Wakai Kami

      Поздним вечером, когда молодая луна едва освещала окрестности, мы, при свечах и с чашками чая, слушали разговоры бабушки Дороти о том о сём. Она обсуждала словно бы сама с собой незначительные происшествия недавнего прошлого, некоторые самые правдоподобные слухи, в общем — обычная беседа ни о чём. Анька полулежала поодаль, старательно изображая всяческое отсутствие интереса к моей персоне, но её влюблённые взгляды не остались незамеченными ни для меня, ни для Дороти.       Чтобы не нервировать подозрительную главу семейства, я, вместо игры в гляделки, решила хотя бы немного пополнить свои знания информацией более достоверной, потому, исподволь, пробовала направить разговор в нужное мне русло.       — Дороти, кто такую глупость придумал — всех военнообязанных увести из поселения? Я только стражу у ворот видела…       — И не говори, милочка, — она уже немного ко мне привыкла и больше не «зыркает» так гневно. — Глупость ещё та, но иначе не получается. На Ирнамской границе снова неспокойно. И что они не навоюются всё? Земель захватили — во век не освоить. На нас пока не нападали — силы, говорят, между нами равны, — Дороти на мгновение прекращает растирать свежесобранные травы в кашицу:       — В депешах с границы пишут, что ирнамские понагнали прилично войска. Жёнушка моя там же — бережёт наш покой. Только бы всё обошлось…       — Если вы говорите, что силы равны, то это может быть отвлекающий маневр: смотрите, мы «нападаем» на Шепи, но в действительности — ударим в другое место, — пытаюсь соображать на лету, совершенно не разбираясь в местной политике. — Каким бы воинственным не был король Ирнама просто потерять войска в бессмысленной бойне он не отважится. Любая выгода не покроет возможных потерь.       — Надеюсь, что правда твоя. А то кронпринц нашего императора славится буйным нравом — не наделал бы глупостей, — она помолчала немного, выдохнув затем в пустоту. — Как там Биаса, всё ли в порядке?..       — Биаса — он ваш муж?       — Да не «он», а «она». Биаса, как я или Аня, — футанари-таврисса.       — Ба, не волнуйся — деда силачка ещё та, не пропадёт…       Для меня довольно странно слышать обращение «дедушка» в адрес женщины, а здесь же это в порядке вещей.       — Это верно. Хвала Старшим: она даже среди тавров довольно сильна. А как она меня… Аж мурашки бегут по спине, — Дороти довольно хихикает, словно влюблённый подросток.       Я уже пообвыкла, что футанари особо не прячут своей сексуальности, потому подобные признания уже не слишком смущают. Вместо этого я хватаюсь за новую «ниточку» — «Старшие». Очевидно, это кто-то из местных легенд, а мифы на роль источника информации годятся слабо. Но в каждой сказке есть зерно истины, нужно просто суметь рассмотреть?       — Старшие? Это кто? — вопрос на грани фола, на что тут же указывает мисс Дойл.       — То есть? Про них же все знают, ты о чём вообще? — еще немного и Дороти начнет меня подозревать.       Человек, что не знает общеизвестного — он или совсем издалека, или, что хуже, неумело проколовшийся зловредный шпион. Я это понимаю, но пусть уж лучше меня «расколет» травница в небольшой деревне, чем стража имперской столицы. Здесь же, под пытливым взглядом Дороти Дойл в крайнем случае — включу дурочку, как-нибудь извернусь.       — Так я ведь с юга, с побережья. Всю жизнь там просидела, нигде так и не побывав, — плету на ходу, с самым непринуждённым видом. — А как пошла в торговлю, так услышала много нового: бывает, зайдешь в поселение и слова не можешь понять, хотя и говорим на одном языке. Расскажите, Дороти.       Делаю невинные глаза. Аня, кажется, даже дышать перестала. Дороти, что-то прикинув в уме, похоже со мной согласилась. Фух, кажется — пронесло!       — Это да, везде всякий по своему говорит…       Из её рассказа выходило, что Старшие — это те, кто создал всех ныне живущих разумных. По преданиям — в древние, незапамятные времена Старших было великое множество и они, как и положено богам, правили жизнями «Младших» — своих творений. Затем Старшие, как считало духовенство, от божественной скуки затеяли между собою войну. И то верно: единственный враг всемогущего бога — уныние.       Дальше легенда была довольно туманной. По одной версии старшие, которым наскучила даже война, покинули этот мир, отвратив от него свой взор.       По другой — война была яростной настолько, что даже бессмертные боги падали сражённые, как колосья под серпом. Тогда двое Старших, ставшие в последствии Благодатной Матерью и Вседобрейшим Отцом — вдохнули жизнь в гору, превратив её в исполинское чудище, одержав с его помощью победу, но отдав свои жизни.       Третья же версия гласила, что боги просто убили себя. Раз — и конец! Им же, богам, всё равно — «быть» вечно или вечно «не быть».       — Вот как-то так. Похоже на то, что ты слыхала в своих странствиях? — интересуется Дойл, выбирая травы из вороха посочнее и бросая их в ступку.       — Отчасти… –хорошо, что я примостилась в тени и никто не видит моих ошарашенных глаз! Да ведь это же!..       Внезапно раздался заполошный звон «тревожного» колокола!       И вслед за этим десятки глоток разразились яростным рёвом! Нападение?! Спящая деревня начинала полниться звоном оружия, испуганными криками.       — Мерзавцы, всё же решились!.. — Дороти вскакивает в испуге. — Анька, живо в дом! Копьё чтоб из рук не выпускала!       — Марика, идем!       — Дороти, что происходит?!       — Вчера поутру дозорный заметил группу разведчиков — похоже из банды Кривого Клыка, — она хватает меня за руку и тащит в дом вслед за Анной. — Староста в город гонца послал, и отряд на подмогу должен был прийти этим утром, но, разрази их Отец, не успели… Проклятье! Драться-то хоть умеешь? Нет — так спрячься…       — А ну замерли, суки, быстро! — резкий окрик и я вижу как во тьме к нам подходят четверо. Нет, пятеро! — Дёрнетесь — пиздец вам!       Вот же растяпа, всё прозевала! Уши развесила! Оружие в доме, а нас уже окружили. Как поступить?!       — Ама, подсвети! — из темноты, в круг света от свеч, выходит мужчина.       Среднего роста, но коренастый и широкий в плечах. С мечом и щитом. Одет в кольчугу, доходящую до колен. На голове — всё тот же кольчужный капюшон.       — Томас, Седая, держите этих сучек…       Невдалеке раздается стук кресала о кремень и через пару секунд пучок сухой травы, чем-то пропитанный, вспыхивает и летит в сторону соломенной крыши амбара. Жадный огонь быстро охватывает сухую солому, наконец освещая напавших людей. Все они — так же, как и деревенские, разного вида «звериный» народ.       Двое с длинными копьями, почти что уперши острия оружия в шеи таврисс, прижимают их к стене. Лучник стоит на изготовку шагах в десяти, держа меня на прицеле. Мужчина со щитом и мечом трусцой подбегает к копейщикам и начинают крутить ремнями руки пленниц и спутывать им ноги.       — Ольм, а чё с этой оборванкой делать? В расход? — лучник кивает на меня. — Вроде мордашка ничё так. Может, в лагерь заберём?       — Ебальник защеми! — гаркает «щитоносец» Ольм, тоном не терпящим возражений. — Клык ясно сказала: брать «членодевок». Она те потроха вывернет, если запорешь ходку. Вали её, хули уставился?! — отмахивается он, подписывая мне приговор.       — Да не дёргайся ты, а то старуху порежем! — они стреножат Анну.       — Марика, беги! — плачет девушка.       Выиграть время!..       — Н…Нет!.. Не надо, не убивайте! Я никому… Я, что хотите, сделаю! — отшатываюсь к с ужасом на глазах, упираясь поясницей в высокий стол травницы. — Пожалуйста, не на-а-д-а-а!.. — из глаз катятся крупные слёзы.       — Звиняй, подруга — не свезло тебе, — скалится лучник, поднимая оружие.       Взгляд Дороти полон отвращения. Этот взгляд мне понятен — совсем недавно клялась в любви её внучке, а теперь вою, поджав хвост, в надежде сохранить свою жизнь, даже не попытавшись помочь людям, что приютили.       — Не плачь, внученька, всё будет хорошо, — больше не глядя на меня, словно вычеркнув из какого-то списка, Дороти успокаивает Аню. — Не плачь, милая…       — Да хуй там — хорошо, — «гыгыкает» одна из подчиненных Ольма. — На мясо пойдете —объявился тут, бля, один ценитель…       — За базаром следи, дура тупая! — даёт затрещину «щитоносец» нерадивой подчинённой. –Они щас упрутся — как их тащить потом? — И, взглянув на таврисс, продолжает. — Короче, кобылы, если сами не пойдёте, то погоним на пиках. Мне всё равно как — лишь бы вы одним куском до лагеря пришли. Старая, слышала?! Будешь дергаться — зарежу к ебеням твою мелкую.       Пора!       Тихий свист обрывается хрустом раздробленной кости и лучник, безвольно пустив стрелу в небо, падает навзничь с разбитой головой — пест от ступки своротил ему челюсть набок, превратив её в мешок рубленного мяса.       — Чё?.. — Ольм оказался бывалым и среагировал мгновенно, но слишком поздно. Я, подхватив ладонью тяжелую дубовую столешницу, опрокидываю её в нападавших. Двое сбиты с ног. Они живы, но время потратят, чтобы выбраться из-под массивной преграды.       Дороти, встав на дыбы, пинает в грудь копытами одного из замешкавшихся копейщиков. Человек отлетает кубарем, роняя оружие. Последний из нападавших, что ещё на ногах, с криком наводит копьё целя в меня. Лепестком острия «чиркнув» Анну в плечо…       Перед глазами всё заливает малиновым цветом — эта мразь посмела навредить моей Ане!       Она посмела к ней прикоснуться?!       С треском вминая ногами утрамбованную землю, моё тело бросается на женщину с копьём — передо мной не человек, и даже не вещь — это просто ком грязи, который о себе возомнил невесть что. Метры, что нас разделяли, исчезли мгновенно. Кулак, с хрустом, превращая в пар встречный воздух, вонзается в бровь мерзкой немытой рожи, вминая кости лица внутрь, в мозг, и отшвыривает бездыханное уже тело назад.       — Пизда тебе! — Ольм уже на ногах и бросается на меня, занеся меч для удара.       — Сзади!.. — в страхе вскрикнула Аня.       Спасибо, родная, но я о нём знаю. Пальцами ног поддеваю в воздух копье, перехватывая древко покрепче. Теперь все трое уже на ногах. Я стою между ними и семейством Дойл.       Ложно ударив, чтобы копейщик отпрыгнул, бью древком копья Ольму в колено, вышибая ногой дух из мечницы. Та сломанной куклой отлетает в кусты. Я же, юлой крутанувшись, с разворота плашмя опускаю копье на щит, вовремя поднятый старшим налётчиков. Мужчина хрипит, на шаг отступая, но всё ещё на ногах — силён! — а древко копья с громким треском разламывается на две половины. Ловлю в воздухе ту, что с остриём, и сверху вниз, в вырез кольчуги, вгоняю в грудь Ольму. С сиплым хрипом, орошая мои ступни кровью, грузное тело оседает. Последний из них, то ли не трус, то ли просто дурак — коротким тычком целит мне в живот. Без обид — тебе просто не повезло. Пропустив жало подмышкой, всаживаю правый хук ему в челюсть. Копейщик улетает в нокаут.       Над деревней занимаются зарева частых пожаров.       Подхватив меч Ольма, обхожу тела поверженных, пробивая им мозг. Последним приканчиваю хрипящего мужчину с копьём.       Дороти, с ужасом в глазах, не отводит от меня взгляда, когда я к ним приближаюсь. Таврисса пытается своим телом укрыть внучку от чудовища, что за десять ударов сердца убило пятерых вооруженных человек.       Дороти отшатывается от меча, но я лишь взрезаю кожаные ремни, лишающие их движений.       Две испуганных женщины оседают на землю, обнимая друг друга:       — К… Кто ты? — я вижу, Дороти боится меня. — У нас… У нас ничего нет… Пощади нас…       — Бабушка, она нам не враг, — тянет ко мне руки Аня, не в силах удержаться на дрожащих ногах. — Любимая, я так испугалась!       Я заключаю девушку в свои объятья, отстраняясь, нежно целую.       — Дороти, позаботьтесь о ранах, — и исчезаю внутри дома, через миг вернувшись, неся лук и стрелы.       — Марика, спаси их… — кивает мне Анна. — И береги себя…       Дороти непонимающе переводит взгляд с внучки на меня.

* * *

      Я успела застрелить десятерых, пока пробиралась к центру деревни. Вокруг пылали дома, внося еще больше неразберихи в окружающую сумятицу. Колышущиеся тени в свете сполохов огня даже с моим «ночным» зрением казались нападающими налётчиками. По этой причине идти приходилось медленно, осматриваясь и проверяя.       Сопротивления было почти не слышно, только налетчики, редкими группами, деловито таща награбленное, покидали посёлок. Я, без зазрения совести и претензий на «рыцарство», всаживала им стрелы в спины, вгоняете по самое хвостовое оперение.       На десятой стреле я не рассчитала усилий и лук, предательски «кракнув», переломился в одном из плеч. Проклятье! Сбросив бесполезный теперь колчан подхватываю изогнутый меч в полтора локтя длиной с тел одного из убитых и бросаюсь за очередным мародером.       У самых ворот, зарубив по пути ещё пятерых, меня останавливает слабый возглас:       — Остановись, женщина, — оглянувшись, вижу под «тревожным» колоколом распростёртое тело. Это Лоен! Парень зажимает рану в боку, истекая кровью. — Пусть уходят. Помоги… кхе-кхе… Помоги в деревне. Я… я присмотрю за воротами.       Верно, каков смысл догонять налетчиков теперь, когда всё уже произошло. Киваю «оборотню» в согласии. Склонившись над ним, быстро осматриваю рану.       — Похоже, тебе повезло, хотя ты и потерял много крови, но удар пришелся вскользь, — отрываю от моей многострадальной рубахи рукав, прикладываю его к ране. — Подержи.       Прижимаю рукой клок ткани, парень морщится, но не роняет и звука. Я же сдергиваю с лежащего рядом мёртвого тела широкий ремень и грязный нашейный платок. Скомкав его и прижав поверх рукава, не сильно, но прочно прижимаю ремнём — на случай, если Лоен отключится. Оборачиваю веревку колокола вокруг его руки.       — Держись, — подхватив меч, убегаю вглубь деревни.