* * *
Я решила, что на десятый день соберу свои пожитки и отправлюсь в путь. У озера очень уютно, но не могу же я прожить тут, голышом, остаток жизни. Примерное направление к деревне я знала, а опасность лесных хищников сводилась на нет моими выдающимися данными. Просто распинаю босыми ногами или на дерево запрыгну в крайнем случае. Но внезапно раздался приближающийся топот копыт. Сердце в груди рухнуло вниз… Но почему? Еще даже не видя своего гостя, я ощущала себя так, словно за спиной распустились крылья. Думаю, в тот миг я просто могла стрелой взмыть в синее небо если бы пожелала. Но кому нужны эти скучные полёты, когда пришла она! Я знаю, это она. Это Анна! Больше просто некому. А через минуту из прибрежной растительности вырвалось стройное тело. — Ма-ари-и-ка-а! — радостный крик летит по округе. Привыкнув бродить голышом, теперь я чувствую себя немного неловко. Но Анна не обращает на такие мелочи внимания, не смутившись даже на миг, и на всём скаку мчится ко мне. Эй, не сбей меня с ног!.. Взрывая гальку всеми четырьмя копытами она замирает напротив. Моё сердце грохочет где-то совсем не на месте… Она… Она и вправду вернулась! Вся в слезах и с улыбкой бросаюсь ей в объятья — мне наплевать как я сейчас выгляжу или как веду себя. Мне наплевать, что я похотливая футанари-шлюха. Я люблю эту девушку — это единственное, что в данный момент важно для меня. Пускай мои чувства безответны, но как же приятно быть вновь рядом с ней! И в тот же миг я отпрыгиваю назад, зажимая нос: — Фу, что за мерзость?!. — она пахнет просто ужасно! В какой помойной яме она искупалась — жуткая вонь просто невыносима. Анна на секунду замирает, а затем, шлепнув себя ладошкой по лбу, проводит пальцами по животу и, размазывая щепотью едва заметную зеленоватую мазь, говорит: — «Карум», — говорит она и я понимаю, что это какой-то тип репеллента. Как она только его терпит. Ну и могучее же амбре — его вообще можно смыть? Хотя о чем я, в прошлый раз Анна пахла прекрасно, значит с этим проблем не будет. Я, кстати тоже успела, испачкаться пока обнималась. — Мыться пошли, -говорю, направляясь к воде. — И не подходи ко мне, вонючка! Анна смеётся — кажется она меня поняла…* * *
Не знаю, какие мысли обуревали тавриссу после той ночи, но особых изменений в её поведении я не заметила. Она была всё так же весела и приветлива. Было непохоже, что она надевала эту «маску» специально для меня — очень уж натурально Анна себя вела. Кажется, это её естественный образ. К тому же, её нисколько не смущал мой громадный прибор между ног, что сперва показалось странным. Впрочем она ведь сама всегда полуобнажена — лошадиное тело не прикрыто ничем. Наверное, подобные демонстрации для неё привычны. Дошло до комичного: присев у входа в пещеру обсушиться на солнце и заведя разговор, я перекладывала своего «здоровяка» с бедра на бедро, ища удобную позу — и все эти манипуляции ни меня, ни её нисколько не смутили. Вернувшись, Анна привезла с собой множество полезных вещей, плотно набитых в переметные сумы. Для начала — одежда. Свободного кроя льняная рубаха с завязками на рукавах села на меня довольно свободно: хотя я немного пошире в плечах, но грудь у меня — как у подростка. Избыток в одном и недостача в другом месте вполне скомпенсировали друг друга и я могла вращать руками, не боясь что одежда расползется по швам. А вот штаны из грубого льна с кожаными вставками вдоль бедра и на коленях оказались чересчур велики. Это были просто штанищи! Кентавры не носят одежды, кроме как на верхней половине — похоже, кто-то весьма упитанный одолжил деталь гардероба тавриссе. Однако, случайно или преднамеренно, но этот громадный размер пришелся к месту — в складках свободно провисшей ткани было так удобно скрывать моё громадное мужское достоинство. Подпоясавшись тонким кожаным поясом я и вовсе стала походить на рослого худосочного парня-неряху. Только миловидная внешность выдавала с головой. Обувь же — древние, заношенные сандалии — оказалась мала. Анна сокрушенно качала головой, но я махнув рукой: «Ерунда!», продемонстрировала гладкую кожу ступней. Если я эротична, то во всём — моё тело просто не позволяет слишком огрубеть подошвам. — О! — я слышу понимающий вздох и обувка летит в потухший костер. Понятно, собирала с миру по нитке. В ворохе «полезностей» был костяной гребень для волос, два комплекта столовых приборов, мешочки с солью и пряными травами, топор, пара ножей, в общем — куча всего. Я даже заметила пару книг! Беглый осмотр подсказал, что книги отпечатаны, а не написаны от руки! К тому же раз она принесла пару книг сюда, значит они вполне доступны. Я же, почему-то, всё это время думала, что очнулась в мире безграмотных варваров. А оказалось — не всё так печально!..* * *
Жизнь вернулась в прежнее русло. Я была на седьмом небе от счастья! Аннушка рядом, я не голодна, есть крыша над головой — на первое время вполне достаточно. Она проводила несколько дней рядом со мной, потом уходила домой дня на два или три. Я пару раз порывалась отправиться вместе с ней. Откровенно сказать — мне здесь уже наскучило: заняться нечем, без Ани — поговорить не с кем. Но таврисса как могла объяснила, что пока мне уходить рано. Насколько я поняла — её родня слишком мнительна и может неоднозначно ко мне отнестись, увидев рядом с Анной. Разумно. Чужак — он всегда подозрителен. Те книги, что принесла Анна оказались детскими книжками с уймой картинок. Умница просто! Это именно то, что мне нужно — подспорье в изучении языка. До сих пор все наши коммуникации были жестами с редкими словами. Тыкать пальцем в предметы, произнося их название было крайне ущербным способом обучения. Даже способности Пилочки не могли помочь — у неё было слишком мало информации. Но с «учебниками» дело быстро пошло в гору: обогащая словарный запас, при поддержке Пилки, я довольно уверенно начала изъяснять свои мысли. А дней через десять наших занятий и вовсе бегло болтала с Анютой. Девушка не могла поверить своим ушам первое время. Ещё бы — такой прогресс за короткие сроки! Чтению и письму я пока не училась, возможности не было, но устную речь понимала уже хорошо. Первое время, пока я штудировала чужой язык, то была слишком увлечена и не обращала на происходящее вокруг внимание. Однако далее, когда «уроки» стали просто превращаться в простые разговоры по душам, я стала замечать довольно волнительные особенности. Например, таврисса стала охотно ко мне прикасаться. Я, будучи безответно влюбленной, вольностей себе не позволяла, потому сразу заметила перемены. То Анна невзначай обнимала меня за плечи, то проводила рукою по талии, а то и, дурачась, бросалась меня щекотать. А однажды одарила смачным шлепком по моей упругой заднице, когда я склонилась к воде чтобы умыться! Эти такие наивные знаки внимания. Неужели?.. Неужели я ей тоже нравлюсь?! Впервые подумав об этом, я ощутила что уши пылают огнем. Нет, я понимаю что привлекательна и сексуальна, но это ведь Анна! Неужели она не увидела во мне эротичного монстра? Я уже вполне спокойно воспринимала такие мысли — гормоны были в узде — и, потому, решила убедиться. В конце концов я ничего не потеряю, а маленькая «проверка» хотя бы немного внесет ясности — спросить напрямую у меня пока не хватало духу. Улучив подходящий момент, я проходя мимо Анны также, словно случайно, провела рукой по её попе, скользнув пальцами в опасной близости от сокровенного места. Право слово — ну просто детские забавы, того и глядишь начнем друг другу в трусики заглядывать, что б понять чем мальчики от девочек отличаются. Она взвизгнула и, метнув притворно гневный взгляд, погналась за мной, настигла на берегу, поймала за руку. Тут уж мы снова устроили дурашливую брызготню, вымокли до нитки, а меня снова защекотали едва не до смерти. Боги! У неё ко мне интерес! Не знаю, хочет ли молодая таврисса лишь секса, или у нее более глубокие чувства, но это греет мне душу. Наше общение становится всё интимнее и непринужденней. Как я могу быть такому не рада?* * *
Прошло уже около полутора месяцев после моего «пробуждения». Я как могла уже пояснила Анне ситуацию со своим «особым» телом, не раскрывая основных моментов. Думаю, она догадывалась, что не всё так просто, да и не исключено, что подобные изменения могут случиться в её присутствии. Потому скрывать — бессмысленно. Анна, к моему удивлению, восприняла этот рассказ довольно спокойно. — Ты не боишься меня, после того, что я рассказала? — поинтересовалась я в тот раз. — Нет, с чего бы? В деревне живет много разных людей. И многие выглядят и ведут себя по разному, — Аня пожимает плечами. — Как-то бабушка сказала, что странное для одних — нормально для других, —она шевелит прутиком в огне и добавляет. — Не скрою — это немного пугает, но ты же, я думаю, не превратишься, скажем, в Болотного Друма? Тогда чего мне бояться? Не думаю, что кардинально изменюсь в будущем. Ну — подрастет задница, ну — вырастет грудь (которая, черт побери, всё еще такая же крошечная!) — так это вполне в рамках нормы. Потому этот вопрос мы больше не поднимали, взамен обзаведясь забавным ритуалом. Каждое утро, когда Анна была рядом, она спрашивала с участливым выражением на лице: — Ну, как? Я, повернувшись к ней тылом, стаскивала с себя безразмерные шаровары, отвешивала звонкий шлепок по заднице и сокрушенно качала головой: — Не, все по прежнему, как и вчера, — мы глупо хихикали над этим действом и начиналось новое утро.* * *
В этот раз таврисса вернулась несколько иная. Всё такая же веселая и не предвзятая, но с горячим стояком, влажной киской и просто благоухающая мускусным ароматом, словно кричащим: «Трахни меня!» — Ань, по какому поводу праздник? — лукаво щурясь, интересуюсь я. Демонстрации своих тел друг перед другом нас давно не смущают, потому мне действительно интересно — такой я её впервые вижу. — А, это… Да не обращай внимания, — отмахивается она. — Течка началась, через два дня пройдет. Я хотела переждать дома, но там скучно слишком, — шагает она мимо, оставляя густые капельки смазки на камнях, текущие из уретры. — Я думаю уже можно отправляться к деревне. Бабушке полунамёками я о тебе рассказала — особенно сердиться она не должна, — Аня ложится на каменный пол пещеры и начинает выкладывать свёртки из сумок. — Подождем, пока течка пройдет и пойдем. Хорошо? — Я не против — надоело уже тут околачиваться, — присаживаюсь напротив. — Часто с тобой такое происходит? — киваю в сторону её горячего, извитого венами мясного столба. — У меня — раз в сорок дней. Бабуля говорила, что у неё в молодости течка случалась раз в два месяца. В общем — у каждой, по разному, — она ерзает лошадиным брюхом, пытаясь пристроиться поудобнее. — Я ей даже немного завидую… У меня с этим делом всегда такая морока. Как только начинаю течь, так член становится очень чувствительным. Просто не знаю куда пристроить его… — Нашла бы в деревне кого-нибудь, для «разрядки». Или не нравится никто? — этот вопрос сжимает сердце ледяной хваткой. — Дурочка, — беззлобно ругается таврисса, бросая в меня скомканным платком. — «Не нравится»… — передразнивает меня. — Я что, должна на первого встречного кицунэ броситься? — Да почему на первого… Я же вижу, что тебе тяжело: вон — грудь ходуном и щёки горят, — уперев подбородок в ладонь, показываю себе на скулы. — Ты же говорила, что твоя бабушка — травница. Неужели нету никаких лекарств от этого? — Есть, конечно же. Но они для здоровья не полезные. Их принимают, когда совсем экстренный случай — просто так такие лекарства не готовят… «Что за бред я несу?!» — проносится в голове. «Передо мной — моя любимая женщина истекает соками из сладеньких дырочек, а я говорю чушь про какие-то лекарства. Да она же меня глазами съедает!» В паху зарождается приятный жар и становится влажно. Я хочу её! Хочу здесь и сейчас! Я хочу её член! Легко вскочив, стаскиваю с себя рубаху. — Ты купаться? — Почти… — я очень, хочу чтобы Анна меня «искупала». Легко избавившись от громадных нелепых штанов — те сами скользнули вниз — и покачивая бедрами, приближаюсь к тавриссе. — Прости, я не в настроении сегодня играть. Ты же видишь… — но я не даю ей договорить, запечатывая её губы поцелуем. Секундный протест — и она открывается. Мой язык глубоко проникает в её жаркий ротик, сплетаясь с её язычком. Пару мгновений мы страстно ласкаем друг друга губами, стремясь проникнуть поглубже в друг дружку. Отстранившись, я вижу сияющий жаждой взгляд на лице раскрасневшейся Ани. Тонкая ниточка блестящей слюны протянулась между губами. Её руки прижаты к груди, не в силах унять возбужденные вздохи. — Марика, ты… Это… Это было… — она говорит невпопад, а глаза подернуты дымкой блаженства. Мой член, набухая, упирается девушке в грудь, скользя по ложбинке, встает у неё, перед глазами, блестя капелькой смазки. — Анечка, — шепчу, коснувшись руками милого личика. — Я хочу у тебя отсосать. — Ч-что? — на меня смотрят круглые, ошарашенные глаза. — Я хочу отсосать у тебя. Я хочу, чтобы ты кончила мне на лицо. Хочу, чтобы заполнила своим семенем до краёв. Трахни мой рот, словно грязную дырку! Я выпрямляюсь, вынуждая девушку встать. — Нет… не нужно. Я не… — слышится слабый протест. От неё пышет жаром словно от печки, а из кончика плоской широкой головки буквально потоком стекает пахучая слизь. Я опускаюсь перед ней на колени, руками лаская перевитый венами ствол. Аня, вздрогнув, делает в сторону неуверенный шаг и, мазнув головой по её животу, я оказываюсь под брюхом тавриссы. Боги, насколько же он огромный вблизи! Смазкой, текущей из громадной конской залупы, натираю руками её жилистый дрын и, наконец, расщепляю свои похотливые губы. Замираю, коснувшись головки. После секундной задержки в мой слюнявый раззявленный рот с тихим стоном входит таврисса. — Ох, да! — ее шепот срывается в крик, — Как же узко и жарко! Мой член резко напрягшись от ее похвалы, позорнейшим образом подтверждает — я обожаю, когда толстый елдак ебёт меня в рот! Аня, задыхаясь, толкает свой набухающий член всё дальше и глубже в теплую влагу моей глотки. Её задние ноги дрожат, когда мои губы катятся по ее чувствительной плоти, в тот момент как она всё более грубо и резко вонзает в меня своё мясо. Мне везет, что она так возбуждена — предэякулят, как река течет по пищеводу, облегчая скольжение. Моё горло плотно набито огромным предметом, красиво и упруго растянуто вокруг большого толстого хуя. Мой разум просто трепещет от одной этой мысли — я так сексуальна и желанна, что меня отъебали в лицо! — М-нх!.. Твой ротик — просто нечто! — слышу я стоны тавриссы. — Ма… Марика, я сейчас кончу! — хнычет она. Аня отчаянно стонет и трахает мой рот с новой силой и уже не стесняясь. Громкие хлюпанья и глотки моей грязной пасти идут в унисон с ударом тяжелых, колышущихся шаров тавриссы о мой подбородок пока она, то и дело, вонзается в меня до упора. Обильная смазка заливает горло, сочась между губами. Мой собственный член дергается каждый раз, когда Аня скользит в глубины горла шлюхи Марики, так же течёт преэякулятом, орошая камни внизу. Ее задние ноги опускаются на пол, когда Анна трахает меня яростными ударами бёдер, тепло в моём животе растет с каждой секундой — брызги смазки, что её член разливает, начинают больше походить на струю. Она кричит от экстаза, запрокинув голову к небу, в тот же момент, когда мои глаза закатываются от нехватки воздуха и покорного удовольствия. — О, ДА! Оргазм и выкрик сливаются в точку, первый настоящий поток, казалось бы, нескончаемой спермы раздувает мой живот, когда она заполняет мою пустоту. Но в тот момент, когда горячий поток начинает спадать, Аня тянет назад, только лишь чтобы вновь протаранить с размаху, загоняя свой член в глубину, с низким, бессловесным стоном блаженства. Таврисса опорожняет свои бездонные яйца в меня, с каждым толчком принося с собой тугую струю свежей спермы прямо в моё безвольное горло. Моя шея прогнулась, пока я покорно глотаю толстый член, истекающий семенем. К тому времени, как Аня излилась — я вся залита белым, хотя, к моей чести сказать, большинство её густого липкого груза преспокойно оседает в моём животе. Аня медленно извлекает свой багровый таран из моей разбитой дыры с легким стоном, головка её лошадиного члена покидает мои губы с влажным хлопком. Девушка стонет в удовлетворении, легкая дрожь пробегает по её телу — Думаю, я доказала, что тебе нужна помощь, — с улыбкой смотрю на взволнованную тавриссу. — Давай-ка осушим твои пухлые яйца. — Я всё ещё перед ней на коленях, руками держусь за свой раздутый живот. — Как насчет того, чтобы опустошить их внутри меня еще пару раз? — вывалив язык, широко открываю свой, истекающий спермой, рот. — Да, я хочу… Мне действительно нужно кончить! — Аня плачет! Её желание и похоть видны по тому, как широко разбух её член. Явно желая принять приглашение, она так яростно прижимает головку члена к моему рту, что немного отбрасывает меня назад, прежде чем слегка приоткрытые губы принимают Анюту. Она мгновенно использует шанс, ловко двигая бедрами, чтобы вогнать ее смазанный член, вздувая моё разработанное горло. — О да, — нежно стонет девушка, наслаждаясь теплом моего рта. — Ну же, заглотни поглубже! — куда только делась моя милая Аня? Надо мною распалённая страстная лошадь! Преклонив передние ноги, она подаётся вперед, вынуждая меня распрямиться, и долбить мой рот сверху вниз. Я чувствую настойчивость её жадных движений, её первый мощный толчок настолько силен, что вжимает мое тело в каменный пол. После второго и третьего — мои губы до упора надеваются на основание ее лошадиного члена, Аня же всхрапывает в благословенном экстазе. Сейчас я словно безвольная кукла для секса, что растянута без сожаления плотью хозяина. Всё, что я вижу сейчас — колыхание огромных наполненных спермой шаров за её пульсирующим членом. Мне нужно лишь потянуться рукой, пока Аня ебёт моё горло… — О! — девушка вскрикивает от прикосновения, поровну от удивления и от желанья. — О, Великая Мать! М-м-нгх! Схватив рукой один из гигантских шаров — каждый из них размером почти с кокос-я медленно, нежно массирую, тихо прося утопить меня в сперме — пусть кончает в мой вспухший живот пока не свихнётся. Наверное, это работает — я чую, как все ее тело дрожит, словно листок на ветру, и тяжелый поток теплой слизи, заполняющей меня через край, вырастает едва ли не в двое! Ее голос охрип, гудит низким, звериным рычанием и стонами животного вожделения, гимн эйфории, блаженного освобождения. Моё горло так плотно обернуто вокруг ее набухшего члена, что я могу ощутить быстрое, рывками текущее падение спермы вниз по ее горячему поршню. Каждая тугая, массивная порция разлетается брызгами на конце её звериного фаллоса. Неведомым чудом она находит в себе волю, чтобы выдернуть свой горячий ствол из меня, прежде чем я захлебнусь или упаду без сознания. Фонтан спермы бьёт у меня изо рта — я слишком туго залита, свободного места не осталось совсем! — Ого! Хе-хе-хе., — она нервно хихикает, взбивая копытом каменную крошку и с любовью смотрит на мой набитый до отказа живот, в то время как ее семя стекает по моей груди. — Марика, похоже, ты «забеременела» от меня! Ха-ха! — она пританцовывает на месте от нетерпения. — Ты… Ну, ты же можешь… это повторить? Скажи «да!». Пожалуйста… Я не думаю, что смогу сдержаться! — мольба в глазах… — Ты думала, что я тебя так просто отпущу? — подначиваю я тавриссу. — Покажи мне, что можешь? — с усилием сглатываю то, что во рту. — Давай же, красотка… Сперма Анюты всё ещё капает из моих пухлых губ и всё, что я делаю — это просто указываю на свой рот. Анна, кажется, просто в восторге от моего выбора. — Ладно! Это может быть немножечко трудно, когда мой член стал таким толстым и длинным, но ты же сможешь его принять, верно? Мне это очень нужно… Едва она произносит эти слова, как оказывается у меня перед носом, настойчиво вонзаясь в мои губы и разжимая их толстой головкой члена. Она права — это стало сложнее. Требуется несколько секунд напряженных, отчаянных стонов и толчков с ее стороны, прежде чем она, наконец, входит в мой рот со вздохом облегчения, приступая к бесцеремонной ёбле моей глотки. В течение доброй минуты она вгоняет свой хуй в моё горло так, как будто я шлюха с пиздой вместо рта. Сперма от ее излияний смазывает узкий проход, позволяя тавриссе скользить с большой легкостью, ее толстые, провисшие от груза шары начинают шлёпать меня в подбородок. Капельки пота летят с её шелковистого брюха. Анна стонет всё громче, саму себя распаляя, а я замечаю, что меня понемногу отбрасывает прочь от её могучих толчков. Можно представить, насколько сильной может быть прекрасная Аня, когда ее член почти у меня в животе и ей нужно кончить прямо сейчас. Словно чувствуя моё «оплавленное» экстазом тело, что больше не может держать себя прямо, Аня злобно пыхтит и наклоняется глубже, начиная вбивать своим членом меня — безвольную куклу — вниз, в землю, медленно прижимая бёдрами сверху. Краткий миг — и меня прижимает к пыльному полу пещеры, а Аня, используя силу задних ног и бедер, снова и снова вгоняет основание своего мясного укола в мои красивые губы, что измазаны спермой. Тягучие вожжи слюней вперемешку с кончой, пузырясь, брызжут из щелей между хуем и ртом… «Ещё!..», — кажется мысли в моей голове… Не знаю… Не помню… — О, да., — в упоении стонет таврисса, хотя я едва её слышу из-под трясущегося бока.— Да. Да, да! Да!!! С триумфальным, яростным криком она вгоняет свой набухший член «по рукоятку» и кончает так сильно, что я слышу как тугие потоки бурлят у меня в животе, сливаясь в одно с уже бывшей во мне густой «начинкой» из спермы. Не в силах что-либо сделать с разбитым оргазмом, дрожащим телом тавриссы, лежащим на мне верхом, я, не имея и шанса пошевелиться, могу лишь принять всё до капли её лошадиное семя, что девочка изливает внутрь меня. Каждый мощный толчок, каждый сильный поток семяизвержения в мой до предела напряженный желудок откликается стоном животного удовольствия, рвущегося с губ Анечки, но, внезапно, остатком плывущего разума, я замечаю ещё кое-что: ее запах, её сладкую вонь. Как ЭТО от меня ускользнуло? Мускус кобылы здесь, под пахом, настолько силен, что кругом идет голова! Более прекрасного аромата никогда не касалось моего обоняния, ни «тогда», ни «теперь». И я понимаю, что хватая руками Аню за бока, «надеваюсь» лицом на неё еще глубже в погоне за пьянящим амбре. — О, хорошая девочка, — мурлычет таврисса, еще раз влажно вжимаясь в мой похотливый, разъебанный рот, устилая семенем горло. — Делая так — ты меня лишь только заводишь. Марика, детка, похоже мне придется тобою заняться всерьёз… — её томные вздохи с «угрозой» — это все что хочу я. Моя Аня, мой объект вожделения говорит и кивает, насколько это возможно с членом, погруженным в моё горло. В голове — пустота, зачем такой сучке, как я интеллект — мне некуда его применить, всё о чем я могу сейчас думать — это лишь восхитительный аромат. Массируя, гладя руками бока тавриссы, пытаюсь ей намекнуть: «Меньше слов — больше дела…» — О боги, как же это приятно, — шепчет Анюта. — Ты в порядке? Мы можем продолжать? Я с радостью трусь о её замшевый мех, пока Аня, мурлыча, как кошка, возвращает себе жесткость эрекции. Прошло меньше минуты, как она «упруга» и снова готова начать все сначала, но таврисса дает мне возможность ласкать особенно сладкое место, пока не вздыхает с удовлетворением и не приподнимается бёдрами вверх. — М-м-м… Так хорошо, такое мне тоже по вкусу… Но я не могу насытиться этим горлом, — плаксиво, от сладкой истомы, воркует она, мерно погружаясь в мои глубины. — О-ах!.. В медленном темпе — оказывается, так же чудесно!.. Потребность тавриссы уже решена. Я знаю, она слишком довольна, чтобы вытащить член из меня. Но это словно мечта — я согласна лежать там и позволять ей мягко насаживать свои пухлые яйца на мой подбородок часами. Магия её аромата вызывает желание тереться, обнимать и ласкать это прекрасное чудо природы весь день напролёт, и мне совершенно нет дела, до того, что мой рот жестоко насилует «лошадь». Аня скользит так глубоко, как только может, ловя наслаждение в том, что безжалостно трахает моё лицо последними сантиметрами своего толстенного мясного полена. Сложив на груди свои руки и смежив ресницы, она сладко вздыхает от удовольствия всякий раз, когда вжимает меня в землю яростным движением бёдер. Я чувствую, как она движется глубоко внутри меня, растягивая кожу на горле и капая брызгами семени в настоящее озеро спермы, что скопилась в моём опухшем животе. Член Аннушки так широко меня разевает, что мои девичьи груди, немного расходятся в стороны, под давлением масс спермы в моём животе. Тело бьется в конвульсии каждый раз, когда Аня вонзает в меня свою плоть. — Ох, Небеса! — она томно вздыхает, и струя тугого тяжелого семени падает внутрь меня, в густые белые залежи слизи. — Может быть… Еще один разочек… В последний раз… Анна продолжает свой медленный ритм, разминая мне горло, заливая и наполняя предэякулятом все, недоступные ранее, уголки моего тела, пока её темп не становится выше. В бесплодных попытках схватиться за шерсть я извиваюсь под брюхом тавриссы, когда Аня начинает колотить меня по лицу и всхрапывать, лишь немного замедляясь перед обильным оргазмом. Теперь она стонет гораздо тише: сейчас для неё это словно работа — получать удовольствие, трахая сломанную куклу внизу под собой… — М-нх, проклятье… Я хочу ещё раз… — стонет она, и снова громадные яйца шлепают меня в подбородок…* * *
Два часа спустя. Моё состояние просто ужасно! Уже и не помню сколько раз она говорила, что это будет «еще один раз». Аня закончила тем, что кончила раз где-то девять или десять мне прямо в желудок. В какой-то момент я настолько была переполнена, что бедный животик больше не мог выносить издевательств, и свежая сперма тавриссы, либо с чавканьем струями била из рта, либо потоком из носа струилась вниз у меня по лицу. Я даже не помню, как было чаще, — может быть, и то, и другое. Я разъёбана в хлам. Всё моё тело с головы и до попы покрыто густой липкой слизью, а живот раздулся настолько, словно я стала ангаром для машин «Аспис-8». Мышцы и кожа лица уже возвращаются в норму и я принимаю свой прежний, обворожительный вид. Анюта и вовсе — выглядит просто прекрасно, с сияющей кожей и блеском в глазах. Потянувшись и, глядя на мой раздутый живот, говорит: — Проклятье, у меня даже бёдра заболели! — смущённая улыбка на милом, покрытом потом лице ей очень идёт. — Прости, я немного увлеклась… Но ты была такой классной! Прильнув ко мне всем своим телом, и, лизнув мою залитую спермой щёку, она шепчет на ухо: — Спасибо… Наши губы находят друг друга и она погружает свой язык в густую белёсую липкость. Я слышу — она гулко глотает, без стеснения пьёт своё солоноватое семя. Как оказалось в «тихом омуте» Ани — живет та ещё извращенка! Мы долго и страстно ласкаем друг друга, упиваясь близостью тел… — Это лучшее, что я когда-либо чувствовала… — шепчет она, поглаживая мой вспухший живот, когда мы лежим в объятьях друг друга. Её голос дрожит, — Ты… Ты думаешь — я ненормальная? — Да, ты и вправду та ещё извращенка, — Анна отводит глаза. Лёгким взмахом я собираю у неё на груди остатки спермы и отправляю девушке в рот. Она смущена, но покорно сосёт мои пальцы. — Но такую тебя я люблю еще больше. Я люблю тебя, Анечка! — … — немой шок был в ответ. — Я влюбилась в тебя практически с первого взгляда, Анюта… — я изрекаю всю фразу единым дыханием, и на сердце сразу становиться легче. И наплевать, если это похоже на то, словно я призываю тавриссу взять ответственность на себя за случившееся. Теперь — будь, что будет! Слёзы капают у неё из глаз и таврисса повисает у меня на шее, плача навзрыд! — Марика!.. Милая Марика!.. Я тоже… Я тоже очень!.., — девушка не может совладать со своими эмоциями. Я глажу её по перепачканным волосам, уже зная, что она пытается мне рассказать. Но сердце грохочет и щеки горят: «Ну же, Анюта, не мучай меня — ведь понимаешь как тяжело ждать этих слов!» — Я тоже тебя люблю! — едва не выкрикивает она. — Я просто не знаю что со мной… Меня тянет к тебе невозможно! В чём твой секрет, как ты меня приворожила? Я… Я никому тебя не отдам! У-у-а-а-а!.. — раздаётся совсем уже детский обиженный плач. Пару минут проходят в попытках утешить рыдающую Аню. Наконец плач затихает, и слышны только всхлипы: — Я даже мечтать о таком не смела, — Аня шмыгает носом. — Я буду любящей и заботливой, я буду не против если ты заведешь ещё любовниц, да хоть целый гарем, я буду твоей! Только не оставляй меня! Сделай меня своей женщиной… — Да. Ты — моя. Я тебя не отпущу…