Тогда скажи, познавший все — И видимость, и свойства, — Достоин ли сей мир того, Чтоб знать его устройство? Здесь даже разум обречен На жажду превосходства, Здесь тяга к откровению Мостила к аду путь, А лучших женщин суть Изменчива, как ртуть, И вряд ли твои опыты изменят что-нибудь. Лора Бочарова «Алхимический романс I»
Аллен нервно стучал ручкой по столу, выписывая из учебника по философии тезисы своего выступления. Вайзли чётко дал понять, что очень хочет видеть Уолкера в качестве отвечающего. Должно быть, Визерс хотел проверить способности студента перед конференцией, которая пройдет на следующей неделе. Аллен начинал нервничать. Все эти публичные выступления, долгие часы ожидания и подскакивающее к горлу сердце вряд ли могли кого-то вдохновить, но отступать действительно некуда. Из-за болезни юноша пролежал в комнате почти неделю, пропустив семинар и лекцию Вайзли, но добрый преподаватель не забыл про своего болеющего студента и лично скинул ему задание, попросив передать группе. Иногда Аллен всерьёз считал, что Визерс принимает его за старосту группы. Больше всего Уолкера расстраивало то, что к нему со скоростью снежного шара приближалась зимняя сессия — экзаменационная неделя должна была начаться пятнадцатого числа, а некоторые предметы оставляли желать лучшего. Не то, чтобы Аллен так уж безответственно относился к учёбе, просто ему не нравилось показывать себя с активной стороны на парах. Он тихонько учил то, что им задавали, надеясь, что хоть что-то из всего этого сможет пригодиться ему в жизни. Будущее, где Уолкер будет преподавателем, казалось ему слишком далёким и смутным. Погода в начале декабря совершенно испортилась: дождь моросил почти каждый день, отказываясь превращаться в снег, было прохладно и очень ветрено, отчего постоянно хотелось спать. А ещё Кэти почти перестала разговаривать с Алленом, что сильно его удручало. Он и сам понимал: большая часть студентов сейчас начинает срочно-обморочно готовиться к экзаменам, но Уолкеру хотелось немного внимания от девушки, которую он ошибочно принимал за свою. Было и ещё кое-что, о чём Аллен предпочитал не думать. На Рождество ему придётся вернуться обратно — в свой город. Родной городок Уолкера был недалеко от Лондона — всего пару часов езды на машине, но место, которое он мог бы называть своим домом, было метафорически утеряно. Единственное существо, которое ждало Аллена, был его рыжий, почти что золотой кот Тим. Кот жил у соседки по квартире, ужасной кошатницы, и не страдал в недостатке внимания. А ещё был дядя, который даже не утруждался написать Аллену, был ли ещё в городе или уже укатил куда-то в свои невиданные дали. Отношения между Алленом и Марианом Кроссом сложились очень тяжелыми и напряженными. Дядя много пил, не знал ничего о приличиях и появлялся с регулярностью гуляющего мартовского кота. Иногда Мариан давал денег, но чаще просил в долг. Он уже был должен своему племяннику столько, что любой другой человек давно бы загнал Кросса в долговую тюрьму, но Аллен продолжал давать деньги, зная, что от Кросса лучше откупиться, чем пытаться ему противостоять. Раньше Уолкер любил Рождество: так уж вышло, что именно в этот день он всегда получал два подарка — в честь Рождества и своего дня Рождения, но так было раньше. Тогда Аллена всегда ждал папа, искренне любивший и обожавший своего сынишку, выдумывая для него разные фокусы. Несмотря на то, что мать давно умерла, Уолкеры были действительно счастливой семьей, но чуть больше года назад Мана Уолкер умер от рака. Мана был давно болен, но никогда не говорил об этом сыну, пока все не стало совсем плохо. Аллен остался один. Тогда ему было семнадцать, но возраст ничуть не смягчил боль утраты.+++
Пара по философии стояла последним предметом в пятницу, и студенты, уставшие на других парах, невесело плелись в сторону кабинета, молясь, чтобы этот день побыстрее закончился. Возможно, в их головах действительно рождались философские идеи, но эти идеи держались на уровне размышлений о смысле пар и учёбы в целом. Визерс уже ждал своих жертв, устроившись за преподавательским столом. Светящийся вид преподавателя не предвещал ничего хорошего. Некоторые студенты настолько испугались его довольного вида, что едва не поселили в общий стан панику, расспрашивая о контрольных точках. Аллен уселся на своё привычное место, готовясь к роли «открывателя» парада. Уолкер почти никогда не отвечал первым и, говоря откровенно, вовсе не собирался начинать, если бы не желание Визерса проверить его навыки. Радовало лишь то, что Уолкер был не единственной жертвой подобного эксперимента, и на этой паре отрабатывать свои навыки оратора будут ещё два участника конференции. — Добрый день, дорогие друзья, — поприветствовал преподаватель, когда студенты встали. — Садитесь. Сегодня мы продолжаем изучать философию Ренессанса. Начнём с Николая Кузанского. Мисс Бриггс? К кафедре подошла отличница, взятая Визерсом на конференцию, вид у неё был крайне спокойным. Аллен никогда не понимал таких людей, может быть, они с рождения постигли какой-то особый дзен? — Николай Кузанский (1401-1464) — католический священник, серьёзно изучавший математику, астрономию, географию и физику. В вопросах устройства мира он пытался связать свои научные знания с религией, из-за чего пришёл к выводу, что Бог — это суть всех творений. Он отрицает основную идею креационизма, считая, что Божественная суть прибывает во всех вещах, мир не существует без Бога, а Бог без мира. В человеке же Кузанский видит Бога, поэтому утверждает: «Человек есть Бог, только не абсолютно, раз он человек; он — человеческий Бог». — Как вы считаете, мисс Бриггс, — задал вопрос Вайзли, — с чем связано столь смелое заявление из уст священнослужителя? Девушка задумалась, нахмурив светлые брови. Она знала, что Визерс будет задавать вопросы, но никогда не знаешь, что именно придёт преподавателю в голову. — Полагаю, что сама Библия, утверждая «Вы — Боги», наталкивала его на эту мысль. Если раньше подобные высказывания трактовались Фомой или Августином как метафорические, то Кузанский углядел схожесть умения человека творить вещи с актом творца. — Совершенно верно! — улыбнулся Визерс. — Продолжайте. — Кузанский отвергает теорию о том, что Земля — это центр вселенной. Он говорит, что «машина мира имеет свой центр повсюду». Хочу добавить от себя, что его заявление вполне разделяется современной наукой, так как мы знаем не только, что наша планета не является центром вселенной, но и что самого «центра вселенной» не существует. Не удивительно, что эта идея так повлияла на Джордано Бруно. — Вы совершенно правы, мисс! — похвалил преподаватель. — Наиболее интересными считаются размышления Кузанского о разуме. Он утверждал, что человек обладает разными способностями познания, главными из которых являются чувство, рассудок и разум. Разум — это способность к рациональному, логическому мышлению. Он является высшей формой познавательной способности человека. Разум — это способность человека познавать божественное, бесконечное, абсолютное и тем самым приближаться к Богу. — Замечательно, мисс. Вот так и решилась главная теологическая проблема соотношения разума и веры. Можете садиться. Студентка поспешила на своё место, а взгляд преподавателя наткнулся на Уолкера. Аллен мысленно вздохнул, пожелав себе удачи. — Итак, тема Джордано Бруно. Мистер Уолкер? Студент встал у кафедры, ощущая на себе взгляды аудитории. Сейчас его больше смущал взгляд Вайзли, который явно придумывал какие-нибудь каверзные вопросы. — Джордано Бруно (1548 — 1600), — начал Уолкер, заставив свой голос звучать нормально, — это ученый и натуралист, последователь Коперника и Кузанского. История его жизни — это бесконечная борьба с миром за возможность сказать правду. Будучи студентом-монахом, он написал несколько памфлетов об олигархии, чем вызвал недовольство церкви, после чего был отлучен от неё как «еретик». — Именно. Скажите, мистер Уолкер, какое высказывание принадлежит сему великому мужу, описывающее его жизнь? — «Жизнь человека на земле является не чем иным, как состоянием войны», — процитировал Уолкер. — Вы согласны с его взглядами? — Да, профессор. Людям часто приходится бороться за свою жизнь, за правду, за великие идеалы. Мы живем в мире конкуренции, а конкуренция — это борьба на выбывание. — Вы упомянули идеалы, мистер Уолкер, — миролюбиво заметил Вайзли. — Считаете ли Вы, что некие идеалы и великие дела — вещи, достойные борьбы? — Именно. — А смерти? — Думаю, что и смерти. Вайзли улыбнулся, но улыбка его была не такой яркой и светлой, какой он улыбался Бриггс, а какой-то ироничной. Аллен сразу понял, что ему не нравится эта улыбка и она явно несёт в себе семена неприятностей. — Знаете, мистер Уолкер. Один мой студент из прошлого курса как-то процитировал мне фразу из какого-то фэнтезийного произведения. Так вот, он придерживался иной точки зрения. Я не могу процитировать по памяти, но скажу суть. А суть в том, что этих самых дел — как собак нерезаных, а жизнь — она одна [1]. Как Вам такая точка зрения, мистер Уолкер? — Я считаю, что я сам хозяин своей жизни и мне решать, отдать её на то, чтобы умереть смертью храбрых или учить философию. — Браво, мистер Уолкер, — беззлобно рассмеялся преподаватель. — Вы меня сделали, но вернёмся к Бруно. Аллен кивнул, радуясь тому, что сможет спокойно дорассказать тему, не вступая в опасную полемику с преподавателем. — Бруно, как и его учитель Кузанский, считал, что Бог есть в вещах, поэтому мир не является трансцендентным. Первоисточником всех вещей является материя, которая воспроизводит материю другого вида. Его теория одновременно противоречит и не противоречит христианской концепции, так как он отвергает создание материи из идеи, но в то же время утверждает, что Бог содержится в материи, что вся материя имеет так называемую «Мировую душу». Что же касается Вселенной, то она, по его мнению, бесконечна и содержит в себе бесконечное количество миров. Источником движения этих миров была их собственная душа, и они, подобно земному миру, состояли из пяти элементов: эфира, земли, воды, огня и воздуха. — Думаю, теперь все понимают, почему его сожгли как еретика в 1600 году? — осведомился у аудитории Визерс. Студенты закивали. — Что же касается познания, Бруно придерживался чувственного и рационального познания. Эта особая связь чувства и разума помогает постигать истину. Однако истина не может быть открыта через религию, только через философию. — Хорошо, мистер Уолкер, — заметил Вайзли. — Поговорим об этом соотношении. Как Вы думаете, как могут совместно работать столь различные подходы к познанию — сенсуализм и рационализм? — Полагаю, — медленно произнёс Аллен, — он считал, что мы чувствуем какие-то вещи, но чувствуя их, мы не должны слепо верить им, а должны критически осмыслить. — Браво, мистер Уолкер, — улыбнулся Визерс, — садитесь. Вайзли записал что-то в журнале, после чего перевёл взгляд на ещё одну участницу конференции — мисс Олден. Девушка очень любила философию, а может быть, ещё и преподавателя, но она была чуть ли не первой желающей участвовать в конференции. — Прошу, мисс Олден. Ваша идея — социальный гуманизм и макиавеллизм. Мисс Олден вышла к кафедре, сжав свой листок с тезисами. Она действительно волновалась, так как хотела показать себя с лучшей стороны. Аллен решительно не понимал, в чем тут дело. У Вайзли было какое-то необыкновенное обаяние, но неужели никто из девушек не видит, что единственная женщина в жизни этого человека — София[2]. — Николо Макиавелли (1469 — 1527) — итальянский государственный деятель, один из первых политологов. Всему миру он известен за свой подход к управлению государства, который изложил в произведении «Государь». Это произведение во многом можно назвать циничным, но Макиавелли заботился только об эффективности. Он писал о том, как появились государства, как их приобретать, как подчинить население на захваченной земле. Очень многие детали трактата дают напутствие будущему государственному деятелю, убеждая его, что нужно быть «храбрым, как лев, и хитрым, как лис». Вот его цитата: «Из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса — волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков». — Вы разделяете такую точку зрения, мисс Олден? — поинтересовался Визерс. — Да, сэр. Если мы говорим о человеке, который управляет целым государством, он должен думать не о социальной справедливости, а о том, что есть благо для его народа. — Ну вот смотрите, мисс, — перебил Вайзли. — Гитлер делал благо для своего народа, пренебрегая всеми остальными. Он, вдохновившись нашими викторианскими предшественниками, едва не положил половину Европы. Можете ли Вы оправдать его действия? Девушка закусила губу. Она явно не была готова к такому повороту. Аллен сочувственно улыбнулся. С Вайзли никогда не знаешь, какой вопрос можно получить в лоб, особенно, если учесть, что многие социальные рамки кажутся этому человеку несущественными. — Думаю, что с точки зрения морали, я не могу его оправдать, — медленно проговорила девушка, сжав кулаки от волнения. — Но предполагаю, что будь бы я жителем нацистской Германии, особенно с тем уровнем пропаганды, я бы оправдала его. — И Вы правы! — заверил преподаватель, обернувшись к своим студентам. — Я вижу, что многие из вас не разделили точку зрения мисс Олден, особенно некоторые из вас. — Визерс пробежался глазами по тем самым «некоторым», не забывая про Уолкера. — Даже сейчас, живя в двадцать первом веке, мы с вами считаем себя лучше многих других. По радио и телевидению всегда можно услышать антисемитские призывы по отношению к Китаю, странам Африки или Индонезии. Мы, более социально развитое общество, всегда считаем, что должны насадить свои правила, желая блага. Но суть в том, что каждый сам определяет, что для него благо — возможность смотреть фильм на ноутбуке модной марки или бегать по лесу с палкой, купаясь в грязи. Не существует единых социальных рамок, друзья мои, помните это. Вайзли махнул рукой в сторону мисс Олден, чтобы она продолжила. — Макиавелли советует государям выбирать помощников по их способностям, а не по набитости их кошелька, но предупреждает, что аристократия может поднять бунт, поэтому государю придется усиживаться на двух стульях. Он говорит, что для завоевания власти, государь должен быть добр, но при этом тверд, иначе его подданные растащат имущество государства по своим карманам. Он предупреждает также о тех, кто был обижен властью государя, их стоит остерегаться, ибо новые благодетели не способны смыть старых обид. — Хорошо, мисс, — произнес Визерс, — скажите, если бы Вы представляли собой власть, Вы бы принимали в расчёт советы от Макиавелли? — Думаю, что да, сэр. Многие вещи, которые он назвал, достаточно неприятны, но все равно справедливы в отношении жизни. Конечно, не все его методы применимы сейчас, но большая часть замечаний вполне уместна. — Хорошо, садитесь. Девушка села, а Визерс обратился к аудитории. — Обычно на этот семинар я даю Томаса Мора с его «Утопией», но эта тема будет озвучена на конференции, поэтому я расскажу вам её сам. Напоминаю, что на следующей неделе трое из вас и семеро из курса поедут со мной на конференцию по философии. Я хочу, чтобы вся группа сейчас пожелала своим героям удачи. Вайзли махнул рукой, призывая аудиторию встать и грянуть дружное «удачи». Он ухмылялся, глядя на шокированные лица выступающих, но никак не прокомментировал свои действия. Если бы Аллен знал профессора хуже, он бы подумал, что тот поддаётся какому-то суеверию, но нет, это было невозможно. Визерс рассказал про Томаса Мора, упомянув некоторые интересные детали, которые Уолкер поспешил записать. У него складывалось странное впечатление, что этот фарс с чтением темы, был придуман исключительно для него. Это обидело Аллена. Конечно, он нервничал, да и вообще не хотел участвовать в глупой конференции, но зачем, во имя всех греческих Богов, всё это? После пары профессор отпустил группу, оставив только троих выступающих. Девушки долго разговаривали с профессором, обсуждая свои статьи. Он спокойно выслушивал их вопросы и указывал на нужный абзац в распечатанном тексте. Было видно, что он хорошо прочитал работы своих студенток. Олден и вовсе светилась от такого внимания со стороны философа. Аллену стало досадно. Если бы он умел привлекать внимание девушек так же легко. Не то, чтобы ему сейчас было это нужно — сессия и все дела, но ведь это здорово. — Остались только Вы, мистер Уолкер, — усмехнулся Вайзли, когда за студентками закрылась дверь. — Какие у Вас вопросы? — Никаких, я думаю, — пожал плечами Аллен. — А должны быть, — покачал головой Визерс. — Итак, Аллен. Добавьте социальный аспект в Вашу работу. Я высылал Вам вчера поправки, Вы смотрели? — Нет, сэр, сегодня посмотрю, — уверил студент. — Обязательно посмотрите. Я возлагаю на каждого из вас особые надежды, но на Вас — особые. — Почему на меня? — А говорили у Вас нет вопросов, — усмехнулся преподаватель. — Ну, Вы единственный юноша, которого я смог затащить на участие в конференции. Другие решили, что они не столь благородны для подобного риска. А вы, как остров, в океане девушек, привлечете к себе большее внимание. Вы, так сказать, прИмус Интер пАрес. — Что? — не понял Аллен. — Первый среди равных. — Предпочитаю быть первым с конца, — усмехнулся Аллен. — Никаких концов, мистер Уолкер. Вы у меня тут не для проформы. Не бойтесь, я взял Вас не просто так. Вы у меня избранный среди званых. — Я не Гарри Поттер, сэр, — попытался пошутить Уолкер. — Ну, может, и не он, но если провалите мне конференцию, на зачете получите Аваду Кедавру в зачетку. Но не волнуйтесь. Вы выживите и попадете на пересдачу. Аллен промолчал: угроза была более чем прозрачная. — Прочитайте мои правки, и, если что-то не поймете, пишите. Я почти всегда на связи. Уверен, Вам понравится тема. — Почему Вы так уверены, сэр? — не сдержался Аллен. — В Вас есть что-то социалистическое. Ваш доклад — это первый социалистический труд, на который опирались первые революционеры. А Ваш дух — очень смутный. Уолкер кивнул, после чего покинул кабинет. Ему стоит внимательно прочитать правки, иначе Визерс просто его сожрёт. Но всё-таки интересно, почему так?