Философские этюды

      Вторая неделя октября пролетела с той же быстротой, что и первая, только небо немного посерело и по утрам стало холоднее. Золотистые лучи солнца скользили по сорванной листве, голые ветви деревьев проглядывали сквозь плешивые кроны, а на дорогах лежали лужи.       Аллен с неохотой перешагивал лужи, стараясь не намочить серые кеды, повидавшие на своем веку немало асфальтовых дорог. Ветер изредка дул в спину, и светлые волосы, собранные на затылке в небольшой хвост, неприятно щекотали шею. Единственное, что спасало от осенней хандры, — шагающая рядом Кэти, похожая на маленькую девочку. Она весело перепрыгивала лужи, и её ярко-красная расстегнутая куртка взметалась вверх. На шее девушки был повязан длинный желтый шарф крупной вязки с символикой из «Гарри Поттера», что порой развивался за её спиной, как вымпел на мачте корабля. — Зайдем в кафе? — поинтересовалась она, нагибаясь к земле: там лежал чудесный кленовый лист алого цвета с зелёными прожилками. — Конечно, — согласился Аллен, оглядываясь вокруг. Где-то недалеко должна была находиться небольшая кофейня.       Уолкер со смесью интереса и неловкости наблюдал за художницей, гадая над тем, какого рода отношения их связывают. Кэти заигрывала с ним, называла «снежок», вела себя мило, но она никак не выделяла Аллена из круга других ребят, с которыми весело проводила время. Она была общительная и очень активная — настоящий творческий человек, не боящийся людей.       Иногда Аллен думал, что они встречаются — Кэт ходила с ним в кино и на прогулки, но порой мелькала мысль, что она так же легко гуляет с Лави и другими мальчиками, ничего не обещая. К своему ужасу, Уолкер не ощущал прилива ревности или чего-то такого, он точно знал, что не любил Кэти, не любил именно так, как об этом показывают в фильмах и книгах, но она очень нравилась ему. Иногда юношу посещали мысли о том, чтобы как-то обозначить их отношения, дать себе больше вольности, попробовать что-то новое, но что-то не давало ему перешагнуть эту черту.       Добравшись до уютного кафе, парочка шутила, пила кофе, и разговор их был достаточно уютным. Аллен с унынием подумал о том, что завтра у него ненавистная пара по философии. Зачем-то он поделился этим с Кэт. — Да уж, — усмехнулась девушка, — он у вас просто зверь. Но, — тут она минуту помолчала, — зато вы хоть иногда пытаетесь пораскинуть мозгами. — Что? — удивленно спросил Аллен. — Да думаю иногда, что после школы начинаешь тупеть, когда из программы исчезает всякая там физика и математика. Они мне в жизни особо не пригодились, но как-то потом вообще думаешь только о том, что надо или приятно, и правда как будто в голове пустота. Такие вещи не дают отупеть. — Ещё как дают, — хмыкнул Аллен, отпивая из стаканчика латте, — после его пар чувствуешь себя пустым. В голове вообще ничего, кроме боли.       Кэти закусила губу и как-то настороженно, напряженно посмотрела на него. Аллену очень не понравился такой взгляд, но он решительно не понимал, в чём дело. — Ты правда никогда не думаешь об этом серьёзно? — неожиданно спросила она. — Об этой всей философии и прочем. — Иногда что-то такое мелькает в голове, — пожал плечами Уолкер, явно не горящий желанием говорить на эту тему. — А я иногда думаю, — тихо сказала девушка, почти перейдя на шепот, — о мире, о Боге, о звездах. Знаешь, в мире столько загадок.       Художница ласково улыбнулась, и Аллен впервые понял, почему при всей своей веселости и радости Кэт не была с кем-нибудь по-настоящему близка. Что-то в ней самой очень сильно её занимало, беспокоило и держало в себе.       Сделав это поразительное открытие, юноша совершенно растерялся и, наверное, совершил бы глупость, но девушка, не привыкшая к задушевным беседам, лучезарно улыбнулась и предложила проводить его до универа. Аллен согласился. Завтра была пара по философии.

+++

      Прохладное октябрьское утро заставило ненавистного многим профессора философии надеть кашемировый свитер кремового цвета и темно-синие брюки с черными носками под классический черные туфли. Преподаватель выглядел ужасно неправильно в этой одежде, но неплохо. Казалось, все так привыкли к его тонким одеждам, что наличие чего-то более теплого ощущалось неестественным.       Первой парой стояла лекция. Аллен был счастлив, что не семинар: он вчера скинул свою работу по философии, на которую преподаватель ничего не ответил. Юноша был уверен, что его снова попросят подойти и дать вразумительный ответ на вопрос «что такое он написал?». Уолкер и сам не был уверен, что написал что-то внятное — он действительно не списывал, что-то после разговора с Кэти заставило его серьезно задуматься над этим вопросом. — Сегодня, — приветливо произнёс философ, обращаясь к аудитории, — у нас начинается новый блок — Средневековая философия. Есть предложения насчёт того, что мы будем изучать?       Визерс с любопытством оглядел студентов и заметил достаточно большое количество рук. За разговор на философские темы преподаватель поощрял студентов баллами, которые помогали некоторым счастливчикам избегать зачета и, что самое главное, экзамена. В этом году философию поставили не на один семестр, а на целых два, тем самым позволяя внятно и занимательно объяснять сложный материал. — Да, мистер Маккарти? — приметив полного темноволосого юношу в очках на третьем ряду, поинтересовался профессор. — Предполагаю, что основной темой будет религия. Вопрос о Боге. — Что-то конкретное? — усмехнулся Визерс. — Хотелось бы узнать про инквизицию, — пошутил юноша. — Тогда загляните в учебники по истории, — посоветовал альбинос. — Говорить мы будем не о Боге, этим пусть занимаются священники, а о том, какую роль религия сыграла в мировой мысли. — Роль тормоза, — произнёс Хамфри, очень любивший теологические дрязги. — Не без того, однако, — мужчина лучезарно улыбнулся, и сосед Аллена мысленно выругался, — такие прекрасные деятели, как Спиноза, весьма далеко шагнули, руководствуясь этими принципами. Впрочем, Вы мне потом об этом и расскажете. Запишу Вас как докладчика на следующих семинарах.       Хамфри закатил глаза и произнёс какой-то звук, похожий на завывание раненого зверя. Аллен, сидевший недалеко от товарища, гаденько улыбнулся. Не то, чтобы юноша был злопамятен, вовсе нет, просто инициатива — вещь наказуемая, а наличие Хамфри рядом с Уолкером могло привести к тому, что преподаватель обратит на последнего пристальное и крайне нежелательное внимание. — Вижу, после того как мистер Хамфри поплатился за своё желание внести вклад в нашу беседу, желающих идти на диалог стало катастрофически не хватать, — шутливым тоном заметил профессор. — Но оставим это на потом. А пока начнём.       Мужчина подошел к проектору, и на доске загорелась презентация на тему «Средневековая философия». Надпись была сделана староанглийским шрифтом, а снизу крепились картинки с готическими соборами. — Итак, — произнёс Визерс, расхаживая по аудитории, — что же произошло в первом столетии от Рождества Христова? Почему античные ценности и традиции оказались забыты? Почему новая секта, да простят меня верующие студенты, захватывала новые земли со скоростью чумы? Все вопросы кроются в истории. Я не буду рассказывать Вам о том, как пала Римская Империя. Вы сами можете почитать об этом, если школьные уроки истории прошли мимо. Однако надо понимать, по каким тенденциям развивалась философская мысль.       Мужчина подошел к ноутбуку, подключенному к проектору, и нажал на стрелку, после чего слайд сменился. На нём было написано три слова: «политика», «экономика», «нравственность». — Именно эти три причины и принесли собой перемены в жизнь людей. Политическая обстановка в провинциях Римской империи была весьма своеобразной, что не удивительно. Трудно удерживать под контролем огромную территорию с чужими народами, чужой религией и другими ценностями. Экономика, как следствие неудачной политики, надавила на Рим, заставляя его принимать весьма сомнительные решения и главное — нравственность. Римляне были свободным народом, их понятия о дозволенном и недозволенном были весьма специфичны, а потому вызывали массу негодования и протеста. Но обо всём по порядку. Итак. Представьте. Где-то на задворках Империи появляются первые христианские миссионеры, несущие якобы слово Божие и призывающие к покаянию. Христианская любовь — точнее концепция «справедливого бога», «вечности жизни» и «любви к ближнему» — стала против жестоких скандинавских богов в то время, когда жизнь коренного народа Европы начала решительно меняться. Идеи раннего христианства, о нём мы поговорим чуть позже, начинали вписываться в меняющуюся жизнь, а обещание иной жизни на небесах подкупали.       Визерс сделал паузу, чтобы немного отдохнуть и посмотреть сколько студентов действительно его слушает. Он знал, что философия — предмет, требующий высокой концентрации, а потому постоянно втягивал студентов в диалог, чтобы вся аудитория внимательно слушала его, боясь попасть под раздачу. — Провинции стали поддерживать Христианство. Процесс происходил достаточно быстро и весьма болезненно, ведь далеко не все язычники, привыкшие славить Одина, были готовы бросить вековые идеалы ради призрачных обещаний вечного счастья на Небесах. Тем не менее, процесс оказался необратим, и уже к трехсотому году нашей эры перед Римом назрела необходимость выбрать новый курс — принять новую религию, которая полностью захватила рабское сословие и проникла в дома богатых купцов и даже отдельных представителей аристократии, либо продолжать отчаянную войну с христианскими миссионерами, заполонившими всё что можно. Что ж, император Константин быстро понял что к чему, и по его указанию новой религией в Римской империи стало Христианство. Он основал два направления религии, создав два центра — в Риме и Константинополе. Изначально, он не планировал никакого деления на католичество и православие, но тогда христианские традиции не успели окончательно оформиться во что-то целое, а потому греки и римляне разминулись в создании ритуальной системы церквей.       Вайзли вновь щелкнул по клавише ноутбука, и слайд презентации сменился — на нём были изображены массовые беспорядки, походившие на революцию. — Итак, после двухсотлетнего сопротивления христианство захватило Рим. Что же произошло на самом деле? Боги были низвергнуты, и на их место был возведён распятый Иисус, но вместе с Богами было уничтожено кое-что ещё. Новая религия оказалась крайне агрессивной к укладу и быту римлян, она презирала нравы общества, требуя, чтобы всё порочное было забыто. Произведения искусства и литературы предавались огню, статуи разрушались, а прекрасные законы, многие из которых были возрождены, оказались забыты.       Мужчина ненадолго замолчал, отдыхая. — Новое течение уничтожило всю основу старого мира, но так не могло продолжаться вечно. Что-то было необходимо дать в ответ, и ответом стала патристика — философское направление раннего христианства. Что рассматривала патристика? В первую очередь, она изучала священное писание, давала свои трактовки тем или иным моментам в словах апостолов, но главное, она пыталась создать новую модель мира. Разрушив «космос», нужно было дать что-то не менее колоссальное, не так ли? И она дала — «космос» стал «Богом».       Слайд снова сменился, и на нём появилось изображение знаменитой фрески Буонаротти «Сотворение Адама». — Патристика, если так угодно выразиться, — период, когда активно развивалась догматика. Несмотря на популярность, христианство было не единственной религией, а потому отцам церкви требовалось разъяснить очень много деталей, сделав религию понятной и максимально привлекательной. Патристика пыталась ответить на вопросы соотношения веры и разума, предопределенности судьбы человека и мира, взаимодействия Бога и человека, причину происхождения зла и отношения Бога ко злу. Итак, кто из Вас, мои дорогие друзья, знает, что такое зло? Давайте поиграем в средневековых философов.       Слова профессора разом пробудили спящих студентов, приковав к нему драгоценное внимание, которое стало рассеиваться от долгой речи преподавателя. Игра в философа — любимая фишка профессора, заключавшаяся в том, чтобы втянуть студентов в свой спор. Вайзли никогда не задавал вопросы, на которые уже были четкие ответы; его всегда интересовало только мнение какой-либо личности, а потому то, о чем он спрашивал, оказывалось весьма каверзным. — Ну, кто же скажет, дорогие мои братья, что есть зло? — альбинос лучезарно улыбнулся, и девушки с первых рядов несмело потянули руки, как молодые ростки в апрельскую пору. — Да, мисс Лист? — Я думаю, — несколько неуверенно начала темнокожая девушка с черными вьющимися волосами, — что зло было представлено через Сатану. — Кто же такой Сатана? — поинтересовался преподаватель. — Отец лжи, падший ангел. Существо, пустившее в свою душу гордость, восставшее против Бога и превратившееся в нечто ужасное. — Вы верующая, мисс Лист, не так ли? — Да, сэр, — нервно ответила девушка, чувствуя себя неловко. — Моя семья — приверженцы католической веры. — Я заметил, мисс, не волнуйтесь. Неплохо быть верующим, но при одном условии, дорогая моя сестра. — Каким? — растерянно спросила она. — Задавайте вопросы, дорогая. Ищите и обрящете. — Что Вы имеете в виду? — настороженно поинтересовалась студентка, думавшая о том, что не стоило проявлять инициативу. — Ну, смотрите, — ласково произнёс Визерс, — мы говорим о том, что зло есть Сатана, так? — Да, сэр, — кивнула Джоан Лист. — Сегодня я Ваш «брат», — хитро сощурившись, поправил альбинос. — Но только на время патристики и, быть может, схоластики. Но так вот. Сатана всегда был злом? — Нет, — уверенно ответила Джоан, гадая над тем, что же имеет в виду преподаватель. — Изначально он был ангелом, носил имя Утренняя звезда, был одним из любимых ангелов Бога. Но однажды он заронил в своем сердце Гордыню, и она погубила его. Он посчитал себя выше Бога и поплатился за это, став павшим. — Похвальное разъяснение Ветхого завета, — улыбнулся Визерс, — но это не совсем то, о чем я Вас спрашивал. Вот смотрите. Дьявол — это абсолютное зло, ведь так? — Да, — кивнула студентка. — Но первородное ли он зло? Было ли зло до Дьявола?       Девушка запнулась. Было видно, что она не задумывалась над этим вопросом раньше. — Не знаю. Думаю, что нет, — неуверенно ответила она. — Сатана предал Бога и стал злом. — Но скажите, сестра моя, если причиной зла послужила Гордость, является ли она злом? — Конечно! — воскликнула студентка, — это самый страшный смертный грех. — Супербиа, — кивнул Визерс, улыбнувшись. — Но как она появилась? Кто создал Гордость? — Дьявол, — неуверенно ответила девушка. — После того как пал? Или до того? — хитро прищурился мужчина. — До, — голос Лист становился всё более неуверенным. — Но скажите, сестра моя, разве ангельские создания не были созданы Богом как совершенство? Разве Бог заронил бы в них семена зла сознательно? — Конечно нет, — уверенно ответила студентка. — Тогда, — ласково произнес профессор, — откуда же она взялась? Ангелы не кусали от древа познания, его ещё тогда не было. — Я не знаю, сэр, — тихо произнесла Лист. — Подумайте, — улыбнулся Визерс, — мы только затем тут и собрались, чтобы познать истину.       Девушка нервно оглянулась по сторонам. На её темнокожем лице было не видно румянца неловкости или стыда, но напряжение, сковавшее её хрупкую фигуру, чувствовалось на расстоянии вытянутой руки. — Не знаю, — вновь повторила она. — Тогда, — бодро произнёс мужчина, — Вы напишите мне эссе, где глубоко задумаетесь над природой зла. А помогут Вам в этом прекрасные философы средневековья. Но будьте осторожны. Я прекрасно знаю концепцию каждого влиятельного отца церкви в этом вопросе, так что не пытайтесь выдать мне чужое за своё. Это задание я оставляю на Вас.       Профессор разрешил девушке сесть, а сам вернулся к ноутбуку и перелистнул несколько слайдов вперёд. — Итак, мы сейчас задались одним из фундаментальных вопросов патристики — что есть зло. Но давайте подумаем ещё над одним вопросом, братья и сестры мои. Есть желающие?       Студенты притихли, явно не готовые ломать голову над вопросами религии, которая, говоря откровенно, в двадцать первом веке была для них далека. Половина группы и знала-то о подобных вопросах только из сериалов, типа «Сверхъестественное» или «Люцифер». — Что ж, я вижу придётся положиться на роль Провидения, — усмехнулся мужчина и, подойдя к журналу, закрыл глаза, ткнув пальцем в первое попавшееся имя. — Мистер Уолкер.       Аллен чуть не взвыл в голос. Он был уверен, что хитрый профессор изначально нацелился на него, но, кажется, Визерс и сам выглядел несколько удивленным. Юноша поднял руку, показывая, что слышал. — Да, профессор, — убито произнёс Аллен. — Брат. Сегодня я Ваш брат, — вновь улыбнулся Вайзли, обнажая белые зубы. — Да, брат мой, — устало повторил Уолкер, ощущая, как рот тронула противоестественная улыбка. — Скажи мне, брат мой, — ухмыльнулся альбинос, — было ли то, что мой перст указал на Вас — предопределенностью? Была ли это рука Провидения, либо же это была случайность? — Очень надеюсь, что последнее, — ответил Аллен, стараясь не выдавать ответов, которые могут стать причиной долгой и развернутой дискуссии, которые так любил преподаватель философии. — Хороший ответ, — улыбнулся мужчина, разгадав тактику юноши, — но давайте подумаем об этом более глобально, брат мой. Всё ли определено заранее? Является ли жизнь каждого из нас причиной Акта творения, определенным Планом, Божьим замыслом, если угодно? Есть ли у Нас свобода воли, или всё предрешено? Каково Ваше мнение, брат Аллен?       Уолкер закатил глаза, стараясь не обращать внимание на паясничества, которым Визерс сопровождал свои слова. Аллен не был религиозным человеком, он не верил в судьбу, а потому подобные вопросы не заставляли его ломать голову. — Нет, не думаю, что у всего есть записанная судьба, — наконец выдал он. — Не думаю, что Богу было весело играть в Холокост, вместо костей. — Умно, — удивленно выдал мужчина и внимательно вгляделся в лицо студента. Было видно, что он рассчитывал на другой ответ. Аллена даже захлестнула лёгкая злорадность.       Молчание продолжалось недолго. Ответ юноши против воли оживил профессора, и тот, улыбнувшись ещё шире, заметил: — Однако, Бог уже играл в египетские казни и во многие другие неприятные игры, брат мой. Иудейский Бог из ветхого завета далеко не Любовь к ближнему и даже не пытается это чем-то прикрыть. Однако, средневековые ученые верили, что Бог создал человечество и отвел ему определенное количество лет — если быть точным, то шесть тысяч — после чего должен наступить Армагеддон. Судьба человечества определена. — Но не человека, — вмешался Аллен. — Даже если Богу было угодно, чтобы люди прожили только конкретный промежуток, было бы глупо планировать жизнь каждого представителя земли. Тогда какой смысл? Помнится… — Уолкер нахмурился, вспоминая все свои библейские знания, полученные от отца, — потоп был не запланированным. — О, брат мой, тут Вы ошибаетесь, — улыбнулся Визерс, — он был запланирован, и Ной долго готовился к нему. Потоп был очень запланирован, как и многое другое. — Тогда в этом нет смысла, — ответил Аллен, — зачем создавать что-то настолько точное? — Зачем создавать часы? — парировал Визерс. — Часы не уничтожают. — Иногда их выбрасывают, если они надоедают, — справедливо заметил Вайзли. — Мне не нравится мысль, что кто-то там продумал всю мою жизнь, — ответил юноша, задумчиво закусив губу. — Пусть миру будет конец, да хоть завтра, но придумывать за меня, кого я встречу, полюблю, что мне будет нравиться — нет, это перебор. И полная бессмыслица. Бог не мог создать что-то настолько скучное. — Предпочитаете верить, что Бог просто смотрит на всё, что творят люди, поедая ведерко попкорна? — уточнил профессор. — Именно, — кивнул Аллен, — только бы Он не налегал на попкорн. Нужно не забывать про полезную пищу.       Аудитория рассмеялась. Лицо профессора также осветила легкая, приятная улыбка, немного хитрая и с прищуром. Аллен с какой-то гордостью подумал, что смог удивить этого несносного человека. — Все слышали, братья мои? — спросил Визерс, когда успокоился, — если кому-то придется в ближайшее время попасть на аудиенцию с Господом, предупредите его об опасности попкорна. Садитесь, брат Аллен.       Уолкер сел, удивленный тем, как чаша допроса и философии мирно миновала его. Если бы Визерс всегда был таким непритязательным, возможно, студенты полюбили бы его предмет чуть больше. — Что ж, поговорим ещё об одном вопросе, братья мои, — ласково произнёс альбинос, оглядывая студентов. — Едины ли дух и материя, Бог и земля?       Желающих не оказалось, и преподаватель вновь положился на волю судьбы, которая в этот раз прогневалась на Элизабет Дикс. — Сестра Элизабет Дикс, — улыбнулся Визерс, поднимая взгляд на американку. Девушка переехала из Штатов пару лет назад, но по её речи и поведению было видно, что она не местная. Дикс была крашеной блондинкой с красивыми карими глазами, хорошей фигурой и дерзким характером. — Да, — ответила девушка. Она не казалась напуганной, но и воодушевленной тоже не выглядела. — Скажите, каково на Ваш взгляд соотношение веры и разума? Может ли религия уживаться с рациональностью бытия? — Я думаю, что может, — неуверенно ответила девушка. — Есть же сторонники креационизма. — Есть, — согласно кивнул профессор, — к ним причисляют большое количество ученых, впрочем, некоторые весьма агрессивно относятся к подобным заявлениям. — Докинз*, — понимающе кивнула девушка. — Да, он яростно критикует сторонников теории Божественного вмешательства. — Приятно слышать, что студенты интересуются наукой, — улыбнулся альбинос, и Дикс улыбнулась в ответ. — Но почему Вы, сестра моя, считаете, что вера и разум не враги? Разве Ваше знание теории эволюции не мешает Вам верить в то, что Бог создал все живое за шесть дней в изначальном мире? — Мешает, — кивнула девушка и нахмурилась. — Но если смотреть на всё это под другим углом… допустить, что Бог не создал всё, как есть, а повлиял на то, чтобы всё стало как есть. — Думаю, Вам было бы о чем поговорить с мисс Витторией Ветра*, — усмехнулся мужчина. — Но разве это не противоречит канонам религии? — А разве то, что написано в любой книге, — правда? — спросила студентка и улыбнулась. — Не думаю, что стоит воспринимать библию буквально. Она написана метафорами. И спасибо за сравнение, профессор. Я люблю Брауна. — Тогда напишите мне эссе на тему «Проблемы патристики в работах Дэна Брауна».       Элизабет действительно любила книги про гарвардского профессора криптологии, а потому тема эссе стала для неё приятным сюрпризом. Она почти любовно посмотрела на Вайзли, очаровательно улыбнувшись ему — мужчина же ответил лёгкой, вежливой улыбкой. — Итак, мы рассмотрели пару вопросов патристики, но, мои дорогие братья и сестры, время у нас не резиновое. Сейчас каждый из Вас перепишет с презентации имена основных отцов церкви, развивавших христианскую доктрину, и их главные тезисы. Более подробно Вы изучите самостоятельно. На семинаре будет небольшой тест.       Вайзли сел за стол и пролистал пару слайдов, щёлкая мышкой. Аудитория наполнилась шорохами и перешептываниями. Через полчаса пара окончилась, и Вайзли вновь попросил нескольких студентов задержаться.       Аллен чувствовал, что профессор позовет его, а потому не был удивлен, когда альбинос приветливо улыбнулся ему и жестом попросил подойти. Уолкер снова был вынужден ждать свою очередь. Вайзли любил общение со студентами — в том, что он просил некоторых самородков задерживаться, не было ничего удивительного. Когда, наконец, дверь за последней студенткой закрылась, Уолкер подошёл к профессору. — Да, сэр, — устало произнёс юноша, смотря себе под ноги. — Я хотел бы поговорить о Вашей работе, мистер Уолкер, — мягко сказал Вайзли, отрываясь от журнала группы. — Передадите его?       Аллен кивнул и забрал из рук преподавателя журнал. Придется занести его в деканат, но ничего страшного: пара с альбиносом была последней. — Итак, Вы сами писали свою работу, не так ли? — светлые глаза мужчины впились в лицо студента, внимательно изучая его. — Да, сэр. Так ужасно? — спросил в лоб Уолкер. — Нет, совершенно нет. Знаете… — Визерс замолчал и посмотрел куда-то через плечо Аллена, глаза его были задумчивы и светлы. — В Вас есть потенциал. — Да? — растерянно спросил юноша, не зная, что ответить. — Да, — вздохнул мужчина и тряхнул головой, будто пытаясь отогнать какие-то мысли. — Мне понравились Ваши рассуждения. — Спасибо, — бесцветно бросил студент, надеясь, что на этом их диалог закончится.       Визерс вновь посмотрел на Аллена оценивающим взглядом, после чего сказал: — Я хочу попросить Вас об одной вещи, мистер Уолкер. — Да, сэр? — напряженно ответил юноша, чувствуя, что ничем хорошим это для него не обернется. — В декабре будет проходить конференция, и я уже договорился о том, чтобы мой предмет в ней участвовал.       Аллен едва удержался от крика: «Нет!». Господи, Сатана, Ра, Один, да кто угодно, за что ему это? — Я не думаю, — начал было подросток. — Пожалуйста, — перебил его альбинос. — Я никогда не ошибался в своих студентах, и Вы явно умнее, чем показываете. У Вас большой потенциал. Тем более… Вам нужно будет написать небольшую работу, а за неё…       Уолкер напрягся. Он знал, что откажется, если только… — Я поставлю Вам автомат на зачёте, — наконец сказал Вайзли, и сердце юноши пропустило удар. Так не честно! Он уже знал, что автомат по философии среди студентов первого курса был настоящим святым Граалем и получить его мог далеко не каждый. Нет, он будет полным идиотом, если откажется от автомата. — Всего лишь небольшая работа, которую я откорректирую и помогу Вам опубликовать, — подливал масло в огонь мужчина, с явным интересом смотря, как меняется выражение лица студента. — Я подумаю, — выдохнул Аллен, решив, что не стоит принимать решение заранее. — Хорошо. Напишите мне до пятницы в ватсапе. Мой номер есть у старосты. — Хорошо. Я могу идти, сэр? — Да, идите.       Уолкер почти пулей вылетел из кабинета, думая над тем, что сказал ему преподаватель. Эта конференция была неплохим шансом получить карт-бланш, но так ли она безобидна? От мрачных мыслей отвлек звонок Кэти, приглашавшей его прогуляться. _____ (Кстати, у меня есть презентация Вайзли. Если хотите, могу прикрепить пару плюшек по философии к следующей главе с презентациями. Вдруг кому пригодится)