твои бледные ручонки — героин

— Ты как? — громко восклицает Даня, как только в его поле зрение попадается Лиза, держащаяся за окровавленный нос. Вокруг неё собралась толпа народу, что даже немного смущало девушку, но, увидев Кашина, она вскочила с банкетки и кинулась в его сторону. — Прости, это как-то случайно вышло. Даня нахмурился, пытаясь определить виновника данного происшествия, но это оказалось тщетно, и рыжий поправил спадающую на лицо чёлку, демонстрируя всю свою заинтересованность Лизе. — А медсестра где? Лиза замялась, ловя на себе озабоченный взгляд Данилы и ошарашенные взгляды одноклассников. — Её сегодня нет в школе, чувак, — выкрикнул из толпы Поперечный, и Кашин сразу же узнал в нём того самого парня, что обнимал Лизу на первое сентября. Где-то внутри проснулась злость. Он аккуратно притянул Лизу к себе, выхватывая из её тонкой руки тяжёлый рюкзак и накидывая его себе на плечо, а после обвил свободной рукой её хрупкие плечи и повёл по направлению к Даше, ожидающей их где-то позади. К толпе сразу же подлетела встревоженная женщина средних лет, Кашин узнал в ней классную руководительницу Неред. Она поправила выбившиеся из общей массы шоколадные пряди, кое-где просвечивалась седина. Женщина поджала накрашенные губы и нахмурила морщинистое лицо. Родинка над губой показалась парню забавной. — Извините нас, пожалуйста, Данила, — с досадой произнесла она, протягивая в руки парню парочку документов, которые он должен заполнить, чтобы без последствий забрать Лизу из школы, — не уследили, видимо. Алиночка, как себя чувствуешь? Лиза ничего не ответила. — Ты как? — более ласково произнёс Даня, русая подняла на него виноватые глазки и несколько раз поморгала. — Всё в порядке, Наталья Сергеевна, спасибо, — она натянула улыбку на бледное лицо, не отрывая руки от разбитого носа, а после поплелась к Даше Милк, уже встречающей её объятьями. Кашин метнулся к столику, что стоял неподалёку, принял от учительницы шариковую ручку и стал заполнять бумаги, изредка поправляя свободной рукой чёлку, спадавшую на веснушчатое лицо. Взгляды десятиклассников были прикованы только к двухметровому рыжему парню в чёрном пальто, золотыми часами и забитой кистью; несчастному лицу Неред с уже засохшей кровью и полностью татуированной девушке с нестандартной внешностью. — До встречи, Алин, — Каплан подняла руку в воздух и помахала ею Лизе, от чего та вздрогнула, но улыбнулась, оголяя брекеты, и помахала ручкой в ответ. Русая накинула на себя песочное пальто, Даша помогла с ним управиться, а Даня отдал документы и ручку Наталье Сергеевне и поспешил к девушкам. Его ноги снова и снова подкосились, когда тёплая рука Неред коснулась его холодной кисти и попыталась нащупать пальцы. Сердце лихорадочно забилось, по телу пробежал холодок, а после Кашин почувствовал резкое тепло, разливающееся от низа живота. Он украдкой взглянул на Лизу, в его глазах читался немой вопрос, но она даже не обратила на него внимания, наконец переплетая их пальцы, скрытые под длинным рукавом песочного пальто. Никто даже не заметил данного жеста, пока Кашин всем телом ощущал биение собственного сердца, отдающее даже где-то в пятках. — Пока, ребят!

***

После травмпункта, где врач сказал, что ничего серьёзного с Лизой не случилось, и лишь наклеил пластырь, остановив кровотечение из носа и позволяя девушке избавиться от засохшей крови на лице и руках, Даня помчал в свой офис, по дороге высаживая Дашу в каком-то отдалённом от центра Питера районе. Старые кеды Милк шаркали об сухой асфальт, она накинула на себя джинсовку, морщась от холода, и поплелась к себе домой, ведь всего-то через пару часов должна будет выезжать в какой-то клуб на задание от Кашина. Парень вновь затормозил на парковке рядом с надоедливым зданием, от которого Неред уже тошнило. Она испытывала лишь злость и агрессию, когда в поле зрения снова появлялся этот долбаный офис. А внутри всё по-старому: длинные белые коридоры с огромным количеством таких же белых дверей; голубые полосы, нарисованные на стенах, чтобы хоть как-то разбавить нагнетающую обстановку; белые и серые диванчики для посетителей. Самый длинный коридор оставался неизменным: в конце давным-давно потухла лампочка, и половина помещения была плохо освещена, а дальше — белая массивная дверь в кабинет самого главного барыги Санкт-Петербурга. Да что там Петербурга — всей России! Лиза тяжело вздохнула, опустив острые плечи и расслабившись, казалось, впервые за последние пять часов, и несмело зашагала за парнем, которому уже не терпелось закончить со всеми делами и вернуться в тёплую квартиру. Он прошёл в просторный светлый кабинет, сразу же плюхнувшись на кожаный стул, даже не скинув с себя пальто, зажал красную кнопочку на стационарном телефоне и, услышав гудок, ласково попросил Зарыковскую позвать к себе Юлия. Неред прошла вслед за ним, закрыла за собой деревянную дверь, скинула бежевое пальто и аккуратно разложила его на белом диване в углу комнаты, и сама села рядом с вещью, перебирая пальцами шнурок худи. Повисла тишина, лишь изредка прерываемая откашливаниями Данилы, подписывающего какие-то неизвестные Лизе бумаги, а через пару минут в кабинет без стука ворвался высокий татуированный шатен, глядя прямо на Кашина и прожигая в нём дыру своими карими глазами. Он театрально откашлялся, пытаясь привлечь внимание начальника, а после закрыл за собой дверь, только сейчас замечая вжавшуюся в кожаный диванчик в углу Лизу. Она нервно сглотнула, тихо поздоровалась с парнем, на что получила кивок и лёгкую улыбку. Его лицо было очень добрым, брови слегка дрогнули, когда из окна подул холодный ветер, а лучистая улыбка сползла с лица в тот момент, когда Онешко занял стул напротив Дани. — Теперь продолжай, — усмехнулся Кашин, прожигая в собеседнике дыру своим пристальным взглядом ментоловых глаз. Он поморщился. Не дожидаясь ответа от Юлика, тот резко вскочил, скинул с себя пальто и закрыл распахнутое окно. Холод перестал пробирать до дрожи Лизу, что слегка дрожала и стискивала зубы, и Юлика, что вжался в стул и поёживался. — Сегодня Милк едет в 1703, помнишь? Неделю назад назначил её. — Рыжий покачал головой, предоставляя собеседнику полную свободу слова и откидываясь на спинку кресла. — Там она должна продать не меньше половины товара, который мы ей дадим с собой. Остатки передаст Русе, если они вообще будут, — усмехнулся Юлий, — и на следующей неделе уже он едет в «семнашку». — Намекая на бар, о котором велась речь ранее, подытожил Онешко. — Хорошо, что тогда с Соколовским? — Даня устало потёр глаза. — У нас сделка на завтра назначена, я могу не успеть. — Значит мелкая твоя поедет, — отшутился Юлий, направляя затуманенный взгляд на Лизу, от чего та вздрогнула, вглядываясь в лицо Кашина полными испуга глазками. — Ага, прям, — огрызнулся тут же Данила, на что Неред с облегчением выдохнула. Не хотелось ей всё-таки быть замешанной в этих грязный делах. — Ты совсем конченый? — Я шучу. Биполярку свою под контролем держи, а то сначала сидит ухахатывается, а потом готов нос разбить за каждую шутку. Онешко снова хмурится, собирая все необходимые документы с дубового стола. Он ёрзает, сидя в кресле, всем телом ощущая лёгкий холодок, оставляющий после себя неприятные муршаки по всей коже. В кабинет врывается высокий шатен с татуировкой на шее. Лиза прищурилась, стараясь разглядеть, что там было набито, но парень хлопает за собой дверью и быстро скрывается за Даней, вглядываясь в пейзаж за окном. — Рус, ты накуренный? — Кашин нахмурился, поворачиваясь на сто восемьдесят градусов и встречаясь со спиной друга, облачённой в чёрную ветровку. — Ничего странного не замечали в последнее время? — проигнорировав вопрос Данилы, Тушенцов шумно вздохнул и повернулся к собеседникам лицом. Глаза его блестели от света ламп, брови были нахмурены, а губы поджаты, будто он чего-то ждал, ждал и боялся. Правая рука болталась в воздухе, а левая теребила край чёрного худи. Даня приподнялся с кресла. — Что-то случилось? Тушенцов проглотил ком, что стоял в тот момент в горле и не давал произнести ни слова. Его мимика не выражала ничего, как казалось Неред. Она просто слишком плохо чувствовала его. — Илью поймали. — Произнёс Руслан так, словно сам до конца не понимал смысл сказанных слов. Его мозг отрицал эту информацию, полученную буквально час назад, а ноги подкосились, когда он оказался у двери в кабинет Кашина. — Что? — рыжий вскочил со стула и ошарашенно взглянул на Онешко, что от удивления выпучил глаза. Из-под ног словно стала уходить земля. Всё тело бросало то в холод, то в жар. Даня старался успокоиться, глубоко дышать. Он размахивал руками в воздухе, кругами ходил по кабинету и банально хотел что-то сказать, но мысли беспорядочно так и лезли в рыжую голову, вытесняя друг друга. Сердце предательски застучало, ударяясь о рёбра и принося тем самым невыносимую боль Даниле. Он кладёт руку на грудь и зажмуривает глаза. Кто-то стучится в дверь, а сердце так и уходит в пятки. Та резко открывается, а в проёме показывается блондинистая голова Кулича. Парень проходит в душный кабинет и закрывает за собой дверь, готовясь высказать кучу полученной с задания информации, но его тут же перебивает Руслан: — Топ пять пранков, вышедших из-под контроля… — с таким же каменным лицом, что и минуту назад, произносит Тушенцов, уже готовый отхватить подзатыльников от своего молодого человека, Юлика, и разъярённого Кашина, что был готов рвать и метать. — Ты тут шуточки шутишь, мудак? — сквозь зубы процедил он, стараясь не сорваться и не переходить на крик, но всё же поддаётся агрессии и со злостью топает ногой о серый пол. — Я уже думал хоронить нас всех, ведь если одного поймали, то нам всем крышка будет, понимаете? Он кричит. Кричит, не отдавая себя отчёт вообще в том, что произносит сейчас. Самый его большой страх — это то, что рано или поздно их найдут. И тогда всем будет несладко за решёткой. Но Кашин не готов гнить в тюрьме. Этого он боится больше всего — быть пойманным. — Успокойся, сердечник ты наш, я шучу, всё под контролем, — отмахивается Руслан, широко улыбаясь, но Даня и не думает останавливаться. — Смешно очень, Русь, ухахатываемся всем офисом просто! — воскликнул он, вызывая у Лизы миллионы маленьких мурашек по всему телу и заставляя ту вжаться в диван; каждый раз зажмуривать изумрудные глаза, когда тот повышает голос, — У Дани биполярка — надо про это пошутить! — кривляется Кашин, стараясь спародировать друга, пока тот хмурится в стороне. — У Дани проблемы с сердцем? Давайте заставим его волноваться! Ничего страшного, нам же плевать, правда? Тушенцов виновато опустил глаза в пол, будучи не в состоянии вымолвить ни извинений, ни оправданий… Лиза распахнула свои изумрудные глазки, что тот час же обратили внимание на разъярённого Данилу, стоящего посередине кабинета и сдерживающего дрожь в ногах. Длинные женские пальцы, один из которых обрамлён в колечко, подаренное отцом пару лет назад, быстро зачёсывают выбившиеся из общей массы пшеничные прядки и задерживаются на краешке большой кофты. — Я устал от вашей безответственности и… — Кашин замялся, — мудачества. Серьёзно, ребят. — Юлий встал со стула и направился к выходу из кабинета, поражаясь поведению Тушенцова, но слова Кашина заставили стоять его в проходе, не двигаясь ни на шаг. — Я скоро сдохну с вашими приколами. Повисла гробовая тишина, и Дане вдруг показалось, что биение его больного сердца услышали абсолютно все присутствующие в комнате, пока белоснежная дверь снова не распахнулась с характерным скрипом, и в проёме не показалась Зарыковская, одетая в строгий белый костюм. Её кудрявые волосы аккуратно лежали на острых плечах, очки чуть спадали с вздёрнутого носа, девушка вернула оправу в исходное положение, и Лизе этот жест всегда казался высокомерным и мерзким, но сейчас она видела в нём лишь неуклюжесть и даже какую-то невинность, уже полностью понимая, какой характер у Дарьи на самом деле. Она не была той лицемерной сучкой, какой показалось при их первой встрече, она просто немного запуталась в себе, в людях, да и в жизни в целом, и теперь расплачивается за это. Кипа бумажек в её тонких руках привлекла внимание Кашина, и он вернулся обратно за свой стол, зарываясь длинными пальцами в рыжих волосах и предоставляя слово Дарье. — Всё в порядке? — хмурит тонкие бровки девушка и тут же натыкается на виноватый взгляд Тушенцова, наполненный тоской взгляд Юлика и ничего не понимающий взгляд Кулича. Зарыковская пристально разглядывает Кашина, не переставая хмурить бровки и пытаясь понять, что вообще происходит, а Кашин злится. Злится и стискивает зубы, еле сдерживается, чтобы снова на всех не наорать. — Да что тебе нужно, говори уже! — с агрессией срывается с его уст, от чего даже Неред вздрогнула. Снова повисло молчание, по телу пробежала новая волна мурашек. — Даня, спокойно, — настоятельно проговаривает Лиза, наконец осмеливаясь вставить в их диалог хотя бы парочку слов и всей душой надеясь, что с Данилой всё правда будет в норме. — Отвалите уже все от меня, что вам надо? — по телу его бежит разряд тока, заставляющий каждую клеточку тела разгореться самым яростным пламенем, а в пальцах уже чувствуется глухая дрожь. — Только на мне не надо срываться, окей? Кашин молчит, долго молчит, смотрит в одну точку и сжимает в руке деревянный карандаш. Он прекрасно знает, что Лиза уж точно всегда сможет за себя постоять, иначе будет считать себя тряпкой, но и сам еле сдерживается, чтобы не нагрубить ей, хотя не желает этого всей своей побитой душой и всем своим израненным, но любящим сердцем. — Я буду срываться тогда, когда захочу, окей? — передразнивает девушку рыжий, в глазах его блестят нотки безумия и невероятной злости. — Дань, не стоит, она не виновата ни в чём, — Юлий разрывает тишину, достаточно уверенным тоном вступает в диалог и взглядом старается погасить в Лизиных глазах открытое недовольство, вызванное словами Кашина. В воздухе витает напряжение. Каждый считает своим долгом сказать что-нибудь, чтобы успокоить и заверить друг друга, что всё в порядке, и этот «конфликт» вовсе излишний, но чувства гордости и досады разрастаются в груди каждого параллельно с кричащем об адекватности разумом; кого-то задели чьи-то слова, кого-то — поступки; а кто-то просто Даня Кашин, уставший от вечных приколов Тушенцова и ужасной загруженности. — Данила Владимирович, отныне для вас я Данила Владимирович! — прикрикнул тот, — Я устал от этого цирка! — его голос груб и настойчив как никогда. Рыжие прядки выбились из общей массы и парочка даже сползла на его лоб, но парень намеренно это игнорировал, обращая внимание лишь на свои наручные часы. Кажется, время для него остановилось, а в кабинете стало невыносимо душно. — Ты перегибаешь чуть-чуть, — подмечает тут же Кулич, скрестив руки на груди, не вкладывая в этот жест, по сути, ничего особенного, но Даня принимает его как вызов. — Ах, да? — театрально вскрикивает тогда Кашин. — Я и не заметил, друзья, как перегнул! Меня тут чуть инсульт не повалил на пол, но вы тоже не заметили, сорян. — Но… — Заткнитесь все! Просто заткнитесь. И за работу. Быстро! — парень поднялся со стула и с яростью швырнул все бумаги, что находились на его столе, куда-то в сторону. Зарыковская тут же спохватилась и стала собирать документы обратно в папку, выслушивая гневную тираду Кашина. Неред подлетела к Дарье, помогая ей управиться со всем и наблюдая, как в карих глазах подруги блеснули слёзы. — Поаккуратнее можно? — процедила русая, с презрением снизу вверх оглядывая рыжего. Даня замолчал. — Они же не игрушки, а люди, если ты забыл. — Что, правда? — парень вскинул бровь и хитро улыбнулся. Казалось, сейчас раздастся его истерический смех, но этого не случилось, и девушка продолжила, но уже громче. — Да, представь себе. — Лиз, не стоит, — тут же шепнула Даша, стараясь отговорить Неред в споре с разгневанным Кашиным, ведь кончится это могло очень и очень плохо. В помещение снова пробрался холодок, из-за чего вся спина русой покрылась мурашками уже который раз за день, а в пальцах она почувствовала дрожь. Не любила всё-таки конфликты, но как тут молчать? Как просто сдержать себя и продолжить тихо сидеть на диване, пока он обвиняет ни в чём не виноватых, таких, как Даша, ведь косяк всё-таки за Русланом. — Тебе я советую вообще молчать, солнышко. Если бы не я, задумайся, что бы было с тобой. — Ласково и даже приторно улыбнулся Даня. Кажется, он принял правила её игры, вот только всё равно умудрился лидировать здесь, и у Лизы даже не осталось слов, чтобы колко ответить ему. В глазах темнело, кровь закипала в жилах, а пульс участился в несколько раз. — Не смей вспоминать отца, — пригрозила ему она, вставая с колен и подавая собранные с пола бумаги Зарыковской. — А что такое? Расплачешься? Руки затряслись, девушке показалось, что её только что предали. По сути, ничего такого не случилось, но сердце пронзила такая адская боль, что захотелось упасть на пол и зарыдать, а на лице Кашина появилась холодная ухмылка, делающая ей ещё больнее. — Да уж лучше сдохнуть вместе с ним, чем тут, — скривилась Неред, — с тобой жить. Наступила гробовая тишина, что изредка прерывалась сбитым дыханием рыжего. Зарыковская охнула и прижала бумаги к груди, Кулич сжал кулаки, ожидая реакцию от Данилы, а его мозг отрицал и не хотел понимать, что сейчас что-то произойдёт. Что-то страшное. Тушенцов вскинул бровями, поджал губы и посмотрел на Юлика, что вжался от напряжения в стену. Кашин на десяток секунд потерял собственное самообладание; после приотрыл рот, чтобы уж как-то колко ответить девчушке, но сердце сжалось в груди, а её слова болезненно отзывались на нервах. Да, он тоже наговорил лишнего, но на данный момент не осознавал этого, а в ушах стоял звон. Дыхание участилось, бабочки снова запорхали в животе, но на этот раз причиняя ему адскую боль, и вдруг в районе груди стало тесно. — Свободна, — всё, что и смог выдавить он из себя в тот момент. Неред прикрыла глаза. — Извини, я не хотела, — она тихо, словно боясь чего-то, пролепетала в ответ, но Даня даже и слушать не мог: его глаза горели яростью. — Пошла вон, Неред! — а голос его был так груб и холоден, что ноги поначалу подкосились, а в глазах стало темнеть пятнами. Он впервые в жизни назвал её по фамилии, да ещё и таким холодным и безразличным тоном обратился, что аж мурашки пошли с ног до головы, а в ментоловых глазах напротив Лиза увидела лишь ненависть. И от этого стало больно, словно земля ушла из-под ног, и она чувствовала дрожь всем своим телом. Девушка не заметила и не помнила, как с Дашей оказалась в такси, как прибыла в квартиру и уснула в своей холодной постели совсем одна, скручиваясь в клубочек и сглатывая горячие слёзы, что катились по бледным щекам, к которым когда-то ласково и нежно прикасался Даня.