Любовник Госпожи

Очень скоро в спальне Госпожи Чёрного Пламени оказались холоп и тухлый бес — оба накрашенные и наряженные как самые элитные куртизаны. Их голые стройные ноги были намазаны то ли маслом, то ли кремами, а выпирающие ягодицы едва закрывали коротюсенькие трусики. Счастливчики томно разглядывали хозяйку, игриво посматривали на принца… Наверняка радовались, что Ммикё, нашедшая новую игрушку, всё ещё не забыла про них. Завернувшийся в одеяло Адди, белый от волнения и смущения, замер на кровати словно скульптура. — Начнём первый урок, — наставническим тоном сказала Ммикё. Она протянула первую швабру Ошу, мгновенно сотворила вторую и отдала её Саю. — Вы — уборщики. Адди тут, считайте, нет. Я возвращаюсь раньше срока и очень зла, ведь комната до сих пор не прибрана. Вы побаиваетесь меня, отдаться не хотите, но потерять прибыльную работу — тоже. Она перевела на союзный. Зазвучали слова «отпустите», «отпустите пожалуйста». На ломаном вьюжном их повторил Ош. — Учу его нескольким репликам, — пояснила Ммикё. — Столько ему вполне хватит для правдоподобной игры. — Отпастыте, — произнёс Ош и страстно прикусил губу. — Отпустите, — поправила Ммикё. — Шарпэ… — Отпустите. Нет, не надо. — Нэт… Отпустыте… Шарпэ-э-э, — закатил он глаза. Ммикё повторила ещё несколько раз. — Ну всё. Не вечно же с ним возиться, — фыркнула она. — Сай, объясни-ка всё этому безмозглому. — Хорошо, любовь моя. Верховная Рыцарка вздохнула. — Да… Умное мясо перед тупым имеет одно большое преимущество — может правдоподобно отыграть сценку… Через пару минут зайду — чтобы всё было готово. Когда она вышла, они пошушукались на союзном. А после принялись за уборку. Дверь открылась. — Это ещё что?! — Простите, Госпожа, минутка и всё будет готово, — Сай потупил глазки. Заложив руки за спину, Ммикё подошла к окну и шумно выдохнула. — Мы торопимся… Простите, управляющие не сказали, что вы освободитесь сегодня раньше. — А этот длинноногий что, немой? Ош, вычищая плиты под кроватью, бесстыдно завилял бёдрами. — Простите, Госпожа… Иностранец. — Из бедной страны, что ли, приехал? — Ммикё оценивающе его оглядела. — Из Королевства Вьюги. «Оно не бедное!» — хотел было возмутиться Адди. — И что он здесь делает? Непорядок! Любому симпатичному иностранцу первым делом предлагается место в борделе. А уж если он без образования и языка — это, можно сказать, единственное, что ему остаётся. — Да, Госпожа, но управляющие посчитали, что такой красотой наслаждаться должны вы одна. Ммикё подошла к Ошу и положила руку ему на плечо. Тот очень правдоподобно смутился и отпрыгнул. — Нэт! — гордо заявил он. — Сбежал от строгой матери и злой тётки. Его избивали… — Сай сделал грустные глаза. — И хотели отдать четвёртым мужем поджену нелюбимой. — За любовью, значит, в Орден прискакал… Ясно, ясно. Много вас тут таких — бедных и несчастных. Обиженных и обделённых. Лишь на словах, конечно. Я-то знаю, что у вас на уме. Не идёте на честную и прибыльную работу в бордель или женский клуб только по одной причине — хотите попасть в дом к богатой и целыми днями ничего не делать. Хм, а этот амбициозный. К самой Верховной Рыцарке захотел! Она шлёпнула Оша. Тот снова отпрыгнул с едва заметными слезами на глазах. Но ничего не ответил. Отвернулся и стал ещё усерднее тереть. Адди стало его жаль. Но он сразу напомнил себе, что всё добровольно. Ош — актриса-мужчина сейчас. Актрисе-мужчине попросту не может быть больно или обидно. Ведь он сам согласился. И получает от игры одно удовольствие. — Госпожа, вы не так поняли… Мы хотим лишь заработать, — пролепетал Сай. — Мы уберёмся и уйдём. — Да, уйдёте, — она хищно ухмыльнулась. — Скажи, потаскун, если ты хотел прибраться, а не соблазнять женщин, зачем тебе такой откровенный наряд? Сай растерялся. А Ммикё села на кровать, будто бы не замечая Адди. — В Союзе так принято! — Не ответ. Юбку в магазине можно найти и по колено. И даже ниже. Если хорошо поискать, разумеется. И быть готовым отвалить за неё немаленькую сумму. — Но… нас так одели! Это форма! В вашем особняке принято! Нам так сказали на собеседовании. И выдали рабочую форму! — Порядочный юноша всё равно никогда так не оденется. — Но… это была моя мечта — подняться по карьерной лестнице! Убираться в правительственных зданиях! Мне нужно было отказаться от мечты из-за одежды? К тому же тут хорошо платят. А мне надо кормить сына. Да и себя тоже. Какой у меня был выбор? Женщины придумали такие наряды, я мог только принять их. В чужой особняк со своими правилами не лезут. Что мне оставалось, Госпожа? Стать борцуном за мужские права? Выйти на площади с протестом? И отправиться в лагеря? — Какие такие лагеря? — демонстративно всплеснула руками Ммикё. — Здесь свободная страна! В законе написано: гражданки имеют право собираться мирно, без враждебной магии… — Меня бы назвали жёноненавистником и всё равно привлекли! Если не лагерь, то штраф. Как я за него заплачу, молодой отец-одиночка? У меня нет никаких накоплений! Да и стань я борцуном — меня бы все засмеяли! Даже сын бы меня не уважал! Ему бы объяснили, что отец — неудачник… И что, Госпожа, может быть хуже, чем вступить в ряды толстых, фригидных, злых и немужественных борцунов! Хуже только… выступить против режима и Верховной Рыцарки! Саюрмал говорил это поразительно правдоподобным, испуганным тоном. Его лицо перекосил ужас — сразу видно, он понимает, какие страсти упомянул… А ведь у него и вправду получалось отыгрывать роли: влюблённого глупыша, внимательного дружка, отчаявшегося поломойщика… — Можешь больше не рассказывать, и так всё понятно, — Ммикё снисходительно улыбнулась. — Потаскун нагулял ребёнка. Остался один и теперь никому не нужен. Но умудрился удачно устроиться на работу и надеется прыгнуть в постель к самой правительнице. И повесить на неё своего сынка. Ты тут из-за денег, нисколько не сомневаюсь… которые надеялся вытащить у меня их кошелька. Нет, не вышло. Пошёл вон. Она поднялась и подошла к Ошу. — Госпожа, так не прибрано! Нас оштрафуют за плохую работу. — Пошёл вон! А вот ты, иностранец, останься, — она снова его шлёпнула. А Ош снова с гордым «нэт» отпрыгнул к окну. — Госпожа, но вы же понимаете, он северный мужчина… Вы бы не пугали его… Они все скромные, ранимые… — Но тоже мечтают попасть к богатой и сесть ей на шею. — Им религия запрещает! — Ничего, пусть почувствует себя униженным — податливее станет. Какой-то даме достанется более услужливый муж. И у той появится повод оскорблять и бить грязного потаскуна, когда вздумается. Безусловно, это её право в любом случае… Но так целыми днями выплёскивать яд на него смогут все родственницы! — она расхохоталась. — Это лишь женская солидарность! Сай с мольбой во взгляде сжал швабру. — Госпожа, подумайте, какая это трагедия для каждого мужчины! Тем более для северного! Он всю жизнь будет чувствовать себя осквернённым и виноватым! Ведь их так воспитывают! Они верят, что насилием женщина унижает не себя, а его! Ммикё картинно отвернулась и заложила руки за спину… А на её лице почему-то появилась коварная, насмешливая улыбка, которую мог видеть только Адди. — Я, кажется, выгнала тебя. Почему ты ещё здесь, осеменяшка-одиночка? Думаешь, этот иностранец тебе спасибо скажет за то, что ты мешал ему устроиться к богатой? — Но вы же бросите его! — А если после возьму в дом? Он меня простит и полюбит. — Нет! — Психологическая защита после изнасилования — идентификация с агрессоркой, так? До чего же заумное название для обычной любви придумали наши уличные политикессы-мужчины! Нет, простит, конечно. И порадуется, что его, осквернённого, хоть кто-то взяла. А вечерами, купая наследниц, будет ужасаться, что какой-то сумасшедший чуть не помешал его счастью. — Да, будет нянчить их, будущих насильниц, и жизнь отдаст за деток, если что… И порвёт каждого, кто покусится на его «счастье», — Сай закатил глаза. — Я это знаю. Но всё равно не пройду молча мимо! Ммикё оглядела его подозрительно. — Что за слова? Уж не тайный ли ты борцун, а, проститут? Лозунги-то какие! Не тайный ли революционерка? Надо бы завести на тебя дело! А пока я тебя просто уволю. — Что? — Сай побелел. — Да как вы могли такое подумать! Естественно, я не имею отношения к уродливым борцунам! — А говоришь как революционерка со стажем. — Но я красивый! — вскинул он надменно голову, приведя последний, железный аргумент. — Но в каждом правиле могут быть исключения, ведь так? Да, уволю на всякий случай. — Вы не имеете права! Меня защищает трудовое законодательство! — А я тебя выгоню под другим предлогом, разумеется, — коварно усмехнулась она. — Так, чтобы ты не смог ничего доказать. Он в отчаянии схватился за голову. — Если бы была жива моя мать… — То сказала бы, что сам виноват. — Я буду жаловаться! Она снова отвернулась. Похоже, чтобы ни Сай, ни Ош не увидели её хитрого лица. Она насмехалась над уборщиками? Или над самим Саюрмалом? — Тебе всё равно никто не поверит. Все понимают, что главная цель мужчины — устроить личную жизнь. Главная мечта — стать содержантом. Официальные издания будут писать, что ты сам спровоцировал. Или что попытался повесить нагулянного ребёнка на мои доходы. Я отказала. Вот ты и злишься. Вот и раздуваешь скандал. — Вы не можете меня уволить! Подумайте о моём сыне! Вы же не хотите, чтобы ребёнок голодал! Ммикё мечтательно улыбнулась. — Какое же совершенное и справедливое наше общество! Где ещё, кроме Союза Чёрной Розы, поломойщик может заговорить с главой государства? — в тоне зазвучали столь знакомые нотки матриотической гордости. — Кому рассказать — не поверят! Мы победили классовое неравенство! Ну, почти… Нищий отец-одиночка нагло спорит с правительницей! В её спальне! За морем бедняк просто не может появиться там, где бывают элиты. Если и случится подобное, он уж точно не устроит пререканий. А стоит тому разгневать даже важную чиновницу — та вызовет охранниц, и судьба спорщика незавидна. Хорошо, если его не уберут, устроив несчастный случай. А в Империи Солнца такого высекут и отправят матери с позором… Цвети же вечно, Чёрная Роза! — Славься и благоденствуй великий Союз! — воскликнул Сай, вытянувшись по струнке. Ош под шумок крался к двери. — А теперь, потаскун, проваливай. Спорить он решил. Да где это видано, чтобы мужчина спорил с Верховной Рыцаркой! Скоро нам ещё и слушать ваше мнение придётся? Может, вы и власть захватите? Мужской беспредел разведёте? Убивать нас будете, насиловать и пытать? Торговать нами? Юноша — существо агрессивное и эмоциональное. Того и гляди, вы ещё войну начнёте из-за критических ночей своих каких-нибудь! Вот женщины никогда не начинают глупых войн. За одним лишь исключением — Иользы. — Никак нет, милостивая Госпожа! Мы даже не смеем думать о власти! — Вот и хорошо. А теперь выметайся уже. Надоел мне… Неудивительно, что любовница от тебя сбежала — не мальчик, а чудовище какое-то. Невыносимый характер! — Да что вы обо мне знаете! — отважно вскинул он голову. — Уволен! Завтра получишь письмо, мол, так и так — не успел прибраться к сроку, не выполнил обязанности. — Не потерплю такой несправедливости! — он подвинулся, пропуская Оша к двери. — Мне охранниц позвать?! А ты куда, иностранец? А ну-ка, остановись! — Я позову блюстительниц порядка! — Пока они приедут, я успею закопать трупы. Или просто скажу, что всё было добровольно. Мне поверят, ведь я женщина. И все знают, что вы только о близости с богатыми и мечтаете. И об изнасилованиях. Сколько писательницами создано книг, где мужчины получают удовольствие от насилия. Уж классикини-то разбирались в мужской психологии! Убирайся. Магией она вытолкала Сая за дверь, а Ош вдруг схватился за горло, будто Ммикё начала его душить на расстоянии… Адди разыгранная драма не на шутку взволновала. Но он убеждал себя, что они — актрисы-мужчины. Всё не по-настоящему. Они играют роли, не более. Актриса, конечно, притворяется. Ей никогда не бывает неприятно. Она всегда получает удовольствие от работы. Тем временем Ммикё схватила швабру, и её внимание всецело переключилось на Оша… Он так громко вопил, а хозяйка была с ним так груба… Аддиан всё еще пытался себя убедить, что это лишь игра. Но если некоторым дамам нравится понарошку насиловать мужчин? Не ограничивать же их в правах! В праве наслаждаться мужскими страданиями! Это даже звучит глупо! Да и какое насилие, если всё добровольно?.. Примерно через полчаса Ммикё выставила довольного и счастливого Оша и вернулась к «подношению Иользы». Аддиан словил себя на одной неприятной мысли: он никогда не сможет полюбить эту женщину…