***
Мы закончили вместе среднюю и старшую школы, и, разумеется, выбрали совместный пусть дальше — факультет связей с общественностью университета Хансон. И, конечно, первым делом направляемся с Хосоком записываться в баскетбольный клуб. Я знаю, что бывают чувства между людьми одного пола, хоть мне и не ясна их природа — слишком трудно представить, что можно ощущать к парню то же самое, что и к девушке. Просто есть у меня пример в виде лучшего друга и брата, старательно скрывающих романтическую ауру. Однако, никогда не мог подумать, что прочувствую подобное на своем опыте. Мы заходим в большой зал, и все мое внимание фокусируется на ловком и быстром, как пуля, игроке, проходящем всех противников, словно насквозь. — Слэмданк! Офигеть, а ведь он невысокий! — восклицает Хосок, пока я и слова не могу произнести, потому что заворожен тем, как двигается парень, через считанные моменты забрасывая уже трехочковый. — Наш капитан — потрясающий, — довольно улыбается молодой мужчина ростом под сто девяносто сантиметров. — Хотите вступить в клуб? — оценивающе смотрит и передает лист каждому. — Заполните сначала анкету, а после — поиграем. Ах, да, — внезапно опомнившись, представляется он: — Я — Ок Тэкен, тренер баскетбольной команды и учитель физической культуры университета Хансон.***
Мое восхищение этим юрким и пластичным парнем растет с каждым днем. Понимаю — хочу равняться на него, однако зарождается нечто еще, что в итоге почти год вынашиваю тяжелым бременем чувств, в конечном счете решая — стоит обратиться к лучшему другу за советом. Только идиот не заметит, как этим двоим хорошо вместе. Невозможно не оценить вклад Хосока в становление Хенвона, ведь именно Шин привел брата в баскетбол, показал, что такое воля к победе, научил играть даже в том тяжелом состоянии… А в итоге именно это и оказалось пользой — чувствуя адреналин, рост клеток тонизировался, и внутренние органы быстрее догнали по размеру свой большой сосуд. Хосок буквально вырастил сердце Хенвона, поселившись там. Я знал, как трудно это все давалось обоим — обмороки, усталость и постоянный страх, что из-за боязни за здоровье им запретят проводить активно время вместе, что в итоге застукают и разделят навсегда. И нередко Хосок приносил спящего брата на спине. Нередко оставался спать с ним сам. Пусть и в моем присутствии, но, кажется, будто у них существовал свой мир. Возможно, я завидую, возможно — просто идеализирую чужие отношения за неимением своих, однако, никогда не думал, что такая связь между людьми может быть столь зыбкой и легко пошатнуться. До этого самого момента — когда не нахожу в своей глупой влюбленной голове ничего умнее вопроса: — Встречаешься ли ты с моим братом? — Хосок мешкается, ерзает и выдает: — Как ты мог такое подумать, Бин?! Посмотри на меня: разве похож на гея? Так еще и с братом лучшего друга — да ни за что на свете! Хватит выдумывать невесть что только потому, что мы хорошо с Хенвоном общаемся! Смотрю на Шина, всего раскрасневшегося, и ушам своим не верю — как так можно откреститься от своих чувств? Из наступившей тишины меня вырывает шмыгание носом — брат прикрывает рот рукой, чтобы не было слышно, а слезы все капают вниз. Хосок испуганно оборачивается, и лицо искажается болью. «Да только никто не просил тебя врать. Я же — твой лучший друг, так зачем, мать твою, ты лжешь?!» — не хватает сил все это спросить, лишь выплевываю в лицо: — То ли ты просто лжец и трус, то ли мразь, — и, убегая за братом в комнату, добавляю: — Проваливай немедленно и чтобы на пороге больше не было! Он струсил, точно струсил. Не верю, что Хосок мог просто воспользоваться Хенвоном, ведь видел нежность в его поведении. Просто мне хотелось нагрубить — хоть как-то отомстить за слезы брата, пусть нелепо и низко. Брат плачет весь оставшийся вечер и засыпает со мной в обнимку. Он отвык от предательств, потому что мы с Шином окружили его заботой. В итоге — оба же и предаем. Оба, потому что, отойдя от ситуации с другом, я понимаю, что виноват. Если бы не мой вопрос… Если бы задал другой или просто рассказал, что влюбился — все бы было по-другому. Они могли бы быть вместе, как раньше. Я разрушаю самое драгоценное, что есть у моего любимого брата, и никогда не смогу простить себя.***
Прямо как тогда, я успокаиваю Хенвона, но он не признает, что я в чем-то не прав. А мне больно. Будто не дают вытащить занозу много лет, и рана начинает гноиться, потому что видеть мучения брата — как собственные страдания. Помогаю ему встать, и в итоге остаюсь спать вместе с ним, даже не переодеваясь, потому должен быть поддержкой, пусть и не считаю, что имею право на это. И спать не могу из-за мыслей, поток которых не удержать — словно лавина накрывает. Четыре года назад я был уверен, что они помирятся, поскольку невозможно пройти такой долгий и существенный путь вместе и разойтись просто из-за трусости признания. Оказалось — Хенвон в этом плане непреклонен: если любишь, то не смей отрекаться от этого чувства. Это не значит, что надо трубить направо и налево, просто признавай не только наедине, но и с другими. Брат решил, что его бросили, отказались от него. И этим человеком оказался не кто-то, вроде детей во дворе, как было в детстве, а человек, которому доверил себя целиком и полностью. — Ты же до сих пор его любишь? — шепчу, зарываясь в шелковые пряди волос. — Прости, — знаю, что брат спит, и вопрос растворится во мраке ночи, но просто не могу держать мысли в голове — просятся наружу. И если бы Хосок не сошел с ума, не начал бы вести себя, как последняя скотина, я бы настаивал, чтобы Вон поговорил с ним, чтобы позволил начать все снова. Да только простить подножки во время матча в качестве привлечения внимания, выкрики о любви, что именно в таком формате звучат пусто, а еще домогательства — я не могу. Даже лучшему другу, которого все равно люблю и перед которым тоже чувствую вину, ведь мой вопрос и его сгубил, как человека. — Ты ни в чем не виноват, — обнимает крепко, — но прав — я люблю его настолько, что каждый раз, когда наедине касается меня, хочу идти навстречу. Только боюсь сгореть вновь — мне страшно ошибиться, снова доверившись. Потому я борюсь. Знаю, что для Хенвона главное — как поступил сам Хосок. Только я все равно буду болеть той ситуацией, понимая, что ее могло бы и не быть, если бы не мой вопрос…Разрушивший все