Запрет на любовь

Электронные часы тускло освещают гладкую поверхность прикроватного столика острыми белыми цифрами 00:38. Юнги сидит неподвижно на краю дивана, ощущает телом мягкую спинку и сжимает в пальцах кружку с уже остывшим чёрным чаем. В голове витает что-то наподобие дремоты, веки будто магнитом сцеплены, безумно хочется отдаться сну, провалиться в его бездну и не вылезать, пока утренние солнечные лучи не потревожат. Но сколько бы глаза не были сомкнуты, сколько бы успокаивающего напитка он не влил в себя, не мог погрузиться в манящую темноту. Он и лежал, и сидел, и даже стоял, и хоть бы что-то помогло. В такие моменты жизни Мину хочется видеть или хорошие сны, или кошмары, или вообще ничего, но ему предстают лишь разноцветные круги, ползающие внутри века и иногда доводя до мучающего головокружения. Приложив усилия, парень в сотый раз размыкает намертво склеющиеся глаза и встречается всё с тем же белым потолком, на котором застыли, словно мраморные статуи, призрачные лунные лучи. Ночную тишь потревожили шорох постели и тихий измученный выдох, больше походивший на стон. Юнги поворачивает голову, щурится, фокусируя своё потрёпанное зрение, и наблюдает со стороны, как по постели, повинуясь каждому лёгкому движению тела, плавает одеяло, из под которого виднеются омежьи светлые волосы. А одеяло большое, двуспальное, так что крохотный Чимин в нём буквально тонет. Омега спит, его лоб слегка влажный, дышит он через приоткрытые губы, а веки с силой сжимаются в попытках унять головную боль. Он тихо, сдавленно мычит что-то и сжимает в кулаках какую-то часть постельного белья. Юнги с тяжёлым выдохом, оперевшись о ручку, поднимается с дивана, ставит чай на край стола и медленно, покачиваясь, бредёт к омеге. Пьяным-сонным взглядом он оглядывает гостя с ног до головы, и наклоняет голову на бок, наблюдая за тем, как тот снова зажмурил глаза и медленно, но не без усилий, выдохнул, при этом напрягаясь всем телом. Альфа несмело протянул руку и, чуть помедлив, прислонил тыльную сторону пальцев к его лбу. Он казался горячим. Но Юнги, как и любой разбирающийся в медицине человек, прекрасно знал, что проверить наличие температуры рукой - бессмыслица полная. Но ведь градусника-то у него нет (спасибо коту, постарался), а убедиться, что Чимин хотя бы немного похолодел нужно именно сейчас. — Айщ! Почему я? Вот нафиг оно мне? — он поморщил лицо в измученной гримасе — Ты видел, я не хотел. — оправдывает свои дальнейшие действия парень перед Мином,  что занял его место на диване и пристально наблюдал за действиями хозяина своими умными зелёными глазами. Альфа медленно склонился над омегой и, несмело, еле коснулся губами его лба. Первое, что он почувствовал - гладкая полугорячая кожа, пропитанная пудрово-ванильным ароматом. Невольно вдохнув омежьи феромоны, начало внезапно клонить в сон. Веки закрываются, тело шатает похлеще, чем на корме корабля во время шторма, а голова тяжёлая настолько, что, казалось, её доверха залили бетоном. Вдруг Чимин тихонько завозился и нахмурил брови. Юнги, как ошпаренный, отскочил от него, боясь, что тот вовсе не спит. Сон, как рукой сняло. Шумно сглотнув, альфа поплёлся обратно к дивану, надеясь, что Пак всё же ничего не заметил. Парень опускается на "любимый" диван, скрещивая руки на груди, опускает веки и погружается в темноту. И что? Снова ни в одном глазу. — Да твою ж... — он потёр уголки глаз и уставился в потолок — Как это, блять, работает?  Сбоку раздалось настойчивое "мяу", и в предплечье ткнулась пушистая макушка любимца. Юн тяжело повернул голову, и во взгляд сразу бросились два зеркальных чёрных зрачка с изумрудно-янтарным ободком по краям. Мин лежал, свернувшись клубком, прямо под боком Юнги, а в центре этого живого кольца, пригревшись и тихо сопя, спал крохотный котёнок цвета персика. Кот загудел шумным мотором, когда альфа коснулся пёстрой шёрстки промеж ушей и слегка почесал то место пальцами. — Ммм... — доносится из-под одеяла в углу комнаты. Юнги зыркает на кровать, затем возвращает его к насторожившемуся коту. Тот высоко поднял острые уши и замер на несколько секунд, следя, как одеяло чуть возится и плавает по постели. Возвратив внимание к полусонному хозяину, он тихо мяукнул что-то, быстро понюхал светлую матушку Мочи, который в своё время тоже неспокойно зашевелился, несколько раз лизнул его за ушком и, убедившись, что тот успокоился и заснул, уставился на Юнги. — И что ты смотришь на меня? — шепнул парень коту. Пушистый вновь мельком повернул голову на тяжело вздыхающего ежеминутно Чимина, сжимающего край одеяла, затем несколько раз прошёлся шершавым языком по светлой голове котёнка, лёг подбородком на его маленькое тело и посмотрел на Юнги снизу вверх. —  Ты хочешь, чтобы я его..? — Мяу! — Йа! Даже не думай об этом! — встрепенулся тот и нахмурил густые брови — Я не буду ничего подобного делать и не смотри на меня так. — М... — послышался тихий омежий хрип — Мам... Юнги вопросительно вытянул шею, пытаясь что-то разглядеть. Шёпот повторится, но уже более тихо и слёзно. Ноги сами собой подняли худое тело с дивана и шустро понесли в сторону жалобных звуков. — Мам... — уловил Юнги, когда присел на корточки около кровати — н-не бей, не надо... — и сдвинул брови к переносице, зажмурив закрытые глаза. — Вот же неугомонный. Спать невозможно в таком шуме. — буркнул Юнги, отгоняя мысли о сказанных в сне словах прочь. Альфа вспомнил настойчивый кошачий взгляд, потянул руку к его голове и замер в сантиметре. Он проклинает себя уже миллионный раз, он не хочет этого делать, но тогда почему, когда с губ омеги срывается жалостливое "мама, не надо", он тут же касается его осветлённых прядей, зарывется глубоко в них тонкими холодными пальцами и надавливает на расслабляющие точки, аккуратно поглаживая и массируя кожу. Внимательным взглядом альфа неотрывно смотрит на его лицо, которое то хмурится, то вновь становится, словно живая маска, тщательно отполированная и изящная. Тихо проходясь подушечками пальцев по точкам, парень чувствовал, как понемногу успокаивается омежья тревожность. Мышцы расслабились, а губы перестали шевелиться. Чимин выпустил край одеяла из кулаков, медленно подгрёб к себе какую-то небольшую подушку, прижал её к своей груди и спрятал в нём наполовину лицо, немного потеревшись щекой о жёсткий уголок. — Вот так, — шепнул Юнги — усни уже наконец и не беспокой меня. Парень поднялся с пола и, шатаясь, было пошёл обратно к дивану, но что-то в его сознании щёлкнуло и пришло осознание, что уснёт он лишь в своей кровати. Юнги обошёл её и тихо опустился на край матраса. Сон обжигает глаза похлеще огня, а во всё тело будто натыкали огромных игл, что приносят боль с каждым неосторожным движением. Без задних мыслей, нагло закинув обе ноги на одеяло, Мин отодвинулся к самому краю, ощутил каждой клеточкой своего тела расслабление и его голова тут же утонула в наимягчайшей, как показалось, подушке. Скрестив руки на груди, он блаженно прикрыл глаза и вдохнул полной грудью родной запах своей постели, подслащенный нотками пудры и ванили. Последнее, что было перед тем, как альфа провалился в бездонное озеро сна, это довольное мурчание кота на диване и еле уловимое омежье дыхание на соседнем месте. "1:40". Наконец он смог заснуть.

*

Ветер треплет непослушные чёрные пряди, выветривая скопившуюся за день в них городскую пыль. Чонгук стоит на краю двадцатиэтажки, оперевшись руками об железное ограждение, и смотрит на луну. Она висит бледными яблоком на небосклоне, вся усеянная серыми пятнами и будто опутанная паутиной. Альфа дышит, ощущая приятный морозный вкус улицы, омытой дождём, зачёсывает назад чуть влажную чёлку и блаженно прикрывает глаза. На часах давно за полночь. Можно сказать, даже слишком давно. Но спать, как ни странно, ему не хочется, ибо в такое время у него только начинается жизнь. Вся ночь впереди, чтобы вдоволь нагоняться на своём железном напарнике. Сунув руки к карманы драных чёрных джинс, Чон направился к лестнице, на ходу подхватив с пола изящный чёрный шлем, на котором красовались рисунки языков синего пламени, тянувшиеся от тонированного отражающего щитка и почти до самого затылка. Спустившись на землю, Гук встал напротив старого крытого гаража, железные двери которого были заранее широко открыты. Внутри царит мрак, пожирая всё вокруг себя. Альфа сунул руку в карман кожанки и достал оттуда небольшой приплюснутый брелок в виде рычашей головы пантеры, сцепленный металлическим кольцом с небольшим ключом с чёрной трапецевидной ручкой, на которой была выпуклая, маленькая, но значимая, круглая бело-голубая эмблема с чёрной окантовкой, где были три гордых белых буквы, соединяющихся в одно слово "BMW". Чонгук ухмыльнулся уголком губ, провёл языком по внутренней щеке в предвкушении и смело шагнул в кромешную тьму. Не прошло и минуты, как темноту резанул яркий свет двух острых глаз железного демона и послышался рык мотора. Чонгук вылетел из гаража верхом на дикой кошке, укрощая её, настраивая под себя каждый раз и наслаждаясь тем, что она даёт ему взамен. Модель этого мотоцикла не такая уж частая в городе, это даёт преимущество в гонках, которые тоже проводятся не часто, от пяти до десяти раз в год, и если уж таковой гонке быть, то на зрелище сходится чуть ли не весь Сеул, от первоклашек до стариков. Собственно, какая же у Чонгука модель? BMW s1000rr, которая уже больше пяти лет верно служит своему хозяину. Это чёрный, переливающийся на солнце и отражающий лунный свет мотоцикл. И сейчас Чонгук летит под 180 по ночному городу, виляя и объезжая забытые давно дома, едет подальше за город. И вот, когда здания, машины и люди остались позади, вперёди открылась бесконечная серая линия асфальта, уходящего далеко в горизонт. Чонгук несётся на бешеной скорости по ровной, изъезженной им вдоль и поперёк дороге, зная каждую ямку, каждый её изъян. Мотор приятно гудит под крепким телом, которое впитывает в себя вольный ветер, капли дождя, слетающие с всё ещё влажных листьев и травы, вибрацию, исходящую от своего зверя. В небе сверкают звезды, луна освещает путь, мотоцикл не едет - летит по богом забытой трассе на скорости 289 километров в час и стремится, стремится коснуться горизонта. Выдержка приходит с годами и опытом. Начиная с пассажирского сидения, Чон продолжает жить в роли гонщика, одного из лучших в своём деле. В жилах разгоняется кровь, дыхание ровное, сердце чуть замирает. Чонгук свободен. У него есть любимое увлечение и любимый человек, который, он уверен, тоже обязательно прокатится с ним в одну из ночей. И Чон покажет ему лучшие места, которые раскрывают себя только после полуночи. И ведь больше ничего не надо, верно?