунул хозяину деньги и тот, мгновенно пересчитав их, остался настолько доволен, что даже поклонился. Отто вернулся в комнату, камергер вошёл следом, заперев дверь. -Очень вовремя заглянул, у меня как раз возникло желание набить кому-нибудь морду – сказал Отто, сминая в руке пачку испорченных сигарет. Камергер подвинул стул и сел предварительно, отряхнув его перчаткой. -Ну, судя по твоему лицу, в этом удовольствии ты и так себе не отказываешь – -Как ты меня нашёл? – -Довольно просто, тоже мне конспиратор – усмехнулся отец, брезгливо поглядывая на склад пустых бутылок – быстро же ты опустился, сынок, а я думал, что стержень в тебе всё-таки есть - -Чего тебе надо? – -Мне надо, чтобы ты вернулся домой – -Нет – -Что ж, другого ответа я и не ждал – -Что ж, значит тебе пора уходить – -С большим удовольствием, в этой конуре не грех подхватить заразу. Неужели не хватило денег на приличный отель? – -Убирайся или я спущу тебя с лестницы – Отто угрожающе двинулся в его сторону. -Ладно, ладно, остынь. Я прекрасно понимаю, что домой мне тебя утащить не удастся, ты ж как осёл упрямый, я бы и не искал тебя если б не мать – -А что мать? – -Она с ума сходит, Отто, думает казнили – -Тогда можешь передать ей, что со мной всё хорошо – -Да, конечно, непременно передам, но было бы лучше, чтобы ты сказал ей об этом лично, меня она и слушать не станет – он взял бутылку и, держа двумя пальцами за горлышко, изучил потёртую этикетку и, как бы невзначай, добавил - к тому же, твой отпуск уж три дня как окончен – -Ааа, так вот она - истинная причина твоего визита, вовсе ты не о матери печёшься. Переживаешь, что же скажут люди, если я не оправдаю твоих надежд. Похвастать будет нечем, если не нацеплю китель– -Дело не в хвастовстве – камергер поднялся и, пройдясь по комнате, остановился возле небольшого окна, откуда открывался прекрасный вид на горы трактирного мусора. Отто на всякий случай отошёл подальше, чтоб ненароком и впрямь не съездить ему по челюсти. -Дело в том, что несмотря ни на что жизнь продолжается, и я не хочу, чтобы ты себя загубил – -Вот только не надо разыгрывать заботливого отца – Отто улыбнулся, и улыбка его больше напомнила оскал. Говорить было сложно, но ещё сложнее сдерживать гнев – тебе же насрать на всех, кроме себя – Камергер устало вздохнул. -Не говори так, ты и Шарлотта самое дорогое, что у меня есть, и я искренне сожалею о твоей утрате – -Засунь поглубже свои сожаления, мне твоя жалость не нужна – -Тебе больно, Отто, поэтому ты злишься. Твоё горе... - -Заткнись! – Он, не ведая что творит, бросился на отца, схватив его за ворот пальто –заткнись, что ты знаешь о моём горе! Четыре года назад ты поспособствовал её отъезду, ничего бы этого не случилось, если бы она осталась со мной, но ты распорядился её судьбой так, как было выгодней тебе! А теперь её нет и ты понятия не имеешь, каково это - думать о ней в прошедшем времени. Я мог бы уберечь её, спасти, если бы ты не влез! – -Отто, успокойся – -Никогда я не прощу тебе её смерть! Слышишь! Никогда! – -Пусть так. Я и не стану просить прощения. Можешь врезать мне, давай, сын, тебе же хочется, отведи душу, вот только Луизу это не вернёт – Его подбородок дрожал совсем как у старика, тщедушного жалкого старика, который всё ещё строит из себя бравого командира. Отто, пожалуй, только сейчас увидел, как сильно отец постарел, будто бы за эту неделю десяток лет прибавилось к его возрасту. На висках заметнее проседь и морщины на лице куда явственнее. Камергер сверлил его непроницаемым взглядом, но Отто чувствовал, насколько он слаб, ничего не стоит одним ударом выбить из него жизнь. Он отпустил его и отошёл на несколько шагов. Камергер поправил сбившийся ворот. -Уходи отсюда – сказал Отто, опасаясь, что отец снова начнёт сочувствовать. -Уйду, но сперва послушай. Сейчас тебе трудно в это поверить, но… - -Оставь свои проповеди для других – -Нет, ты послушай. Луизы умерла, и ты не вернёшь её тем, что будешь каждый день нажираться до потери сознания, винить себя и ныть местным пропойцам о том, как жестоко с тобой обошлась судьба. Как бы ни было сложно, тебе придётся с этим смириться, ведь жизнь продолжается, нужно только найти силы и взять себя в руки. Я знаю, ты сможешь – Отто молчал, уставившись в окно и старательно делал вид, что совершенно его не слушает. -Я не хочу, чтобы однажды тебя нашли мёртвым в какой-нибудь мусорной канаве – -Да, об этом же сразу напишут в газетах. На первых страницах, что-то вроде «сын камергера найден мёртвым в мусорной канаве», представляю, какой будет позор – -Напрасно ты так, Отто, я может и не самый хороший человек, и поступать случалось некрасиво, но в добродетели я и не рвался, всё что делал, делал только ради вас – Отто усмехнулся. -Служанку насиловал тоже ради нас? – Камергер нахмурился, во взгляде мелькнуло раздражение. -Ты не в себе и несёшь вздор – он чуть повысил голос, но тут же успокоился – лучше бы подумал о матери, о сестре, о невесте в конце концов, как ты объяснишь ей своё отсутствие? – -Никак. Виктория должна вернуться в усадьбу – -Нет уж, она нужна тебе, этот брак … - -Нужен тебе, но ничего не выйдет. Никакой помолвки не будет, Виктория должна уехать домой – -Что ж, хорошо, решение твоё, сам ей об этом и скажешь, если сумеешь, потому что она тебя ждёт. Как, впрочем, и все мы – не глядя в его сторону, камергер направился к двери, взявшись за ручку, обернулся – я не посмею тебя торопить, Отто, зализывай раны, только не забывай, что у тебя есть семья и совсем не обязательно переживать потерю в одиночестве – Конечно же он знал, что Отто домой не вернётся, дурная привычка делать всё наперекор, но не попытаться было нельзя, если он не поступит на службу в ближайшее время, то на карьере военного можно поставить крест. К тому же он останется в городе, а значит полиция, газетчики и прочая канцелярская нечисть до скончания веков будут терроризировать их своими визитами. Нельзя сказать, что ему было совершенно не жаль сына, жаль и ещё как, но жалость никогда не мешала ему мыслить рационально. Он давно научился задвигать человеческие чувства на второй план, не так уж они важны, когда речь идёт о сохранении доброго имени и уважения в кругах влиятельных людей. Спускаясь по лестнице, камергер старался не касаться перил и, протискиваясь сквозь толпу яростно споривших забулдыг, прикрывал лицо платком. Кто-то осмелился отпустить замечание по поводу его брезгливости. Выйдя на улицу, он внимательно осмотрел покосившееся здание трактира и с досадой покачал головой. Остаётся надеяться, что Отто хотя бы хватит мозгов не пользоваться услугами здешних шлюх. Чересчур любопытные посетители, сидевшие за столиком под навесом, не скрывая своей заинтересованности, пялились на него как на невидаль, и камергер поспешил скрыться. Он часто повторял, что многое повидал на своём веку, но, признаться, такую беспросветную нищету видел впервые. Представить трудно, что в современном обществе ещё возможно так жить. Голытьба, необразованные плебеи, а убогий трактир для них – центр вселенной. Вокруг него селятся, там же находят работу и там же спускают на выпивку все вырученные средства. Безмозглые животные. Будь на то воля камергера, он бы давно стёр этот рассадник заразы с лица земли. Преодолевая дрянной райончик, он всерьёз опасался подхватить неизлечимую болезнь, потому дышал через платок, и как только вышел на центральную улицу, сразу же от него избавился. Свободно вздохнуть удалось только когда добрался до экипажа. Он нарочно оставил его как можно дальше, возничий хоть и проверенный человек, но всё же не за чем ему знать обо всех его передвижениях. -Домой? – Спросил возничий. -Домой – ответил камергер, но заметив расхаживающего по тротуару мальчишку-газетчика, тут же приказал остановиться. -Видишь вон того мальчика с газетами? – -Ну – -Притащи его сюда – Возничий тупо посмотрел. -Тебе что-то не ясно? – -Ясно, но… - -Какие могут быть "но", делай что говорю – разозлился камергер, услышав, как ответственный продавец газет на всю улицу цитирует название самой популярной на сегодняшний день статьи. -Убийца сын камергера! – Кричал он и люди толпились вокруг, высыпая мелочь в протянутую ладонь. -Чего сидишь, тащи его сюда! – -Но там часовые, что если они привяжутся? – -Я, по-твоему, что, какой-то безродный рабочий? Привяжутся скажешь, что служишь у камергера. Давай, поспеши! – Возничий спустился со своего места и, особо не церемонясь, притащил отчаянно брыкающегося мальчишку к экипажу. -Осторожней, я тебе сказал притащить, а не свернуть ему шею! – -Пусти, бычара – шипел мальчишка. -Он меня укусил - возмутился возничий. -Переживёшь. Отпусти – камергер махнул рукой. -А ты даже не вздумай бежать, никто не причинит тебе вреда – обратился он к униженному грубым обращением разносчику газет. -Чего вам надо-то? – Голос его чуть хрипел, он одёрнул куртку и изо всех сил старался не выглядеть испуганным. -Я хотел купить газету – -Ну так встали бы в очередь – -Ни к чему стоять в очереди, если я хочу купить все - -Все? – Лицо мальчишки вытянулось. -Скажи, тебе нравится твоя работа? – -Хм, нет, но делать нечего, деньги зарабатывать надо. Вот стану на пару лет старше, отец устроит меня на фабрику, я давно хочу, да и платят там лучше и кормят ещё. Знаете… - -А сколько тебе платят здесь? – -Три процента, а если раскупают газеты плохо и того меньше, думают, не стараюсь. Но эти-то разбирают. Всем про «цирюльника» знать интересно – -И много уже продал? – -Где-то с десяток – Камергер болезненно поморщился, мальчишка застыл в ожидании. -Ладно, вот что, я заплачу тебе гораздо больше, часть денег отдашь своему хозяину, а остальные оставишь себе - Камергер достал из кармана купюры и у мальчишки заблестели глаза. -Здесь твоя выручка за неделю – -Ух ты, спасибо! – -Погоди-погоди, есть одно условие – -Какое? – Он отступил на шаг. -Ты не будешь продавать газеты. То есть, будешь выходить на работу, брать их и избавляться – -Как это? – -Как угодно. Топи в озере, сжигай, да хоть ешь, но ни одна газетёнка не должна быть продана. Имей в виду, я проверю – соврал камергер. -Договорились – он сунул кипу газет извозчику. -Вот и славно – -Но, господин… Не проще ли вам скупить газеты сразу в лавке или заплатить тем, кто их печатает, чтобы … - -Конечно. А ты сообразительный малый. Да, как же я сам не догадался. Накину чуток за идею – камергер поделил пачку купюр пополам, сравнил, и одну из них ещё раз поделил пополам. Ту часть, что оказалась меньше сунул мальчишке. -Но… Тут же… Тут же гораздо меньше чем вы обещали? – Голос его обиженно задрожал. -Нет, всё по-честному, тут твоя выручка за сегодняшний день, даже побольше - за подсказку – -Но – -Что, "но"? – -Сначала вы обещали больше – -Верно. А это тебе урок на будущее - думай на три шага вперёд. Иногда стоит промолчать, чтобы не упустить своей выгоды – -Я ведь помог вам – -И я тебе безмерно благодарен – камергер приподнял шляпу – трогай! – Крикнул он возничему. Растерянный мальчишка так и остался стоять посреди тротуара, сжимая в руках купюры и утирая слёзы жгучей обиды. Вечером во дворе камергера, на месте, где прежде была конюшня, снова бушевало пламя. Только на этот раз никто не пытался его затушить. Глядя на то, как жадный огонь одну за одной поглощает толстые пачки брехливой газетёнки, семья испытывала облегчение.

***

Нет, он определённо не собирался возвращаться домой. Тщательно отрепетированное сочувствие отца, мудрые слова о семье, так и не нашли в душе отклика, разве что в который раз заставили убедиться в его равнодушии. Отто лучше всех знает, какой циничный человек камергер, он давно уж смирился и принял как данность, но почему-то именно сейчас неприкрытая фальшь задевала его за живое. Разыгрывая свой хреновый спектакль, отец ведь даже не постарался быть искренним. Возвращаться по сути и некуда. Вся эта пустая болтовня о семейной поддержке, лишь стандартный набор утешительных фраз, уж точно не относящихся к их семье. Не такие они люди. Лучше пережить кошмар в одиночестве, чем быть окружённым лицемерием и без конца выслушивать бред о том, что всё образуется. Теперь-то никто из них не посмеет его осудить, все будут жалеть и сочувствовать, потому что угрозы больше не существует. Нет уж, это только его беда. Отто расплатился с трактирщиком и, основательно затарившись разного сорта пойлом, снова погрузился в бездну забытья с редкими проблесками мучительных воспоминаний. Утрата, как неизлечимая болезнь - делится на стадии. Сперва отрицание - когда ты ещё не до конца поверил в произошедшее, потом злоба - когда злишься на себя за собственное бессилие, иногда злость заменяет чувство вины. А потом наступает финальная, самая тяжёлая стадия – горе. Очень часто оно граничит с сумасшествием. Тут тебе и реалистичные сны, и калейдоскоп мимолётных видений, и набор бесконечных «если бы». Пережить эту стадию возможно лишь смирившись с потерей, но сделать это почти невозможно. За дни, проведённые в тесной прокуренной комнате, Отто довелось испытать все эти стадии. Возможно, просидев здесь ещё неделю другую, он бы и впрямь тронулся рассудком, но на его счету внезапно закончились деньги. Он бы мог воспользоваться счетами отца, но остатки разума и врождённая гордость не позволили этого сделать, потому на третьи сутки, когда была вскрыта последняя бутылка, мелькнула мысль о том, что возвращение на службу не такая уж плохая идея. Служба в армии – пожалуй, единственное, от чего не хотелось отказываться. Единственное, что вызывало хоть какой-то интерес. В конце концов это хороший повод убраться из ненавистного города, где каждая мелочь напоминает о ней. Отто вернулся домой следующим вечером. Как ни в чём не бывало, просто появился на пороге, вызвав бурную радость Шарлотты и нервный смех камергерши, плавно перетекающий в горькие рыдания. Камергер лишь одобрительно кивнул головой, будто бы всё в этом мире шло так, как задумано. -Рад тебя видеть, молодец что вернулся – сухо произнёс он. Виктория быстро кивнула и, по обыкновению не поднимая глаз, поспешила спрятаться в комнате. Сейчас её ужимки особенно раздражали, интересно, до каких пор она будет его бояться? Ошибался отец, полагая, будто эта скромница в кружевном платьице, сошедшая со страниц женского романа, способна заменить Луизу. Это всё равно, что начать есть без соли, а вместо дорогого алкоголя пить обычную воду. Пора положить конец страданиям бедной девочки. Самой-то ей духу не хватит пойти поперёк, значит это сделает он, как только выберет удачный момент, чтобы не шокировать мать, которая повисла на его шее и рыдала так, будто он только что вернулся с войны. К счастью, в этот вечер никто не расспрашивал его о том, где он пропадал. Шарлотта пыталась, но мать быстро её осадила, никто не сочувствовал и о произошедшем ни разу не упомянули. Беседа проходила на удивление спокойно, без споров с отцом, без неуместных рассказов сестры, обычно начинавшихся со слов «а вы знаете», и без громогласного отца Виктории. Давно уже не было таких тихих вечеров, прямо семейная идиллия. Договорились, подумал Отто, но всё равно был рад тому, что вопреки ожиданиям, возвращение домой произошло безболезненно. Участие Виктории в разговоре, как обычно, ограничилось едва заметными улыбками. Вскоре она извинилась и попросила разрешения уйти. -Её отцу второй день нездоровится - пояснила Шарлотта, будто это должно его волновать. А утром мать снова плакала, когда Отто сообщил о своём решении вернуться на службу.

***

-Почему я? – Возмущалась Виктория, расхаживая по кухне, в то время как Ирма, стоя на четвереньках, старательно натирала пол. -Нет, ему что, нравится ставить меня в неловкое положение? Что я говорить-то должна? – Ирма устало вздохнула и тыльной стороной ладони вытерла лоб. Она уже полчаса выслушивает жалобы Виктории о том, как несправедливо с ней поступает отец. -Пожелаешь счастливого пути – -Счастливого пути я могу пожелать и здесь, для чего мне ехать на пристань? Чтобы помахать вслед платочком и изобразить печаль? – -Нет ничего страшного в том, чтобы проводить своего мужа на службу – -Не муж он мне! – Громко возразила Виктория – он и сам не желает, чтобы я ехала с ним – Она снова прошлась по кухне, оставляя следы. Ирма, стиснув зубы, снова протёрла пол. -Я не могу поехать. Понимаешь, Ирма, всё так запуталось, всё стало гораздо сложнее – -Сама бы не усложняла и было бы проще. Не пойму, ты ведь ещё вчера переживала о том, что он долго не возвращается, места себе не находила, а теперь он вернулся, и ты опять чем-то недовольна – -Вовсе я не переживала, с чего ты взяла? По мне так… - -Хватит, Виктория, определись наконец, чего хочешь, а пока определяешься, будь добра, выйди с кухни, когда ты научишься уважать чужой труд? – -Чего? – -Того, я пытаюсь помыть пол, а ты топчешь будто нарочно – Виктория опустила глаза, конечно, она не нарочно испачкала пол, просто увлечённая своими мыслями и впрямь не заметила, чем занята Ирма. Какой уж тут чужой труд, когда ей предстоит ехать в одной повозке с человеком, который теперь уж точно её возненавидит. Уже возненавидел, она заметила, как он вчера на неё посмотрел, а ведь она даже не думала претендовать на место Луизы. На самом деле Виктория давно определилась чего хочет, она хочет вернуться домой и забыть обо всём, как о страшном сне, но беда в том, что собственной жизни она не хозяйка. -Виктория! – Ирма указала на дверь. -Всё поняла, ухожу – она повернулась и пошла к выходу, но остановилась, услышав тяжёлые шаги. Кряхтя и откашливаясь, с лестницы спустился отец. -А, вот ты где, я хотел… - договорить он не успел, ухватился за стену и, согнувшись пополам, разразился долгим болезненным кашлем, сопровождаемым нецензурной бранью. Что ж, значит всё не так страшно, пару дней назад, он не мог даже вздохнуть. -Честное слово, как ребёнок, зачем же вы встали? Так хворь ваша совсем разгуляется – Ирма протянула ему стакан. По цвету и запаху её чудодейственные отвары напоминали безобидный травяной чай, но стоило лишь попробовать, как глаза начинали вылезать из орбит от неимоверной горечи. Иногда различался странный тошнотворный привкус, будто вместе с травами она заваривала тряпку для пола или добавляла ослиную мочу. Виктория отвернулась не в силах смотреть, как отец неторопливыми глотками, опустошает стакан, будто наслаждается вкусом изысканного вина. -Да, Ирма, твои отвары кого угодно поставят на ноги – улыбнулся отец, ни разу не поморщившись. Ирма покачала головой –И всё-таки пока вам лучше оставаться в постели. Кризис миновал, но организм ослаблен и неизвестно, как болезнь поведёт себя дальше - -Да всё в порядке, мне уже гораздо лучше, пара дней и буду как новенький – он говорил вполголоса, опасаясь снова закашляться. Собственно, вот она ещё одна причина, почему Виктории пришлось упрятать гордость куда подальше и без боя согласиться ехать на эту чёртову пристань. Пару дней назад отца внезапно свалила какая-то хворь. Почёсывая подбородок, с умными лицами над его кроватью по очереди постояли три разных доктора, но никто так и не определил, что с ним происходит. Вчера отец совсем занемог, и как бы Виктория ни была на него обижена, вчера она всерьёз испугалась за его жизнь. Он являл собой жалкое зрелище, когда просил её поехать, будто это было последнее желание умирающего. Он не приказывал, не угрожал, а именно просил, и глядя на него измотанного, бледного, покрывшегося испариной, отказать ей не позволила совесть. Но сегодня, кажется, что отец просто разыграл сценку, не желая вступать с ней в спор. Ему вдруг чудесным образом полегчало, а она, склонная драматизировать, снова осталась в дураках. Даже его надрывный кашель теперь кажется фальшивым. -Ну, вы готовы, фрекен? Нам пора ехать – на кухню заглянул камергер – бога ради, зачем вы встали? – Обратился он к отцу Виктории. Тот лишь отмахнулся, будто вчера наверху лежал совсем другой человек. -Да, она готова. Верно, милая? – -Верно – ответила Виктория. Её взгляд, полный укора, отец по обыкновению проигнорировал.

***

И всё-таки форма сидела на нём безупречно. Спускаясь с крыльца, Виктория смотрела на него непозволительно долго. Солнечные лучи медью играли в его волосах, и погоны отливали золотом, со своей офицерской осанкой Отто будто рождён был, чтобы стать военным. Помнится, когда он впервые после поступления на службу при полном параде приехал к ним в усадьбу, она подумала точно так же. И, пожалуй, если бы не знала, какой у него паршивый характер, то могла бы влюбиться сию же секунду. Щурясь от яркого солнца, Отто мельком взглянул на неё. Ожидаемой ненависти Виктория не заметила, совсем наоборот. Ей снова захотелось спросить, что именно она успела пропустить, потому что вчера вечером, раздавленный своим горем, он был мрачнее тучи, а сегодня находится в явно приподнятом настроении, будто и не случилось беды. Только мгновением позже, когда они уселись в экипаж и выехали на широкую мостовую, она поняла, что это было лишь искусным притворством. Семья собралась у крыльца. Среди них так и чувствовался душевный подъём, проводить Отто на службу означало вернуться к прежней жизни. То была чёрная полоса, а теперь всё неизбежно пойдёт на лад. И только камергерша не разделяла всеобщего веселья, драла глотку рыданиями и всё повторяла "не пущу". -Мама, перестань, я не на войну ухожу – сказал Отто с трудом, освободившись от тесного кольца её рук. -А что, если не вернёшься, я ж этого просто не вынесу – говорила она будто бредила. -Мама! – Возразила Шарлотта -Хватит, дорогая! Довольно слёз, радоваться надо – вмешался камергер, но та зарыдала громче. -Не обращайте внимания, моя жена просто слишком чувствительная. Всё нормально, она успокоится – объяснил он Виктории и её отцу. -Ну что же, Виктория, Отто, едем, скоро объявят посадку - -Поезжай с ними, проследи, чтоб ничего не произошло. Пусть он вернётся ко мне невредимым – Отто мотнул головой, Шарлотта тихо засмеялась. -Театр абсурда – камергер покачал головой - ладно, поеду, тем более у меня есть дела в городе – Ну прекрасно, обратно придётся ехать в "приятной" компании камергера – подумала Виктория. Камергер открыл дверь и поставил перед экипажем ступени, отец чуть подтолкнул её и встал позади, очевидно опасаясь, что Виктория в последний момент передумает и решит сбежать. Забравшись в повозку, она подвинулась на край сидения, забившись в угол. Камергер сел напротив, намеренно разложив на сидении пальто и шляпу, и когда Отто занял место рядом с Викторией, он одобрительно кивнул. Хоть и с трудом, но она могла понять своего отца, он всеми силами старался запихать её в семью камергера ради собственной выгоды, но камергер, для него оправданий не находилось, неужели он действительно настолько слеп, что не понимает, как сейчас неуместно её присутствие. Большую часть пути они ехали молча, а когда вдалеке замаячила пристань, камергер натянул пальто и приказал извозчику остановиться. -В чём дело? – Спросил Отто. -Вспомнил об одном деле – он отворил дверь и осмотрелся. -Неужели ты и впрямь занялся отловом газетчиков? Что за бред? – -Тихо – шепнул камергер, вероятно считая, что Виктория ни о чём не догадывается – для твоего же блага. Я скоро вернусь. Хотя, уверен, вы не против побыть наедине – он улыбнулся и закрыл дверь. От этих слов Викторию так и передёрнуло, он или глуп, или никогда не любил, раз считает, что одного человека можно вот так запросто заменить другим. Остаться наедине – это как раз то, чего она боялась. Она не знала, как теперь разговаривать с Отто, да и стоит ли вообще говорить, по сути они два совершенно чужих человека. Единственное, что есть между ними общего, так это меркантильные родители- идиоты, которым плевать на душевное благополучие своих детей. Виктория не смела смотреть в его сторону, даже пошевелиться боялась, чтоб не дай бог случайно не обнаружить своё присутствие. Она уставилась в окно, изучая городской пейзаж, рваные облака, плывущие над серебристой гладью воды, придавали ему особенной мрачности. Людей здесь было значительно больше, движение оживлённее. Толпа, обходя экипажи, вереницами тянулась к пристани. Раздался протяжный гудок и люди засуетились, ускорились. Женщины, подметая тротуар длинными юбками, тянули за собой едва поспевавших детей. Кто-то, толкаясь и чуть не сбивая с ног впереди идущих, наперевес с баулами мчался к ещё не успевшему пришвартоваться пароходу. Слышались громкие голоса, смех, где-то вдалеке играл оркестр, и ей вдруг показалось, что она со своей маленькой трагедией находится где-то позади этой кипящей жизни. -Что собираешься делать дальше? – Внезапно спросил Отто. Странно было слышать его голос. -Прости, что? – -Когда я уеду, ты останешься в городе или вернёшься в усадьбу? – Ей потребовалось несколько секунд, чтобы найти правильный ответ. Как она и предполагала, ему сейчас совершенно не нужно её присутствие. -Я бы очень хотела уехать и никогда не возвращаться, но, видишь ли, моего мнения никто не спрашивал – -Ясно. Видно, придётся разбираться самому - сказал он и снова погрузился в молчание. Что означали его слова Виктория спрашивать не стала, если он решит её проблему, возражать она не будет. Она снова уставилась в окно. Вдоль тротуара, прощупывая клюкой дорогу, шла слепая старуха. Ничего особенного в ней не было: серая шаль с огромными дырами, изъеденное молью платье, тёмный платок из-под которого топорщился колтун седых волос - типичная городская нищенка, нашедшая злачное место, чтоб постоять с протянутой рукой. Обычно Виктория не обращала на них внимания, но почему-то именно эта вызывала щемящую сердце жалость. Возможно, всё дело в расшатанных нервах, а возможно в том, что старуха была слепой. Нищенка остановилась и, достав металлическую кружку, протянула руку и пошла сквозь толпу. Виктория не сводила с неё глаз. У других же старуха жалости не вызывала, напротив - люди шарахались от неё, как от прокажённой. Кто-то выбил кружку из её рук, она опустилась на колени щупая землю. Платок слетел, а шаль теперь держалась на одном плече, но самое ужасное то, что прохожие были совершенно бесчувственны. Насмехались, толкали, осыпали ругательствами. Проходящий мимо мужчина наступил ей на руку, она невольно схватила его за штанину и он, вместо того чтобы извиниться, пнул её как собачонку. Старуха, держась за пострадавший бок, отползла в сторону и, причитая, уселась прямо на землю. -Какой ужас! Как они могут так поступать! – Не выдержала Виктория. -Кто? – Не понял Отто. -Вон, посмотри, видишь старуху-нищенку? Прохожие обращаются с ней как со скотиной! В них что совсем нет ничего человеческого! – -И что? – -Как что, тебе не кажется это ужасным? – -Нет, какое мне дело – -Ты ведь военный, разве ты не должен защищать тех, кто слабее – -С чего ради мне защищать эту бабку? – -С ума сойти, ушам своим не верю! – Она всплеснула руками. -Виктория, такие нищенки толпами ходят по городу и денег, поверь, собирают немало – -Да? Этой несчастной не дали ни копейки – говорила она, вытряхивая на сидение содержимое сумочки – как бы она не скончалась после такого удара – -Значит побираться явно не её призвание, пусть ищет другой вид заработка – -Какой же ты всё-таки… Она ведь слепая! – -Да, тогда с поиском вакансии будет сложнее. Но, говорят, у слепых хорошо развит слух – -Это шутки тебе что ли? – Она открыла дверь. -Ну и куда ты? – -Помогу ей встать и дам немного денег – -Ага, и заодно чесотку подхватишь, с ума не сходи, вернись наместо – -Нет. Я не стану сидеть сложа руки, когда творится такая несправедливость – Отто терпеливо вздохнул. -Тогда дальше тебе придётся идти пешком – -Почему это? – -Боюсь теперь тоже ослепну, слишком уж ярко сияет твой нимб – -Очень смешно – она закрыла дверцу и решительным шагом двинулась к пострадавшей. Из местной закусочной вышла оголтелая толпа матросов, отметивших долгожданное возвращение на берег. Проходя мимо Виктории, каждый счёл своим долгом похлопать её ниже спины и отпустить пошлый комплимент. Оправив платье, оскорблённая, она презрительно фыркнула им вслед. Нищенка безуспешно пыталась встать. -Давайте, я помогу – подбежала Виктория - осторожно, держитесь за меня – -Ох, вот спасибо, милая – она с облегчением повисла на руке и удержать её оказалось достаточно тяжело. -Не за что. Вам бы стоило вернуться домой, здесь оставаться опасно, слишком много людей – -Да, это же центр города, тут всегда так – она вытерла слезящиеся глаза и поправила сбившийся платок. -Нет, это пристань, вы разве не слышали пароходных гудков? – -Ох, а я, дура старая, подумала мне мерещится. Вот это забралась – она улыбнулась беззубым ртом. -И далеко вы живёте? – -Ой, да то там, то здесь. Спасибо тебе за помощь, детка, видно не перевелись ещё на свете добрые люди – Виктория протянула ей горсть монет. -Вот, возьмите, думаю, сегодня вам больше незачем стоять на улице – Старуха устремила пустой взгляд куда-то поверх её плеча. Наверное, странно разговаривать, не видя своего собеседника. -Я, к сожалению, не нашла вашу кружку, но может… - Бросив клюку, слепая протянула обе ладони. Виктория заметила, что её морщинистые руки до самых локтей покрыты язвами, и невольно подумала о чесотке, однако, тут же прогнала прочь эту мысль, если брезгует, значит на деле она ничем не лучше тех злых людишек. -Да, возьмите и будьте осторожны – она высыпала деньги в маленькие грязные ладони. Но внезапно старуха вздрогнула, будто что-то сильно её испугало. Монеты со звоном разлетелись по тротуару, а она двумя руками вцепилась в её запястье. -Что вы делаете? Отпустите меня! – Виктория постаралась вырваться, но дряхлая на вид старуха оказалась гораздо сильнее. Платок слетел, седые волосы торчали в разные стороны, она мычала что-то невнятное себе под нос и тянула её в переулок. -Нет, пустите! Да что на вас нашло, я же дала вам деньги – -Слушай. Слушай, меня! – Виктория похолодела от ужаса, когда её побелевшие слепые глаза широко распахнулись. Внезапно старуха будто прозрела и, притянув ближе, без отрыва смотрела в её лицо - большая беда тебя ждёт, милая. В опасности ты – она издала странный всхлип и задрожала. -Темнота вокруг тебя сгустилась. Боже мой, сколько смертей, сколько страшных смертей – -Что вы такое несёте! Прекратите, вы пугаете меня. Какая ещё беда? – Воскликнула Виктория, так и не решив стоит ли звать на помощь. -Беги от него детка, беги без оглядки – -О ком вы говорите? Ай! – Старуха сжала запястье сильнее -Я вижу, как она умирает, я вижу, как умираешь ты! Обернись, посмотри, он всегда идёт за тобой – -Отпустите меня. Отпустите! – -Слушай, что я говорю. Соберётся много людей, будет большой праздник, и она погибнет от его руки. А следом погибнешь и ты – -Сумасшедшая! На помощь, помогите! – -Какого чёрта! – Кто-то схватил старуху за ворот; и та зашипела, как взбешенная кошка. -Отто она… - Пропищала Виктория. -Отцепись от неё, чокнутая. Отцепись, говорю! – Он не без труда разжал пальцы старухи и отпихнул её в сторону. Та, прижавшись к стене, сгорбилась и задрожала, продолжая бубнить. Побледневшая Виктория стояла напротив и боялась снова увидеть эти белёсые глаза. -Вот это хватка у бабки, точно стальная – Отто повернулся к ней – и чем же ты её так разозлила? – -Я ничего не сделала, она просто набросилась на меня, понесла какую-то ахинею про… - Виктория замолчала, посчитав что незачем рассказывать Отто о таких вещах, он ведь только посмеётся над ней. -Про что? – -Даже не знаю… Не знаю, как объяснить. Давай просто уйдём отсюда – -Ни на минуту тебя одну не оставить, обязательно приключений найдёшь – -Я помочь ей хотела и только – -Святая Виктория – он усмехнулся и распахнул дверь экипажа – забирайся, пока опять чего-нибудь не стряслось - Спустя пару минут вернулся камергер, бросил на сидение внушительную кипу газет и, усевшись рядом, выдохнул с облегчением. -Видали, сколько бумаги ересью своей измарали, словоблуды несчастные. Ну, теперь можно ехать. Едем – повозка тронулась, и камергер откинулся на спинку сидения. -А чего это у вас такие лица? Приведение что ли увидели? – По коже пробежался табун мурашек, жутковатый голос старухи ещё долго будет звучать в голове, ещё не скоро забудется её лицо. -Ага, старое и слепое – улыбнулся Отто, Виктория шутку не оценила. -Ты о чём это? – Не понял камергер. -Да так не о чём. Завязывал бы ты охотиться на пацанов с газетами, разоришься, сожги лучше типографию – Протяжный гудок, призывающий пассажиров поторопиться, казалось, раздался над самым ухом. Народ засуетился, у трапа началась давка, будто даже приобретя билеты, они опасались, что кому-то может не хватить места. Непривыкшая к столпотворениям Виктория была в ужасе. Придерживая шляпу, она то и дело уворачивалась от грузовых тележек, так и норовивших отдавить ноги, и всё боялась потерять из виду Отто и камергера, которые как ни в чём не бывало шли впереди. Они были поразительно спокойны, даже переговариваться успевали, в то время как она ощущала себя затравленным зверем. Гудки, свист, звуки оркестра, отдававшиеся в груди неприятной вибрацией, всё здесь пугало её. Идти пришлось быстро, а ей едва хватало дыхания и, когда наконец её спутники соизволили остановиться, Виктория совершенно выбилась из сил. -Да уж, дыхалка ни к чёрту, фрекен Виктория – покачал головой Отто. Виктория сняла шляпу и перчаткой вытерла пот со лба, она слишком устала, чтобы реагировать на его издёвки. -Простите, должно быть, мы шли слишком быстро. Эти гудки действуют на нервы, вроде и знаешь, что не опаздываешь, а всё равно ускоришься – улыбнулся камергер. -Ничего – ответила она -Ну что же, до встречи – он хлопнул Отто по плечу и тот кивнул в ответ. Виктории ещё не доводилось видеть более сдержанного прощания. Видно камергер действительно человек совершенно бесчувственный. Всю предыдущую неделю только и было разговоров, как бы поскорее спровадить сына на службу. Отъезд Отто для него на руку, избежит позора и лишних расспросов. - Отто, как только будет возможность, свяжись с матерью, она нам покоя не даст, пока с тобой не поговорит – камергер посмотрел на Викторию – ладно, оставлю вас, не буду мешать. Фрекен Виктория, наш экипаж вот там, помните? Да вы увидите его, после отплытия народ разойдётся - Как только он ушёл, наступило неловкое молчание, потому что она понятия не имела как именно надо попрощаться. С одной стороны отсутствие Отто значительно облегчит жизнь, он будет далеко, и постепенно она перестанет о нём думать, но с другой стороны немного жаль, что он уезжает, возможно, она будет скучать, но и это тоже лечится временем. Немного поразмыслив и стараясь не поднимать глаз, она протянула руку -Прощай – Отто усмехнулся и ей захотелось провалиться сквозь землю. -Прощай – ответил он и довольно грубо притянул её к себе. Ударившись виском о его грудь, Виктория поспешила отстраниться. -Да тише ты, стой. Считай, я тебе одолжение делаю – -Чего? – -Того, если отец заподозрит твою незаинтересованность, то на обратном пути устроит допрос, который точно тебе не понравится. Вон он, уже наблюдает, так что постарайся сделать вид, что тебе это нравится – В общем-то если отбросить ненужные мысли притворяться особенно не придётся, ей и правда это нравилось, нравился его запах, его близость и даже то, как он по-дружески хлопает её по спине. Её руки сомкнулись у него за спиной, она прижалась к нему всем телом и вдруг поняла, что никакая разлука не излечит её от мучительных мыслей. Отныне и навсегда Отто поселился в её голове. -Ну, не так нежно, не слишком то увлекайся, а то я подумаю, что тебе и правда жаль расставаться – его голос моментально вернул на землю. Виктория опустила руки и отошла на шаг. -Не льсти себе. Счастливо добраться. Прощай – -Прощай. Счастливо добраться до усадьбы – -Да, надеюсь больше мы не увидимся – -Взаимно. Постарайся уговорить отца поехать домой. Вряд ли я сюда вернусь – Она прикусила губу и принялась рассматривать прохожих, пытаясь сохранить невозмутимость, ей ведь всё равно, с чего это вдруг глаза на мокром месте? -Что ж, тогда удачи – улыбнулась Виктория. -И тебе – Как и говорил камергер, на пристани людей поубавилось, почти все они каким-то образом умудрились поместиться на палубе небольшого судна. Когда прозвучал последний гудок, Отто поднялся по трапу. Он ни разу не обернулся, а она, сминая в руках свою шляпу, всё смотрела ему вслед, пока китель с золотыми погонами не скрылся среди серых спин пассажиров. Пароход отчалил от берега, оркестр исполнял лиричный мотив, и как бы Виктория не старалась держаться, убеждая себя в том, что всё к лучшему, по щекам катились слёзы.

***

Она не запомнила обратную дорогу, не запомнила, о чём говорил камергер. Что-то спрашивал, о чём-то рассказывал. И, наверное, на пристани она была достаточно убедительна, раз обошлось без допроса. Ещё бы, сыграла блестяще, так что аж сама в это поверила. Она вернулась с твёрдым намерением заявить отцу, что больше ни секунды не останется в этом доме. Не дожидаясь удобного случая, не подстраиваясь под его настроение, просто скажет всё как есть. Отто от неё отказался, ловить тут больше нечего и, если у отца осталась хоть капля достоинства, он сию же минуту прикажет собирать вещи. Виктория на это надеется, потому что если нет - ей придётся уехать самой. От бурного мыслительного процесса у неё раскраснелись щёки. Не снимая пальто, она поднялась по лестнице и, забыв постучать, ворвалась в комнату отца. Она как никогда была полна решимости и заявила с порога. -Поступай как знаешь, но я уезжаю домой! – Отец сидел за письменным столом, подперев рукой голову и выглядел очень уставшим. Рядом лежал скомканный носовой платок и неаккуратно вскрытый конверт. Услышав Викторию, он посмотрел на неё ничего не выражающим взглядом, будто не смог уловить смысла её слов. Он молчал, и эти секунды стали для неё вечностью. -Слышишь папа, я уезжаю – повторила она, но уже не столь решительно. -Слышу – отозвался он, голос его был непривычно тихим – я как раз хотел об этом поговорить – Виктория испугалась, когда в последний раз отец пытался завести с ней душевную беседу, ей пришлось согласиться на брак по расчёту. -Нет. Ты не остановишь меня – она зачем-то выставила вперёд руку и отступила на шаг -Виктория – -Даже не смей читать мне нотации, лучше быть эгоисткой, чем так унижаться! – -Да послушай ты – -Я не останусь в этом городе, он меня убивает. И ему я не… - -Виктория, мама больна – Она замолчала, беззвучно шевельнув губами, и точно так же как отец не сразу уловила смысл. -Что… Как больна? Почему, с чего ты взял? - -Вот, только что получил от неё письмо – Виктория бросилась к столу и взяла конверт, но не смогла разобрать ни слова, строчки так и расплывались перед глазами. -Она пишет, ей стало хуже. Не может подняться с кровати. Сердце. Слишком много переживаний – отец тяжело выдохнул и, прокашлявшись в смятый платок, сказал – нам придётся вернуться, она просит нас приехать – Виктория отложила конверт, новость о возвращении теперь совсем не радовала. Тем же вечером она собирала вещи и слышала, как отец приглашает семью камергера к ним в усадьбу. Конечно, камергер охотно согласился, сообщив, что свежий воздух всем им пойдёт на пользу, а на самом деле это был повод убраться из города пока не утихнут страсти. Он пообещал приехать в июне, и Виктория так не отважилась сообщить отцу о разговоре с Отто. Она всё думала о матери, сколько Виктория себя помнит, мать всегда пила какие-то капли, в жаркие летние дни ей частенько становилось плохо и от долгих прогулок она задыхалась. Однажды приглашённый из города врач, сообщил, что сердце её изношено, никаких конкретных прогнозов он не давал, но всем и так было ясно, что это начало конца. То лето было покрыто черной вуалью печали, все жили в ожидании неизбежного. Но матери с каждым днём становилось лучше. Она поднялась с кровати, на лице появился здоровый румянец, и глаза засияли как прежде, она была совсем не похожа на умирающую. С того случая прошло три года, недуг не давал о себе знать и постепенно о нём забыли, а теперь он вдруг объявился, чтобы нанести последний удар. Что если последний? Врач так и говорил это может стать неожиданностью. Неожиданней некуда, что если это и правда конец? Виктория, отставив в сторону очередную коробку, опустилась на кровать, ей вспомнились слова старухи, о том, что кто-то умрёт; что, если она говорила о матери? Праздник, будет много людей. По спине пробежал холодок, всё сходится, они устраивают большой праздник каждое лето, что, если в тот день случится трагедия? Что-то со звоном ударилось об оконную раму, Виктория вздрогнула и обернулась, стук повторился, она подошла к окну и от нахлынувшего ужаса чуть не лишилась чувств. Во дворе, ни сколько не заботясь об осторожности, стоял Йоханнес и с завидной меткостью, бросал камешки в её окно. -Проклятье – прошептала Виктория и махнула ему рукой. Бросать он перестал, но с места так и не сдвинулся. Ясно, таким образом он пытается её выманить. -Что делаешь? – В комнату заглянула Шарлотта и будто нарочно сразу направилась к окну. Виктория преградила ей путь. -Ты чего? – -Слушай, Шарлотта, мне как раз нужна твоя помощь - -Чем помочь? – -Помоги мне… - она задумалась – со шляпами – -Со шляпами? – -Да, ума не приложу куда их все уложить. Посмотри и оставь себе, какие понравятся, не хочу тащить их обратно - -Правда? Какие понравятся? Серьёзно? – -Да. Хоть все забирай – -Ух ты! Здорово! Спасибо! Но все-то не заберу я не настолько бессовестная – улыбнулась Шарлотта. Глаза её так и сияли, когда она смотрела на открытые коробки. -Отлично – Виктория снова взглянула в окно и махнула рукой – я отлучусь ненадолго, ты здесь сама разберёшься? – -Конечно – Шарлотта уже крутилась перед зеркалом, и вряд ли что-то могло её отвлечь. За пару секунд Виктория спустилась вниз, кажется, так быстро она ещё никогда не бегала. Из груди чуть сердце не выскочило, когда она застала Йоханнеса, преспокойно расхаживающим перед большим окном гостиной. Да он издевается! Повезло, если никто его не заметил. С таким же успехом мог уж сразу подняться и постучать в дверь. -Виктория! – Воскликнул он так громко, будто пытался докричаться с другого берега. -Тише – она приложила палец к губам – скорей, идём отсюда – -Постой, мне надо сказать тебе… - -Идём, ты совсем рехнулся? Тебя могли видеть – Виктория утянула его подальше от окон. -Это такая месть? Хочешь ещё больше испоганить мне жизнь из-за своей дурацкой ревности? – -Нет, что ты, как ты могла такое подумать! – -Тогда зачем…- -Просто иначе ты бы не вышла, не захотела со мной разговаривать – -Я и так не хочу, ты меня вынудил – она укуталась в шаль. -Боже, ты совсем замёрзла – он расстегнул пальто и хотел накинуть ей на плечи, но Виктория оттолкнула его руки. -Обойдусь, не прикасайся ко мне – -Ладно – Йоханнес осмотрелся, несколько раз шумно вздохнув – ладно, прости меня, прости пожалуйста, я такой кретин – Виктория не ответила. -Не придумано ещё слов, способных оправдать мой поступок, не знаю, что на меня нашло, я просто так сильно люблю тебя – -Уходи – -Нет, прошу, Виктория, послушай, ты не представляешь… - он ещё раз вздохнул – я права не имею стоять здесь и вымаливать прощения, но иначе просто не могу, без тебя моя жизнь не имеет смысла. Без тебя гаснет свет, без тебя исчезает вдохновение, мне тошно от одной мысли, что мы будем порознь – -Мне тоже, но, видимо, так будет лучше – она подошла к крыльцу – уходи отсюда, Йоханнес, мне и так сейчас непросто- -Нет, нет – он бросился к ней, схватив за плечи – не уходи, не будь так жестока, я так долго ждал тебя и не могу потерять - -Пусти – -Дай мне шанс, прошу. Клянусь, я больше никогда тебя не обижу. Можешь не прощать, можешь возненавидеть, только не уходи – -Отпусти меня! Ни то я сейчас закричу! – -Ну чего ты хочешь? Ударь меня! Врежь, как следует! - Он взял её руку и ударил себя по лицу – давай - -Прекрати – -Ну что… - неожиданно, у него будто бы подкосились ноги, он упал на колени, цепляясь за её платье – я на колени перед тобой встану, только не гони - -С ума сошёл! Хватит, что это за спектакль– -Я ненавижу себя за то, что сделал, и не смею больше просить прощения, только дай мне шанс всё исправить. К чертям этот роман, Виктория, я сожгу его, если скажешь. Гори оно всё синим пламенем – Его поведение начинало пугать, перед ней будто стоял совершенно другой человек, потерянный и напрочь лишившийся гордости. Когда они обменивались робкими взглядами, когда случайные встречи были как праздник, когда он был для неё чем-то недосягаемым, разве могла она помыслить, что совсем скоро сильный, рассудительный и взрослый не по годам Йоханнес упадёт перед ней на колени и как манны небесной будет вымаливать прощения. Да кто она такая в конце концов? -Перестань, прошу тебя, перестань – она тоже опустилась на колени, их лица оказались на одном уровне – не надо так – Виктория прижалась к его плечу – пожалуйста не надо – -Вставай, Виктория – он поднялся и помог подняться ей – господи боже, какой же я кретин. И за это представление тоже прости – Стиснув зубы, она лишь кивнула. -Я уйду если хочешь – -Нет, не уходи, я тоже не смогу жить без тебя – она прижималась к нему и этих объятий казалось ей мало. Он прав, нельзя вот так запросто из-за ничтожной оплошности перечеркнуть то, к чему шли так долго. -И ты меня прости – шепнула Виктория, впервые за последнюю неделю ощутив покой. Уже не заботило то, что их могут заметить, и, если бы не кусающий холод, они могли простоять, обнявшись целую вечность. -Замёрзла? - Нарушил благоговейное молчание Йоханнес. -Немного – -Иди в дом, не хочу, чтобы ты заболела. Давай увидимся завтра – -Не получится – -Почему? – -Завтра мы с отцом возвращаемся в усадьбу – -Что? Как это возвращаетесь? – Йоханнес чуть отстранился и смотрел так будто был очень удивлён. -Ну… - - Мы ведь собирались уехать вдвоём. Я думал, туда ты уже не вернёшься – -Я бы хотела уехать с тобой, Йоханнес, очень, ты ведь знаешь, но … - -Но? – -Но сегодня я получила письмо от матери. Она очень больна и просит нас вернуться домой – Йоханнес вздохнул, невесело усмехнувшись. Виктория опустила глаза. -Прости, я знаю, что мы планировали по-другому, просто, мне кажется, если я не приеду, мама… - -Да о чём ты говоришь, какие здесь могут быть оправдания, конечно езжай – -Это не изменит наших планов – -Я знаю, не волнуйся. Что бы не произошло, мы будем вместе, Виктория. Всегда – -Конечно – -Я тоже возвращаюсь домой, видно, здесь мне книгу не дописать – Виктория просияла. -Вспомним былые времена, может … - он проследил за ей рукой, когда она поправила волосы, улыбка сошла с его лица - откуда он у тебя? – -Кто? – -Браслет – он взял её руку и внимательно присмотрелся к серебряной цепочке. -Не знаю, я нашла его на лестнице. В тот день когда мы поссорились – -Сними – его взгляд стал мрачен до ужаса. -Не понимаю – -Снимай немедленно – проговорил Йоханнес почти по слогам. -Ты пугаешь меня, объясни в чём дело – Он попытался расстегнуть браслет, замок плохо поддавался, и Йоханнес подцепил его зубами. -Ай, ты что, пьян? – Виктория отдёрнула руку -Нет. Ну, немного - Она нахмурилась. -Я писатель, Виктория, это нормально – -Отлично. Ну так что не так с браслетом? – -Смотри – Йоханнес, держа его на ладони, поднёс к свету – видишь гравировку? – -Да, я видела "А.Д." Он сделан под заказ, его, наверно, потеряла одна из подруг Шарлотты – -А.Д – это Ада Делькхман – -Не понимаю, ты знаешь, кому он принадлежит? - -Да, кажется, знаю - -В таком случае можешь вернуть его хозяйке – -Не могу – -Почему? Уверена она его ищет, вот только как он мог… - -Она мертва, Виктория – Виктория открыла рот, но не смогла произнести ни слова. -О ней писали в газетах, ты не помнишь? Ада Делькхман, найдена мёртвой в городском парке – -Господи – Йоханнес внимательно осматривал браслет, пока она пыталась переварить услышанное. -Но с чего ты взял, что браслет принадлежит ей? Мало ли как расшифровываются эти инициалы – -Я был знаком с ней. Мы познакомились примерно за пару дней до её гибели, на одном из приёмов, где мне теперь приходится бывать. Знаешь, я всегда подмечаю всякие мелочи, вроде заломов на брюках, испачканной обуви, выпавшего камешка из серёжки, с детства дурная привычка, наверное, если не заладится с писательством, пойду в детективы – Йоханнес улыбнулся, но ей было не до шуток – эта вещица так сияла на её руке, что, уверен, заметил его не только я. Она, кстати, не упустила возможности похвастать, сказала, он из чистого серебра, муж подарил на годовщину свадьбы – он вернул браслет Виктории –так где ты, говоришь, его нашла? – -Здесь, на лестнице, когда возвращалась домой. Как он мог тут оказаться? – Виктория схватилась за голову. -Да, ситуация странная, даже не знаю, как это объяснить - -Ты уверен, что это тот самый браслет, может просто ошибся? – -Уверен на все сто – Виктория нервно кусала губы. -Послушай, ты ничего такого не подумай, я без всякого злого умысла, но может стоит обратиться в полицию? – -Нет, нет, нет и ты ничего не говори! – Забеспокоилась она. -Я и не собирался, просто советую. Браслет — это улика – -Точно, вот именно, улика. Кто-то пытается его подставить – Йоханнес удивлённо поднял брови. -Подставить, Отто? И кому это нужно? – -Не знаю, наверное, у него есть враги – -У него? Это же кто осмелится связаться с их семейкой. И всё-таки обратись с этой вещицей в полицию, они всяко лучше нас разберутся – -С ума сошёл. Отдать им браслет - значит собственноручно отправить Отто за решетку – -Виктория, ты, конечно, посчитаешь, что я говорю так из ревности, но представь хоть на секунду, что Отто… - -Убийца? – -Гипотетически – -Нет – -Почему ты так в этом уверена? – -Я просто знаю – Она поднялась на крыльцо – я замёрзла – -Я снова всё испортил, да? – Он виновато поморщился. -Вовсе нет, до встречи в усадьбе – -Жду с нетерпением – Виктория скрылась за дверью. Вдыхая прохладный вечерний воздух, Йоханнес неспешно плёлся по тротуару. Этим вечером он был по-детски счастливым. Ненавистный город, его каменные стены, выстроившиеся вокруг плотным кольцом, наконец рухнули и на душе стало легко и спокойно. Он возвращается домой вместе с ней.