***
— Чие, ты же не думаешь, что твой внук настолько наивен и не просчитает все наперед? Он знает, что сейчас ты пытаешься им манипулировать. А еще он знает, что ты его не удержишь, если он все-таки решится уйти из деревни. Никто не удержит. Мальчик весь в тебя в своем слепом упрямстве. Старец, младший брат Чие, редко захаживал к ней домой; зачастую и виделись они только на собраниях старейшин. Но сейчас был повод. Дело касалось не только их давно разбитой семьи, но и всей деревни в целом. — Помолчи, Эбизо, — пожилая женщина в нескрываемом раздражении прикрыла глаза. Брат как всегда говорил мудрые вещи, но для нее как всегда очевидные. Неудивительно, что в совете старейшин он все еще пользуется непоколебимым авторитетом. Но Чие-баа-сама для себя авторитет. Она знает, верит, что сейчас поступает правильно. Неважно, что это манипуляция, неважно, что рано или поздно Сасори поймет, что его бабуле нечего больше предложить. Нечем удержать. Сейчас главное отвлечь. Завлечь его новым и опасным — работой с джинчуурики. Дать надежду и уверенность, что Совет Сунагакуре в лице Чие сдержит свое слово, данное молодому ниндзя-марионеточнику. При успешном прохождении экзамена на чуунина команды Сасори Акасуны ему будет позволено покинуть деревню. Навсегда, без клейма нукенина. Без протектора деревни Песка.***
Сасори как всегда долго засиживался в своей мастерской; новая должность сенсея нисколько не повлияли на его обыденную жизнь, наполненную искусством. Ему было больше чем все равно на учеников, ученикам было все равно на него. К тому же распылять свое бесценное время на детей в его планы никак не входило изначально. Вот только кое-кто все-таки решил их подкорректировать. Небрежно, не спросив Сасори. — Днем тебе удалось скрыть чакру, больше со мной подобное у тебя не выйдет. Что ты здесь делаешь? Сасори, так и оставшись сидеть за своим рабочим столом среди полуразобранных, несобранных кукол, без особых эмоций следил, как входная дверь сама по себе медленно отворялась, освещая порог нежным алым светом закатного солнца. Еще мгновение, и перед Сасори показался его самый, вероятно, проблемный кохай: невозмутимый, нечитаемый. Мальчик, который сам по себе. — Я хотел поговорить. Сасори пристально посмотрел на Гаару, едва слышно хмыкнув. Несмотря на то, что больше всего Акасуна не любил, когда вторгались в его мастерскую, все же выжидать, что выкинет этот юнец, оказалось занимательным. — Я слушаю. — Я знаю, что вас приставили к нам не просто так. И не просто так именно вы будете сопровождать нас на экзамен. Я хочу предупредить, — голос Гаары звучал монотонно, обманчиво убаюкивающе, но при этом в нем отчетливо слышалась тихая животная угроза, — если попытаетесь меня убить — даже не успеете об этом пожалеть. С минуту небольшая комнатка наполнилась пустой тишиной. Сасори молчал. Никак не реагировал. Будто уже мертв. Уже повержен. Уже пожалел. Только маниакальная улыбка, мельком проскользнувшая на его бледном лице, говорила об обратном. — На твоем месте я бы не был так самоуверен: ученик еще не превзошел учителя. Одно из главных правил экзамена на чуунина: не недооценивай противника. Даже если ты джинчуурики. Я не тот человек, которому выгодна твоя смерть. В моих интересах как раз, чтобы с тобой ничего не случилось, Гаара. Сасори буквально прочувствовал глубокое замешательство, повисшее в воздухе. В мутных зеленых глазах отчетливо читался вопрос «почему?» вперемешку с неверием. Сасори не любил объяснять все на пальцах. Даже если это было в его интересах. — Думаю, мы хотим достичь с тобой одного, но разными путями, — многозначительно протянул он, кинув взгляд на свою недавно законченную марионетку — самую лучшую, пока еще не опробованную в деле. Гаару пространный ответ нисколько не устроил. Гаара требовал определенность. — И чего же? Сасори изогнул бровь: то ли в удивлении, то ли в презрении. Какой же непонятливый докучливый ребенок. — Свободы.