Потеряны законом Среди густой травы Заложники Сорбонны, Теологи любви. И ветер треплет книги Их судеб на листки — До вечности пол-лиги, К бессмертью две строки! Лора Бочарова «Сорбонская свобода»
Холодный ноябрьский ветер задувал в лицо, срывая с деревьев последние неопавшие листья, что смешивались с грязью под ногами. На улице было прохладно и сыро — ветер только недавно разогнал густой молочный туман, окутавший пеленой город, из-за чего улицы казались тёмными и мрачными. Аллен с тоской выглянул из окна комнаты в общежитии, думая о том, что о прогулках придётся забыть. После вечеринки в честь Хэллоуина прошло три дня, погода испортилась, вторя настроению юноши. Последние дни он много размышлял о том, чего старался избегать — Кэти. Она так легко оставила его одного, быть может, он был совсем не в её вкусе? Это задевало. Кэти Бэлл была действительно приятной девушкой — с ней было весело гулять, она знала много забавных историй и, казалось, никогда не унывала. Но порой что-то находило на неё, и она становилась замкнутой и тоскливой. Последние дни до тридцать первого она и правда была такой. Уолкер не знал, как ему реагировать на то, что произошло. Была ли она его девушкой или всё-таки другом? Может ли он попросить её быть более внимательной, или она рассмеётся и скажет, что он навыдумывал не пойми что. А тем временем Бэлл не писала. Аллен с тоской посмотрел на потухший экран телефона — стоит ли поинтересоваться её делами? Посомневавшись пару минут, юноша решил, что молчание с его стороны слишком похоже на трусость, а трусом Уолкер никогда не был. Аллен: Привет, Кэт. Как дела? Ответа не последовало. Наверное, девушка была чем-то занята, это он тут бездельничает почти весь день — готовиться к парам совершенно не хотелось. Хотелось напиться чая или сладкого кофе, закутавшись в тёплый плед, ощущая призрак потерянного домашнего уюта. На душе было мрачно, а вокруг царила атмосфера уныния. От скуки юноша установил себе бесплатную игру на телефон, решив занять хотя бы руки. Сообщение от Кэти пришло где-то через час. Кэт: Привет, снежок. Неплохо. Только закончила небольшую работку на продажу. А ты? Аллен пожал плечами, после чего задумался над тем, что же ему сказать. Навязывать своё общество не хотелось, но прояснить положение следовало уже давно. Всё же девушка действительно нравилась ему. Аллен: Думаю над темами по философии, а так — ничем. Сегодня ужасный денёк, мрачно как-то. Кэт: о да. Не хочешь встретиться… завтра? Аллен: буду рад. Как насчёт кафе? Кэт: о, снова зовёшь меня на свидание (¬‿¬)? Аллен: я зову тебя на свидание? Кэт: ага, уже пятый раз) Аллен: у нас было пять свиданий? Кэт: не-а, я же не ходила на них) Уолкер непонимающе уставился на экран телефона. В его голове заварилась такая каша, какой не было даже на парах по философии. И как он должен на это реагировать? Что вообще означают все эти слова? Аллен: я не понимаю. Кэт: конечно, ты не понимаешь. Мы ведь не встречаемся, поэтому я не хожу с тобой на свидания. Я просто гуляю) Аллен: а с чего ты взяла, что я звал на свидания, а не просто погулять? Кэт: с того, что с тобой нельзя просто погулять, не сходив на свидание. Аллен: Кэт, прекращай, я запутался. Ничего не понимаю. Кэт: прости. Просто настроение такое… да, давай встретимся. Я знаю неплохое место, завтра скину адрес. Аллен мрачно перечитал переписку. Выходит, у него правда нет девушки, получилось глупо. Юноша закусил нижнюю губу. Не то чтобы он мог обвинять в этом Кэти, она ничего не говорила ему, а он не спрашивал, но вышло всё равно не очень красиво. Всё же он надеялся, что… Уолкер усмехнулся. Ну да, сам хорош, что тут скажешь. Стараясь не думать о том, что сказала Кэти, Аллен всерьез задумался над философией. Через день пара с Вайзли, лекция, если быть точным, и нужно заверить тему. Видеть преподавателя завтра не хотелось, как и все дни до этого и, возможно, после, поэтому юноша в сотый раз перечитал названия тем. Может, отписаться о ней сейчас? Аллен: Это Аллен Уолкер, группа 116-th. Не знаю, что взять, что-то про стоиков или Платона. Вайзли: а почему не что-то более актуальное? Августин, Фома? Я как раз про Аквината буду читать. Уолкера удивил моментальный ответ преподавателя, но он решил, что, должно быть, Визерс был свободен. Аллен: мне не нравится церковная тематика, не моё. Визерс: правда? Вы, юноша, похожи на монаха. Уолкер неверяще уставился на экран телефона. Серьёзно? Да каким местом он, ко всем чертям, похож на монаха? Что-то Аллен не замечал в себе никакого желания поститься, жить в келье и нести людям слово божие. Аллен: никогда об этом не задумывался. Визерс: Задумайтесь, молодой человек. Знание религии иногда очень помогает жить. Аллен: например? Уолкер замер. Он уже отправил сообщение, а в чертовом WhatsApp нельзя было сделать отмену. Аллен понимал, что, задавая такие вопросы, вступает на очень тонкий лёд и с Вайзли станется задать ему невероятно длинное сочинение на эту тему. Вайзли: Случай из жизни. Пришли ко мне как-то Свидетели Иеговы и начали настоятельно убеждать в правильности своей веры. Ну, я завел спор и стал им объяснять все идиотские моменты их учения. Ко мне больше не заходят. Аллен рассмеялся. Ему было легко представить, как несчастные фанатики забрели к профессору философии и вместо того, чтобы найти очередного полоумного, попали на зачёт по теологии от самого Вайзли. Аллен: Потрясающе, профессор. Вайзли: это ещё что. Теология, мой дорогой студент, способна и не на такое. Стоит задуматься. Аллен: нет, я не хочу копаться в этих трактатах, я же ничего не пойму. Визерс: Ах, юноша, если бы те, кто их составлял, хоть что-то понимали. Уолкер снова улыбнулся. Ему представилось, как преподаватель театрально касается лба тыльной стороной ладони, громко вздыхая, повторяя: «Никто не понимает теологию, даже те, кто её создал». От такого образа настроение у Аллена немного поднялось. Аллен: думаю, им было бы чему у Вас поучиться. Визерс: не льстите, Боженька не одобряет. Аллен: он одобряет только лесть самому себе? Все эти «Бога славим» и прочее. Минут на десять воцарилась тишина, во время которой Уолкер уже успел пожалеть о своем длинном языке раз сто. Он был уверен, что его невольно вырвавшаяся язвительная шутка не была оценена. Визерс: прошу прощения, юноша, дела. Хорошая шутка, продолжайте. Я уверен, Вам стоит взять теологию. Аллен: нет, пожалуйста, давайте что-то другое. О, простите, что отвлекаю Вас. Визерс: Вы не отвлекаете. Я на паре. Аллен удивленно моргнул. Серьёзно? Визерс переписывается с ним, находясь на собственной паре? Это вообще законно? Почему он не переписывается с другими студентами, вместо того, чтобы приставать с вопросами по философии к каждому, кто привлечёт его внимание? Это нечестно! Визерс: Удивлены? Не волнуйтесь, мистер Уолкер, у меня заочники, и они пишут контрольную точку. И если я не буду периодически сидеть в телефоне, они провалятся. Аллен второй раз перечитал сообщение. Его жутко подмывало написать: «Кто Вы такой и куда дели нашего профессора философии», но здравый смысл велел этого не делать. Вдруг этот странный пришелец задержится и на их парах? Как было бы чудесно. Визерс: надеюсь, я не убил Вас столь удивительным сообщением, не так ли? Аллен: Вы были близки, сэр. Визерс: хорошо, что недостаточно близок. Вы ведь участник конференции. Уолкер не ответил. Это была очень странная переписка с очень странным человеком. Было ли нормально разговаривать с преподавателем вот так, как будто они приятели? В этом Аллен глубоко сомневался, но опять же, Вайзли и на парах не пытался отделить себя от студентов, он вёл с ними диалог и разговаривал на равных. Молчание затянулось, и оба собеседника, видимо, решили, что диалог окончен. Аллен ещё раз перечитал всю переписку. Всё же их преподаватель был слишком контактным. На минуту в голову пришла злорадная мысль о том, что такому человеку, как Вайзли, просто не с кем разговаривать, ведь он уже всех должен был достать своей философией. Выключив телефон, юноша вздохнул, пытаясь взять себя в руки. Нужно было подготовиться к парам. На следующий день после пар, Уолкер, как и договаривался, встретился с Кэти Бэлл. Девушка вела себя странно — казалась либо слишком задумчивой, либо слишком веселой. Аллен видел, что её что-то серьёзно тревожит, но она не заговаривала о себе. Юноша молчаливо кивал и старался поспеть за её настроением, но было видно, что Кэти сильно расстроена и только пытается разыгрывать из себя весёлую девушку, у которой нет забот. Зайдя в маленькую уютную чайную, молодые люди заказали согревающий чай с нотками бергамота и два итальянских печенья. Кэти сиротливо грела об кружку замерзшие аккуратные пальцы, крепко прижавшись к ней, из-за чего была похожа на нахохлившегося воробья. — Ты в порядке? — спросил Аллен, внимательно вглядываясь в лицо девушки. — Да, в полном, — чуть дрогнув уголками губ, ответила Бэлл. Аллен видел, что она лгала, но он не имел никакого права лезть в душу человека, который не хотел распахивать её перед другими. Они замолчали. Молчание было неуютное, колючее, полное недосказанности. Уолкер обеспокоенно поглядывал на собеседницу, но не знал, что ему делать. Он не умел успокаивать людей и подбирать нужные, красивые фразы. — Дома проблемы, — наконец пробормотала она, скосив взгляд в другую сторону. — Оу, вот как, — сказал юноша, не зная, что на это ответить. — Я могу? — Нет, это мое… личное, — отмахнулась Кэт, и Аллен кивнул головой. Они помолчали ещё какое-то время, и девушка, видя, что Уолкер постоянно поглядывает на неё, взяла в руки телефон, найдя пару интересных постов в социальных сетях, которые захотела показать Аллену. Юноша отвлекся, и сама она на какое-то время смогла забыть про свои проблемы. Возвращаясь домой, она привычно поцеловала его в щеку, потрепав по серебристым волосам, после чего удалилась, оставив юношу в ещё большей растерянности, чем до этого. Аллен пожал плечами — он не был психологом, телепатом или экспертом по вопросам женских проблем, а потому всё, что ему не сказали, осталось тайным.+++
Вайзли появился в дверях аудитории в легком свитере бежевого цвета и зимних джинсах, насвистывая себе под нос рождественский мотив. Он привычно держал ноутбук за пазухой, но весь его вид так и светился чем-то довольным и праздничным. Поставив ноутбук на стол, мужчина поднял взгляд, и какая-то девушка с третьей группы привстала и почти крикнула на всю аудиторию: — С Днём Рождения, профессор! Студенты молча переглянулись, но заметив, что преподаватель кивнул и даже как-то тепло улыбнулся смелой студентке, аудитория загалдела, принявшись на все лады поздравлять Визерса. Нестройные ряды хлопков смешивались с удивленными переглядываниями. — Спасибо, друзья мои, — весело произнёс Вайзли, поклонившись студентам, как актёр на сцене. — Ваши поздравления греют меня ничем не хуже, чем этот прекрасный свитер. Подождав, когда гул стихнет, Вайзли привычно отметил присутствующих, после чего включил презентацию. На белой доске появилась надпись «Специфика и проблемы средневековой схоластики». — Итак, — произнёс профессор, обращая все взгляды на себя, — мы продолжаем богословные темы, но теперь будем делать это на другой лад. Заглянем в прошлое — примерно одиннадцатый век от Рождества Христова. Что мы видим? Во-первых, то, что Христианство стало основной европейской религией, которая начала определять не только духовную жизнь людей, но и проникать в быт. Как вы знаете, в средние века люди верили, что жизнь на земле есть прелюдия жизни в иной плоскости бытия, а потому церковь вмешивалась во все аспекты жизни человека, ведь любой грех мог отвратить вас от рая и привести к гиене огненной. Список грехов был не маленьким — помимо основных семи смертных грехов, имелся список простых грехов, их около ста двадцати, суммируясь, эти грехи вполне могут стать причиной падения в ад, особенно такие каверзные вещи, как ропот на Бога, духовный блуд, самооправдание и множество других. Визерс с любопытством посмотрел на студентов, те выглядели весьма удивленными. Невозмутимыми остались только две девушки, в которых Вайзли заметил достаточно глубоко верующих людей, а потому старался вести с ними беседы осторожно. — Главной целью жизни на земле было совершение богоугодных дел и познание путей господних. С этой целью святые отцы занялись тщательным изучением Писания, что и дало название новому направлению в теологии — схоластике, от слова «схоле» — учеба. Стали появляться первые учебные заведения, в которых будущие служители церкви постигали Слово Божие. В двенадцатом веке были созданы первые университеты — Парижский и Болонский, где обучались богословию. Да, дорогие мои, именно желанию постичь Бога мы и обязаны системе образования в любом государстве. Но, как мы можем сейчас иронично заметить, то, что христианство породило для своего укрепления, в конечном счёте почти и разрушило его. Вот какая ироничная шутка, друзья. Студенты закивали, кто-то действительно усмехнулся. — Схоластика прошла четыре этапа развития: предварительный, или младенческий — шестой-девятый век; развитие схоластики, он же отроческий этап, — девятый-двенадцатый век; зрелый, он же золотой век схоластики, — тринадцатый; и старость — угасание схоластики, которое пришлось на четырнадцатый век. Дальше Итальянские мыслители исторгли из себя мысли о величии человека и начался Ренессанс. Визерс нажал на мышку, и слайды на экране сменились. — Чем же отличается схоластика от патристики? Рассмотрим два тезиса: «Верую, ибо абсурдно» от уже известного нам Тертуллиана и тезис от схоласта Ансельма Кентерберийского — «Верую, дабы понимать». Схоластика стремилась не просто понимать священное писание, она пыталась обосновать с помощью логики и философии то, что можно было принять только на веру. Согласитесь, непростая задача? Некоторые студенты, сидевшие на первых рядах, кивнули. — Иногда схоластика поднимала действительно важные вопросы, например, вопрос соотношения разума и религии так и не был решен, но порой она занималась решением невероятно абсурдных вопросов. Например, установление дня и часа, когда была сотворена Земля. Или, уже клишированный вопрос, который вызывает у студентов улыбки, сколько ангелов может стоять на кончике булавки? Такие вопросы живо обсуждались. Недавно, в пятнадцатом году, если не ошибаюсь, вспыхнул спор о растрате средств британского бюджета академией наук. К чему я это привёл? К тому, что традиции схоластики до сих пор живы, ибо огромные средства были выделены на изучение картин с ангелами, в ходе которого наши ученые постигли невозможность ангелов летать на их нарисованных крыльях. По рядам пробежал смешок. Века идут, но что-то всегда будет неизменным и это что-то — занятие совершенно бесполезной деятельностью под видом науки. — Итак. Начнём с отца схоластики — Ионна Эриугена, шотландца — богослова, чьи работы поставили первые вопросы нового учения и определили его курс. Большинство своих мыслей святой отец высказал в трактате «О Разделении Природы», написанном в виде диалога учителя и ученика. Наиболее интересной частью трактата является четвёртая книга, в которой идёт платоновский спор о том, что же лежит в первооснове — постигаемое или постижимое. С подобной проблемой мы уже сталкивались в диалогах Платона, где Сократ спорит о свойствах души. Визерс пробежался взглядом по студентам. — Дело в том, друзья, что для схоластики характерно возвращение к античным проблемам. Многие святые отцы вдохновляются идеей неоплатонизма, а Эпикур вдохновил на создание монастырей. Не последнее место сыграл стоицизм, идеально подходящий для христианства, который учил постигать мудрость, быть сдержанным и добродетельным. Но я отвлёкся. Эриуген совместил неоплатоническое учение с христианским, разделив всё сущее в мире на четыре начала, иначе природы, каждое из которых отвечало за свою функцию. Самым первым началом является Бог, он же… Так, друзья, я это запишу, иначе у вас поедет крыша. Визерс подошёл к доске и, поставив римскую единицу, написал «творящее нетварное начало». — Итак. Это Бог. Основа всего — первопричина причин. Бог есть единое сущее, которое воплощено в религии, философии и онтологии. Чтобы не грузить вас сильно, представьте что Бог — это закономерность, благодаря которой во вселенной действует гравитация, магнитное притяжение и все физические и квантовые явления. Мужчина снова подошёл к доске и написал под цифрой два другую фразу: «творящее тварное начало». — Чтобы вы поняли этот момент, нам нужно вспомнить учение Платона о мире идей. Тут имеется в виду тот же мир идей, воплотившийся в христианстве в понятии «Град Господень». Что же из себя представляет этот мир? Это мир до создания Земли — царство ангелов, которые были не просто прообразами Бога до человека, но и не имели телесных сфер. Тут следует понимать, что ангелы — это не существа с крыльями, а первоначальная сущность, от которой произойдет дальнейшее деление всего сущего. То есть, это как пресловутый Эдем, банк с генами, великий чертёж, воплощенный в первооснове. Это ядро клетки, которое содержит все дальнейшие превращения материи. В ней сосредоточено абсолютно всё. Важным моментом является соотношение первой и второй природы. Без Бога немыслима ни одна тварь, без твари же не мыслим Бог. В книге используется понятие «двойное созерцание», не двойственная природа, нет, природа у всего одна — божественный замысел. Одно не следует из другого, эти два понятия рассматривают в совокупности. Бог есть абсолют, космос — нечто совершенно непознаваемое по своей природе, но при этом тварный мир — это отражение Бога, которое можно познать. Вайзли написал третье положение, гласившее: «нетворящее сотворенное начало». — К этому началу относится человек и его сущность. Сотворённое Богом начало самого себя. Однако, почему нетворящие — ведь человек способен творить. Здесь способность к сотворению является неотъемлемой частью более высокого порядка — мира идей. Сотворение происходит через явление Бога — теофанию. Эриуген заимствует идею неоплатонизма, и третью природу можно разделить на три ступени: генада, идея, индивид. Генада — трансцендентное начало, то есть Бог, идея — проекция всего сущего, индивид — человек. Я вижу, что вам сложно это понять, но в Википедии написано ещё хуже, я вам гарантирую: сойдете с ума на втором абзаце. Визерс приободряющие улыбнулся, видя на лицах студентах чуть ли не скорбь всего еврейского народа. Что ж поделать, схоластика — это не для слабонервных, а ведь впереди ещё диалектические категории Гегеля. — И последняя ступень — «нетворящее несотворенное начало», — записав слова, мужчина повернулся к студентам. — Говоря простым языком, это момент реверсии, то есть возврата к Богу. Первые три ступени идут чередой бесконечных делений. Бог есть Космос, создавший мир идей, мир идей порождает мир людей, а люди бесконечно отдаляются от Бога в своих действиях. Но в какой-то момент Бог обращается к человеку и возвращает его к Себе, приблизив к бесконечности. Человечество делает некую петлю и заходит с иной стороны к понимаю Бога. Происходит акт спасения. Визерс замолчал, видя, что студенты начали более осмысленно смотреть на него. — Говоря простым языком, все эти четыре ступени описывают акт Божественного творения в метафизическом смысле. Создание мира Богом и цель создания. Стоит также заметить, что по Эриугену Бог есть благость и все его действия направлены на достижение блага. Вайзли подошёл к столу и сменил слайд презентации на другой, где готическим шрифтом было выведено имя «Фома Аквинат». Он позволил студентам немного прийти в себя. Не то, чтобы ему самому так нравилась схоластика, — вспоминая о своих университетских годах, преподаватель прекрасно понимал унылые лица студентов. Да, если что религия и делала хорошо, разрабатывая догматы, так это то, что своими темными словами и понятиями отвращала от себя светлые умы. — Ну что, отдохнули, братья мои? Сейчас будем разбирать Аквината. По лекционному залу пронёсся стон отчаяния и боли. Вайзли легко улыбнулся, после чего произнёс: — Ну хорошо-хорошо, после Аквината я отпущу вас домой в честь моего Дня Рождения. Студенты встрепенулись, едва не завалив профессора овациями, они ведь не знали, что лекция про Аквината была последняя в плане семинара и сам профессор всегда отпускал детишек домой, давая их размягчённым от усилий мозгам время остыть и вновь принять привычную каменную форму. — Фома Аквинат — это ещё одна легендарная фигура европейского богословия средних веков. О нём можно говорить долго, но главное, что вам нужно знать, братья и сестры мои, что он был первым, кто предпринял попытку доказать существование Бога. Он выдвинул пять позиций, которые объясняли существование Бога как некой силы, которая поддерживает порядок. Это весьма хитрые доказательства, которые, к слову, основаны на логических понятиях и категориях. Но вы сейчас сами всё увидите. Визер нажал на клавишу, меняя слайд. На слайде был изображен Фома Аквинат и даны годы его жизни, а также краткая информация — «монах Доминиканского ордена, итальянского происхождения». — Итак. Главная цель Фомы заключалась в том, чтобы доказать, что вера и разум не только не являются врагами, но и представляют собой одно целое. Он считал, что существует Истина, однако истина может быть познаваемой и непостижимой. Например, Бог существует — это истина, но постичь Бога невозможно, поэтому он непостижимая истина. Как же он доказывает наличие этой истины? Слайд сменился другим, и на нем большими буквами было написано: «Доказательство из понятия о движении». — Итак. Первое доказательство существования Бога. Что же оно означает? Мир является мобильным и динамичным — сменяются времена года, одно состояние перетекает в другое, меняются люди. Мир находится в движении, а если он движется, то следовательно что-то им движет. Таким двигателем является Бог, ибо сам мир не может двигаться сам по себе. Весьма хитро, не правда ли? Кто-то с первых рядов согласно кивнул. — Второе доказательство звучит так: причинность или понятие, производящее причину. По мнению Аквината, всё в мире имеет причину. Причина имеет следствие, которое направлено на какой-либо результат. Бог есть первопричина любой формы жизни, появление которой — следствие. Следствие без причины невозможно и немыслимо. Далее — третье доказательство. Понятие возможности и необходимости. Звучит своеобразно, не так ли? Мужчина вновь повернулся к студентам, ожидая реакции. Он любил разговаривать с аудиторией, поэтому храбрецам с первых рядов постоянно приходилось спасать ситуацию и брать демонстрацию реакции зала на себя. — Возможность и необходимость означают «всё в мире существует не случайно». Смена вещей и циклов продиктовано некой необходимостью. Не все явления случайны, значит, в мире нечто должно быть необходимо, которое должно иметь внешнюю причину своей необходимости. А так как не может быть бесконечности, значит, необходимо полагать некую необходимую сущность — Бога. Стоит заметить, что здесь и в других доказательствах, Фома Аквинат использует метод апофатического богословия, то есть отбрасывания всего, чем не является Бог. Это метод познания через отрицание. Подождав, когда студенты запишут новый термин, Вайзи продолжил: — Ещё одна своеобразная причина — наличие степени. Фома рассуждает так: если одна вещь по нашему мнению лучше другой вещи, значит, существует некий абсолют и идеал. Чем ближе эта вещь к идеалу, тем она лучше. Идеалом же всего является Бог как причина всех сущностей. Последняя причина — это распорядок природы. Это положение дублирует вышестоящие и заключается в том, что у вещей есть своё назначение. Животные и предметы служат сознательным существам, людям, с определённой целью — следованию своей природы, которая заключается в выполнении предмета его миссии. Миссия коровы в том, чтобы давать молоко, миссия собаки в том, чтобы охранять дом, миссия кувшина в том, чтобы хранить воду. Наличие этих миссий подразумевает наличие Бога, который прописал всем существам и предметам инструкцию по применению. И на этом мы сегодня заканчиваем. В аудитории поднялся самый настоящий гвал. Сонные студенты, едва не умирающие от того, что их головы отказываются воспринимать информацию, повскакивали с мест и принялись судорожно собираться. Визерс же попросил старост кинуть в групповые чаты темы к следующему семинарскому занятию. Аллен не спешил выходить из зала, так как видел, что Вайзли внимательно смотрит на него и верно ждёт. — Смотрю, молодой человек, лекция далась вам нелегко, — пошутил Визерс, видя, как сонно выглядит Уолкер. — Да, сэр, мозги кипят, — подтвердил Аллен, подходя к столу и смотря на альбиноса с интересом. Тот казался каким-то потрёпанным. — Неудивительно. Знали бы вы, как наш профессор на парах по теологии грузил, вы бы застрелились. Уолкер улыбнулся. Ему уже хотелось стреляться, но это неожиданное понимание со стороны преподавателя почему-то порадовало. Сейчас, когда студенты покинули пустую аудиторию, Визерс казался каким-то далёким от преподавания, он и выглядел слишком молодо для профессора, быть может, во всё виновата его извечная улыбка — хитрая, с лёгким прищуром, как у лисы. — Вы определились с темой? — поинтересовался Вайзли, привычно вручив Аллену журнал. — Не совсем, сэр. Но я уверен в том, что не хочу иметь ничего общего с теологией. — Хорошо, возьмите тему «Философия эпохи возрождения». Там несколько направлений, можете почитать в учебнике и выбрать направление, а там мы с вами решим про что писать. — Возрождение? — переспросил Аллен, уверенный, что стоит брать что-то, что он уже проходил. — Да, — кивнул Визерс. — Там будут интересные для вас темы — идеи гуманизма, например. Утопия Томаса Мора, величие человека Лоренцо Медичи. Почти что античность. Неоплатонизм. Уолкер кивнул. Звучало неплохо, возможно, стоит выбрать именно то, что советует преподаватель. Не схоластика — уже хорошо. — Отлично, мистер Уолкер, — улыбнулся Визерс. — Не хотите взять себе доклад на следующий семинар? — Нет, сэр, спасибо, — пробормотал Аллен, опуская взгляд. Визерс широко улыбнулся, после чего произнёс весёлым тоном: — От Вас я другого и не ожидал. Не волнуйтесь, мистер Уолкер. Все поляжете. На следующей паре контрольная по теме «Патристика и схоластика». Аллену хотелось испустить протяжный, отчаянный стон, но он уныло кивнул, думая о том, что стоит подготовиться. Как он уже понял, списать у альбиноса можно только в том случае, если он сам это допускает. — Можете идти, — произнёс мужчина, откидываясь на спинку стула. Вид у него был действительно усталым. Аллен с каким-то замешательством подумал, что сегодня у этого человека День Рождения. — Спасибо, профессор. Ещё раз с Днём Рождения, — поздравил студент. — Черти, — хмыкнул Визерс, и брови Аллена едва не поползли вверх от удивления. Это он так студентов назвал? Мужчина, заметив, какой эффект произвели его слова, усмехнулся: — Да, мистер Уолкер. Я про всех вас. Уж не знаю, кто и как прознал про эту дату, но это было забавно. Только, между нами, я не люблю этот день. Аллен кивнул. Он и сам никогда не считал свой День Рождения каким-то особым праздником, тем более, что этот день совпадал с Рождеством, а потому всё своё детство Уолкер праздновал с отцом. — Я Вас понимаю, сэр, — ответил Уолкер, и по его тону было действительно ясно, что он разделял мнение преподавателя, а не говорил так из вежливости. Визерс внимательно вгляделся в юношу, отчего последнему стало неуютно. — Идите, — почти ласково произнёс Вайзли, и Аллен, взяв тонкий журнал под мышку, вышел из кабинета, думая о том, что же на самом деле случилось с преподавателем. Вайзли слишком выделялся. Он казался интересным и каким-то совершенно неправильным. Что-то в нём было не так, но что именно — определить невозможно. А ещё этот взгляд — какой-то усталый и словно стеклянный в противовес постоянным ухмылкам и лёгкой игривости. Определённо, этот человек заслуживал внимания, но подумать о нём можно было и потом, тем более, после того как Аллен целый час слушал про труды отцов церкви.