***
С тихим скрипом отворились кованные ворота, по мягкой земле экипаж почти бесшумно вкатился во двор и остановился у парадного входа. На крыльцо выскочили горничные и одна за одной поклонились хозяевам. Виктория, не дожидаясь разрешения отца и не обращая внимания на ворчание Ирмы, тут же бросилась в дом. Отец, покачав головой, вышел из повозки: -Ну слава богу, добрались, пароходы эти — сущий ад — он потянулся, разминая затёкшие мышцы и вздохнув вдруг снова закашлялся –зараза… мать её — -Давайте я помогу вам с багажом — извозчик забрал у Ирмы её узелок. -Благодарю — она кивнула и подошла к хозяину — свежий воздух пойдёт на пользу, но вам бы ещё пару деньков отлежаться — -Ничего, меня так просто не свалить — проговорил он и кашель тут же отпустил. Он осмотрелся и повернулся к выстроившимся вряд горничным. — Милые мои, а это что такое, почему такой беспорядок? — На поляне, под большим развесистым деревом, установлена мебель для пикника. Столешница усыпана прошлогодними листьями, с неё небрежно свисает испачканная скатерть, кофейные чашки наполнены дождевой водой, сахарница лежит на земле, а соломенные стулья разбросаны по двору, очевидно, их унесло ветром. -И как это понимать? Немедленно разберите этот погром — Горничные дружно переглянулись. -Мадам принимала гостей — ответила одна из них. -Точнее сказать, гостя — поправила другая, ехидно улыбнувшись. -Мэрит, ты что- напарница ткнула её в бок и предостерегающе зашипела — мадам принимала гостей, но начался дождь, и мы не успели… Отец Виктории посмотрел на них испытующе, горничные, потупив глаза, тут же бросились исполнять приказ, но только не Мэрит — на её лице не дрогнул ни один мускул. Эта девка любила сплетни до крайности, а её способности приукрашать действительность позавидует даже самый искусный сказочник. Услышит краем уха, увидит краем глаза и придумает такую историю, что хоть книгу пиши. И сейчас ей, видно, как раз не терпелось рассказать очередную байку, а он даже, зная о её таланте, всё равно умудрился попасть на крючок. -Вот как, и что же за гость посещал мою жену, пока я отсутствовал? — -Доктор — коротко ответила Мэрит. -Доктор, ну конечно — он нервно усмехнулся, посмотрев на Ирму, та в свою очередь не сводит глаз с Мэрит, и взгляд её полон молчаливого укора. -Ага, тот самый, что приезжал тогда с города — Ирма откашлялась, давая понять, что пора бы замолкнуть, но Мэрит плевать хотела. Накручивая на палец косичку, по толщине напоминающей крысиный хвост, и ехидно улыбаясь, она продолжила. -Мадам себя плохо чувствовала, и за чаем они довольно долго беседовали о её здоровье — Хозяин озадаченно почесал подбородок. -За чаем, значит. А он… — -Довольно — осмелилась прервать Ирма — не лучше ли вам самому поговорить с женой, она вас так ждёт. А ты, Мэрит, вместо того, чтобы языком чесать, иди лучше помоги остальным — Горничная намеренно медленно спустилась с крыльца, ожидая, что хозяин продолжит расспрашивать. — Давай, живо, совсем уже обленилась! — Поторопила Ирма, опасаясь, как бы та снова не раскрыла рта -Как прикажете, уже иду — ответила Мэрит. -С города приезжал, значит, местный, видно, пришёлся не по душе — отец Виктории достал сигарету, которую тут же забрала Ирма. -Вас и так разбирает кашель. А что насчёт городского врача — ничего удивительного, в её положении очень умно пригласить человека грамотного, вы же знаете местных умельцев — -Ну да, ну да — ответил он. -Идёмте, уверена, мадам очень обрадуется, что вы вернулись так скоро. А девку эту и слушать нечего, несёт всякий вздор, совсем обнаглела. Эх жаль, отец-то скончался, при нём она шёлковая ходила — -Твоя правда, Ирма, совсем она обнаглела — вторил отец Виктории, вспоминая того самого городского доктора, которого однажды чуть ли не на коленях пришлось умолять приехать к его умирающей жене.***
Виктория стояла у дверей спальни и не решалась войти, ей вдруг стало невыносимо страшно, а что если она найдёт её мёртвой? Что если они не успели? В том письме между строк читалось, что надежды на спасение нет, и с тех самых пор вот уже вторые сутки в голове её разворачиваются самые разные сценарии, но ни один из них не имеет счастливого конца. Внизу слышится грохот, под тяжёлой поступью скрипят половицы, очевидно, в дом затаскивают багаж. Значит, вскоре сюда поднимется отец, а ей бы хотелось побыть с матерью наедине. Выдохнув, она взялась за ручку и осторожно толкнула дверь, оттуда повеяло холодом, по коже пробежали мурашки. Наверное, мать попросила не закрывать окна, ей снова трудно дышать. -Мама, ты здесь? — Тихо спросила Виктория, сердце колотилось как бешенное, отдаваясь вибрацией во всём теле. Ответа не последовало. -Мама, это я — И снова тишина. Она вошла в комнату, надеясь, что мать просто задремала, но всё оказалось совсем не так. Виктория, не помня себя от страха, кое-как сдвинулась с места, слёзы неконтролируемым потоком уже стекали по щекам, она остановилась возле кровати, понимая, что вот-вот упадёт без чувств. Оба окна распахнуты настежь, лёгкий ветерок колышет занавески, здесь довольно светло, но для чего-то зажжён ночник. У зеркала висит парадно-выходное платье, расшитое кружевом, шкатулка открыта, и на туалетном столике разбросаны украшения. Постель не убрана, но матери в комнате не оказалось. Виктория откидывает край одеяла и несколько секунд смотрит на небрежно смятую простынь, будто не веря своим глазам. Шумно вздохнув, она глупо улыбается. На пару секунд наступает облегчение и с криком «ма-ам!» она мчится её искать. Обойдя весь дом, Виктория застаёт мать на веранде. Она, как обычно, в своём кресле-качалке с книгой в руках и, кажется, так сильно увлечена чтением, что даже не слышит её шагов. На ней домашнее платье, волосы собраны в аккуратную причёску, на шее жемчужные бусы, а в руке бокал белого вина. Виктория не в силах оторвать от неё взгляда, может всё это лишь сон, или же она рассудком тронулась, но мать совершенно не выглядит больной. После прочтения того злосчастного письма она представляла их встречу иначе и теперь не может понять плакать ей или радоваться. -Мама — Виктория бросается к ней. Мать вздрагивает и оборачивается. -Господи боже, дорогая! — Обронив книгу, она вскакивает с кресла. -Мама — только и может сказать Виктория. Поставив стакан на пол, мать крепко её обнимает, и та наконец даёт волю рыданиям. В слезах и страх, и радость, и отчаяние, и все те эмоции, которые пришлось пережить за время разлуки. Невероятное облегчение, потому что больше не нужно сдерживаться. -Мама… Твоё письмо… Я думала, что ты…- -Ну-ну, тише, милая, успокойся, ни то я тоже сейчас расплачусь, а мне совсем не хочется размазать косметику — Виктория горько всхлипывает, но уже улыбается. -Не плачь, всё позади, теперь у нас всё будет хорошо — -Но ведь ты не здорова. Ведь ты написала…- -Написала, но только ради того, чтобы вы вернулись домой. Боже мой, как же я рада тебя видеть — она поцеловала её в макушку. -Но постой. А как же твой приступ? — Виктория вытерла глаза и посмотрела на мать. -Ты о приступе хитрости? Надеюсь, ты простишь меня за небольшой обман, но иначе твоего отца из города было не выманить — она улыбалась, и на щеках светился здоровый румянец. -Но для чего ты это устроила? Я так волновалась, чуть с ума не сошла — -Прости, дорогая, прости пожалуйста, знаю, это было жестоко, но выбора у меня не было — -Почему, мама, что произошло? — -Тише — сказала она — поговорим позже — Послышались торопливые шаги, и перед ними возник запыхавшийся отец. -Дорогой, ну и вид — мать бросилась к нему и обняла за шею, целуя в щёку будто бы по инерции. -Ты что же здорова? — Он был ошарашен не меньше Виктории. -Я не могу понять вашей реакции, вы что расстроены? Неужто хотели застать меня при смерти? — Просияла мать. -Конечно нет, но ты нас до смерти напугала своим посланием, честно говоря, я ожидал увидеть тебя в постели — он смотрел с подозрением. -Эх, дорогой, когда я писала письмо, то думала так и случится, я действительно готовилась к худшему. Приступ был и довольно сильный, я даже сознание потеряла, но прибывший из города доктор спас меня. И, если не возражаете, больше я не хочу об этом говорить, лучше расскажите, как добрались, без проблем? — -Без проблем, хотя прихватили с собой слишком много багажа — ответила Виктория, усевшись в кресло-качалку. Сказать, что мать её удивила, не сказать ничего, никогда раньше ей не доводилось видеть, как она врёт. Виктория не осуждала, напротив это вызывало некое восхищение. Мать не краснела, не прятала глаз, говорила без единой запиночки, и Виктория поняла, что по части обмана явно пошла не в неё. -Надо бы поучиться путешествовать налегке — -Так, выходит нужно благодарить доктора? Пожалуй, пошлю ему чек — отец поднял бокал с вином. -О нет, не стоит, я всё уже оплатила — -Ясно. Но если тебе так скоро полегчало, ты могла бы послать телеграмму и сообщить нам об этом. У семьи камергера сейчас трудности, а мы сбежали, словно крысы с тонущего корабля — он нахмурился и опустошил бокал. Мать поджала губы. -А может в столь сложный момент, наоборот не стоит злоупотреблять гостеприимством камергера, ты не думал, что сейчас вы были бы там лишними? — -Да, я говорила ему об этом — осмелилась вставить Виктория. -Нет! — Неожиданно рявкнул отец, так что они обе вздрогнули — ты знаешь, в каком сложном мы положении, знаешь в каких беспросветных долгах, семья камергера нужна нам как воздух, и теперь, когда мы без пяти минут родня, ты разыгрываешь этот безумный спектакль — он с размаху швырнул стакан об пол. Виктория встала и вышла. -По-твоему, это шутки, может тебе показать результаты моих подсчётов? — Не унимался отец, грозя перед ней указательным пальцем. -Видела я твои подсчёты. Кстати, как я понимаю, в графу расходов стоит приписать стоимость билетов за самые дорогие каюты, верно? — -Издеваться будешь? Похоже, меня одного заботит будущее усадьбы — -Да, ты явно преуспел со своей заботой, даже ни разу не справился о моём самочувствии. И, может тебе будет трудно в это поверить, но за усадьбу я переживаю не меньше твоего, не забывай о том, что я жертвую единственной дочерью — -Жертвенница, она, между прочим, и моя дочь — пробубнил он, но жена пропустила его реплику мимо ушей. -Прости за то, что пришлось прервать твоё безудержное веселье за чужой счёт, но если уж приходится выбирать между деньгами и благополучием Виктории, я не задумываясь расстанусь с деньгами — -Чего ты такое несёшь? Что ещё за выбор? — -Тот, который мне пришлось сделать за тебя — -Ничего не понимаю, объясни по-человечески — Она вздохнула, посмотрев на него снисходительно, точно на идиота. -Тебе надо отдохнуть, дорогой. Иди, поспи пару часов, голова станет легче, ум яснее, а я пока схожу распоряжусь насчёт ужина — она спустилась с крыльца и улыбнулась — отметим ваше возвращение домой — -Нет, уж изволь объяснить — он пошёл вслед за женой — что ещё за выбор такой? — -Погода сегодня чудная, не правда ли, дорогой? Наконец-то пришла весна —***
Весь оставшийся день прошёл как в тумане, Виктория не могла найти себе места. Она обошла окрестности, прогулялась по знакомым тропинкам, прислушиваясь к пению птиц, спустилась к реке, стараясь воспроизвести в памяти давно забытое чувство лёгкости, которое испытывала до того, как на её голову обрушились беды. Она пыталась убедить себя в том, что на этом всё и закончилось. Мрачный город с его тревожными новостями, семья камергера с их тайнами, её непонятное влечение к Отто — всё это в прошлом, здесь, в усадьбе, ничего дурного уже не случится. Однако, созерцание родных просторов нисколько не успокаивало. Да, природа, как и раньше, завораживает своей красотой, но теперь Виктория будто бы просто рассматривала реалистичную картинку, больше не являясь её частью. Прикоснувшись ко взрослой жизни, она утратила способность радоваться настоящему моменту, утратила способность мечтать и не переживать о том, что ждёт её завтра. На душе тревожно, а мысли тяжелы и запутаны. Как раньше уже не будет, потому что сама она стала другой. -Ах, вот ты где — мать застала её у конюшни. -Я думала отец её продал вместе со скотом — Виктория погладила белую лошадь, энергично кивавшую головой, зачитанное до дыр стихотворение «всадница» отчасти посвящалось и ей. -Нет, не посмел. Знал, что я устрою ему взбучку. Смотри-ка, как она тебе рада. Подумать, а ведь просто животное — Виктория улыбнулась, лошадь ткнулась в её плечо мягкой мордочкой. -Наверное, хочешь прогуляться верхом? Приказать, чтоб её оседлали? — -Нет, не сегодня. Пусть отдыхает — -Тогда давай просто пройдёмся, если, конечно, ты не слишком устала — Виктория всё ждала, что мать расскажет ей для чего написала письмо, зачем пришлось врать и прикрываться болезнью, но она молчала, ограничиваясь дежурными фразами и светской улыбкой. Виктория терялась в догадках, но тем не менее спросить не решалась, в её молчании будто бы крылось что-то недоброе, и она была почти уверена, что ответ ей не понравится. Солнце клонилось к закату, медленно опускаясь за линию горизонта. Отражаясь в зеркальной глади воды, тёплым светом, как лёгкой шалью, окутывало окрестности, создавая приятную атмосферу покоя. Облака подсвечены изнутри, и последние тёплые лучи ласково прикасаются к коже, на смену знойному дню приходит вечерняя прохлада. Ни один закат не сравнится с этим по красоте, о таком закате пишут в книгах, такой закат увековечивают на полотнах, тщательно подбирая краски, стараясь достовернее передать цвет, чтобы потом, глядя на картину, раз за разом возвращаться в то прекрасное место. Виктории посчастливилось в этом прекрасном месте родиться. Величественные леса, бескрайние поля, всё, насколько хватало глаз и дальше, принадлежит их семье. И ей всегда казалось, что с имением, которому чуть больше ста лет, которое отмечено на картах и передаётся из поколения в поколение, по определению ничего не может произойти. Усадьба как отлаженный механизм, прошедший испытание временем. Разве может разрушиться система, много лет обеспечивающая местных жителей работой и крышей над головой? Обычно здесь находят спасение, это то место, куда беда не знает дороги. Даже увидев воочию подсчёты отца, даже когда разогнали часть персонала, даже когда целыми днями слышится стук топоров, Виктории продолжает казаться, что всё это не всерьёз. Они прошлись вдоль реки, миновали заброшенную пристань и, обогнув значительно поредевший лес, направились к холму. Мать шла впереди, опираясь на зонт как на трость и подхватив подол платья, который всё же успел испачкаться. Поднявшись, она осмотрелась, рукой прикрывая глаза, будто бы наполовину скрывшееся солнце могло её ослепить. -Ну, по крайней мере здесь никто не станет подслушивать. Осторожней, милая, не споткнись — Виктория остановилась и посмотрела под ноги, только сейчас она поняла, откуда взялось это чувство, будто бы чего-то не хватает. Не хватало деревьев, прогуливаясь по лесу, она тысячу раз поднималась на этот холм, чтобы спрятаться от жары под их густо сплетёнными кронами. Теперь же от берёз остались лишь уродливые пеньки, а траву вокруг сожгло солнцем, ведь лишившись укрытия холм оказался на самом пекле. -Он что же решил вырубить все деревья? — Воскликнула Виктория. Мать вздохнула, похоже, о том, что приходится вырубать лес, она жалела не меньше, однако, быстро ретировавшись, натянула фальшивую улыбку. -Зато теперь есть где передохнуть — отложив зонт, она уселась на один из пеньков, жестом приглашая сесть рядом — во всём есть свои плюсы — -И давно ли ты стала такой оптимисткой, мама? — -А что ещё остаётся, милая. От того, что станем лить слёзы, новые деревья не вырастут. Иди же, присядь — Виктория подошла ближе, но садиться не стала. -Ладно, я тоже постою — Есть ещё одна странность, которая беспокоила Викторию с момента их встречи. Мать смотрела на неё не так как обычно — слишком внимательно, с каким-то непонятным сочувствием, будто бы она была неизлечимо больна. -Мама, в чём дело? — Не выдержала молчания Виктория, повисшее в воздухе напряжение становилось слишком уж ощутимым. -О чём ты? Всё хорошо — пожала плечами мать. -Нет, мама, я же вижу что-то не так — -Ты только посмотри какая красота, в городе таких закатов не увидишь — -Ты хотела со мной поговорить — -А, забудь, не имеет значения, ты вернулась и это главное — -Не имеет значения? С момента прочтения твоего письма я себе места не находила, меня трясёт до сих пор. Чего я только не передумала по пути домой, к худшему готовилась, а теперь всё оказалось вымыслом, и ты даже не объяснишь мне ради чего солгала? — -Ради тебя, Виктория- -Ради меня? — -Я должна попросить у тебя прощения — мать вновь посмотрела с сочувствием. -За что? — -За всё — она вздохнула и взяла её за руку — я очень, очень виновата перед тобой — -В чём же ты виновата, мама? — -Это непросто… Я ведь с самого начала была против этой затеи, я знала, что это разобьёт тебе сердце и сделает нас врагами, но в тот момент на меня будто бы нашло какое-то затмение. Понимаешь, всё как-то разом навалилось. Унизительные разговоры с судебными приставами, стычки с твоим отцом, его постоянные подсчёты, а ещё этот чёртов лес, где с утра до ночи валят деревья. И я сдалась… дала разрешение… — -Какое разрешение? — Мать отвернулась и быстро вытерла глаза. -Выдать тебя замуж, чтобы рассчитаться с долгами- Виктория невесело усмехнулась. -А что ты могла поделать, это было решением отца — -Ошибаешься. Перед тем как решиться он просил моего совета, и я бы смогла его переубедить, нужно было лишь подобрать нужные слова, но я этого не сделала, потому что в тот момент так же, как и он, была в отчаянии. Опустила руки и решила — будь что будет — -Мама… — -Я будто в прострации находилась, выстроила стену и абстрагировалась от проблем. Только спустя неделю после вашего отъезда, когда отец сообщил мне о скорой помолвке, я наконец осознала, что собственноручно разрушила тебе жизнь — Виктория открыла рот, но не нашлась что ответить. -И за это я прошу у тебя прощения — -Ох, мам, можешь не волноваться, никакой помолвки не состоится. Отто уехал и ясно дал мне понять, что не вернётся обратно- Мать снова улыбалась. -Только я ещё не говорила отцу, никому не говорила. Так что не за что просить прощения — -За отца не волнуйся, выберу время и сама ему сообщу. И даю тебе слово, отныне что бы ни случилось, я всегда буду на твоей стороне — -На моей стороне? — -Я ведь знала, что Отто далеко не святой, и ты ни раз говорила нам об этом, но я не прислушалась и в итоге чуть тебя не потеряла. Слава богу, всё обошлось. Он ведь, ничего дурного с тобой не сделал? — Спросила мать так осторожно, будто бы боялась её спугнуть. -Нет. Мама, к чему ты ведёшь? — -Ты спросила меня про письмо. Так вот, я написала его сразу же, как только прочла последние известия о «цирюльнике». О том, что творится в городе, я узнала уже после вашего отъезда и с тех пор не могла найти себе места, я… — Виктория повернулась к ней. -Так вот оно что. Неужели и ты поверила сплетням из бульварных газетёнок! — -Сплетням? Они практически доказали его вину — -Нет, не доказали это всё домыслы — -Виктория, там говорится о… — -Мама, послушай меня, дело «цирюльника» ведёт человек, у которого с Отто какие-то старые счёты, и сейчас, пользуясь своим положением, он пытается его подставить — -Кто в здравом уме решится безосновательно обвинить в убийствах сына самого камергера, очевидно, у того человека, кем бы он ни был, имеется достаточно доказательств — -По-твоему, Отто способен такое сотворить? Ты ведь всю жизнь его знаешь — -Знаю. Ещё знаю, что он ни в чём не знал отказа, а такая вседозволенность всегда имеет последствия — -Господи — все её разумные доводы закончились, разговор с матерью напомнил о недавнем разговоре с Йоханнесом, они будто бы сговорились и пересказывают один и тот же текст — так выходит, ты соврала, чтобы спасти меня от убийцы? — -Такая вот ложь во спасение — мать развела руками -Отто никого не убивал, вы все с ума что ли сошли? — -Ладно, убивал он или нет, с этим пусть разбирается полиция, а мне будет спокойней, когда ты дома. При всём уважении к камергеру нас не должны заботить их проблемы. Забудь и больше ни о чём не переживай — -Не могу — -Почему, ты ведь так хотела вернуться домой или… — она прервалась, будто что-то её испугало, от такой перемены в настроении Виктории стало не по себе — ты что влюбилась в него? — Виктория опустила глаза, рассматривая носки своих туфель, вероятно, всё настолько очевидно, что уже глупо отнекиваться. -Боже мой, ну как же ты… — -Что я? Разве в конечном итоге вы не этого от меня добивались? — Возникло недолгое молчание, будто бы им обоим требовалось время, чтобы всё осмыслить. -Ничего, милая — мать покачала головой и столько горечи было в её голосе, что Виктория невольно почувствовала себя виноватой — это пройдёт — -Давай вернёмся, мам, я и правда устала —***
Разговор, который должен был избавить от гнетущего чувства вины и поднять настроение, оставил неприятный осадок. Домой они возвращались молча, лишь изредка обмениваясь вежливыми замечаниями насчёт погоды. Подойдя к ограде, мать отворила калитку, пропуская Викторию вперёд. -О, кстати, забыла тебе сказать, на днях возвращается Дитлеф — сообщила она. -Здорово — -Да, наконец-то вся семья будет в сборе — От палящего зноя не осталось и следа, солнце опустилось за горизонт, и в воздухе появилась прохладная свежесть. Они остановились у веранды. Благоговейную тишину, от которой Виктория уже успела отвыкнуть, нарушали лишь приглушённые голоса слуг, да тихое пение граммофона, доносившееся из гостиной. Дом, окутанный сумерками, погрузился в сон, и только окна родительской спальни освещал тусклый свет ночника. Очевидно, отец снова пьёт бренди и занимается подсчётами. Она поднялась на крыльцо и опустилась в кресло-качалку. Мать, облокотившись на перила, осталась стоять внизу и, обведя взглядом дом, грустно улыбнулась. -Знаешь, а ведь мы с тобой похожи. Когда-то и от меня добились того, чтобы я влюбилась в твоего отца — она перебирала кружевной волан рукава — но я никогда не желала такой участи для тебя — Виктория чуть подалась вперёд, будто пытаясь лучше расслышать. Нет, для неё не стало новостью то, что брак родителей состоялся по расчёту, для неё было удивительно то, что мать впервые в жизни заговорила об этом в открытую. — Но ведь ваш союз идеален. Ирма всё время приводит вас в пример — -Молодец Ирма, вот только она понятия не имеет, каково это не иметь свободы выбора — -Хочешь сказать, ты отца никогда не любила? — -Дело не в нём, не могу сказать об отце ничего плохого, он никогда не обижал меня, ни разу в жизни руки не поднял, но, понимаешь, при взгляде на него у меня никогда не учащалось сердцебиение, и я не воспаряла к небесам в минуты уединения. Сперва от меня добились смирения, потом смирение переросло в привычку, которую долгое время я принимала за любовь. Но теперь, по прошествии лет понимаю, как ошибалась — -Зачем ты мне это говоришь? — -Не знаю, назовём это вечером откровений, давно мы не разговаривали по душам. Мне знакомо твоё состояние, Виктория, по нашей вине, твой мир перевернулся с ног на голову, и сейчас ты не можешь отличить, где ложь, а где правда, но, поверь, это скоро пройдёт — -А что если нет? — -Пройдёт. Ты пережила потрясение, но со временем всё забудется, всё встанет на свои места, нужно только подождать — Виктория качнулась в кресле. Возможно, мать права и её «влюблённость» лишь плод подвергнувшегося встряске воображения. Хочется верить. На кухне раздаётся звон разбитого стекла и громкий смех, совсем не соответствующий их меланхоличному настроению. -Надо бы проследить, чтобы ключи от винного погреба были только у Ирмы — покачала головой мать. Голоса на кухне становились всё громче, верно, прислуга посчитала, что хозяева давно ушли спать и устроила загул. Посиделки после трудового дня в их доме не редкость. Отец не имел ничего против личного времени, разве что запрещал напиваться, но люди осторожно обходили этот заперт. Конечно же, он об этом догадывался, но тем не менее с поличным ещё никого не поймал, на работу все выходили вовремя и обязанности исполняли как положено. Виктория невольно вспомнила о камергере, который относится к работникам, как к скоту и добивается уважения исключительно жестокостью. Кто-то из служанок затянул фальшивенькую мелодию, её тут же подхватили ещё несколько голосов и удивительным образом под звуки их рваного пения на душе становилось теплее. По поляне перед крыльцом протянулась световая дорожка, когда отворилась дверь в кухню. Несколько служанок, толкаясь и сдавленно хихикая, вышли проветриться. -Тихо вы, не разбудите хозяев, мы и так что-то расшумелись — шепнула одна из них. -Кто ж знал, что вино это таким крепким окажется — Виктория, улыбнувшись, переглянулась с матерью, та мотнула головой и приложила палец к губам. -А хозяйка-то молодец — -Ты о чём это? — Мать помрачнела, улыбка моментально сошла с её лица. Она вся обратилась в слух. -О чём, о чём, о том, что быстро она доктора к рукам прибрала — -Ух, я бы такого доктора сама к рукам прибрала — -Ой, да сдалась ты ему — -А чего нет-то, попробовал бы, прежде чем нос воротить, я молодая незамужняя и уж точно поживее кисейных барышень буду — -Ну не скажи, наша-то барышня тоже огонь, вона как кровать о стеночку билась, думала дом обрушится. Видать, совсем бедная изголодалась — -Так ведь приступ лечили — Забыв об осторожности, горничные дружно заржали. -Ловко придумано и главное муж ничего не заподозрит. А так, поглядишь, прямо вся из себя святая, бранного слова от неё не услышишь, ходит чуть дышит — Мать шумно выдохнула, опустила голову и потёрла виски, должно быть, она сейчас хотела провалиться сквозь землю. Виктории вдруг всё стало ясно. Мелкие и, казалось бы, незначительные детали, вроде помятой постели и жемчужных серёжек, которые мать надевала только по праздникам, сложились воедино, образовав вполне себе ясную картину. А ещё её цветущий вид, она было решила, что это из-за радости встречи, но оказалось дело в другом. Горничные, не стесняясь выражений, продолжали свой пьяный трёп. -А знаете, я вообще-то одобряю. Ну сами посудите, она молодая… — -Молодая — одна из них усмехнулась -Ну, по крайней мере моложе его. Ей хочется много, а он уже не тот, что раньше, да ещё и отсутствует месяцами. Так что я её не осуждаю — От злости у Виктории зашумело в ушах, будь она чуть посмелей, ко всем чертям разогнала бы эту свору, но её детский лепет, голосистые кухонные хабалки уж точно слушать не станут. Она ожидала, что после такого унижения, мать поспешит скрыться, чтобы избежать объяснений. И хорошо бы, Виктория не горела желанием слушать её оправдания, потому что сама ещё не определилась, что ей делать со знанием этой тайны. Однако мать бежать и не думала. Она поднялась со своего места, да так резко, что качнувшееся кресло едва не опрокинулось и, прежде чем Виктория успела что-то сообразить, спустилась с крыльца. -Спасибо, Мэрит, для полного счастья мне как раз не хватало одобрения служанки — Наступила гробовая тишина. Служанки замерли, будто в ожидании бури. Виктория сползла с кресла, но дойти смогла только до перил, подвели отяжелевшие ноги. Она боялась за мать, у них обеих врождённая неспособность ставить людей на место, и прислуга не воспринимает её как хозяйку. Сейчас эти нахалки над ней посмеются, а после доложат обо всём отцу, но мать не переставала удивлять. В своём гневе она внезапно обрела уверенность. -Вы просто неправильно нас поняли — поспешила оправдаться Мэрит, но в голосе слышалось явное недовольство, будто это они виноваты, что подслушали их болтовню. -Неужели — мать шагнула к ним. Их было четверо, трое сразу же попятились назад, рассчитывая улизнуть в кухню, только Мэрит с места не двинулась, стояла, сложив руки на груди, всем своим видом выражая тупую непокорность. -Так может объяснишь мне, что именно ты имела в виду, обсуждая мою личную жизнь — -Я не обсуждала вашу личную жизнь — -Я, конечно, уже не так молода, но проблем со слухом у меня нет — Мэрит хмыкнула. -Простите, мадам, больше не повторится — в один голос заявили горничные. -Конечно, не повторится. Отныне ваши ночные посиделки отменяются, ключи от винного погреба отдадите Ирме. Утром я лично пересчитаю бутылки и вычту их стоимость из вашего жалования — -Да было бы что вычитать из того жалования — Мэрит закатила глаза. -А тебе, Мэрит, вообще не о чем волноваться, ты уволена — -Что… В каком это смысле уволена? — Теперь она всполошилась. -В смысле закрой свой рот и пошла прочь со двора — -Вы что шутите — она обернулась, ища поддержки, но её подруги не смели поднять взгляд — а, ну вот что, понимаю, я здесь всего лишь прислуга… — -Правильно понимаешь, ты всего лишь прислуга, дворовая девка и не имеешь права раскрывать рот, когда с тобой говорит хозяйка — она чуть повысила голос. -При всём уважении, мадам, нанимали меня не вы и увольнять тоже не вам — она наклонила голову на бок, ехидно улыбаясь — я уйду со двора, только когда мне прикажет ваш муж — -Хорошо, но в таком случае, ты отсюда не уйдёшь, а уползёшь, потому что прежде с ним поговорю я и тогда плетей тебе не избежать — Мэрит сглотнула, уверенности поубавилось, кажется, до неё дошло, что мать говорила всерьёз. -Но я же просто пошутила… Просто глупостей наговорила. Слушайте, простите меня, отныне я буду держать рот на замке, честно — -Мэрит, у меня нет причин оставлять тебя, ты никчёмное бесполезное создание, способное лишь молотить языком, я терпела тебя лишь из уважения к твоему покойному отцу, но моему терпению пришёл конец, собирай пожитки и уходи — -Вы не можете так со мной поступить — -Мадам, но ведь сейчас ночь — осмелилась вмешаться одна из горничных. -Разговор окончен, вы трое, живо на кухню, и чтобы к утру там всё сияло. А тебя чтобы я больше здесь не видела, приблизишься к усадьбе — прикажу спустить собак- -Вам это ещё аукнется — проворчала Мэрит, и гордо вскинув подбородок отправилась собирать вещи. Горничные скрылись, во дворе стало тихо. Виктория спустилась с крыльца и подошла к матери. -Мама… — -Да, Виктория, всё, что ты слышала, чистая правда, но не жди от меня раскаяния, я не жалею о том, что сделала — -Я и не жду, просто не знаю, что сказать — -Не говори ничего, так будет лучше — Наверное, она уже вышла из того возраста, когда родители считаются святыми, нужно было разозлиться, но злости не было, как не было и обиды, в какой-то степени Виктория была даже рада за мать, ведь она никогда не видела её такой счастливой -Мам, а что мы скажем отцу, когда он спросит про горничную? — -Скажем как есть, за исключением некоторых деталей. Уверена, он против не будет, эта девка давно напрашивалась — Виктория кивнула, ей вдруг вспомнилась несчастная Анна и захотелось рассказать об ужасах, что творил камергер, но, решив, что на сегодня достаточно, промолчала. -Идём домой, уже совсем стемнело — сказала мать, на ходу снимая жемчужные серьги.