твои бледные ручонки — героин

Дорогу замело снегом. За ночь весь город успел переодеться в белое покрывало, чтобы наутро радовать петербуржцев ослепительной белизной, хоть немного отличающиеся от серых пейзажей, что были родны Питеру как никогда. Лиза еле разлепила глаза, услышав такой надоедливый звон будильника, ведь как обычно провела ночь перед монитором ноутбука, который ей любезно предоставил Даня пару месяцев назад. И на этот раз статьи на различные темы поглотили её внимание целиком и полностью, зелёные глазки бегали по строчкам, она буквально проглатывала новую информацию, не прожёвывая. Громкие заголовки пестрили, заполняя страницу от самого верха до низа, куда уставший за ночь разум так и не добрался. Наконец сомкнувши глаза, что в некоторых местах покраснели от долгого напряжения, девушка сладостно зевнула и прикрыла крышку ноутбука, погружаясь в сон, будучи в плюшевом халате, в котором обычно бродила по квартире, когда было уж совсем холодно; или сидела в своей комнате укутанная в мягкую вещь с кружкой какао в руках, которое, к слову, безумно любила. Её уже не волновал ни в внешний вид, ни поза, в которой русая засыпает, ведь та пришлась бы в обычные дни Лизе безумно неудобной: тонкие руки подняты вверх, сцепляясь на подушке в замок, спина выгнута, огибая ноутбук, что Неред не удосужилась убрать на стол, правая нога согнута, левая — наполовину, что делало её позу со стороны ещё более забавнее. Если бы у Лизы была возможность укутаться сейчас в пушистое одеяло, скинуть с себя мешающий халат и занять удобное положение, честно говоря, она бы отказалась от неё, самая не зная почему. Утро с самого начала не задалось, когда в коридоре нога девушки неожиданно встретилась с остро выпирающим углом, а девичий крик разнёсся по всей квартире. Не знаю, что в тот момент выглядело комичней — попытки девушки отомстить стене или громкие матюки, что были слышны даже в закрытом кабинете Кашина. Но, как бы ни было грустно, даже с этой незначительной травмой Лизе всё равно нужно было отправиться в школу. Поступок, на который она отважилась ещё вчера, ссорясь с одноклассницей, вызывал у неё неординарные чувства. Было ли стыдно за своё поведение? Безусловно! Ей было стыдно. Наверное, сейчас вся школа обсуждает, как бешеная десятиклассница, будучи в неадекватном состоянии, напала на свою одноклассницу и расцарапала той лицо. Да уж, от Кейт и не такого можно было ожидать! Особенно, учитывая те взгляды учащихся, которыми они крайний день встречали Кашину Алину. Все же смотрели с неким осуждением, что аж жутко становилось, и мурашки бежали по затылку. Как она будет чувствовать себя сегодня в этом обществе, глядя каждому его члену в глаза, — неясно, и, кажется, останется самой главной загадкой для русоволосой, что будет терзать её душу и мысли в каждую минуту поездки от дома до учебного заведения. Но, на удивление Лизы, всё почему-то обошлось. И, в принципе, этот случай решили не упомянать больше при ней, ведь одноклассники относились к Неред как к неотъемлемой части своего общества и не могли попусту заставить её нервничать или чувствовать себя не в своей тарелке. Она была солнышком для них. Особенно, когда лучики переплетались и отражались в её изумрудных глазах, подсвечивали их, и тогда радужка приобретала какой-то неоднозначный цвет, уходя то в серый, то в болотный, то и вовсе в ярко-зелёный, словно трава в парке 300-летия в Петербурге. Брекеты прекрасно подходили и гармонировали с густыми тёмными бровями, делая девушку на пару лет младше. Ушки часто прятались за пшеничными прядями. В общем, она была с ними единым целым, и ничего так не успокаивало Неред, как поцелуй в щёку от Дани перед выходом из дома, и чересчур спокойное поведение одноклассников в школе, что не могло не радовать. Уроки пролетели просто незаметно, в отличие от тех дней, когда Лиза буквально расплывалась на парте и глядела в окно, пока голова её маленькая не была в состоянии воспринять всё больше и больше новой информации. Но сказать, что какое-то чувство лёгкости пришло вдруг на смену того бремени в виде занятий, было нельзя: Лиза чувствовала себя крайне дискомфортно, дёргано, погано и уязвимо для других проблем. Информация, полученная на уроках, с треском пробивала фундамент черепной коробки и со стремлением скорее катилась вниз, пока вовсе не исчезала из организма, будто её и не было. И присуща была тогда девушке какая-то непонятная тревога, сдавившая грудь, а сердце бедное рвалось наружу, не понимая, почему вдруг оказалось запертым в клетке. И каждый глухой стук его сопровождался острой болью, будто соль или пепел присыпали на рану. Вызвано ли было это чувство недавно начавшимися отношениями? Возможно. Лизе до сих пор было крайне неловко и сложно осознавать, что произошло с ней, и как она на это повлияла, а анализируя ситуацию, произошедшую между ней и Даней вчера, понимала, что виновата во всём сама. Никто же не просил соглашаться. Или это просто накручивание самой себя? Как уже там ни было, любые мысли о Кашине приводили её в ступор и загоняли в смущение, и ноги от чего-то становились ватными, словно таяли от тепла ламп в помещении. Самокопание очень плохо на неё влияет. Особенно, когда она была травмирована каким-либо происшествием в прошлом. Даня как всегда ждал её возле ворот учебного заведения, лучезарно улыбаясь, и казалось, что это единственная улыбка, что могла осветить и согреть в холодные и серые дни. Лиза решительно зашагала вперёд и тут же угодила в крепчайшие объятья Кашина, прижимающего её хрупкое тело к себе настолько крепко, насколько только мог. Но дрожь в тоненьких девичьих ногах никуда не делась, русая по-прежнему чувствовала себя неловко в его присутствии, но, по крайней мере, ей было не так одиноко. Даже несмотря на то, что в школе она была не одна, далеко не одна — постоянно в приятной компании, окружённая общением, поглощённая диалогами. Но отчего-то не по себе было. — Ты как, солнце? — Кашин выпустил девушку из своих объятий и снова улыбнулся, посмотрев ей прямо в глаза, где читалось явное смятение. Она опустила голову, разглядывая свои изношенные бордовые найки, и тут же взгляд девичий скользнул выше, по бежевым свободным брюкам, в кармане которых располагался смартфон. Белая футболка с нарисованным на ней искажённым смайликом, что являлся логотипом какой-то рок-группы¹ (название, к сожалению, Даня так и не запомнил, кривляясь под выдуманную альтернативу «Пошлые лохи»), доходила ей чуть ли не до колен и скрывалась под красной курткой. — Нормально, — сухо процедила та в ответ и предложила скорее отправиться домой, где она сможет заварить себе сладкий чай и укутаться в желанный на протяжении всего дня плед. Даня не стал возражать и вернулся в автомобиль, занимая характерную водителю позицию, параллельно пристёгивая ремень безопасности, и завёл белый Кадиллак. — Слушай, — девушка задумалась на секунду, сводя густые брови к переносице, и оставила свой взгляд покоиться, вглядываясь в детали голубого неба, что заволокло серыми массивными облаками. Потом вздохнула, будто перезагрузилась, и томно продолжила, чем очень насторожила Даню. — Хотя знаешь что? Забей хер.

***

Хлопья снега, подобные пушинкам, летели вниз, оставляя свой белый след на земле, и хрустели под ногами. В такие дни не хотелось делать ничего, кроме как укутаться в пушистый плед и открыть ноутбук для просмотра какого-либо сериала или перечитать давно забытую книгу, цепляясь за слова в ней, за их значение, придумывать себе новый смысл, который раньше, в силу своей неопытности, ты раскрыть в этом рассказе не мог. Неред бы заварила себе кофе и, зная, как много времени она обычно тратит на чтение или просмотр чего-нибудь, абсолютно забывая про горячий напиток, из-за чего тот часто остывал, предпочла бы использовать для этого термокружку. Забавно, ведь на посуде вперемешку с нарисованными смешными принтами были написаны матюки, которые раньше девушке приходилось тщательно скрывать от отца, ведь огрести могла очень и очень сильно. Ненароком вспомнила, как будучи ещё четырнадцатилетней девочкой, купила себе этот стакан и смеялась с Хоффман в туалете, прогуливая физкультуру. Эх, кругом одни воспоминания, что сдавливали рёбра и не давали нормально дышать. Вместо этого сам процесс становился каким-то более усложнёнными и прерывистым. На кухне Лизе обменялась взглядами с Даней, при этом сохраняя ледяное молчание, и схватила наполненную горячим чаем термокружку, собираясь скрыться в комнате. Эта ситуация выходила из-под Даниного контроля, ему очень не нравилось это безразличие с её стороны, холод, апатия, будто вчера ничего и не было. Больше всего он боялся, что Лиза примет это за какой-нибудь импульс и откажется от отношений, краснея каждый раз, когда будет встречаться с его взглядом. Тревога нарастала в груди, а обыденное «ты как?» уже не работало. Она легко могла увернуться от ответа своим фирменным «заебок, братан» и в который раз скрыться за дубовой дверью своей спальни, унося все секреты с собой. Нужна тяжёлая артиллерия, нужно больше усилий, нужен один единственный вопрос лоб в лоб, который заставит её сказать правду, от которого она не сможет улизнуть, как делает обычно, который даст парню понять, в какую сторону ему двигаться дальше. «Почему ты страдаешь?» могло показаться слишком накрученным и грубым, потому что с одной стороны звучит как осуждение, а с другой — быть может она и вовсе не страдает, и тогда Данин вопрос пролетит по всем фронтам. Нужно что-то более точное. «Что заставляет тебя чувствовать это?» — в какой-то степени неверно, как-то непосредственно отстранённо, как будто он что-то не договаривает или вообще не имеет понятия, о чём говорит. «Ты как?» — и снова в тупик. В тупик дурацких мыслей, закручивающихся в его голове, словно сладкая вата накручивается на пластиковую палочку в одном из летних парков. А Кашин ненавидит вату. К чему это? Просто ему лучше употребить амфетамин или ещё какую-нибудь дрянь, растворяясь в темноте ночных питерский улиц, а не вот эта детская сладость. Как-то после своей работы он стал абсолютно равнодушен к сладостям, потому что стали появляться другие, неиспробованные, доставляющие новые ощущения. Например, Лиза — единственная сладость, которую он не мог взять силой. Привыкший, что всё, о чём тот пожелает, ему достаётся, никак не может мириться с чувством терпения и заботы, хотя уже начал это делать. Лиза — единственный на свете человек, которому Кашин боялся причинить боль, боялся сломать, поэтому и не давил на девушку. По крайней мере, он сам так думал, но будет ли удивлён тому, что Неред и так сломана, словно пластмассовая куколка? Наверное, нет. Кажется, что это очень очевидно, но глаза затуманивает пелена дикой симпатии, и осознавать данное просто не хочется. Его можно понять. Дверь со скрипом открывается, и поначалу Даня не видит перед собой ничего, кроме всепоглощающей темноты. Потом взгляд фокусируется на горящем мониторе ноутбука и на лице девушки, что подсвечивал яркий экран. Один неуверенный шаг вперёд, и дверь за ним закрывается. Лиза вздрагивает и подтягивается назад, подгибая под себя тонкие ноги и испуганно смотрит прямо на него. Что-то щемит в его груди, но он не останавливается, делая всё больше и больше неуверенных шагов вперёд, пока и вовсе не достигает её кровати и не садится рядом. Все мысли пропадают из головы в миг, все вопросы стираются из памяти, словно их и не было никогда; словно какой-то песок в пустыне, коего там очень и очень много. — Чего тебе? Хотелось прижаться к ней, поцеловать, но леденящий душу холод, с которым Лиза произносила данную строку, пугал и отторгал парня, не давал ему пересилить свой страх быть отверженным ею прямо сейчас. Не хотелось причинять дискомфорт и вводить её в неловкую ситуацию, но понять, что происходит, ему очень сильно хотелось. — Поговори со мной. — О чём, Дань? — дрожь колебала девичий голос, что болезненно отзывалось на нервах Кашина. День и ночь боролись за окном. Солнце стало опускаться за горизонт. — О своих чувствах. Что происходит? Но в глазах напротив Даня уловил лишь непонимание. Сердце забилось в разы чаще, и он желал сделать глубочайший вдох, потому что ситуация явно шла не так, как он себе представлял. Ещё этот её холоднейший тон и бытовой вопрос, что повергли в траур его чёрную душеньку, если она вообще когда-нибудь у него была. — Мне почему-то кажется, что мы как-то торопимся с отношениями, не? — произнесла Лиза это настолько тихо, насколько могла, и складывалось впечатление, будто у неё совсем нет голоса, или же не хватает смелости для такого высказывания. А его глаза раскрылись очень широко от изумления. Он никогда не чувствовал ещё настолько едкой и тягучей досады, что хотелось завыть от боли на месте. Сердце бедное на миг замерло, и всё в организме застыло, остановилось, как механизм без заводного элемента. Голос пропал, по телу пробежала волна мощнейших импульсов. — О господи, нет, — она застонала и закрыла лицо руками, ведь никогда ещё не видела столь помешанного и потерянного Даню, а когда открыла — сама увязла в смятении. — Я не знаю, что сказать. Мне, вроде бы, ты безумно нравишься, но так неловко это всё переварить. Не подумай ничего такого… Рыжий осознал вдруг смысл сказанных ею слов и немного успокоился, восстанавливая замершее дыхание. Она просто запуталась, и это абсолютно нормально, нужно всё лишь немного помочь, и тут Кашин не откажет. — Если ты чувствуешь, то почему бы и нет? — Задаёт очевидный для себя вопрос, но девушке он кажется слишком сложным, и вряд-ли ответ она на него сейчас найдёт. Возможно, со временем, когда всё переосмыслит, а может и нет — время не над всем властно бывает. — Я не знаю, — Лиза уже не боится, она в отчаянии. Почему-то нить, за которую та держалась и на которую ориентировалась, вдруг запуталась в какой-то странный узел, а девушка — вместе с ней. Было, в принципе, страшно осознавать, что произойдёт дальше. А вдруг она не успеет выпутаться до того, как их с Кашиным найдут? А что произойдёт, когда правда о её двойной жизни вскроется? А как жить с этим дальше? А если будущего не будет вовсе? — Пожалуйста, просто говори, что чувствуешь, мне это очень важно. Ты очень дорога для меня, и если не хочешь продолжать эти странные отношения — просто скажи, — он говорил это серьёзно без какой-либо дрожи в голосе, но, на самом деле, кошки от этих слов скребли на душе: Даня не хочет и не может её потерять. — Это нормально, слышишь? Я смогу понять любое дерьмо, просто говори со мной об этом. Она поднимает на него глаза, и неуверенность вдруг рассеивается в воздухе. Глаза, что были на мокром месте, впиваются взглядом в потолок, а после пара пристально смотрит друг другу в глаза. Огромных сил Лизе сейчас стоило не разрыдаться, но после Даниных слов даже легче стало, хотя поначалу она боялась этого разговора. Кашин больше ничего не говорил, лишь водил татуированной рукой по покрывалу, опустив голову так, что чёлка спала на веснушчатое лицо. В комнате повисла неловкая пауза. У парня больше не было слов, зато Лизе было, что сказать. Она почувствовала непонятый прилив сил, уверенности в себе и даже слегка улыбнулась, улавливая себя на мысли, что Кашину действительно можно довериться. На все сто. Смятение и смущение пройдут, она посчитала, нужно лишь время. Поэтому, как ни странно, уверенно произнесла на всю комнату, разрывая тишину звонким голоском: — Поцелуй меня. Подобно ледяной воде, Даню ободряют эти слова, и он резко поднимает голову и смотрит на девушку, чтобы удостовериться в её намерениях. Она лишь глазами грустной собаки смотрит снизу вверх и ждёт его действий. А ждать не приходится долго — в один момент рыжий подрывается к ней и впивается в пухлые губы, ощущая на себе их малиновый вкус. Это просто сносит ему крышу, и Даня радостно прикрывает уставшие глаза, что делает и Лиза, растворяясь в его поцелуе. Сначала он касался её трепетно, нежно, но через какое-то время вовсе оторвался от лица девушки и дал ей отдышаться, впиваясь в желаные губы с ещё большей грубостью и настойчивостью. Языки переплетаются, руки соединяются, снежинки по-прежнему падают с неба, а Неред мечтает, чтобы это длилось вечно. Точно об этом же думает и Кашин. Когда спина его затекает и больше не может находиться в столь неудобной положении, Даня расцепляет их замок из рук и хватает Лизу за плечи, и происходит это настолько быстро, что она даже не успевает опомниться после столь опьяняющего поцелуя. Он валит девушку на кровать и нависает сверху, зарываясь руками в пшеничных волосах и продолжая впиваться в губы собеседницы. Лизу ничуть не смущает его настойчивость, она лишь сладостно выдыхает ему в лицо, пытаясь ухватиться хоть за один из элементов одежды парня, чтобы быть как можно ближе к нему. Смазанный поцелуй плавно переходит на подбородок девушки, на щёки и лоб, после спускается вниз, к шее. Она дышит тяжело, очень часто и поверхностно, в надежде придти от таких умопомрачительных действий в себя. Тем временем, Даня не теряет ни секунды, зацеловывая бледную тонкую кожу на шее и преодолевая желание покусать её и оставить багровые пятна. Обстановка в комнате накаляется, и девушка закрывается тонкими пальцами в рыжие волосы, путается в них и оттягивает, наматывая на кончики. Грудь то и дело вздымается от тяжёлого дыхания, но продолжить им было не суждено, потому что звонок в дверь заставил парня дёрнуться на месте и оторваться от чужого тела. — Извини, секунду. Он встаёт с кровати, пока Лиза приподнимается на локтях, недоумевая о том, кто мог придти к ним. Кашин запускает татуированную руку в свою копну волос, поправляя надоедливую чёлку, что только что растрепала Неред, и стянул чуть задранную вверх футболку. Он также стирает с лица последствия долгих поцелуев и ещё раз извиняется перед русоволосой, покидая комнату. На кухне оказалось открыто окно, из-за чего в квартиру надул холодный воздух, пронизывающий до костей. Везде свет был погашен, и лишь полумесяц светился за окном, создавая парню какую никакую видимость. Он аккуратно прошёл на уютную кухонку, что мерцала в лунном свете, и закрыл источник попадания ветра в помещение. Через пару секунд он очутился возле входной двери, включая свет в прихожей, и, даже не взглянув в глазок, без страха открыл массивную дверь, готовясь увидеть кого угодно, как ему показалось. Но тот, кто стоял на лестничной клетке заставил Кашина широко разинуть рот и впасть в ступор. Коленки дрогнули, а голова вдруг заныла острой пронизывающей болью. — Ты прям как твой отец, — с иронией прошипела женщина на пороге и сдула с лица тёмные пряди волос.