Философские этюды

      Конец сентября ознаменовался новым событием, внесшим свежие краски в студенческую жизнь. Аллена позвали на вечеринку в общаге. Общага уже два года славилась веселыми попойками и играми, которые в тайне от консьержа, и вообще чёрт знает каким образом, проводил студент третьего курса из исторического факультета — Лави Дик. В студенческих кругах у него была кличка «историк», так как он приходился родственником архивариуса и неплохо шарил в своем предмете. Лави обладал уникальной способностью, вызывающей зависть у всех, кто его знал, — парень быстро и легко запоминал то, что читал или видел, а потому большую часть времени прогуливал пары, появляясь только на зачетах. Благодаря его памяти завалить на зачетах парня было сложно, а кроме того, были темы, в которых он действительно хорошо разбирался и мог составить конкуренцию кому угодно. Он не был гением, но та легкость, с которой ему удавалось прогуливать пары, выделяла его.       Аллен слышал кое-что про Лави Дика, даже видел пару раз, но никогда не был с ним близко знаком, а вот его сосед по комнате, Джозеф Хамфри, был знаком с историком, поэтому позвал Уолкера. Хамфри не был особым тусовщиком, но он неплохо знал Лави со школы, а потому имел доступ в святая святых. Идти одному ему тоже не хотелось, а Уолкер был неплохим парнем: не шумел, занимался, но не был зубрилой. Аллен нравился ребятам на курсе, хоть он и старался держаться на некотором отдалении от остальных.       Вечеринка была запланирована на субботу, чтобы студенты могли прийти в себя до понедельника, и со среды вся общага оживленно гудела по этому поводу. Некоторые ребята из первого курса тоже были приглашены, и Аллен, стоя в стороне, слушал о том, что говорят про Лави. — Он популярный тип, верно? — небрежно бросил Уолкер, стараясь казаться не слишком заинтересованным. Собственно, он не был заинтересован, но не хотелось быть белой вороной, ему хватило этого добра в школе. К тому же пить юноша умел, а потому за свое состояние после вечеринки нисколько не переживал. — Лави? — отозвался Джозеф, странно скривив губы, — о да, он всегда был заводилой. У него есть свой круг, можно сказать, избранных: какая-то девчонка с китайскими корнями из факультета искусств — они часто о чем-то говорят, а еще типчик такой, японец вроде, но не уверен, он, как бы сказать, мрачный. Он не ходит на такие мероприятия, и все рады этому, потому что его кислая рожа испортит что угодно. Но мне, если честно, больше нравится тот тип, правда он очень нуарный. Мы его прозвали «Готэм».       Аллен быстро улыбнулся, пытаясь представить этого мрачного парня. — Вообще, — произнёс Джозеф, потянувшись, — у Лави правда весело, даже если забыть про алкоголь. Увидишь, он славный парень, но для меня слишком шумный и активный. Вечно был главным активом школы, знаешь, местный — всегда, везде и по любому поводу.       Уолкер кивнул. Общее впечатление было не очень лестным, но все же стоило сходить. По крайней мере так Аллен не приобретет репутацию нелюдимого типа, которого все обходят стороной. Он не очень тянулся к людям, но понимал, что иногда социальные связи очень полезны, а потому глупо терять связь с остальными, да и может все правда окажется неплохим. Юноша никогда не был на студенческих вечеринках, но надо же начинать, верно?       Разговор прервала пара философии. Аллен с ненавистью поглядел на закрытую дверь кабинета, думая о том, что профессор снова пристанет к ним. От сокурсников, которые общались с ребятами со старших курсов, Уолкер узнал, что подобное отношение Визерса к студентам было нормой и они, даже спустя пару лет, отлично помнят все его лекции, поэтому остается только терпеть. Радовало, что преподаватель приставал с расспросами не только к нему, попадали все в равной части, но во всем этом было мало приятного.       В коридоре появился профессор Визерс. Он был все также одет в белый костюм, кажется, ему нравилось подчеркивать собственную физиологическую уникальность, а на губах мужчины царила все та же раздражающая улыбка, похожая на насмешку. Вайзли часто иронично улыбался, слушая ответы студентов. Было видно, ему нравится ставить в тупик, ему нравится его излюбленная манера диалога, ему нравится сбивать с толку. На одной из лекций он даже сказал: «Я сделаю из вас людей, а не довольное стадо, готовое верить всему, что говорят по TV», и никто не усомнился в том, что он действительно так сделает. Впрочем, никто и не считал себя довольным стадом.       Визерс открыл ключом дверь кабинета и запустил первый курс. Удивительно, но мужчина никогда не отмечал присутствующих и отсутствующих на парах, но всегда знал, кто пропустил и традиционно начинал семинар с того, что заваливал прогульщика вопросами по прошлой теме. Подобная система оказалась достаточно эффективной, поэтому прогуливали его только самые отчаянные головы.       Профессор поприветствовал студентов кивком: никто не вставал. Визерс не любил, когда студенты вставали, чтобы поприветствовать его, а потому строго глядел на того, кто вставал. Как объяснил мужчина, он не судья, чтобы так себя вести, да и вообще, не всякий авторитет нуждается в лестных высказываниях и почете.       Встав возле интерактивной доски, мужчина коснулся её, и на доске всплыла тема семинара: «Античная философия». Вслед за названием темы выплыли термины, которые студенты должны были отвечать. Термины были выделены красным цветом, и всю пару Визерс неожиданно просил кого-то из студентов ответить на них. На сегодняшний семинар были предложены следующие термины: «генезис», «космологизм», «онтологизм». — Итак, господа, — мягко произнёс профессор, указывая на доску. — Прежде чем мы начнём слушать наших докладчиков, я хочу, чтобы Вы объяснили мне предложенные термины. Да, мисс Бриггс?       Девушка, сидевшая за первой партой, сразу же подняла руку, готовая ответить. — Можно ответить понятие «генезис», сэр? — Конечно, — почти ласково улыбнулся Вайзли. — Но ответьте своими словами.       Девушка закусила губу. На всех парах она отвечала чётко заученные определения, но Визерс все требовал объяснять своими словами, чтобы видеть, понимает ли студент его тему. — Хорошо, сэр.       Студентка поднялась и, посмотрев на преподавателя с некоторым сомнением, начала: — Генезис — это происхождение чего-либо, его возникновение. В философии генезис — это путь возникновения философии, её истоки, сэр. — Хорошо, мисс Бриггс. Скажите, какие очаги зарождения философии Вы знаете? — Есть два основных источника зарождения, сэр. Европейская философия, которая возникла в Древней Греции и оформилась в Древнем Риме, и азиатская, возникшая в Китае. — Куда же Вы отнесете индийскую философию? — Индийскую, сэр?       Вайзли кивнул, но взгляд его стал строже. — Да, мисс Бриггс. Индийская философия значительно повлияла на Китайскую, так, духовные практики, медитации, чакры и прочие понятия пришли из Индийской философии. Например, понятие ада. — К восточному очагу? — неуверенно протянула девушка. — Именно. Вы ошиблись, назвав Китай азиатским очагом. И Китайская, и Индийская философия относятся к восточному генезису философии. Садитесь.       Девушка села, но кажется, она не очень расстроилась своему промаху, взор же профессора метался по аудитории, подыскивая новую жертву. — Мистер Уолкер, — вдруг произнёс он, заметив, что Аллен перешептывается с соседом по комнате. — Вы объясняете мистеру Хамфри понятие «космологизм»? — Нет, сэр, — встав из-за парты, ответил Аллен. — Тогда, быть может, понятие «бытие»? Это тема прошлого семинара, если Вы помните. — Да, сэр.       Аллен обреченно посмотрел на преподавателя. А ведь он так надеялся, что Вайзли не тронет его раньше, чем придется отвечать доклад. Господи, ну что за проклятие такое. — Тогда прошу, что такое космологизм? — Космологизм — это раздел философии, отвечающий за… — Своими словами, — строго напомнил Вайзли. — Это понятие древних о строении мира, о космосе. — Хорошо, — довольно закивал головой Визерс. — Вы учили все вопросы к семинару, так? — Да, сэр, — солгал Аллен, не желавший писать эссе по каждому вопросу в отдельности. — Тогда ответьте мне, как древние философы представляли космос?       Аллену хотелось выругаться. У него была другая тема доклада — парень, взявший тему космоса, сидел на третьей парте, возле преподавателя, а Уолкер занял место в конце. На соседа рассчитывать тоже не приходилось, а за выдумку можно получить тему доклада. — Древние греки пристально изучали небо и задавались вопросом, что есть звёзды, — начал импровизировать Аллен. — Так, — кивнул Вайзли. — По мнению философов, земля была неподвижной. И она была… — Плоской? — с усмешкой подсказал Визерс. — Да, сэр, и стояла на слонах.       Вайзли покачал головой, и Аллен понял, что его подловили. — Видимо, мистер Уолкер забыл, что уже в III веке до нашей эры некий Аристарх Самосский предположил, что земля — это шар, который вращается вокруг центра вселенной, место которого отводилось солнцу. Эта теория не получила большой поддержки, но тем не менее для древних философов было очевидно, что земля не плоская. Однако они считали, что именно Земля — центр вселенной, и вокруг неё вращались солнце, луна и пять планет. История про черепах и слонов выплыла уже в Средние века под давлением Христианства.       Аллен закусил губу. Какой фееричный провал, боги, а ведь пара только началась. — Как Вы думаете, мистер Уолкер, как греки пришли к таким выводам? — Я не знаю, сэр, — честно ответил студент, надеясь, что Визерс отстанет от него. — Что ж, не Вы один. Но знаете, у них было много свободного времени и сильное желание понять окружающий мир. В Древней Греции каждый свободный человек считал своим долгом иметь мнение о политике, мире, религии, жизни. Нам в двадцать первом веке такой уровень образованности даже не снился. — Легко быть умным, ничего не делая, — фыркнул Хамфри. — Вы так считаете? — поинтересовался преподаватель.       Аллен продолжал стоять, думая о том, можно ли ему сесть, а профессор перевел внимание на Джозефа. — Скажите, мистер Хамфри, Вы сильно занятой человек? — Довольно, — сухо ответил он. — Но у вас есть время, ведь так? — Да, сэр, — ответил он. — Скажите, Вы когда-нибудь придумывали свою теорию, обдумывали религию? — Бывало. — Хорошо, у Вас есть хоть одна теория понимания мира? Именно Ваша теория, пусть и глупая. — Нет, сэр. — Почему? У вас есть все, чтобы её создать. — Зачем мне это?       Вайзли покачал головой, скорчив расстроенное лицо. — Как зачем. Чтобы понимать мир, чтобы думать. Вы любите думать? — Все люди думают, — ответил студент.       Визерс странно улыбнулся. — Если бы думали все, мир был бы интереснее. Но знаете, почему люди не думают, мистер Хамфри? — Почему? — несколько нагло спросил юноша. — Это очень болезненный процесс, — почти прошептал Визерс, и аудитория заулыбалась.       Аллен тоже хотел улыбнуться, все же метко профессор поставил его друга на место, но не рискнул. — Садитесь, Уолкер, — махнул рукой Визерс. — Я к Вам вернусь.       Аллен с облегчением сел на стул, стараясь больше не отвлекаться от пары. Если альбинос пообещал вернуться, значит он вернется.       Вайзли вернулся к доске и вновь оглядел всех студентов. — Осталось понятие онтологизма, наиболее сложное из тех, что я Вам приготовил. Ну, кто готов получить хороший балл?       Желающих отвечать не было, и Визерс, обреченно вздохнув, изменил тактику. — Если я не найду желающих, то ткну пальцем в журнал.       Студенты начали переглядываться, ища поддержки друг у друга. Две девушки неуверенно поглядывали на профессора, не зная, рискнуть или все же промолчать. Наконец, Кэти Вудс — темноволосая девушка с азиатскими чертами лица, потянула руку вверх, даря группе надежду. — Я не уверена, что поняла правильно, сэр, — произнесла девушка, встав с места, — но попробую объяснить. — Прошу, — вежливо ответил Вайзли. — Онтология — это учение о бытие. Говоря образно, можно представить онтологию как изучение мира, его происхождение и законы. — Приведите пример онтологии. — Хаос. Возникновение мира из ничего. Сотворение Богом мира. — Верно, — кивнул Вайзли, — однако онтология более широкое понятие. Бытие — это абстрактное понятие, которое нельзя увидеть, а можно только ощутить или, как говорят античные философы, в частности Парменид, познать только разумом. Сейчас я напишу на доске несколько высказываний Парменида о бытие, и Ваша задача — подумать, что понимается для Парменида под понятием бытия. Спрашивать буду методом «тычка пальца» в журнал.       Профессор подошел к доске и, постучав ручкой по поверхности, вывел следующие высказывания Парменида:       1. Бытие никем и ничем не порождено; иначе пришлось бы признать, что оно произошло из Небытия, но Небытия нет.       2. У Бытия нет ни прошлого, ни будущего. Бытие есть чистое настоящее. Оно неподвижно, однородно, совершенно и ограниченно; имеет форму шара.       3. Бытие одно, и не может быть 2 и более «бытий». — Итак, даю Вам десять минут.       Студенты уставились на доску, а Вайзли, сев в кресло, с любопытством смотрел на их лица. Он видел недоумение, непонимание, видел, как болезненно искривлялись лица у одних и прояснялись у других. Он знал, что сейчас они искренне ненавидят его, потому что не хотят думать о бытие, о Пармениде, о философии, да и много о чем ещё. Они хотят веселиться, пить, танцевать, хотят встречаться друг с другом, заниматься сексом, смотреть порно, есть пиццу, но не думать о бытие. Он видел тех, кто искал ответы в интернете, видел тех, кто сдавался и надеялся, что его пронесёт, но больше всего ему нравилось смотреть, как на лицах появляется складка, и напряженный взгляд студентов ищет ответ на его вопрос.       Нет ничего прекрасней, чем человеческая мысль, и мужчина с некой долей морального возбуждения, думал о том, какое замечательное зрелище легло перед ним — наивные юнцы, почти никогда ни о чем не думающие серьезно, начинают напрягать своё серое вещество. — Время вышло, — заметил преподаватель.       Напряжение на лицах спало. Усмехнувшись, мужчина, как и обещал, ткнул пальцем в журнал. Попался невзрачный студент Джеймс Браун. — Как Вы понимаете, мистер Браун, что имел в виду Парменид? — Я не знаю, сэр. Возможно, он говорит о жизни, о настоящем, о том, что есть сейчас. — Верно, — кивнул профессор, — но явно, он имеет в виду что-то большее, разве нет? — Возможно, сэр. Думать о таких вещах и правда неприятно. Быстро устаешь.       Вайзли улыбнулся. О да, он знал об этом. — Хорошо.       Вазли вновь ткнул пальцем и попал на Эмилию Лейс. Гарриет не показалась ему способной девушкой: было в её лице что-то наивное и слишком приторное, да и какой-то образ Флёр де Лиз складывался, но раз уж перст судьбы указал её, то нечего жалеть. — Скажите, мисс Лейс, что понимается под словами «бытие никем не порождено». — Я думаю, — после длительной паузы ответила девушка, — Парменид считает, что бытие — это настоящее, и оно просто есть. — О! — воскликнул Визерс, и глаза его засияли. — Вы правы, что ещё? — Бытие есть реальность. Возможно, Парменид говорит о том, что мы не властны над реальностью, что она не порождена богом и есть только то, что есть сейчас. — Совершенно верно! — воскликнул мужчина, мысленно поставив себе галочку обратить на девушку более пристальное внимание. — Садитесь, мисс Лейс.       Обведя аудиторию пристальным взглядом, профессор продолжил: — Действительно, Парменид считал, что бытие — есть нечто реальное, то, что происходит сейчас. Бытие — это миг, это каждый вздох человека. Он отвергает идею загробного мира, ибо там нет бытия. Он говорит: «Помимо Бытия нет ничего. Также и мышление, и мыслимое — есть Бытие, ибо нельзя мыслить ни о чём». Наши мысли не находятся вне времени, они процесс деятельности нейронов, которые в этот момент создают связи. Мысли не блуждают сами по себе в прошлом или будущем, но они могут касаться прошлого или будущего. Мы живем в реальности, и за гранью реальности нет ничего, потому что тогда реальность была бы не полной и потеряла бы свой статус реальности. — Кто-нибудь понимает, о чем он говорит? — пробормотал студент, сидевший перед Алленом.       Ребята, слышавшие его, отрицательно покачали головой. Что-то они понимали, но все это выглядело как-то мутно и непонятно.       Вайзли долго пытался объяснить понятие бытия, но заметив, что студенты устали, уступил место докладчикам. Как и ожидалось, докладчики отвечали крайне неуверенно, запинались и выглядели так, будто мужчина заставил их не пораскинуть мозгами, а пробежать несколько километров на скорость. Да, интеллектуальный труд может измотать не хуже физического. Люди вообще любят находиться в состоянии, при котором никакие серьезные мысли их не посещают. Думать сложно, но на его парах они будут думать. — Итак, я вижу Вы слишком устали от онтологизма. Поэтому обратим внимание на нашего последнего докладчика, мистера Уолкера. Прошу.       Аллен вышел вперед, становясь за кафедру. Он не любил выступать публично и чувствовал себя крайне глупо и неуверенно, а Визерс к тому же заставлял изъясняться своими словами, что только ухудшало положение. На других парах студентам разрешалось читать с листа, но только не здесь.       Прослушав доклад на тему разницы между западной и восточной философией, Вайзли решил добить юношу вопросами. — Скажите, мистер Уолкер, какая философия Вам ближе — востока или запада? — Запада, сэр, — ответил Аллен, дожидаясь конца пары, как никогда в жизни. — А почему? Вам не интересен процесс достижения, мистер Уолкер? — Меня интересует результат.       Визерс улыбнулся. — Тогда почему бы Вам не купить диплом? Зачем Вы учитесь? — Я не хочу совершать преступление, — ответил подросток. — То есть, будь бы это законно, Вы бы купили диплом, так? — Нет, сэр, — с досадой ответил юноша, чувствуя, что в разговоре с Вайзли нет правильных ответов. Все ответы будут неверными, потому что его цель не услышать что-то конкретное, а получить удовольствие от самого процесса общения. — Тогда Вам важен процесс обучения, Ваше понимание и личный рост? — Да, сэр. — Получается, — мужчина нахмурил брови, — в этом вопросе Вам ближе восточная философия? — Только в этом, сэр. — Только в этом? — хитро переспросил альбинос. — А если, скажем, взять тему секса.       Аллен неожиданно смутился. Может у Визерса серьёзные проблемы, и поэтому ему так хочется поговорить о сексе? Господи, он ведь взрослый человек и должен понимать, что такое не принято спрашивать. Впрочем, он ведь против общих ценностей, мда… не везет, так не везет. — Тут я тоже сторонник восточной философии, как и в пище, и, может быть, во многом другом. — Хорошо, — с удовольствием произнёс Визерс. — Как Вы говорили, для востока важен сам процесс, для запада — результат. В жизни, по моему мнению, приемлемы обе концепции. Есть вещи, которые мы делаем ради достижения определенной цели, например, Вы сидите на моих парах, чтобы не провалиться на экзамене, а есть вещи, которые приятны, например, просмотр интересного фильма.       Уолкер кивнул. Он не был уверен, что Визерс интересовался его мнением, но решил показать, что оно не противоречит его. — Скажите, мистер Уолкер, — вдруг начал Визерс, — Вы упоминали коан «Нансен убивает котёнка». Вы читали его? — Нет, — отрицательно покачал головой юноша. — А зря. Итак, господа.       Визерс повернулся к аудитории. — Сейчас я зачитаю текст этого коана, и на следующую пару каждый из вас ответит мне в письменном виде, как понимает его. Списывать из интернета нельзя — сразу найду и покараю ещё одним докладом. Мистер Уолкер, садитесь.       Аллен сел, словив на себе неодобрительный взгляд группы. Но чем он виноват? Профессор мог выдернуть что угодно из любого доклада и заставить писать эссе, тем более он не сам писал доклад, а скатал из интернета. — Слушайте: «В эпоху Тан на горе Нанчуань жил знаменитый праведник Пуюаньчаньси, которого по имени горы прозвали Нансэн. Однажды, когда все монахи обители косили траву, в мирном храмовом саду невесть откуда появился крошечный котенок. Удивленные монахи долго гонялись за пушистым зверьком и в конце концов поймали его. Разгорелся спор между послушниками Восточной и Западной келий — и те, и другие хотели взять котенка себе. Увидев это, святой Нансэн схватил зверька и, приставив ему к горлу серп, сказал: «Если кто-нибудь сумеет разъяснить смысл этого жеста, котенок останется жить. Не сумеете — умрет». Монахи молчали, и тогда Нансзн отсек котенку голову и отшвырнул труп. Вечером в обитель вернулся Дзесю, старший из учеников мудреца. Старец рассказал ему, как было дело, и спросил его мнение. Дзесю тут же скинул одну сандалию, возложил ее на голову и вышел вон. Тогда Нансэн горестно воскликнул: «Ах, почему тебя не было здесь днем! Котенок остался бы жив». — Можете поискать сам текст в интернете — «Нансен убивает котенка». На следующий семинар ответ на коан. Свободны.       Студенты принялись собирать вещи, стараясь скорее покинуть аудиторию. Их головы кипели, а на дворе был прекрасный, теплый осенний день. Как же хотелось завалиться на мягкую траву и спать в тени дерева, а не думать над всем этим.       Аллен и Хамфри вернулись в общежитие, выкинув из головы Вайзли и его предмет. Очень хотелось спать, а завтра их ждала вечеринка у Лави.