***
"Дура, дура, идиотка, безмозглая курица…" — он где-то слышал, что если ругать человека на чём свет стоит, то ничего дурного с ним не случится. В приметы и всякого рода деревенские глупости Отто не верил, он всё же человек образованный, современный, но прошло уже несколько дней безрезультатных поисков, и, похоже, вера в приметы — это всё, что ему осталось. К тому же очень хотелось отвести душу, а поругать Викторию уж точно было за что. Вот попадись она ему на глаза, он бы высказал ей всё, что о ней думает, ничего бы не упустил: и безрассудное поведение бы припомнил, и то, что она истеричка каких поискать, и то что она та, которая боялась собственной тени, внезапно возомнила себя бессмертной и ринулась его спасать в этот чёртов ливень на этой чёртовой лошади. Тупица безмозглая, она ведь до сих пор верит в существование пещерных троллей, чего её понесло в этот треклятый лес? Героиней романа себя возомнила? Остаётся лишь надеться, что его доморощенная спасительница не стала жертвой «пещерного тролля», а просто неудачно свалилась с лошади. Может, сломала ногу и сейчас где-нибудь в чаще леса, куда невозможно пробраться из-за размытой земли, поседевшая от страха прячется под кустом, ожидая помощи. «Коротышка». Когда отыщется, неплохо бы было дать ей пинка, чтобы наконец вылетела из головы вся дурь. Отто выдохнул, ему бы и самому, кретину, не помешала бы хорошая взбучка за то, что снова не смог совладать с эмоциями. Однажды жизнь уже преподнесла ему жестокий урок, но, к сожалению, он так ничему и не научился. Счистив грязь с подошвы о нижнюю ступень, он поднялся на крыльцо трактира, того самого, где совсем недавно произошло «сражение» с местными завсегдатаями. Недавно, а кажется прошла уже целая вечность. Всё вообще разделилось на до и после, теперь они существовали в какой-то иной реальности. Время замедлилось или вовсе остановилось, и они застряли в одном бесконечном дне. Отто опустился на лавку, устало потерев воспалённые глаза. Он не спал две ночи подряд и поймал себя на мысли, что не может понять утро сейчас или вечер. С того момента, как пропала Виктория, в усадьбе он больше не появлялся, не хотелось мозолить глаза своим присутствием. Он просиживал ночи в этом самом трактире, поглощая вёдрами крепкий кофе, а утром в одиночку отправлялся на поиски. Отто не присоединился бы к организованному поисковому отряду, даже без опасения оказаться «случайно» застреленным, от него одного пользы будет куда больше, чем от их делегации: перемещается он быстрее, не осторожничает и не боится забраться в самые дебри. Он думал именно так, но пора было признать, что бесполезны тут были все — и он и они бродили по кругу, натыкаясь на свои же следы. Дождь ненадолго притих, обратившись в мелкую морось, на пристани не было ни души и мёртвая тишина вселяла тревогу. Густой белый туман плыл над рекой, ограждая остров от остального мира и, казалось, за ним не было ничего. Отто поднял ворот охотничьей куртки. Его трясло, но холода он не осознавал, тело существовало отдельно от мыслей, раздражало лишь то, что на третьи сутки силы начинали предательски покидать и нужно было снова заправиться мерзким кофе. Он достал портсигар, курить совсем не хотелось, но обычно становилось полегче. — Вот ты где. Ну конечно, стоило догадаться! Сперва Отто заметил лакированные туфли, испачканные грязью, затем поднял глаза и увидел Шарлотту целиком. На ней было чёрное платье, чёрные кружевные перчатки и в руках она держала чёрный зонтик. Он невольно усмехнулся, чёрный цвет и убранные в причёску волосы состарили её лет на десять. Шарлотта смотрела на него ни то с укором, ни то с сочувствием, чего ему уж точно было не нужно. — Тебе не идёт чёрный цвет, — сказал Отто. — А тебя не было на похоронах, — парировала Шарлотта, –почему ты не пришёл? — Кому-то бы стало легче от моего появления? — Нет… Но дело же совсем не в этом, не появиться на церемонии прощания, по меньшей мере, невежливо. — Невежливо? Невежливо было бы явиться туда. Не думаю, что родители Камиллы обрадовались бы моему присутствию. Или я не прав? Она поджала губы и, слава богу, спорить больше не стала. — Как прошло? — спросил Отто. — Страшно, — пожала плечами Шарлотта и крепко сжала ручку зонтика, — её мать тронулась рассудком, на обратном пути всё восхищалась, какая Камилла была красивая в подвенечном платье, говорила о ней как о живой и так радовалась, будто мы и впрямь отпраздновали её свадьбу. — Родители в порядке? — А сам как думаешь? Мама заперлась в комнате, боится выходить, она и меня не выпускала, но сегодня мне удалось улизнуть, невыносимо находиться в этом доме. А отец, он как обычно, по нему не поймёшь. Участвует в поисках, вроде и вместе со всеми, но держится поодаль. Нам теперь там не рады. Где ты пропадал эти дни? — Не хотел ещё больше усложнять вам жизнь. Мне-то уж точно в усадьбу дорога закрыта. — Папа говорит, что твоё исчезновение выглядит, как признание вины. — Да плевать мне, что он говорит, — Отто выбросил промокший спичечный коробок, — лучше расскажи, как продвигаются поиски? — Всё без толку, из-за дождя невозможно пройти по лесу, а кто-то даже предположил, что она могла утонуть. Я случайно подслушала разговор. Не знаю, остаётся только надеяться. — Смотри, твоя подруга не свалится в воду? На краю пирса, будто едва заметная тень, стояла Леа и сосредоточенно что-то высматривала. — Леа! Что ты там делаешь? Иди сюда! — крикнула ей Шарлотта и помахала рукой. — Лучше вы идите сюда! — помахала она в ответ. Шарлотта поёжилась от холода. — Паршиво выглядишь, — сказала она, — может всё-таки стоит вернуться домой, присоединишься к поискам. — Нет уж, справлюсь как-нибудь сам, а ты иди, мать наверняка уже с ума сходит, — он поднялся со скамейки. — Только не говори, что ты ночуешь в этой забегаловке. Снова напиваешься? — Не твоё дело. — Я без тебя не уйду, вдруг ты опять натворишь глупостей. — Например? Снова кого-нибудь убью. Она со вздохом покачала головой — Твои глупые шутки сейчас неуместны… Давай хоть внутрь войдём, я совсем окоченела. Блистать остроумием сможешь и под крышей. — Что ж, давай, но учти: будешь донимать, спущу с лестницы. Забирай подругу. Что её там так заинтересовало? — Леа, идём. — Ребят, смотрите, может быть, стоит кого-нибудь позвать, мы ведь можем задохнуться! — Господи, Леа! Сколько можно объяснять! Это не дым — это просто туман! Разве может случиться пожар, когда третьи сутки льёт как из ведра! В трактире, точно в подвале, пахло застоявшейся сыростью, сквозь прохудившиеся половицы просачивалась вода, а старую крышу не успевали заделывать, как в ней образовывались новые щели. Ещё один ливень, и он попросту уйдёт под воду, как пару лет назад ушли лодочные сараи. Однако, здесь всё равно было гораздо теплее, и хозяин трактира относился к Отто с пониманием, он, похоже, один из немногих на острове, кто верил в его невиновность. Шарлотта сделала глоток и сморщила нос, то, что здесь называли «кофе», было совсем на него не похоже. — Ужасно, — она отодвинула кружку и брезгливо смахнула со стола крошки, — и грязно здесь как-то. — Уж извините, принцесса, кондитерскую для вас не построили, — сказал Отто, — ты согрелась? — Немного. — Отлично, тогда вам пора возвращаться домой. — Я же сказала, без тебя домой не вернусь. Ты должен пойти и рассказать, как всё было, должен пойти и убедить всех, что ты не виновен. — Единственное, что я должен — это найти и вернуть домой Викторию. Желательно не по частям, — Отто улыбнулся. — Ужас какой! У тебя нет ничего святого, как можно так говорить? — воскликнула Шарлотта, от возмущения даже подпрыгнув на месте. Конечно, он прекрасно понимал, что подобного рода шутки сейчас неуместны, но иначе просто не мог, если и он впадёт в отчаяние, то у Виктории просто не останется шансов. — Ладно, тише ты, святая. Целиком найдём, ничего с ней не будет. Заблудилась, небось, у тебя же все подруги сообразительные. Шарлотта посмотрела на Леа, та, облокотившись на стойку пыталась убедить хозяина трактира, что это никакой не туман, а самое настоящее задымление, на что тот лишь наигранно качал головой. — Знаешь, ты бы послушала мать, не стоит вам бродить в одиночку, убийца может быть где угодно. Шарлотта, снова подвинула к себе кружку и сжала её двумя руками. — Отто, как думаешь, имеется ли хоть крохотный шанс, что она может быть жива? Мне кажется, надеяться уже не на что… И я так боюсь снова услышать плохие новости. Так боюсь… Каждый раз, когда они возвращаются домой, у меня, замирает сердце, я боюсь услышать крики, боюсь, что они принесли её тело. Я ушла из дому, потому что оставаться в усадьбе стало невыносимо, будто там поселилась смерть. А ещё мне снится Камилла, будто… — Ну всё, довольно, куда тебя понесло. Говорю же, она просто заблудилась. — Не надо, ты ведь прекрасно знаешь, что в этих лесах Виктория не заблудится, — она надрывно вздохнула и посмотрела в окно. — Замечательно, значит, скоро вернётся сама. Только не вздумай реветь, без тебя на душе паршиво. Леа озадаченно прикусила губу, по её мнению, мужчина за стойкой нёс какую-то околесицу, вероятно, бредил. Ну вот как вода может превращаться в дым? Просто немыслимая чушь. А вот пожары случаются часто, однажды она видела, как сгорел целый дом. — Поверьте мне, фрекен, не огня нам сейчас надо бояться, а наводнения, поглядите, что сотворил этот проклятый дождь. Ещё одной битвы со стихией мой сарай точно не выдержит. — Какой ещё сарай? — Леа подняла брови. — Трактир, милая, этот вот трактир, — сказал мужчина, в очередной раз убедившись, что на девушек из высшего света лучше уж просто смотреть. — Всё равно от этого вашего тумана мне как-то неспокойно, вот увидите, я окажусь права. Позади скрипнула дверь, послышались шаги. Трактирщик отложил полотенце, которым натирал не слишком чистые кружки, и достал с полки бутылку какого-то алкоголя. — Вы правы, мадам, туман всегда вселяет необъяснимый ужас. Леа повернула голову и увидела сына мельника, к сожалению, имя его она не запомнила, зато запомнила, что у его карманных часов, на которые во время похорон он слишком часто поглядывал, отсутствовала задняя крышка. Леа неосознанно сделала шаг в сторону, ей не нравился его взгляд и запах был неприятный, и вообще находиться рядом с этим мужчиной ей было некомфортно. И что только нашла в нём бедная Камилла? Трактирщик поставил перед ним стопку и до краёв наполнил её коньяком. — Соболезную, — он сочувствующе похлопал Йоханнеса по плечу. — Спасибо, — сказал он, изобразив глубокую печаль. Снова. Снова это притворство. Сегодня Леа показалось, что на церемонии прощания он был единственным, кому не было по-настоящему жаль, своё горе он изображал настолько фальшиво, что резало глаз. Она пыталась сказать об этом Шарлотте, но та лишь отмахнулась, попросив её немедленно замолчать. Йоханнес залпом опрокинул стопку и повернулся к Леа, которая таращилась на него во все глаза. — Мадам? С вами всё хорошо? — спросил он. Она лишь кивнула. — Может вас проводить до дома? Нам по пути, я как раз иду в сторону усадьбы. — Нет, — ответила она слишком резко, — я помню дорогу. Соболезную, — Леа опустила глаза и быстро ушла. Йоханнес посмотрел на трактирщика и пожал плечами. — Ещё одна горожанка. Девочка-картинка, а в голове пусто, — шепнул ему трактирщик. Протискиваясь между столом и Шарлоттой, Леа наступила ей на ногу. — Эй, осторожней! — Шарлотта хлопнула её по заду. — Прости, — она плюхнулась на скамейку рядом с подругой. — Ну разумеется, этим утром только рожи писателя не хватало, — проворчал Отто, посмотрев на Йоханнеса. — Проявил бы сочувствие, он только что схоронил невесту. Отто промолчал, представив, что Виктория сказала бы точно так же. — Не знаю, мне показалось, он не слишком грустит, — сказала Леа. — Боже мой, Леа, опять ты за своё. По-твоему, он что, должен разразиться рыданиями? Ты и сама не слезинки не проронила. — Но мне жаль Камиллу, она была моей подругой. А вот ему, кажется, нет. — Да что с вами такое, у меня нет слов. Каждый по-своему переживает потерю, ты понятия не имеешь как сильно он её любил. Леа замолчала, возможно, Шарлотта как обычно была права. Йоханнес поблагодарил трактирщика и, не глядя в их сторону вышел, осторожно закрыв за собой дверь. — Тебе бы извиниться перед ним, да попросить помочь с поисками, — обратилась Шарлотта к брату. — Ещё чего! Он вёл себя как скотина, вот и получил по заслугам. Давно напрашивался. Леа усмехнулась. — Нашёл время вспоминать обиды, детство давно прошло. И, между прочим, Йоханнес лучше всех знает здешние места, кого как не его просить помочь. — Нет. Исключено. — Виктория ведь ему не чужой человек, он не откажется. — Тогда чего же он сам не предложил свою бесценную помощь? — Даже не знаю, может быть дело в тебе? И не забывай, какое горе ему довелось пережить, — не унималась Шарлотта. — Поглядите-ка, какой чувствительный. Хотел бы помочь, давно бы присоединился. — Подумай. Виктория бы этого хотела, она ненавидела вашу вражду. Отто стиснул зубы, разговоры о Виктории в прошедшем времени его доконают, он ведь и сам понимает, чем всё закончится. — Ты бы мог… — Я сказал, довольно! Тема закрыта. Допивай свою «бурду» и идём домой, — сказал Отто, — ты тоже, — обратился он к Леа, выкладывающей из засохших крошек узор на столе. Шарлотта покачала головой. — Твоя гордость её погубит.***
Разодранный ветром флаг, некогда символ гордости и величия, сейчас выглядел, как насмешка, насколько же он был смешон, когда придумал эту традицию. Жил сегодняшним днём, в своём мире, упорно не замечая проблем, упорно считая себя правым во всём. Даже позволил себе распоряжаться чужой судьбой, оправдывая себя тем, что это во благо семьи, но на деле чтобы продолжать тешить своё самолюбие, при каждом удобном случае хвастаясь родством с самим камергером. Да уж, если и существуют какие-то высшие силы, свершающие возмездие, то он за свои ошибки поплатился сполна. Может быть, если бы он не был таким слепцом и хоть раз бы прислушался к ней, она была бы сейчас жива… Если бы было можно, он отдал бы всё, что у него осталось, отдал бы собственную жизнь, чтобы хоть на миг увидеть её лицо, крепко прижать к груди и попросить прощения за все те страдания, которые она пережила по его вине. Нет в мире большего зла, чем собственная гордыня. — Вы совсем промокли, немедленно возвращайтесь в дом. Я приказала разжечь камин. Очнувшись от размышлений, он повернулся к человеку, которому принадлежал этот голос, будто бы из прошлой жизни и минуту просто молчал, всматриваясь в измождённое лицо гувернантки. Ирма держала над ним зонт, о который ударялись крупные капли дождя. — Скоро начнётся ливень, возвращайтесь в дом, вы и так не вполне здоровы. — Всё в порядке, Ирма, — он отмахнулся. Снова ливень, а его девочка где-то совсем одна, мёрзнет, боится, может быть, ранена, а он в это время будет греться у камина, удобно устроившись в кресле, ну уж нет. Перед глазами промелькнуло бледное обескровленное лицо Камиллы Сейер, она была так молода, совсем ребёнок. Он сделал неопределённый жест, подняв и опустив руку, пробурчав что-то неразборчивое. Ирма коснулась его руки, она горела огнём. — Господи, да у вас жар! Немедленно возвращайтесь, что вы ещё придумали? Вы нужны нам здоровым, будто сейчас и так мало забот! — выкрикнула Ирма в сердцах, но тут же опомнилась. — Сейчас, — он отвёл её руку в сторону и вышел из-под зонта, — ты иди, Ирма, я сейчас вернусь, только опущу этот чёртов флаг. — Вы пытались уже дважды, от дождя заржавел механизм. — Да? Надо же, что-то не припомню… Ирма посмотрела на кренящийся флагшток. — Прошу вас, идёмте. Смотрите, ещё один порыв ветра, и вся конструкция свалится на землю без вашей помощи. Она снова держала над ним зонт и на этот раз для надёжности взяла под руку. — Вся конструкция? И правильно, туда ей и дорога. Кто вообще придумал эту идиотскую традицию, — он резко развернулся, так что Ирма поскользнулась на мокрой траве. — Идея принадлежала вам, помните? — Конечно, кто же ещё? Я же тут главный идиот, — он хрипло рассмеялся и тут же поборол подступающий кашель. Его кожа была так горяча, что, казалось, запросто могла прожечь одежду. Если близится такой же приступ, какой случился с ним в городе, он мог и не пережить его. Ирма тяжело вздохнула. Она чувствовала, смерть никуда не ушла, она здесь, расползлась по тёмным углам, наполняя дом стылым холодом и ожидая своего часа. Бедняжки Камиллы ей не хватило. — Постой, давай-ка присядем. Я что-то слегка притомился, — отец Виктории остановился у крыльца и тяжело опустился на нижнюю ступень. — Господи, вы с ума сошли! Сидеть на ледяном камне. Вставайте, мы почти пришли. — Подожди, дай дух перевести. Ирма всплеснула руками и вдруг застыла, глядя в сторону ворот, её обдало холодом, когда сквозь пелену дождя она увидела три приближающиеся фигуры. — Ох, ну надо же, посмотрите-ка кто вернулся, — воскликнул отец Виктории. Ирма предпочла промолчать, появление Отто не сулило ничего хорошего. Мерзавец и как только посмел заявиться сюда сразу после похорон, на которых даже не посчитал нужным присутствовать. — А это мы, — сказала Шарлотта, крепко держа за руку свою непутёвую подругу, — ходила искать своего брата и, только представьте, нашла его в трактире, — она театрально пожала плечами. Отто лишь кивнул, стараясь не обращать внимания на враждебно настроенную гувернантку, бросавшую в его сторону угрожающие взгляды, будто он и без того не понимал, что приходить не стоило. — В трактире, значит. Так вот где ты пропадал. А ведь твоя помощь была бы не лишней. И на похоронах не был. Но раз теперь пришёл, значит, раскаиваешься, верно? — Раскаиваюсь? — воскликнул Отто громче, чем требовалось. Наверное, было нетактично, но события последних нескольких дней, бессонные ночи и постоянное ожидание плохого исхода в конец его измотали. Он устал и замёрз, и о приличиях уж точно думать не собирался. — Нет, я не раскаиваюсь. Ничуть, — он ещё раз взглянул на гувернантку, не сводившую с него глаз, теперь она презрительно качала головой, если эта старая перечница вякнет хоть слово, его и впрямь будут судить за убийство. — Потому что я этого не делал! В сотый раз повторяю, не делал! Может, наконец-то до вас дойдёт. А на похоронах я не был, потому что мне попросту было плевать. — Отто, — зашипела Шарлотта и дёрнула его за рукав. — Да я почти и не знаю этих чёртовых Сейеров, — продолжил он, не обращая внимания на сестру, — с какой стати мне изображать сочувствие к тем, кто обвиняет меня в убийстве, просто потому что им нужно кого-то винить. Не им, не мне от этого легче не станет. Камилла мертва и что? Люди умирают каждый день. Ничего уже не изменишь. Все присутствующие застыли в изумлении. — Да всё именно так, вы не ослышались. Я — циничная сволочь, презирайте сколько угодно, мне плевать, хуже уже не будет. Единственное, что меня волнует, так это то, что Виктория сейчас неизвестно где. Пока вы сидите здесь со скорбными лицами, по острову разгуливает убийца и её может постигнуть та же участь, что и остальных. Ирма стиснула зубы, и Отто был почти уверен, что она вот-вот вцепится ему в глотку. — Да и ещё, — он обратился к ней, — если ещё хоть кто-то посмеет обвинить меня в убийстве, я за себя не отвечаю. Надеюсь это понятно? Гувернантка наконец отвела глаза, бог знает, что творилось в её голове, но она не произнесла ни слова. — А теперь, если позволите, я заберу кое-какие вещи и скроюсь, чтобы всем было спокойнее. Отец Виктории озадаченно наблюдал за ним, сидя на мокрых ступенях, и будто не ощущая холода. — Нет! Никуда ты не пойдёшь! — Шарлотта вцепилась в его рукав, — я замарала в грязь свои шёлковые туфли, разыскивая тебя бог знает где, не для того, чтобы ты снова исчез! Наплевать мне, кто там что скажет, я знаю, что ты невиновен. — Да уж, Отто, — отец Виктории хрипло усмехнулся, — мерзавец ты эдакий, как сильно, однако, я в тебе ошибался. Ну да и чёрт с ним, по крайней мере, честно. Тошнит меня уже от притворства. По правде говоря, ты прав, большинство присутствовало на похоронах, просто потому что того требовали приличия, да я и сам, собственно, пошёл туда по той же причине, а, значит, мы все здесь не лучше тебя. И я согласен с тобой, мы попусту тратим бесценное время. Так что заканчивай своё представление, опять становись тем, кому плевать на мнение окружающих и даже не думай снова уйти. Да и ещё знай: лично я никогда не считал тебя убийцей, а людям лишь дай повод помолоть языком. А что насчёт раскаяния, так это лишь неуместная шутка. Старик слегка помешался вот и всё, меня можно понять. Оставайся, Отто, чем больше людей, тем выше шансы найти мою дочь, — на последних словах голос его слегка задрожал и в глазах блеснули слёзы, но он тут же ретировался, — а теперь давай-ка, помоги мне встать, отдыхать будем после. — У него жар, следует уложить его в кровать, — сухо произнесла Ирма и сунула сложенный зонт всматривающейся куда-то в даль Леа. — Я же сказал, на отдых нет времени! Лучше принеси мне один из твоих мерзких отваров, выпью и мне полегчает.***
Огромный дом, со всех сторон освещённый тёплым солнечным светом, никогда не знавший покоя, где почти всё время играла музыка, слышался смех и толкотня слуг на кухне. Ещё совсем недавно благоухавший ароматом тысячи роз и приветливо распахивающий красивые белые двери перед сотней приглашённых гостей впервые встретил их холодно. Впервые здесь было так тихо, впервые царил полумрак. У входа небрежно свалены в кучу увядшие розы, двери меблированной комнаты заперты на замок, около ручки след запёкшейся крови, который никто так и не решился стереть. Зеркала завешаны плотной тканью, а по длинному коридору гуляет сквозняк. Казалось, этот дом был способен улавливать настроение и теперь скорбел вместе с обитателями. Они молча дошли до конца коридора и в небольшой гостиной наконец обнаружили жизнь. Здесь даже разожгли камин и позволили себе разговоры вполголоса, будто нарушать эту гнетущую тишину было запрещено. Мать Виктории стояла у окна, застыв как каменное изваяние и держа спину неестественно ровно. Доктор, который так и не сумел вернуться домой, устроился у камина, поглядывая на неё сочувственно, но подойти и утешить объятиями не осмеливался и вообще чувствовал себя лишним. Бородатый мужчина, сопровождавший их на охоте, что-то вкрадчиво объяснял Ричмонду, а Дитлеф стоявший рядом, лишь делал вид, что слушал его. Разговоры оборвались на полуслове, когда Отто вошёл в комнату. Он не произнёс ни слова, но все присутствующие, как по команде, повернулись в его сторону и смотрели так, будто увидели привидение. Ирма проводила хозяина до камина, помогла сесть в кресло, которое услужливо уступил ему доктор и быстро вышла из комнаты. Первой молчание нарушила Шарлотта, сообщив всем, что нашла брата в трактире на пристани и не забыла упомянуть, что замарала свои лучшие туфли, потом разговор поддержала Леа, повторив за ней слово в слово и предупредив об опасности задымления. Звонкие голоса звучали в этой тишине почти неприлично, но никто не смел их прервать. — Вернулся, значит, — произнесла мать Виктории, — ну? Вероятно, тебе есть, что нам рассказать? — она не плакала, но, казалось, в любую секунду могла впасть в истерику. — Мне нечего рассказать, я знаю не больше вашего, — ответил Отто, мысленно приготовившись отразить очередное нападение. — Тогда для чего… — Хватит! Довольно, — прервал её Дитлеф, — кажется, мы всё уже выяснили, — он подошёл к Отто и хлопнул его по плечу, — давай проходи, нам тут тебя не хватало. Ричмонд и бородатый мужчина, имени которого он так и не узнал, одновременно кивнули. — Отлично. Что ж. Я даже рада. Любая помощь нам сейчас пригодится, — урывками, произнесла мать Виктории, будто проговаривала заранее заученный текст и слова давались ей с большим трудом, — а теперь, прошу простить, мне нужно приготовиться, — она быстро покинула гостиную и поднялась по лестнице. Ирма принесла небольшую пиалу с дурно пахнущей жидкостью и осторожно передала её в руки отца Виктории. — Знаете, я прошу прощения и всем сердцем сочувствую вашей супруге, но вам всё же придётся её образумить. Я было попытался, но она пообещала проломить мне голову, а ведь мы не в поход собираемся. В этих лесах женщинам не место, — сказал бородатый мужчина. — Фу, жуткая дрянь. Как раз то, что надо, Ирма, — отец Виктории сделал несколько больших глотков и поставил пиалу на столик, — я не совсем понял о чём идёт речь? — Мама собралась идти с нами на поиски, — сказал Дитлеф, — и в своём решении она непреклонна. Ричмонд изучающе посмотрел на Отто, но, встретившись с ним взглядом, тут же отвёл глаза, нервно усмехнувшись и затеребив полы своего пиджака. — Где это ты пропадал? — спросил он. — Не твоего ума дело, — ответил Отто. — Господи, этого только ещё не хватало, я думал, она не всерьёз, — отец Виктории болезненно сморщился, приложив руку ко лбу, — конечно, я поговорю с ней. Разумеется, да об этом не может быть и речи, будто и так у нас проблем недостаточно, — собравшись с силами, он поднялся на ноги, его слегка качнуло, но, удержавшись за спинку кресла, он и не подал виду. Он прекрасно осознавал, что от него сегодня не будет проку, но отсидеться дома просто не мог. — Постойте, куда же вы? Посмотрите на себя, вам нужен отдых, — Ирма преградила ему путь, — с мадам я поговорю сама. — Нет уж, Ирма, со своей мадам говорить буду я сам. И беспокоиться не о чем, твои отвары поднимут мёртвого из могилы, видишь, я уже могу ходить. Ты и так достаточно сделала. Он отправился вслед за женой. В комнате снова повисло молчание, притихли даже Леа и Шарлотта, но скорее потому, что просто не желали обнаруживать своё присутствие, опасаясь быть выдворенными. Бородатый мужчина, дождавшись, когда стихнут шаги наверху, заговорил тихим и вкрадчивым голосом. — Господа, буду с вами предельно честен. Несмотря ни на что мы будем продолжать искать, но, думаю, вы и так понимаете, чем всё закончится. Пошли уже третьи сутки и шансы найти Викторию живой ничтожно малы. И ещё мы напрочь отрезаны от остального мира: ни связи, ни навигации, помощи ждать неоткуда, а убийца где-то поблизости, так что будьте предельно осторожны, следите, слушайте, подмечайте любые мелочи. Может быть, если полиция бесполезна, нам удастся самим его вычислить. Он замолчал, потому что в комнату вошла камергерша, лицо её было непроницаемым, будто не выражало вообще никаких эмоций, а ведь Отто больше всего опасался встречи с ней, очередной её истерики он точно не выдержит, уж она как никто другой умела поднимать пыль до потолка. Но, похоже, он пропустил основное представление, камергер, опасавшийся за душевное равновесие жены, уже заботливо опоил её успокоительным, и пыль, кажется, осела. — Шарлотта, ты что здесь делаешь? Быстро наверх, я велела тебе не отходить от меня, пока мы не покинем это проклятый остров. И ты тоже Леа, мы за тебя отвечаем. — Но мам, мы… — Никаких возражений, я сыта вами по горло, — она бросила гневный взгляд в сторону Отто, похоже, волноваться всё-таки стоило, его присутствие, было способно пробудить задремавший гнев. Леа не стала возражать, ей не нравилось здесь находиться, мрачная обстановка пугала её и портила настроение, она только и ждала повода уйти. — Шарлотта, пойдём. Шарлотта поджала губы и недовольно фыркнула, затем нехотя подняла и пошла вслед за подругой, но на выходе обернула и сказала: — А я считаю, вы несёте полную чушь. Вероятно, вы не читали газет и ничего не знает об этом «цирюльнике», если бы Виктория была мертва мы бы её уже обнаружили, он ведь любит выставлять на показ дела рук своих. — Шарлотта! Сейчас же замолчи, — пригрозила ей мать. — Ну а что, разве я не права? Мы все вас считали тут самым умным, а вы своими мрачными разговорами только нагнетаете, пытаетесь лишить нас надежды, я вам не верю. Виктория жива. Бородатый мужчина лишь снисходительно вздохнул. — Будем надеяться вы правы, фрекен. — Быстро наверх, — процедила камергерша сквозь зубы. Шарлотта демонстративно покинула комнату. — А ты? — обратилась камергерша к Отто, — где тебя снова черти носили? Я тут себе места не находила, чуть с ума не сошла. Но сейчас вдруг поняла, что тебе на нас наплевать. Что ж, тогда и мне тоже. Если мы тебе не нужны, поступай как знаешь, — сказала она и ушла вслед за дочерью.***
Последние несколько ступеней дались ему с большим трудом, он задыхался в глазах темнело, и привалившись к стене уже ожидал, что вот-вот испустит дух. Он чувствовал, смерть неотвратимо шла за ним по пятам, как бы он не пытался бодриться. Но тут он заметил свечение. Ему не показалось, тёплые отблески пламени в кромешной темноте коридора, в спальне Виктории разожгли камин. Там слышались шорохи и звуки шагов, открылась скрипучая дверца шкафа, с характерным звуком выдвинулся ящик комода, что-то упало на пол. Если застыть так, от всего абстрагировавшись, и просто слушать, можно подумать, что она снова дома, крутится возле зеркала, придирчиво выбирая наряд, или, замечтавшись, смотрит в окно, будто никуда и не пропадала, будто и не свалилось на них это горе. Вот сейчас он войдёт, и она встретит его с улыбкой, интересуясь от чего он грустит. Он стиснул зубы, зажмурился, приложив руку к глазам, в очередной раз силясь не разрыдаться. Внизу то ли Отто, то ли Дитлеф, велел заткнуться Ричмонду. Собравшись с силами, он вошёл в комнату дочери. Он шёл сюда с твёрдым намерением не дать жене совершить глупость, запретить ей вмешиваться в мужские дела, но, встретившись с её гневным взглядом, понял, что в этом противостоянии она неизбежно одержит верх. Она сидела у камина и терзала тупыми ножницами подол платья, что-то нашёптывая себе под нос. Со стороны можно было решить, что она спятила, но как её обвинить, за эти несколько дней они все в равной степени помешались. Он вошёл и сел на кровать, стараясь не обращать внимания на беспорядок на туалетном столике и шаль, повешенную на спинку кресла, здесь слишком остро ощущалось её присутствие, здесь до сих пор чувствовался её запах, будто Виктория просто вышла на пару минут и вот-вот вернётся. — Зачем ты пришла сюда? — спросил он у жены вовсе не то, что планировал. Она обернулась и посмотрела на него как на умалишённого. — Потому что здесь чертовски холодно. А я не хочу, чтобы моя девочка простудилась. Она наверняка промокла и когда вернётся захочет согреться. Он шумно выдохнул, в очередной раз сдержав предательски навернувшиеся слёзы. А она продолжила, как ни в чём не бывало резать своё несчастное платье, будто бы всё было в порядке. — Вивиан, мы не спали несколько ночей, тебе стоит отдохнуть. Я за тебя беспокоюсь. — Напрасно, я в полном порядке. Сейчас не обо мне нужно беспокоиться. Чёрт, побери… Катрин, долго я буду ждать нормальные ножницы! — крикнула она. — Что ты делаешь? — Разве не видно? Укорачиваю платье, чтобы было удобней бродить по лесу, чтобы не отставать от вас. Я его испорчу, да, но так и задумано, это ведь траурное платье, и больше я его никогда не надену, — она старалась говорить спокойно, но он чувствовал, что одно неосторожное слово, и она снова «взорвётся». Ещё вчера, казалось, её слезам не было конца, она не спала, не могла успокоиться и то и дело впадала в истерику, обвиняя всех вокруг, а после похорон Камиллы её будто подменили, теперь она делала вид, что всё хорошо, и всё время повторяла, что с её дочерью такого не произойдёт. — Вивиан, я не думаю, что тебе стоит идти. — Ах, ну да, я так и знала, ты пришёл сюда за этим, я ждала этого разговора. Но давай избавим друг друга от ненужного спора и побережём силы для более важного дела, хорошо? Я так решила и тебе не удастся меня переубедить. Он вздохнул, про себя проклиная жену на чём свет стоит, ну почему именно сейчас, когда всё к чертям рушится, ей надо показывать свой поганый характер. — Вивиан, я вовсе не спорить с тобой пришёл, а поговорить как с разумным, взрослым человеком, надеясь прийти к пониманию… — Да, и поэтому говоришь со мной таким тоном, будто я спятила. Нет, дорогой, может тебе трудно в это поверить, но я всё ещё пребываю в здравом уме. — Я не говорил, что ты спятила, просто твоё решение участвовать в поисках… — Окончательно и бесповоротно, я не спрашивала у тебя разрешения. — Послушай, уж я-то как никто другой понимаю каково тебе, я испытываю сейчас те же самые чувства… — Ох, да что ты! — воскликнула она и вскочила на ноги, ножницы упали на пол и своим грохотом будто пробили дыру в его воспалённом черепе, — те же самые, правда? А не ты ли ещё недавно был готов продать её за долги? И, глазом не моргнув, подложил под сынка камергера, лишь бы обеспечить себе любимому безбедную жизнь! Да тебе всегда было плевать на неё! Тебе наплевать на всех, ты везде ищешь только свою выгоду, но теперь знай, когда Виктория вернётся, я её тебе не отдам. Слишком долго я была в стороне, поэтому мы и оказались в такой ситуации! — Не смей обвинять меня в равнодушии! Поняла! Ты не имеешь права, я всегда старался только для вас! Для неё, чтобы она не прозябала в нищете. Она кивнула и вернулась к своему занятию. — Продолжай себя убеждать. — Довольно, Вивиан, мало нам что ли досталось, ты хочешь подвергнуть опасности и себя? Не лезь в мужские дела, ты меня поняла? Останешься дома и это не обсуждается! — Нет, — она посмотрела на него, язвительно сощурив глаза, — ты больше мне не приказываешь. Когда дело касается моего ребёнка, я сама принимаю решения. — Я всё ещё твой муж, чёрт тебя побери! Она промолчала, будто не услышав его слов. — Вивиан, я прошу тебя, пожалуйста. Твоё присутствие всё осложнит, придётся приглядывать и за тобой, это не просто прогулка по лесу. — Я хорошо знаю местность и приглядывать за мной не нужно. А уж кому и стоит остаться дома, так это тебе, ты посмотри на себя, жутко выглядишь. — Это не женское дело. — Да, согласна. Я тоже так думала, но теперь смотрю и понимаю: немного то от вас, мужчин, проку, пошли уже третьи сутки, а вы всё думаете, как же лучше поступить, чёртовы стратеги. А моя дочь по-прежнему неизвестно где. Я вижу общий настрой, я не дура, всё понимаю. Правда в том, что вы все отчаялись, вы уверены, что она мертва, а, значит, нет смысла стараться. А я знаю, чувствую, понимаешь, моё сердце не обмануть, она жива и нуждается в помощи. И даже не смей меня отговаривать. Передай этим горе-ищейкам, что я иду с вами, пускай усмирят гордыню и примут женщину в свои ряды. Он хотел было возразить, но в комнату вошла Катрин, держа в руках ножницы. — Прошу прощения, никак не могла их найти, — сказала она. — Ничего страшного, Катрин, я справилась и без них, — сказала Вивиан, поднимаясь со своего места, подол был неровно обрезан почти до колен и выглядел до смешного нелепо. — Прикажете подшить? — спросила горничная — О, нет, не нужно. Не зацеплюсь и ладно, перед кем мне там красоваться. Лучше прикажи кому-нибудь следить за камином в наше отсутствие и наведите здесь порядок, — сказала она и, больше не взглянув в сторону мужа, вышла из комнаты. В груди болело сильнее обычного. Чтоб не пугать служанку, он вышел в коридор, и, достав из кармана платок, приложил ко рту и закашлялся. А когда пришёл в себя после очередного мучительного приступа, вдруг обнаружил, что рядом с ним стоит долбаный докторишко. В полумраке он не видел его лица, но был почти уверен, что на лице его играет злорадная улыбка. — Что, пришёл проверить не подох ли я? Как видишь, ещё не подох и не собираюсь, пока дочь не найду, — он шумно выдохнул и, распрямившись, посмотрел ему прямо в глаза. — На самом деле я пришёл сказать, — начал он, раздражающе медленно растягивая слова, будто излагал какую-то научную теорию, — о том, что вам не следует… Он и сам не понял откуда взялась в его измученном теле такая сила, гнев застелил рассудок, будто этот ублюдок был олицетворением всех бед, что случились с его семьёй. Он схватил доктора за грудки и с силой приложил спиной о стену, его бритая по моде голова ударилась с глухим стуком, а в глазах отразился неподдельный страх — единственный приятный момент за последние несколько суток. И пусть даже после такого всплеска он окончательно сляжет, оно того стоило. — Не смей указывать мне, ничтожество! То, что ты спишь с моей женой, не даёт тебе права раскрывать свой поганый рот в моём доме, тебе и так оказали великую честь, разрешив остаться. Ещё хоть раз вякнешь, прострелю башку. — Ну зачем же угрожать, вы нервничаете, а в вашем состоянии это очень вредно, — произнёс он высоким голосом, но пугали его вовсе не угрозы, а непосредственная близость к больному, — я лишь хотел сказать, что вам не стоит выходить на поиски, вас следует осмотреть и назначить срочное лечение. Сырость и холод, сильно ухудшили ваше состояние, поверьте, я вижу, вы серьёзно больны. На вашем платке кровь, верно? Это чахотка, я понял сразу же, как только увидел ваше лицо, вы ведь больны уже давно? — лепетал доктор, пытаясь освободиться, — позвольте помочь. Вам нужен покой. — Единственное, что мне нужно, это чтобы ты как можно скорее отсюда убрался, а до тех пор, как я уже сказал, не смей разевать рот, — он оттолкнул его от себя, ещё раз ударив о стену. Во дворе залаяли собаки и послышались оживлённые голоса. — Поймите, вы представляете угрозу для окружающих, грудная болезнь заразна. — Что, правда? Тогда надеюсь, что ты уже заразился.***
К обеду погода снова ухудшилась, небо затянули тяжёлые серые тучи, колючая мелкая морось постепенно превращалась в ливень, сырой воздух обжигал лёгкие, а ледяной ветер пробирал до костей, но, казалось, никто из присутствующих не чувствовал холода. Несмотря на ужасные условия, было решено продолжать поиски. Они стояли и слушали напутствия бородатого мужчины, теперь он говорил так уверенно, будто ещё час назад не убеждал всех готовиться к худшему. Казалось, не было на свете вещей в которых не разбирался этот человек: и план у него был, и стратегия, и запасные варианты на случай непредвиденных обстоятельств, но, тем не менее, бодрости духа в их горе-отряде не наблюдалось, никто не смел произнести это вслух, но всем и так было ясно, что сегодняшняя вылазка закончится очередным провалом. Сегодня собралось гораздо больше людей. Случай для их маленького мирка был вопиющий и не нашлось равнодушного к трагедии хозяина усадьбы. Пришли и рабочие с пристани, и владелец трактира, прихватив с собой в кои-то веке трезвого дворника и парочку рыбаков. Даже схоронивший дочь Сейер решил посодействовать, сам не присутствовал, но прислал своего кучера и парочку служащих, одолжил трёх лучших охотничьих собак, когда-то он с гордостью рассказывал, что эти псы запросто возьмут след даже если кругом рассыпан горчичный порошок. Однако, сейчас уверенности не чувствовали даже гончие, сбившись в кучу собаки дрожали от холода, жалобно поскуливая, и явно не желали идти в лес. — И зачем нам нужны эти шавки, пользы-то от них — одна морока, ещё покусают кого, — проворчал Ричмонд, задрав воротник по самые глаза и нацепив несуразную кепку. Разумеется, он тоже искренне сочувствовал трагедии, жалел и Камиллу, и Викторию, но жалеть их было куда проще, не выходя из дома. — Сейчас все средства хороши, с чего бы им кого-то кусать, — сказал Дитлеф. — Не слушал что ли? — Отто указал на распалявшегося бородатого мужчину, продолжавшего излагать напутственную речь. — Собаки боятся большого скопления народа и настроение чувствуют, меня уже чуть не укусили, хорошо успел руку убрать. — Ну а чего ты к ним полез, они твою рожу увидели и испугались, — сказал Отто, — мне самому-то иногда не по себе, хотя мы давно знакомы. Дитлеф усмехнулся. Ричмонд раздражённо поморщился, такие походы были явно не для него, если б он только знал, чем закончится этот проклятый праздник, ни за что бы не принял приглашение. — Удивительно, даже в такой момент вы не можете быть серьёзными, как вам только хватает совести, — сказал он. — Да ладно, Ричмонд, я просто пошутил, что ты такой чувствительный, — Отто толкнул его плечом, — ну а к собакам больше не лезь, рука тебе ещё пригодится. Дитлеф снова не смог сдержать смех. Стоявший рядом хозяин трактира странно посмотрел на Ричмонда и покачал головой, вероятно посчитав, что веселье устроил он. — Ненавижу вас обоих, — произнёс Ричмонд и отошёл подальше. — Ну вы закончили? Может хватит бессмысленной болтовни, только время теряем! Давайте покажите себя в деле раз вы такой умный! — закричала мать Виктории. Поверх обрезанного платья она надела мужскую куртку и со спины ничем не отличалась от остальных, если бы не её лаковые сапожки на невысоком изящном каблуке, в такую погоду смотревшиеся крайне нелепо, впрочем, так же нелепо, как и само её участие в этой вылазке. — Идёмте, я услышала достаточно, вот бы это ещё как-то помогло делу. — Простите, я слегка увлёкся, — сказал он, — но нам всем следует помнить… — Единственное, о чём нам следует помнить, так это о том, что моя дочь пропала где-то в этих лесах, замёрзла и, может быть, ранена, а мы стоим и любуемся на это торжество самолюбия, идёмте, — она протолкнулась сквозь толпу и уверенным шагом двинулась к воротам, зачем-то вооружившись черенком от лопаты. — Простите за это, я предупреждал, она слегка не в себе, — произнёс отец Виктории, когда они всей толпой направились вслед за ней по единственной ещё не затопленной дождём тропе. — Ничего, разве посмел бы я на неё обижаться. Пережить такое несчастье просто немыслимо, — ответил бородатый мужчина. — Надо бы кому-то за ней приглядывать, — сказал идущий позади камергер, сегодня он был более разговорчив, его семью больше не винили во всех смертных грехах, –мало ли что. — Непременно, Дитлеф и я пойдём с ней. Но, думаю, больше она на такой поход не отважится, разрешить ей пойти с нами было единственным способом переубедить, — отец Виктории стёр пот со лба. Несмотря на пронизывающий холод, на воздухе он почувствовал себя лучше. Кучер какими-то странными жестами пытался заставить собак взять след, давая им понюхать смятую небрежным комком кашемировою шаль. В успех не слишком-то верилось, но стоило спустить их с поводка, стоило им почувствовать свободу, как они тут же вспомнили о своём предназначении, и друг за дружкой скрылись в высокой траве, нарушая тишину звонким лаем. — Дай бог, хоть сейчас от них будет прок, — произнёс камергер. Ему никогда не нравилось брать на охоту собак, обычно они бывали бесполезны. Пройдя глубже в лес, на том же самом месте, что и вчера, было принято решение снова разделиться на группы. Сегодня подготовились лучше: удалось раздобыть один манок и парочку свистков, чтобы не заблудиться и в случае чего подать сигнал. Камергер, кучер и хозяин трактира свернули с тропы сразу же и направились вслед за собаками, с трудом пробираясь сквозь траву, доходившую им до плеч. Бородатый мужчина, Дитлеф, Отто и Ричмонд тем же составом, что и в день трагедии, спустились к реке, решив повнимательней исследовать берег. Туда же хотела спуститься и мать Виктории, но общими усилиями её удалось отговорить. Почти все были уверены в том, что Виктория утонула, и найди она её обезображенное тело первой, окончательно лишится рассудка. Родители Виктории и остальные просто двинулись дальше. И снова до позднего вечера по всему острову, в каждом уголке некогда сказочного леса разносилось её имя. «Виктория!» — но ответа по-прежнему не было.***
— Зачем ты так надрываешься? Не лучше ли будет тебе отдохнуть? Я и сам справлюсь. Йоханнес, ты слышишь меня? — мельник стоял, опершись о дверной косяк и с изумлением наблюдал за тем, как его сын в одиночку забрасывает в телегу тяжёлые мешки с мукой. — Всё в порядке, папа, надо закончить работу. Не оставлять же мешки под дождём. — Затащим оставшиеся в сарай и будет. Всё равно в такую погоду никто переправлять их не станет. Йоханнес спрыгнул с телеги и отряхнул брюки. — Ну уж нет, закончу и отвезу их на пристань, там уж сами разберутся, на завтра работы и так хватает. Отец покачал головой. Уже смеркалось, работа давно закончена, но сын упорно не желал останавливаться. Плохой было идеей разрешить ему помогать, но он подумал, что это хоть немного отвлечёт его от грустных мыслей. После смерти Камиллы Йоханнес стал сам не свой, временами ему даже казалось, что сын слегка тронулся, то он бродит потерянный, то часами сидит, уставившись в одну точку, то неожиданно ему становится весело, он смеётся, становится слишком разговорчивым и постоянно твердит о том, что вскоре их жизнь изменится к лучшему. Признаться, это пугало старика больше всего. Он слышал, что из-за потери дочери, несчастная фру Сейер сошла с ума, на лице безумная улыбка, с истеричной радостью она всем рассказывает, что дочь её вышла замуж, уехала и теперь очень счастлива. Йоханнес всегда был чрезмерно чувствительным, неужели и с ним теперь произошло то же самое? Вчера он весь день где-то пропадал, вернулся в грязи и промокший до нитки, сказал, что помогал с поисками, но позже мельник узнал, что в поисках его сын не участвовал. Вопросов он задавать не стал, просто не смог подобрать правильных слов, да и нужны ли они ему были? Вряд ли бы Йоханнес смог дать вразумительный ответ, может, потрясённый последними событиями, он и сам не понимал, что творит, а может ему просто хотелось побыть одному. Он пытался поговорить об этом с женой, но с ней в последнее время тоже творилось что-то странное. Смешно, но иногда ему казалось, будто она боится Йоханнеса, в его присутствии всегда замолкает и старается уйти, на похоронах даже не стояла с ним рядом, хотя поддержка родной матери ему была очень нужна. Вчера она хотела ему в чём-то признаться, непременно где-нибудь подальше от дома, но он, закрутившись с делами, так и не нашёл времени её выслушать, а сегодня утром она вообще отказывалась с ним говорить. — Сумасшедший дом, — мельник сплюнул, — слезай, я сказал, довольно. Йоханнес. — Сейчас. Но вот и всё, — Йоханнес закрыл мешки плотным брезентом, туда же зачем-то засунул ящик с инструментами. Зачем, мельник не стал даже спрашивать, всё равно толком ничего не добьётся. — Ну что, идём домой? Переоденешься и наконец отдохнёшь. Йоханнес встал рядом с ним, попросил сигарету, хотя раньше, кажется, не курил. Об этом отец тоже не стал спрашивать, хотя заметил, что он лишь подержал сигарету между зубов, но так её и не зажёг. — Нет. Нужно всё же их отвезти. — Ну в самом-то деле, что на тебя нашло? Я беспокоюсь, Йоханнес, наверное, глупо сейчас интересоваться всё ли с тобой хорошо, но… — А ты поинтересуйся, и я отвечу, что да, со мной всё хорошо. Я не помешался, как ты считаешь, я знаю, скоро всё наладится, нужно только дождаться. А работа, она здорово отвлекает. Слышался лай собак и со стороны усадьбы вновь донёсся отрывистый женский плач. Оба поникли, сделав вид, что ничего не услышали. — Чем же закончится этот кошмар? — сказал отец, — только бы живой нашлась. Жалко их, хорошие они люди. Йоханнес вздохнул. — Ладно, мне нужно ехать, поможешь запрячь? Скрипучая телега, нагруженная мукой — непосильная ноша для их старой клячи, выехала за ворота. Отец долго смотрел ему вслед, пока из виду не исчез свет фонаря. Какое-то необъяснимо странное чувство зародилось в его душе. Вернувшись в дом, он застал жену сидящей за кухонным столом. Она сидела прямо, напряжённо сцепив руки в замок, а взгляд её был как у помешавшейся. — Я думал ты уже спишь. Он заметил, что перед ней на столе лежит стопка исписанной бумаги. Она промолчала, проследив за ним взглядом. Мельник снял промокший пиджак и повесил его сушиться на спинку стула. — В усадьбе снова какая-то суета, я слышал плач, не случилось бы чего дурного. Что это? — он указал на стопку бумаг, — ты тоже занялась писательством? Жена шутку не оценила, лишь продолжала смотреть на него. — В чём дело? — Где Йоханнес? — спросила она. — Уехал, повёз мешки с мукой на пристань, не смог его отговорить, представляешь? — Давно уехал? — Только что. — Нам надо поговорить. — Конечно, — он устало вздохнул и опустился на стул по другую сторону стола. Взглянул на листы бумаги и узнал почерк Йоханнеса, — что ж, давай поговорим, со вчерашнего дня ведь пытаемся. — Я кое-что знаю. О Виктории…***
— Твою мать, — Отто поскользнулся, забираясь на пригорок, в темноте обронил зажигалку, но разыскать её в высокой траве даже не попытался. Промокшая насквозь одежда, противно прилипала к телу, в сапогах полно воды, вытряхивать её было бесполезно, очевидно, умудрился проткнуть подошву об острый камень, когда они исследовали берег. Он устал настолько, что уже едва переставлял ноги и путь от трактира до усадьбы казался ему бесконечным. Наверное, сегодня без сна обойтись не удастся. От выкуренных натощак сигарет начинало подташнивать, голова раскалывалась, а в ушах без конца звучало её имя, сегодня они произнесли его миллион раз. Поиски или лучше было бы назвать их бессмысленное блуждание по лесу, закончились час назад. Закончились, как и предполагалось, неудачно: Викторию не нашли, хотя в этом тоже был плюс, они не нашли её мёртвой. Однако, эти чёртовы собаки притащили истерзанный шёлковый шарф, на нём были багровые пятна, и мать Виктории, будучи уверенной, что шарф принадлежал её дочери, чуть не лишилась чувств, а по возвращению в усадьбу слёг и отец, поднимаясь на крыльцо потерял сознание, может быть, просто устал. Отто понятия не имеет, он не видел, что было дальше, трактирщик попросил помочь его заделать в крыше дыру, Ричмонд отказался, сославшись на мигрень, Дитлеф остался с отцом, ну а Отто был даже рад возможности уйти. Невыносимо было находиться в этом доме. На ночь он останется в охотничьей сторожке. Он свернул и, обогнув холм, вышел на широкую тропу, ведущую к усадьбе, к одиннадцати часам стемнело окончательно и Отто передвигался скорее по памяти. Дойдя до середин тропы, он остановился, напряжённо прислушиваясь, из темноты доносился какой-то странный скрип. Он прошёл чуть дальше и вдалеке заметил мерцающий огонёк. Раскачиваясь, он то появлялся, становясь ярче, то снова исчезал в густой черноте. Отто шёл навстречу, пытаясь убедиться, что ему не мерещится. Что это вообще? По звуку похоже на скрипучую повозку, но какой идиот будет разъезжать здесь в такое время? Тут и при хорошей погоде после десяти часов ни души не встретишь, разве что заплутает какой-нибудь местный пьянчуга. Звук становился громче, свет ярче, уже можно было понять, что нет в этом свечении ничего мистического, всего лишь фонарь, закреплённый на повозке и раскачивающийся из стороны в сторону. А идиот, который разгуливал здесь среди ночи, был никто иной как чёртов сын мельника. Проходя мимо, они обменялись едва заметным кивком, скорее от неожиданности встречи, нежели из вежливости. Йоханнес проплыл мимо как тень, взглянув на него пустыми глазами и двинулся дальше. Скрипучая телега была завалена мешками. Отто и сам не понял, что побудило его остановиться, возможно то, что этот засранец был для Виктории не пустым местом, а, возможно, потому что все постоянно говорили о том, как бы он был полезен, ведь он знает здесь все тайные тропы, аки опытный следопыт. Отто помнит, как Йоханнес ещё в детстве превзошёл всех, когда они отыскивали перепелиные гнёзда. Тогда, дабы не подорвать свой авторитет среди мальчишек, пришлось отвесить ему леща и присвоить добычу себе. Теперь же он был вынужден засунуть гордость поглубже и обратиться за помощью. Выбора уже не было. — Эй! Как там тебя, Йоханнес, — окликнул его Отто. Скрипучая телега остановилась, чему, должно быть, несказанно обрадовалась старая кляча. — Простите, это вы мне? — спросил Йоханнес, в свете фонаря его лицо белым точно у призрака, выделялось лишь тёмное пятно под глазом. — А ты видишь здесь кого ещё? — Отто подошёл к нему ближе, встал напротив. Йоханнес явно напрягся, нервно переминаясь с ноги на ногу, отступил на шаг, поглядывая на ружьё за его спиной. Вероятно, ожидал очередного нападения. Позднее Отто успел пожалеть, что не придал значения его нервозности. -Нет, просто слегка удивлён, что вы оказывается знаете моё имя, — мельник ехидно улыбнулся. «Да чтоб тебя, засранец!» Отто выдохнул. — Чего ты здесь бродишь так поздно? — он оглядел повозку, наполовину скрытую в темноте. — Я… Везу мешки с мукой. На пристань, мой отец продаёт их одному торговцу. Их переправят в город. — Я так не думаю. — Что? — голос Йоханнеса стал тише. — Не думаю, что получится, навигация закрыта из-за погоды. — Ах, ну да, тогда я просто сложу мешки в его сарай. — Ладно. Я, собственно, хотел сказать… Что сочувствую твоей потере, — выдавил Отто. — Спасибо, — сухо ответил Йоханнес, подозрительно щурясь. — Ну и… В общем, нужна нам твоя помощь, ты ведь лучше всех знаешь здешние леса, а мы уже третий день бродим по одному и тому же маршруту и никакого толку. — Неужели вы просите меня о помощи? Признаться, я удивлён. — Да, прошу. Виктория бы тоже этого хотела. Йоханнес недоверчиво кивнул. — Я не появлялся лишь потому, что думал вы будете мне не рады. Так бы уже давно… — Я буду рад любой помощи. Ну так что? Придёшь? Завтра на рассвете снова начинаем искать. — Конечно, разве могу я отказать. Виктория мне как сестра. Последняя фраза была насквозь фальшивой и неприятно резанула слух, но Отто сдержался, таков уж был писатель. — Хорошо, завтра на рассвете. Приходи. И, да, извини за это, — Отто указал на синяк под глазом, — погорячился. — Да ладно, ерунда. На рассвете буду в усадьбе, — ответил Йоханнес. — Договорились. — Эй, Отто, — окликнул его Йоханнес, когда тот отошёл на безопасное расстояние. — Я тоже сочувствую. Отто молча кивнул и пошёл в сторону усадьбы. — Как побитая собака, — прошептал Йоханнес и улыбнулся своим мыслям. Он остановился, отцепил фонарь и спустился к реке. Очутившись на берегу, он настороженно осмотрелся и, убедившись, что вокруг нет ни души, подкатал брюки до колен и, сбросив обувь, вошёл в ледяную воду. Холод пробирал до костей, но Йоханнесу было уже всё равно, он уже существовал в предвкушении приятного ночного свидания. Не без труда он вызволил лодку из прибрежных зарослей, пришлось запрятать её подальше, ловко вставил вёсла в уключину и, прихватив фонарь, оттолкнулся от берега. Лодка покачивалась на волнах, он грёб, не ощущая усталости, эйфория накрывала его с головой. Он был влюблён и счастлив как мальчишка, будто ему снова двенадцать. Пройдя через все трудности и невзгоды, свалившиеся на их головы, они наконец были вместе, наконец могли испытать эту любовь в полной мере, отдаться ей без оглядки, как когда-то мечтали, теперь они были свободны. Он плыл и смеялся, как настоящий безумец, нарушая благоговейную тишину. «Виктория. Принцесса Виктория, если б ты только знала, на что я способен ради тебя. Я готов весь мир бросить к твоим ногам. Я готов стать твоим верным прислужником, рабом, скажи только слово. Виктория. Виктория…» -Моя Виктория, — шептал он, наслаждаясь звуком её имени, — моя.***
Она распахивает глаза и резко вдыхает до боли в груди. Сырой воздух наполняет ноздри, внутри становится странно холодно. Вокруг сгущается темнота, Виктория протягивает руку, ей кажется у этой черноты есть телесная оболочка, она чувствует, что коснулась её. Рука будто бы провалилась во что-то мягкое, она чувствует, но не видит её. И тут её охватывает паника, она хватается за лицо, пытаясь убедиться, что глаза раскрыты. А вдруг она ослепла? Она пытается подняться, но собственное тело отказывается ей подчиняться, она не чувствует ног, ничего не чувствует. А вдруг она умерла? Её больше нет, ничего больше нет: ни воздуха, ни солнечного света, только эта сгущающаяся темнота и жажда, нестерпимая жажда. — Мама, я хочу пить. Дай мне попить, — она протягивает руку и, как ей кажется, кричит в темноту, но выходит лишь приглушённый хрип, — мама, я здесь. Открой окно, тут слишком темно… Услышав её просьбу, мать откликается, впуская солнечный свет. Виктория поворачивает голову, пытаясь сосредоточить взгляд на этом свечении, странное солнце зависает прямо над ней и принимает очертания фонаря.