Философские этюды

      Погода в Лондоне и его пригороде редко могла порадовать своим постоянством, особенно зимой. Холодные нотки начала января затухли, посеревший снег смыло дождями, а над городом воцарилась проклятая влажность, от которой волосы то и дело липли к лицу или закручивались на манер шерсти барана. Студенты ленились; только первая учебная неделя после сессии, а сил не хватало ни на что.       В общежитии было прохладно — Аллен и Хамфри часто закутывались в одеяла, на манер древних вождей северных племен, соревнуясь в том, кто быстрее махнет рукой на подготовку к парам. Правда, между этими двумя царило благоразумное содружество: парни делили работу пополам, поэтому успевали отдохнуть.       В голове Уолкера царила неразбериха. Рождественские эмоции утихли, но главная загадка, не дававшая Аллену покоя, никуда не делась, ведь пары философии никто не отменял, что сильно печалило молодого человека, — почему Вайзли смотрел на него так, как будто ожидал чего-то? Его взгляды были похожи на осторожные кошачьи наблюдения, когда мышь, ощущая присутствие врага, осторожничала, а кошка старалась казаться слепой.       Юношу подмывало написать Кэти или Линали, но он не хотел говорить о том странном вечере в обществе философов, он чувствовал, что они не поймут ситуации или поймут её весьма превратно. Аллен не хотел сближаться ни с кем из своих преподавателей, но отчего-то не мог не сближаться с Вайзли против воли.       Кэти много говорила об Аните, она настойчиво звала Уолкера в гости, и Аллену пришла забавная идея, позвать с собой Линали, ведь они хотели встретиться, а сессия уже закончилась и девушка наверняка обидится на него. Аллен: Может, позовем Линали, вы, вроде, знакомы? Кэт: Я только «за»! Мы не виделись уже долго. Кэт: Или ты хотел, чтобы я отказалась, потому что у вас свидание? Аллен: Нет никакого свидания! Мы дружим. Кэт: О да, я знаю, как вы дружите. Будь осторожен, парень, у неё очень опасный брат… оба брата. Аллен: Я вообще-то знаю, но это не свидание, тогда бы я не стал тебя звать. Кэт: А вдруг ты хотел устроить свидание с нами двумя? Аллен: Кэти!!! Кэт: Да ладно тебе, давайте в субботу. Я ей напишу. Но Лину угощаешь ты!       Уолкер улыбнулся. Он не был против угостить девушек, да, он не был против того, чтобы сходить с Линали на свидание, она казалась действительно милой, но ведь Ли сказала, что не заинтересована в таком, а потому Аллен не станет ей досаждать. Мана, да и Кросс, будь он неладен, всегда учили уважать желание противоположного пола, так что тут Уолкер разделял взгляды французов на желания женщин.       Договорившись о встрече, парень даже повеселел, но случайное воспоминание о том, что последней парой будет семинар по философии, нисколько не приободряло его. Хорошенько поразмыслив над всем, что случилось, Аллен пришёл к мысли, что Вайзли Визерс — человек со странностями, и лучшее, что он может сделать, — не замечать их, в конечном итоге, может быть, профессору наконец надоест его цеплять, и он найдет новую жертву.       Практика стояла на среду. Какой дьявол придумал среду в качестве практики, а субботу — лекции для философии, Аллен так и не решил, но это расположение, по размышлениям юноши, не только брало в кольцо, устраивая тучу посреди пира, но и обеспечивало идеальный промежуток между парами философии, за который начинает казаться, что никакой философии не существует, пока она вновь не проскользнет в расписании коварным змеем-искусителем.       Но было кое-что ещё, что стало немного беспокоить Аллена. Учёба не могла полностью захватить его внимание, а разговоры с Хамфри и некоторыми другими людьми не очень-то согревали, парню хотелось найти девушку, но это не было чем-то слишком критичным. Наверное, он действительно давно не ухаживал за девушкой по-настоящему.       Пока отец был жив, Аллен пытался играть в отношения с девочкой из другого класса. Она была очень милой, по крайней мере, Уолкер всегда думал о ней с некоторой теплотой, ведь с ней был его первый поцелуй и первый секс, но потом они отдалились, как порой бывает в старших классах. Аллен не любил Грейс по-настоящему, да и что он тогда знал о любви, будучи мальчишкой? Им управлял великий закон, по которому молодые люди желают быть в обществе молодых девушек, да и можно ли дожить до шестнадцати в старшей школе и не найти себе пару, если только ты не отшельник или одиночка?       Но сейчас… Уолкер не был уверен в своих намерениях, он не знал, было ли ему действительно одиноко или он всё-таки хотел секса, но как хорошо воспитанный молодой человек не мог предложить девушке уединиться, не убедив себя и её в том, что она действительно ему нравится. Кажется, воспитание Кросса всё же давало какой-то результат.       Пока Аллен пытался найти ответы на вопросы, клевая носом на парах, коварно подкралась среда, и, чёрт возьми, Уолкер так сильно устал, что впервые за долгое время решил не готовить философию.       Вайзли был как всегда крайне доволен собой. По нему никогда нельзя было сказать, что сфера его деятельности — старые, мудреные книги и сомнительные истины, пропитанные тоннами морали и нравственности. Визерс больше походил на американскую модель, улыбающуюся так часто, что все другие гримасы, кажется, полностью забылись. Но вместе с тем этот человек был сам себе на уме, о чем Уолкер уже успел убедиться. Среди преподавателей философ не был самым плохим, по крайней мере он действительно старался вести пары интересно, но, если бы он чуть меньше трогал Аллена, юноша был бы ему премного благодарен. Заняв свое место рядом с соседом по комнате, Уолкер уставился на преподавателя, надеясь, что хоть сегодня тот решит не трогать его вообще. — Сегодня у нас крайне занимательный разговор, — после приветствий начал преподаватель, — и те, кто готовил доклады, как я вижу, просто не могут усидеть на месте от желания войти с нами в дискуссию. Итак, не будем тянуть, но прежде чем начну, хочу сказать следующее. Если не считать схоластику и теологию, цель которых была весьма далека от истиной цели философии, есть имя, которое всё чаще звучит в современных произведениях, даже если оно не называется. Это имя нашего соотечественника — Беркли, предвосхитившего Канта, о котором мы поговорим в субботу.       В аудитории прокатилась неясная волна удивления. Аллен мало что понимал в Канте, точнее, он вообще не понимал о том, что именно представлял из себя данный человек, помимо того, что он, очевидно, был философом, но этот ажиотаж среди отличников ему не нравился. Если главные любители отвечать на парах у Визерса кажутся взволнованными, то жди беды. — Сегодня мы поговорим о Беркли и Юме, как вы знаете, сложно найти менее противоречивых направлений, чем Юм и Беркли, и всё же, одно выходит из другого. Но начнём мы не с докладов, а с разговоров.       Аллен готов был взвыть в голос: когда Визерс начинает с разговоров, это никогда не кончается добром, но команда отличников, кажется, не сильно расстроилась. — Итак, господа, все ли меня видят?       Это вопрос показался достаточно странным, потому аудитория сначала впала в лёгкий ступор, после чего студенты несколько неуверенно высказали утвердительный ответ. — И, конечно же, вы меня слышите?       Утвердительный ответ повторился, и в глазах альбиноса промелькнуло что-то такое, что всегда заставляло Аллена испытывать острый приступ головной боли. — А теперь скажите мне, господа, существую ли я?       Последний вопрос привёл студентов в полное недоумение. Высказывать мысли однозначно было весьма опасно, а вступать в полемику и того хуже, даже докладчики напряженно молчали, но не потому, что имели слишком сильные сомнения (вряд ли кто-то и правда мог сомневаться в том, что профессор философии существует), — все ждали, на кого выпадет жребий. Вопрос мужчины подействовал на студентов так же, как взгляд удава на бандерлогов — все они застыли и ждали того, что последует дальше. — Ну же, смелее. Неужели такой простой вопрос вызывает у вас сомнения?       Несколько рук несмело потянулись вверх, но Визерс их как будто не заметил. Аллен мысленно взмолился всем богам, чтобы его пронесло. Перст мужчины указал на его парту, но, к огромному облегчению молодого человека, Вайзли изъявил желание выслушать Хамфри. — Вы, молодой человек. Вы можете ответить на столь сложный вопрос? — почти что смеясь, спросил Визерс. — Полагаю, что объективно Вы существуете, — отозвался парень. — Хорошо, что для Вас — объективно? На каких основаниях Вы делаете вывод о том, что Ваши суждения объективны? — Исходя из того, что все мои органы чувств говорят мне о том, что я Вас вижу и слышу, что смогу осязать, если дотронусь до Вас. — Хорошо, предположим, — начал Вайзли, повертев головой во все стороны в поисках жертвы, — мисс Ханна, прошу, милая леди, не обижайтесь на меня, мне всего лишь нужен пример. Так вот, предположим, что мисс Ханна спит, но тут она просыпается посреди ночи и видит своими собственными глазами человека в комнате, может быть, она его даже слышит и определённо ощущает его руки, пытающиеся её задушить. Какие есть варианты этого события, мисс Ханна? — Предполагаю, что либо это происходит на самом деле, либо я нахожусь в измененном состоянии сознания, либо же, что скорее всего истина, Вы описали сонный паралич. — Хвалю, мисс, Вы снова радуете меня своими успехами, — похвалил профессор, слегка склонив голову перед студенткой. — Итак, мистер Хамфри, вот Вам пример. Сон. Есть ли гарантия того, что Вы не спите? — У меня очень здоровый сон, сэр, и он не предполагает в нём Ваше наличие, разве только это не какой-нибудь кошмар и Вы не начнёте сейчас меня душить. — Боюсь, что не начну, — согласился Визерс, — но стоит дать Вам тему для эссе, но после, мы ещё с Вами не закончили. Итак, допустим, у Вас всё же есть сомнения по поводу объективности реальности, как Вы попытаетесь их разрешить? — Спрошу у других ребят, видят ли они Вас тоже. — Хорошо, но какова гарантия, что они не снятся Вам вместе со мной? Ведь если мы все — порождение Вашего сна или фантазии, то спросив каждого, Вы, очевидно, получите тот ответ, который желаете получить. — Тогда спрошу завтра, — неуверенно ответил Хамфри. — Но будете ли Вы уверены, что и завтра Вы не будете видеть этот сон? Что если сейчас Вам снится сон во сне, и он бесконечно долгий, по крайней мере, Вам так кажется. — Тогда я ущипну себя. Физическая боль пробуждает. — Она пробуждает обычно, но бывает и так, что наш мозг подделывает даже физическую боль. Порой пациенты психоневрологических диспансеров вопят от незримой боли. Им кажется, будто кто-то втыкает в них булавки, режет ножами и всячески издевается. Можно ли считать физические ощущения гарантией Вашего бытия? Разве, например, приняв наркотик и ощутив себя так, будто Вы летаете, Вы и в самом деле отращиваете крылья и пускаетесь в полёт? — Конечно, нет. — Тогда что остаётся? — Я не знаю, сэр.       Хамфри выглядел действительно растерянно, но его взгляд был задумчив, и это радовало Визерса: ведь сама суть его роли преподавателя сводилась именно к тому, чтобы толкать юные умы на тяжелый путь размышлений. — Хорошо, в таком случае я бы хотел услышать мнение Вашего соседа. Что Вы думаете, мистер Уолкер?       Аллен неловко поднялся, ощущая разочарование. А ведь он уже понадеялся, что зоркий взгляд альбиноса зацепится за кого-то другого, но, похоже, личность юноши обладала какой-то особой, явно опасной для самого Уолкера притягательностью. — Я не могу сказать Вам что-то новое, — честно признался юноша. — Попробуйте, мистер Уолкер, мне интересна Ваша точка зрения.       Аллен задумчиво прикусил губу, думая, как бы отвертеться от этого диалога по душам — Вайзли был не тем человеком, которого легко скинуть со счёта. Но давать ему ответы, к которым можно прицепиться, — намного опаснее. — Думаю, что в таком случае нельзя быть уверенным, сон это или реальность. Но думаю, что если бы я был частью сна Хамфри, то вряд ли мог бы высказывать свою точку зрения. — Вот как? — На лице преподавателя появилась лёгкая усмешка. — А если это сон не мистера Хамфри, а Ваш? И Вы видели, как выступал Ваш товарищ. Вам ведь снились сны, где Вы общались с другими людьми? — Эти сны были достаточно нелогичны, — сомнительно заметил Уолкер. — Логичны? Что по-Вашему логика, мистер Уолкер?       Аллен захотел взвыть, ну вот опять. Почему каждая пара философии должна приводить именно к этому? — Полагаю, что логика — это когда вещи подчиняются законам природы, когда из семечка появляется росток, а не наоборот. — Иными словами, существует нерушимая причинно-следственная связь. — Да. — Хорошо, мистер Уолкер. Предположим, что Ваш сон достаточно логичен, посмотрите вокруг. Эта аудитория кажется Вам достаточно логичной? — В каком смысле, сэр? — Ну, скажем, Вы можете видеть небо из окна и оно привычного Вам оттенка, Вы видите правильно падающие тени, если Вы бросите на пол ручку, она упадёт, а не взлетит, верно? — Да, сэр. — Но что мы определяем за норму? Что, если окружающая нас реальность — часть сна? Разве не бывает снов, в которых странные вещи кажутся обычными? Не является ли это показателем того, что мир снов управляется иными, отличными от нашего мира законами? — Думаю, что это возможно. — Замечательно. Возвращаемся к Вашему первому суждению. Вы утверждаете, что нельзя наверняка знать, сон или реальность, верно? — Да. — Хороший ответ, мистер Уолкер. Но я задам ещё более коварный вопрос. Допустим нам снится эта аудитория, Вы согласны с таким допущением? — Согласен. — Существует ли пространство за пределами этой аудитории? — Думаю, что да. — Почему? — Ну… я ведь вижу небо и деревья, значит, они существуют. Я так думаю. — Вот как. А Биг-Бен? Он существует? — Не могу быть в этом уверен. — Иными словами, если Вам снится сон, Вы не можете знать, существуют ли предметы, которых Вы не видите за рамками сна? — Верно. — Но мы с Вами уже определили, что мы не можем быть твёрдо уверены в природе реальности, а потому, сидя здесь, в этой аудитории на паре по философии, Вы не можете быть уверены, что Биг-Бен и в самом деле существует. — Но ведь есть доказательства… — хотел было возмутиться Аллен, но тут же постарался заткнуться по принципу «не буди лихо», но лихо было разбужено, это явственно читалось по лицу Визерса. — Какие? — Фотографии, съемки, счета и многое другое. — Но Вы сами их делали? Вы их фотографировали? Вы можете быть уверены, что это не иллюзия? — Нет, не сам. — Скажите, если Вам снится эта аудитория, то потому, что Вы с ней знакомы, но разве Вам никогда не снились места, где Вы никогда не бывали? — Думаю, что снились. — Тогда, что или кто их создал? — Моё сознание? — Именно. И оно же могло создать все те доказательства, на которые Вы опираетесь, но речь сейчас не о том. Вы можете быть уверены, что существует что-то, чего Вы не видите, не чувствуете и не слышите? — Нет, сэр. — Хорошо, сейчас у Вас есть основания сомневаться в моей реальности? — Да, сэр, потому что я не могу быть уверен в том, что реальность существует.       Аллен не был согласен с такой точкой зрения, о нет, только не так. Он мог сомневаться в чём угодно, но не в том, что Вайзли, стоящий перед ним, реален. Даже больному и расстроенному сознанию вряд ли бы захотелось так изощренно пытать само себя. — Хорошо, если я сейчас выйду из комнаты и Вы не будете меня видеть, продолжу ли я существовать или я исчезну, как исчезает собеседник во сне и вновь возвращается как ни в чём не бывало? — Если судить по аналогии с Биг-Беном, то Вас не существует, но это кажется мне нелогичным. — Я очень польщен тем, что отрицание моего существования Вам не нравится, — обворожительно улыбнулся Вайзли, наблюдая, как на лице Уолкера появилось негодование. Иногда Визерс впадал в некоторое озорное настроение и подкалывал своих студентов на различные темы, обычно именно такое настроение появлялось у него тогда, когда пара просто обязана была перерасти в пытку. — И всё же. Исчезая из Вашего поля зрения, я как бы перестаю существовать. — Похоже, что так. — Я вижу, что Вы не можете этого дождаться, мистер Уолкер, но еще парочка вопросов, и я от Вас отстану.       Аллен мысленно добавил слово «навсегда», потому что мало было вещей в этом мире, которые Уолкер так жаждал. — Так, как же мы всё-таки определяем чувство реальности? Что есть основание и гарантия того, что события, происходящие в данный момент времени, действительно происходят, а не являются сном или иллюзией? Мистер Уолкер, Вы уверены, что Вы в реальности? — Да, сэр. — Но почему? — Потому что я ощущаю как реальность. Я вижу логику в действиях и словах, мир подчиняется привычным законам, и я их знаю и понимаю, по крайней мере, некоторые из них. Если это не реальность, то она слишком продумана и явно не по силам моему сознанию. — Хороший ответ, мистер Уолкер. Однако всё это ещё можно оспорить, но оспаривать мы будем в другой день, уж больно я далеко зашёл, это будет после. Итак, мистер Уолкер, сон это или реальность, но вы получаете свои баллы и можете садиться на место, только постарайтесь не ускользнуть от нас в иную реальность.       Аллен послушно сел; он действительно казался сонным и уставшим, и расспросы на тему существования объективной реальности усугубили его и без того сильную усталость. Пожалуй, будь бы пара иной, Уолкер бы даже разрешил себе немного подремать, но тут это было чревато. — Как видите, господа, — начал Визерс, обращаясь к аудитории, — вопрос о реальности мира и бытия давно волновал умы человечества, и новый завиток вопросов, связанных с подобным состоянием, принадлежит Беркли. Однако его точка зрения весьма своеобразна. Те, кто изучал физику, знают, что наиболее значащей фигурой во время проведения опыта является фигура наблюдателя. Именно он принимает точку отсчёта, положение в пространстве, систему мер и некоторые другие вещи, напрямую связанные с его восприятием реальности. Согласно Беркли, вселенная не слишком реальна, однако она существует, потому что у неё есть наблюдатель. Как можно догадаться, на роль наблюдателя он назначает Бога, достаточно метафизическая фигура для метафизической философии. Разберем на примере. Здесь есть те, кто читал «Разговор между Гиласом и Филонусом»?       Пара девушек с первого ряда несмело подняли руки, кто бы сомневался. Альбинос буквально очаровывал своих студенток, пуская все методы для того, чтобы они захотели привлечь его своим вниманием. Вайзли был достаточно странным человеком в этом смысле, но действовал как преподаватель весьма эффективно. — Мисс Одли, предоставляю слово Вам, — махнул рукой в сторону девушки философ. — Изложите мне главные тезис, мисс. — Если Вы не против, я прочту несколько фраз из первого разговора, — попросила девушка. — Они распечатаны. — Какая прекрасная подготовка, мисс Одли, из Вас выйдет прекрасный преподаватель! Мы слушаем. — «Гилас. Во вчерашней беседе тебя изображали так, как будто ты защищаешь самое сумасбродное мнение, какое только может проникнуть в человеческий ум, — именно что на свете не существует ничего подобного материальной субстанции. Филонус. Что ничего подобного тому, что философы называют материальной субстанцией, не существует, я убежден серьезно; но, если мне покажут, что здесь кроется что-нибудь нелепое или какое-либо проявление скептицизма, у меня будет такое же основание отказаться от этого взгляда, какое, представляется мне, у меня есть теперь, для того чтобы отвергнуть противоположное мнение. Гилас. Как! Может ли быть что-нибудь более фантастическим, более противоречащим здравому смыслу или более явным примером скептицизма, чем думать, будто материя не существует?» — Как же Филонус доказывает свою точку зрения? — спрашивает Вайзли. — Он утверждает, что мы воспринимаем не сами объекты материального мира, а их качества. Так, воспринимая цвет или температуру предмета, мы воспринимаем не сам предмет, а только его качества. Например, цвет неба не является качеством неба, его цвет меняется и зависит от нашего зрения, от времени, когда мы на него смотрим, и так далее. То же самое касается температуры. Воспринимая снег как холодный или белый, мы лишь описываем его черты, которые видим сами, но это в сущности не отражает самого предмета. Наши органы чувств способны только к чувственному познанию, следовательно, не существует ничего за пределами чувственного познания человека. Филонус говорит: «Реальность чувственных вещей состоит в том, что они воспринимаются». Этот тезис он подтверждает примером о воде. Он говорит, что если одна рука горячая, а другая холодная, и обе опустить в теплую воду, то одной руке вода покажется более горячей, а другой — более холодной, хотя температура воды останется неизменной. — Весьма интересный пример, не правда ли? — обратился Визерс к аудитории. — Да, сэр, — соглашается докладчица. — Аналогично он подходит ко вкусу, звуку, цвету и запаху. То, что мы воспринимаем, не является тем, чем оно является на самом деле. Например, звук является движением, оно, возможно, может быть видимо или осязаемо, но, конечно, никак не слышимо; поэтому это не тот звук, каким мы его знаем по восприятию. — То же самое мы можем сказать и о цветах, что являются всего лишь волнами, но никак не свойством самого предмета, — согласился Вайзли. — А теперь дайте мне минутку, мисс Одли, я хочу обратиться к вашей группе с вопросом. Это риторический вопрос, но я хочу, чтобы каждый из вас задумался над ним. Мы живем в мире, в котором всё, что мы видим, искажено нашим восприятием. Нет звука, цвета и запаха — есть лишь колебания воздуха, нет самого воздуха в привычном смысле слова — есть лишь набор газов, в конце концов, нет нас самих — есть лишь самостоятельные живые клетки. В мире нет ничего, к чему бы мы привыкли, что было бы просто и понятно. Весь наш мир — субъективная реальность, а если это так, можем ли мы вообще говорить о реальности?       Аллен устало вздохнул: это всё звучало слишком безумно, но радовало, что вопрос был риторический и не оказался вынесенным на всеобщий доклад или что-то в этом духе. — Расскажите об основных концепциях Беркли, мисс Одли, иначе мы не успеем подойти к господину Юму. — Его первая и главная концепция связана с восприятием вещей. Все вещи, которые существуют или же являются плодом нашего воображения, существуют в нашем сознании. Наш мозг — это орудие чувственного познания, он не может существовать вне нашего ума. Объективная реальность воспринимается нами иначе, наш мозг адаптирует и подстраивает реальность для нас. Существование же самой реальности Беркли приписывает наличию Бога. Бог, по его мнению, есть та сила, что неотрывно наблюдает за реальностью, вследствие чего она существует. Вера Беркли в умственную субстанцию запутывает его основные идеи, его большая часть доказательств основана на логическом осмыслении тезиса: «Нет реальности за пределами сознания». Однако, когда он говорит, что, если вещь является объектом чувственного восприятия, это не означает, что вещь не может существовать сама по себе вне чувственного восприятия. Главным опровергающим доказательством, которое часто используется в физике, по крайней мере лично я его видела в некоторых научно-популярных работах, — доказательство исчезновения стула. Я не помню его точное название, сэр, но суть сводится к тому, что если бы реальность существовала исключительно в момент восприятия, то есть в момент, когда мы смотрим на стул, то каждый раз, когда мы выходили бы из комнаты, стул бы исчезал, переставая существовать, и вновь появлялся, когда мы в неё заходим. — Верно, — согласился Вайзли. — Однако, мисс, скажите мне вот что, всегда ли воспринимаемые нами объекты реальны? — Полагаю, сэр, что в большинстве случаев это действительно так. Однако есть и исключения, те же сны, миражи и расстройства психики. — Что по-Вашему главное доказательство реальности? Лично Ваше мнение, мисс Одли.       Девушка задумалась, было видно, что этот вопрос весьма сильно занимал её, наверное, она долго думала об этом, когда готовилась к теме, а может быть, просто хотела произвести впечатление на преподавателя, потому что думала она не очень долго. — Полагаю, что наличие законов физики, эволюции и ряда тех механизмов, действие которых устанавливались тысячелетиями и наблюдались веками, такие законы, которые оказались универсальны, несмотря на разницу восприятия. — Великолепный ответ, садитесь.       Визерс сиял, как новенькая монета. Было видно, что общение с умной студенткой доставляло ему удовольствие, Уолкер же ощутил раздражение. Вот почему бы этому человеку и не спрашивать тех, кто действительно хотел знать его предмет, зачем трогать его? Аллен не собирался связывать свою жизнь с философией и никому не советовал. — Что ж, теперь мне бы хотелось перейти к Юму. Боюсь, что у нас не так много времени, но поверьте, господа, наш новый философ достоин того, чтобы это время ему уделить. Итак, кто отвечал за доклад?       Вперёд вышел редкий гость среди докладчиков — молодой парень азиатской внешности, кажется, его звали Суань, Аллен точно не помнил. Это был стеснительный юноша, который почти никогда не общался с другими ребятами с курса, однако учился он весьма и весьма неплохо.       Суань занял место за кафедрой несколько неуверенно. Положив конспект перед собой, он сосредоточился на Вайзли, так ему было гораздо проще отвечать. — Давид Юм не является первооткрывателем, как некоторые философы до него, однако его проработка идей Беркли и Локка довела их школы до логического завершения. При этом нельзя сказать, что он не основал собственных идей, так, Юма резко отличает критическое отношение к чудесам и религии. Юм писал, что нет никакого реального основания существования чудес. Его самая известная и читаемая работа — «Трактат о человеческой природе», который в момент издания оказался незамеченным из-за того, что Юм выпустил его совсем юным и неизвестным, однако его дальнейшие работы, основанные на трактате приобрели известность. Юм переработал трактат, выбросив из него, как считают многие философы, свои лучшие идеи, и эта переработка оказала огромное влияние на других философов, в частности, на Канта. — Блестящее вступление, — похвалил Визерс, видя, как студент отчаянно нервничает. — Расскажите нам про трактат, пожалуйста. — Да, сэр, — кивнул Суань, радуясь небольшой передышке и конкретной задаче. — Трактат начинается с определения различий между понятиями «идея» и «впечатление». Если коротко, то наше воспоминание о каком-то предмете или событии является впечатлением. Простые идеи сходны с впечатлениями. Так, идея дуба соответствует впечатлению — виденному нами некогда образу, однако подобное тождество бывает только в простых идеях. Сложная идея, например, пегас, состоит из отдельных впечатлений — лошади и крыльев. Нам необязательно видеть пегаса вживую, чтобы иметь идею о нём. Общую идею Юм описывает определением Беркли: «Все общие идеи не что иное, как единичные, соединенные с некоторым именем, которое придает им более широкое значение и заставляет их вызывать при случае в памяти другие индивидуальные идеи, сходные с ними». Я объясню эту идею через логическое возражение подобной теории. Когда мы даём какому-то роду или виду объектов общее имя, мы не представляем все эти признаки, а совмещаем их в неком образе, получается, что наши образы не реальны. Например, когда мы встречаем в литературе слово «кошка» без описаний, мы можем представить любую кошку, любого размера и цвета, это не какая-то конкретная кошка, а кошка в общем. И именно из-за такого разнообразия вариантов понятие «кошка» так же нереально, как и эта представленная нами кошка. — Интересный способ объяснения, через возражение, — заметил Вайзли. — Да, любая абстракция в принципе не реальна, реален только существующий в действительности конкретный объект. — Есть и другое, более суровое возражение. Юм полагает, что наш ум образовывает весьма точные представления об окружающей действительности, но это не так. Наш мозг и наша память способны искажать события, и даже генерировать их самостоятельно. Мы можем вообразить какую-либо вещь, которую сами никогда не видели, а наше впечатление будет основываться на сходных вещах. — Расскажите об идеи самого себя, — посоветовал Визерс, видя, что докладчик чувствует себя совершенно неуверенно. — Беркли утверждал, что человек не может иметь впечатление о себе самом. Чтобы было яснее, я приведу в пример цитату: «Что касается меня, то когда я самым интимным образом вникаю в то, что называю своим Я, я всегда наталкиваюсь на ту или иную единичную перцепцию — тепла или холода, света или тени, любви или ненависти, страдания или удовольствия. Я никогда не могу поймать свое Я отдельно от перцепции и никак не могу подметить ничего, кроме какой-нибудь перцепции. Я решаюсь утверждать относительно остальных людей, что они не что иное, как связка или совокупность различных перцепций, следующих друг за другом с непостижимой быстротой и находящихся в постоянном течении, в постоянном движении». — Как Вы считаете, — вмешался Визерс, — можно ли воспринимать собственное «я»? — Полагаю, что можно. Я не очень уверен, сэр, но думаю, что личность составляют не только перцепции, но и нечто непостижимое. — Вы из религиозной семьи, Суань? — Да, сэр. Мои родители приверженцы буддизма. — В таком случае, я не буду Вас слишком мучить, так как частично мировоззрение ваших родителей перешло и на Вас. Я полагаю, что Вы считаете, что можно достичь просветления, верно? — В каком-то смысле, — согласился Суань. — В таком случае, концепция восприятия мира и себя самого является неотъемлемой составляющей, иначе рушит всё колесо Сансары.       По лицу студента было понятно, что он не задумывался о смыслах так глубоко, но был согласен с тем, что всё именно так, как ему говорит Визерс. — Тогда, расскажите, что означает подобная точка зрения — невозможность восприятия собственного «я». — Если коротко, то невозможность осознать «я» ставит его существование под сомнение, более того, оно ставит под сомнение понятие души и субстанции. «Я» не может стать частью какого-либо нашего знания, если мы не будем учитывать теории о врождённом знании, из чего получается, что мы не можем познать самого себя и даже быть уверены в том, что мы существуем за пределами нашего чувственного восприятия. — Скажите, Суань, почему Вы решили взять именно Юма, а не Беркли? Мне кажется, что его философия подходит Вам по духу больше. — Так и есть, сэр, но мне интересна мысль запада. У себя на родине я читал много книг китайских мудрецов, которые познакомили меня с идеями дзен-буддизма. Да и мои родители являются сторонниками дзен-буддизма. — Это похвально, Суань. Желание знать не только то, что нравится и подходит тебе, но и то, что опровергает то, что тебе нравится и подходит. Это сложно, но важно.       Суань смущенно опустил глаза. Ему была приятна похвала, но он совершенно не знал, что с ней делать, да и так разволновался, что Визерсу пришлось его отпустить. — Что ж, я продолжу тему Юма, — вступил Визерс, привлекая внимание студентов. — До конца пары осталось немного, так что я лишь упомяну важное. Самая сложная часть философии Юма — это понятия «причинность» и «вероятность». Вероятность по Юму — это совокупность эмпирических и логических методов, исключающих прямое наблюдение. Так, когда мы даем прогнозы о будущем или прошлом, мы используем именно вероятность. Мы предполагаем вероятность подобных событий, ибо не можем быть полностью в них уверены. Что же касается причинности, то сейчас мы попытаемся разобрать это. Итак, философические отношения бывают 7 видов: сходство, тождество, отношения времени и места, количественные или числовые соотношения, степени любого качества, противоречие и причинность. Сходство, противоречие, степени качества и количественные или числовые соотношения дают достоверные знания, так, на этих отношениях основана математическая наука. Дабы не забивать Вам голову и не растягивать пару сильнее, замечу, что причинность может быть изменена. Только одна причинность порождает такую связь, благодаря которой мы из существования или действия какого-нибудь объекта черпаем уверенность, что за ним следовало или же ему предшествовало другое существование, другое действие. Кажется, что всё легко, верно? Однако, давайте разберемся. Итак, поглядим на мисс Одли и Суаня. Суань сидит на втором ряду, мисс Одли — на первом. Философия до Юма могла бы предположить, что Суань сидит на втором ряду, потому что мисс Одли сидит на первом, однако философия Юма говорит, что расположение мисс Одли и Суаня не обязаны вытекать из логического основания причины и следствия. Юм говорит о том, что сила, при помощи которой один объект порождает другой, не раскрывается из идей двух объектов и что поэтому мы можем узнать причину и действие только из опыта, а не из рассуждений или размышлений. То есть, только спросив у мисс Одли и Суаня причину, по которой они выбрали подобные места, мы можем узнать, есть ли у этих событий причинно-следственная связь. Юм призывает основываться не только на логических законах, но и на логике. Юм доказывает, что только опыт должен дать знание причины и действия и что он не может быть просто опытом двух явлений А и В, находящихся в причинной связи друг с другом. Это должен быть опыт, потому что связь здесь не логическая. Заметьте, это касается тех случаев, где нет возможности установить логическую связь. Но опять же, откуда мы вообще её устанавливаем? Из опыта. Разве без наблюдения, то есть опыта, мы бы могли установить такую связь — темнота есть следствие захода солнца? Каждая логическая связка так или иначе основана на опыте. Если же она не основана на опыте, то она не может считаться достоверной. В качестве примера причинности Юм приводит веру. Вера порождена идеей, крепко связанной впечатлением. Существование идеи в прошлом и сильное впечатление от идеи в прошлом и настоящем становятся причиной веры. К слову сказать, Юм был одним из первых философов-атеистов, от чего его дружба с Руссо кажется ещё более странной и трагичной. Когда перед смертью Юма спросили, возможно ли существование загробного мира, он сказал, что вероятность этого события такая же, как вероятность того, что положенный в огонь уголь не загорится. Но вернёмся к причинности. Юм утверждал, что часто совпадение между двумя событиями служат причиной того, что люди считают одно событие причиной другого. На этой схеме основаны многие суеверия. Так, переход дороги черной кошкой и последующие неудачи совмещаются в вывод о том, что встреча с чёрной кошкой сулит беду, однако нет никакого основания действительно так предполагать. Приведу Вам интересную цитату Рассела: «Мы можем согласиться, что это утверждение истинно, но оно едва ли имеет ту широту, которую Юм придает субъективной части своего учения». Он снова и снова утверждает, что часто повторяющиеся совпадения А и В не дают никакого основания ожидать, что они будут совпадать в будущем, но являются просто причиной этого ожидания. Другими словами, опыт часто повторяющегося совпадения часто совпадает с привычкой ассоциации. Но если принять объективную часть доктрины Юма, то из того факта, что в прошлом при таких обстоятельствах часто образовывались ассоциации, нет оснований предполагать, что они будут продолжать образовываться или что новые ассоциации будут образованы при подобных же обстоятельствах. Дело в том, что, когда речь идет о психологии, Юм позволяет себе верить в причинность в смысле, который вообще-то он осуждает. Приведем пример. Я вижу яблоко и ожидаю, что, если я съем его, я почувствую определенный вкус. Согласно Юму, нет оснований, почему я должен почувствовать этот вкус: закон привычки объясняет наличие моего ожидания, но не оправдывает его. Но закон привычки сам является причинным законом. Поэтому, если мы относимся к Юму серьезно, мы должны сказать: хотя в прошлом вид яблока совпадал с ожиданием какого-то вкуса, не существует основания, почему такое совпадение должно иметь место и в будущем.       Вайзли оглядел аудиторию, лица студентов выражали крайнюю степень напряженной работы мысли, это немного успокоило его. — Ладно, остальное оставлю Вам, чтобы Вы сделали вид, что читали. Вот-вот кончится пара. Так что, записываем материалы, берем темы докладов и идём на другие пары или домой.       Студенты засобирались быстро, будто не уверенные в том, что Визерс не может передумать. Аллен засуетился, стараясь незаметно проскользнуть мимо профессора, но тот, словно почуяв момент, поднял голову и поглядел ему прямо в глаза. Сердце Уолкера вздрогнуло, он замешкал, не зная, то ли отвернуться и пройти мимо, то ли остановиться и подождать. Секундное оцепенение прошло, и Аллен поспешил пройти мимо. Вайзли усмехнулся, у него был план.