Философские этюды

      Октябрьская красота, слишком короткая и потому особенно манящая, воцарилась вокруг: лиственные деревья оголялись, выставляя обнаженные темные ветви напоказ, лишившись былого великолепия, позволяя хрупким сосновым выступить вперёд и распушить молоденькую зелёную поросль; вялая трава запряталась в иссохшей листве и шелестела вместе с ней, когда холодный ветер набирал силу. Бесконечно глубокая голубизна неба потемнела, и на горизонте начинали клубиться первые ливневые облака.       Погода постепенно портилась, и покуда ветер шептал сладко «спи», Аллен Уолкер, скрипя зубами от злости, бился над работой по философии. Откладывать дальше было нельзя — пара с Вайзли будет завтра, но чёрт бы побрал этого человека, с его мыслителями и занудством!       Аллен планировал написать работу для мужчины вчера, но Кэт позвала его к себе. Девушка показала юноше картины — рисовала она действительно недурно, так, по крайней мере, думал Уолкер. Они весело поболтали о том о сём, выпили ягодный чай, посмотрели смешные ролики на youtube и разошлись. Девушка была всё такой же смелой и откровенной, но вместе с тем, будучи трезвой, она не так призывно размахивала бедрами, да и вообще оказалась на удивление приятной. Кэт знали многие — она была душой любой компании, часто кутила, много смеялась и очаровывала бесповоротно. Аллен тоже оказался очарован молодой художницей, но не потому что её задница действительно стоила тысячу других, нет, она была понятна — открыта, весела и не выставляла женских причуд. От неё веяло подростковой силой, казалось, Кэти застряла в своих пятнадцати и была невероятно счастлива, оставаясь девочкой из Нетландии.       Уолкер был рад такому знакомству, они обменялись номерами, но юноша не мог сказать, желает ли он действительно ухаживать за художницей. В его годы вопрос плоти всё ещё имел определенное значение, но Мана с юных лет учил Аллена некоторому рыцарству, а потому к своим годам юноша не был слишком искушен в вопросах пола. У него был секс, но он не очень-то помнил его — выпускной и все дела. Отношений юноша не строил и даже боялся, ведь он решительно не знал, что делать с жизнью.       Тяжело вздохнув, Аллен вновь открыл ноутбук, но писк телефона отвлёк его внимание. Писала Кэт: «Чем занимаешься, снежок?»       Уолкер скорчил недовольную гримасу. Ему не нравилось, когда цвет его волос акцентировали, как и некоторые другие особенности, из-за которых, по правде говоря, Аллен так и не начал отношения с девушками. «Пишу сочинение для другого снежка», — отписался Уолкер. «О… что за сочинение?» «Почему любимые должны желать делиться друг с другом мудростью». «Почему?» «Не знаю. Думаю». «Ок. Надумаешь — со мной поделись».       Уолкер усмехнулся, но лист в word оставался так же девственно чист, как и прежде. Он пытался думать, действительно пытался, но философия ему явно не давалась. — Чёрт возьми! — воскликнул юноша, отпив глоток кофе из кружки с котами, — хотел бы я знать, что он имеет в виду.       Подумав ещё с полчаса, юноша написал какую-то тарабарщину про то, как важно уметь понимать друг друга, как часто люди бывают глухи к любимым и что есть мудрость. Одним словом, Аллен сделал всё, чтобы Платон сам явился к нему с того света и, ударив молнией по голове как Зевс, объяснил, что имел в виду. Закончив писать, Уолкер отправил эссе на электронный адрес Визерса, после чего со спокойной совестью лёг спать — эссе было последним незаконченным делом.       Утром Аллен был разбужен будильником соседа, после чего позавтракав, они поплелись на пары. Первые пары Уолкеру нравились. Он сонно вбирал в себя знания, думая о том, что преподавательская деятельность только кажется по-настоящему сложной, в действительности, она не такая ужасная, впрочем, юноша ещё не бывал на практике в школе.       Пара философии была последней, и хоть сбежать с нее было весьма заманчиво, Аллен остался, надеясь на то, что Визерс видел его сочинение, но прочитать не успел. Особенно расстраивало то, что была не лекция, а семинарское занятие. На семинарах мужчина давал себе большую волю и с периодическим успехом втягивал в бессмысленные разговоры всю аудиторию.       После сигнала о начале пары группа будущих преподавателей вошла в аудиторию, выбирая последние места. За месяц Аллен и его товарищи подметили пару особенностей в манерах преподавателя, особенно то, что он любил ходить у стола и периодически присаживался на его край. А ещё, что было совсем удивительным, на семинарских занятиях альбинос ел конфеты и предлагал их тем, кто чаще всех правильно отвечал на его вопросы.       Юноша сел за пятый стол в длинной аудитории, надеясь, что это место не слишком близко и не слишком далеко от проницательных глаз мужчины, а потому здесь он может находиться в безопасности. Визерс зашёл в аудиторию последним — на нём была странная кофта, больше похожая на женскую водолазку, облегающая фигуру, и тёмные брюки. Повернувшись к аудитории, он сказал: — Вайзли приветствует Вас.       Если бы Аллен умел скептически поднимать бровь, как это делают скептики, он бы обязательно её поднял, но, за неумением сего, лишь иронично поглядел на мужчину. Будь Визерсу за пятьдесят, его чудаковатость была бы понятна и никому бы не бросалась в глаза, но мужчина был очень молод, и потому такое поведение заставляло студентов недоумевать. — Сегодня, — начал преподаватель после переклички, — мы заканчиваем тему древнегреческой и римской философии и подходим к средневековью, и поэтому мне бы хотелось не только обсудить тему семинара, но и подвести некий итог.       Мужчина мило улыбнулся, но вслед за улыбкой прокатился обреченный вздох. Дело явно шло к контрольной — её им только не хватало. Нет, Вайзли Визерс, определенно, самый бесчеловечный преподаватель из всех, какие только есть в их университете. — Итак, — начал альбинос, обведя аудиторию взглядом. — Я задавал трем автоматчикам подготовить доклады о пяти философских школах, относящихся к эллинистически-римскому периоду. И начнём мы со стоиков. Кто брал стоиков?       Сидевшая на первом ряду, загорелая светловолосая Сьюзен сразу же подняла руку и, получив одобрительный кивок, вышла к аудитории. — Сьюзен, — ласково произнёс мужчина, — сегодня Вы преподаете вместо меня. Прошу.       Девушка смутилась, и её загорелые пухлые щёки залились едва заметным румянцем. Она с обожанием посмотрела на альбиноса, явно не заметив гадких смешков на задних рядах. Аллен тоже улыбнулся, но без злобы. Его не касались привязанности одногруппников. — Стоики, — начала она, пытаясь не запинаться, стоя перед группой, — философская школа, основанная Зеноном Китонским, который читал лекции в портике, именуемым «стоя». Суть данного течения сводится к тому… — тут девушка запнулась и с неуверенностью посмотрела на преподавателя. Тот ободряюще кивнул, и она продолжила: — Что весь мир состоит из логики, физики и этики. Логика — это критерии истины, по которым мы можем отделить правду от вымысла. Физика — это единое начало всего, материальная форма жизни, тело человека. Стоики считали, что существует материя и дух. Духом они назвали «Логос» — то есть некую божественную силу, которая есть первоначало всего. Из Логоса рождается всё. — Запомните, — перебил Визерс, давая Сьюзен возможность отдохнуть, — «Логос» означает «слово», однако начиная с Платона, его значение меняется. Концепция «в начале было слово», которая была взята Библией, украдена из философии стоиков, для которых логос был вовсе не словом, а мировым духом. Миром идей, как сказал бы Платон.       Аллен скучающе посмотрел в окно. Ну и кому это надо? Логосы, стоики… мысли его отдалились от философии, и он начал засыпать. — Продолжайте, мисс, — произнёс альбинос, обращаясь к студентке. — Этика — это правила поведения и то, чем собственно знамениты стоики. Основной идеей стоиков была твёрдость духа, несгибаемость, умение принимать жизнь со всеми её невзгодам — такой, какая она есть. Стоики искали гармонии с природой, они желали обрести мир в душе и вести правильный образ жизни. Классическим образом стоика мы обязаны СенЕке — римскому философу. — Быть может, — вновь перебил Визерс, — кто-то из Вас слышал про Сенеку. Это учитель и наставник одного из самых кровожадных тиранов Рима — императора Нейрона.       Аудитория немного оживилась. — К сожалению, — продолжил Визерс, — не всегда ученики могут впитать в себя полезное и доброе от мудрого наставника. Император Нейрон тому подтверждение. Любимым же учеником Сенеки был Луцилий, о котором мы знаем благодаря нравственным письмам стоика.       Альбинос снова кивнул девушке, и та продолжила: — Сенека писал, что человеку следует исцелиться от своих страхов, для чего, по его мнению, необходимо убить в себе надежду. Надежда окрыляет и возносит слишком высоко, и при её крушении падать гораздо больнее, чем без неё. Также человеку нужно принимать мир, какой он есть, и не ожидать чего-либо. Когда человек ожидает будущих бед, он боится их. Так, страх смерти может сильно испортить жизнь, а вместе с тем, смерть — это факт, и до того, как она не наступит, она не имеет к жизни никакого отношения, а после человеку уже всё равно — факт свершился. — Сенека высказал и много других интересных идей, — произнёс мужчина, заметив, что девушка выдохлась. — Например, он говорил, что человеку следует избегать толпы. В толпе он видел зло, так как толпа пробуждает в человеке его отвратительные качества, калечит его мораль. В толпе люди боятся показать милосердие, ибо считают его слабостью, а злобу и агрессию почитают силой и потому не боятся демонстрировать их. Однако, — заметил он, помолчав, — весьма ценными считаются его следующие высказывания.       Мужчина щёлкнул по доске, и на экран выплыла цитата: «Не столь многое мучит нас, сколь многое пугает, и воображение, мой Луцилий, доставляет нам больше страданий, чем действительность. …. Я учу тебя только не быть несчастным прежде времени, когда то, чего ты с тревогой ждешь сейчас же, может и вовсе не наступить и, уж наверняка, не наступило. Многое мучит нас больше, чем нужно, многое прежде, чем нужно, многое — вопреки тому, что мучиться им вовсе не нужно. Мы либо сами увеличиваем свои страданья, либо выдумываем их, либо предвосхищаем». — Садитесь, Сьюзен, — произнёс Визерс, кивнув девушке.       Студентка села и переписала цитату Сенеки, после чего с прежним вниманием уставилась на мужчину. Вайзли пристально оглядел несколько сонных студентов и решил их расшевелить: — Не спать! После пары контрольная!       Волшебное слово «контрольная» пробудило даже Аллена, уже во всю развалившегося на парте. Студенты засуетились. Вайзли отвернулся, скрывая улыбку. Все же они жутко забавляли его. — У кого тема «эпикурейцы»? — спросил мужчина, и парень в свитере с темными волосами и бледным усталым лицом потянул руку. — Вы, Том? Что ж, выходите.       Том вяло подошел к кафедре, вид у него был убитый и несчастный. Том был отличником, но он жутко боялся выступать перед публикой и потому был похож на сонную птицу, не понимающую, что от него хотят. Визерс с каким-то пониманием поглядел на юношу, но помощь не предложил. Наоборот, мужчина сел за стол, позволяя студенту самому сражаться с аудиторией. — Эпикур, — неуверенно и устало произнёс юноша, — философ, чьё учение можно охарактеризовать следующим тезисом: «Жизнь создана для того, чтобы получать удовольствие». — Весьма приятный тезис, не так ли? — насмешливо произнёс Визерс. — Да, сэр, — кивнул парень. — Однако, — обратился он уже к аудитории, — для того чтобы получать удовольствие, недостаточно было принимать пищу и думать о приятном. Нужно было избавиться от страданий и от всего, что их порождало, в том числе от излишеств, даже если они приятны. — Вы верно заметили, Том, — похвалил юношу преподаватель, после чего обратился к аудитории, — завистники часто говорили, что Эпикур и его последователи собирались вечерами вместе и придавались всем порокам, начиная с еды, заканчивая сексом. — Я слышал, сэр, — неуверенно сказал юноша, — что ходили слухи, будто сам Эпикур испытывал на этих собраниях до восемнадцати оргазмов за ночь.       Визерс улыбнулся, услышав удивленные возгласы и гудения в аудитории. Ну кто бы сомневался, что именно эти сплетни больше всего заинтересуют желторотых юнцов, сидящих тут. — Думаю, Эпикур был польщен, — ответил Вайзли. — Однако, ему всегда завидовали, ведь он сделал вещь, какую даже мы с вами не можем. Ты знаешь какую, Том?       Юноша растерянно покачал головой и посмотрел сначала на группу, после на преподавателя. — Он основал свою общину. А проще говоря, взял лучших друзей, купил дом и стал жить вместе с ними, проводя вечера в умных беседах и работая вместе. Интроверты, конечно, не оценят, но многие ли могут сбежать от мира, захватив пару друзей? — А вдруг это были любовники? — раздался женский голос с третьей парты, и Визерс, задумавшись, сказал: — Вполне. Тем не менее всё же сам Эпикур больше ценил дружбу. Но это не означает, что он был таким уж невинным. Однако, мисс…? — Холли Энн, — ответила девушка, предположившая тайную связь Эпикура с его друзьями. — Вы, Мисс Энн, напишите мне доклад о жизни Эпикура и решите, могла ли быть любовь у него с друзьями. Но хороший доклад, с именами всех его друзей и их цитатами.       Лицо девушки помрачнело, а её подруга, сидевшая рядом, захихикала. — И всё же, Том. Скажите кратко в чём суть философии сего великого мужа? — В том, сэр, — быстро ответил юноша, — что жизнь надо прожить так, чтобы не сожалеть о ней. Что всё необходимое у человека уже есть, а всё сверх меры порождает страдания. И что если в жизни нельзя получить удовольствие и быть счастливым, то можно убить себя. — Верно, Том, — кивнул альбинос, указывая юноше на его место. — А теперь запишите одну из цитат Эпикура на выбор.       На доске появилось несколько цитат: «Тот более всех наслаждается богатством, кто меньше всех в богатствах нуждается» «Если в жизни ты сообразуешься с природой, то никогда не будешь беден, а если с людским мнением, то никогда не будешь богат» «Если ты хочешь сделать Пифокла богатым, нужно не прибавлять ему денег, а убавлять его желания»       Студенты заскрипели ручками, и Вайзли посмотрел на настенные часы. Самая большая проблема всех преподавателей — попытка уместить необъятное в короткий промежуток времени, именуемым парой или уроком. — Итак, кто нам расскажет про школу циников? — поинтересовался альбинос, заглянув в журнал. — Мисс Вудс?       Кэти Вудс — молодая студентка с выраженными азиатскими чертами вышла к кафедре. Вид и походка у неё были весьма уверенными, что вступало в резкий контраст с предыдущими ораторами. Кэти тоже была отличницей, но не зубрилкой, как Сьюзен. — Циники, — громко произнесла она, не обращая внимания на Вайзли, — философская школа, которую основал греческий философ — Антисфен. Слово «циники» — это искажение оригинального названия школы «киники», происходящего от греческого «кион» — собака. Суть их учения сводилась к возвращению в природу, отход от жизни общества. Между последователями учения было множество разногласий, однако общее оставалось неизменным — человеку лучше быть «диким». — Что прекрасно продемонстрировал Диоген Синопский, — вставил преподаватель. — Пожалуй, — пожала плечами Вудс. — Он не вызывает у меня восторга. — Почему же? — поинтересовался Визерс. — Нужно быть очень отбитым существом, чтобы любить такое, — фыркнула девушка, Вайзли улыбнулся. — Я вижу, аудитория нас не понимает, — мягко произнёс он. — Что ж, дорогие. Диоген Синопский, он же Диоген из бочки — ярый последователь школы киников. Он настолько преуспел в отходе от цивилизации, что променял свой дом на большую глиняную винную кифару, где стал жить. Он питался чем придётся, ел сырое мясо, справлял нужду посреди улицы, никого не стесняясь и не страшась, и при этом пользовался огромной популярностью. К нему ходили толпы людей, желая поглядеть на сей экспонат. Даже сам Македонский. С этим, кстати, есть презабавный миф. Кэти, Вы его знаете? — Да, — кивнула девушка. — Тогда расскажите, будьте добры.       Девушка кивнула и, окинув аудиторию взглядом, произнесла: — Существует миф, что, когда Македонский захватил Грецию, он поехал посмотреть на Диогена, так как с детства любил философию. Когда он подошёл к Диогену и сказал, что может сделать всё, что бы тот не пожелал, Диоген, который по легенде читал книгу, ответил императору: «Не загораживай мне солнце». Тогда, опять же по легенде, Македонский воскликнул: «Не будь я Александром, я хотел бы быть Диогеном!». — Именно, — кивнул Визерс. — Но скажите, мисс Вудс, почему же мы говорим циники? Почему от них пошёл цинизм? — Они всё сводили к природе человека. И считали, что всё, что естественно, то не безобразно. Они легко принимали пороки, смеялись над смертью и вели асоциальный образ жизни, поэтому их поведение быстро стало нарицательным. — Спасибо, мисс Вудс, садитесь.       Девушка села на место, и Вайзли вновь щёлкнул слайдом. — Осталось ещё две школы. Но, пожалуй, мы разберем одну и начнём нашу контрольную. Пожалуйста, школа скептиков. Мистер Браун, просим!       Парень среднего телосложения и роста с большими карими глазами, немного прыщавый и слегка поросший бородкой вышел вперёд. Вайзли заметил его совершенно случайно, но заметив, не готов был отпускать. Юноша оказался не из дураков, а столь ценные экспонаты профессор ценил. — Школу скептиков, — произнёс Джеймс Браун, — основал философ Пиррон, принявший участие в походе Македонского на Индию. В Индии он познакомился с восточной мудростью, что сильно повлияло на него. Сравнивая разные культуры, он пришёл к выводу, что если абсолютная истина есть, то она — непознаваемая. Суть его учения сводится к тому, что всё нужно подвергать скептицизму, у всего требовать фактов. На каждый довод есть противоположный ему, поэтому познание делается сложным и порой невозможным. Скептики подвергали каждое заявление анализу, однако в некоторых вопросах они были агностиками. Например, они считали, что нельзя сказать есть Бог или нет, так как нельзя познать то, чего не знаешь. То есть для них — мир не познаваем по большей части. — Правильно, — сказал Визерс. — Простите, мистер Браун, что не подвергаю Вас большему допросу, иначе мы никак не успеем с контрольной. Садитесь.       Мужчина раздал десять вариантов теста, после чего в аудитории на полчаса установилась полная тишина. Иногда он лениво прохаживался взад-вперед поглядывая, как его шалопаи пытаются списывать, и с особым наслаждением ловил с поличным, выгоняя из аудитории.       Аллен же, который весьма искусно списывал, не был пойман с поличным, но всё равно привлёк внимание неугомонного профессора. Казалось, что Визерс намеренно не сводил с него глаз, впрочем, быть может, он смотрел так на всех.       Контрольная закончилась как раз к концу пары. Мужчина собрал старания студентов и, записав на доске — прочитать одно из писем Сенеки, попросил задержаться нескольких человек. К своему ужасу, Аллен обнаружил, что его тоже попросили остаться. Вместе с юношей остались выступающие. Альбинос похвалил каждого докладчика, выслушал последнего, дабы не думал, что судьба ему подфортила, после чего отпустил всех, кроме Аллена. — Молодой человек, — произнёс он, убедившись, что они остались одни. — Позвольте полюбопытствовать. Когда Вы писали мне свою… работу, Вы были трезвы? — Что… простите? — с удивлением спросил Уолкер. — Понимаете, молодой человек, — с серьёзным видом сказал Вайзли, — написать такую околесицу мог только полный идиот или человек не в себе. Я предполагаю в Вас хорошее, а потому склонен считать, что Вы были не в себе. — Я был в себе, — с раздражением ответил юноша. — Жаль, — поморщившись, сказал Визерс. — Вы мне казались не глупым юношей. — Жаль Вас разочаровывать, — недовольно произнёс Уолкер. — Это всё? — Любовь слишком не терпелива, — насмешливо отозвался мужчина. — Однако зря Вы так враждуете со мной и моим предметом. — Не думаю, что буду сожалеть об этом, — холодно отрезал Уолкер. — Тем для Вас хуже. — Почему же? — не удержался юноша. Слова преподавателя казались глупыми, он не особо хотел вникать в них, но ему было немного обидно и потому хотелось знать.  — Подумайте над этим сами, молодой человек. Мне всё же было бы приятно думать, что в вашей голове есть что-то кроме обыденности. — Мне безразличны Ваши желания, сэр, — ответил юноша. — Вы не знаете моей жизни, и потому не Вам судить о ней. — Не знаю?       Мужчина иронично вскинул бровь и заложил руку за руку. Аллена очень разозлил этот жест, хоть он и не понимал, почему мужчина так сделал. — Я читаю по Вам достаточно, юноша. Хотите знать что? — Нет. — Но я всё же скажу, — усмехнулся Визерс. — Я читаю в Вас юношу, которого покинули. Да, мистер Уолкер, я вижу, что Вы одиноки. Более одиноки, чем многие сидевшие рядом. У Вас нет надежного друга, Вы ранимы и потеряны. Недавно Вы перенесли какую-то утрату. Не знаю какую, я не шпион, но вижу по Вам, что тяжелую.       Аллен промолчал. В голове пронеслись воспоминания об отце. Лицо юноши не дрогнуло, хоть сердце и сжалось на какое-то время. — И что же? — наконец вымолвил он. — Философия была другом многих сильных людей. Гораздо более сильных, чем Вы. Дайте ей шанс. — Непременно, — буркнул Аллен. — Идите, — спокойно сказал Визерс. — Но напишите мне сочинение про стоиков. Только не такое ужасное, как это. Подумайте и напишите, и я не буду Вас трогать целую пару. А схалтурите — будете отвечать целую неделю.       Аллен мысленно выругался и покинул аудиторию, ничего не сказав. Мысли его были спутаны и тревожны. Он не оборачивался назад и не видел, как внимательно за ним наблюдал Визерс. — Нет, — тихо произнёс Вайзли, — не такой уж простой этот юноша. Надо приглядеться к нему.