Нежность на минималках

Сергей Работа у меня неплохая. Есть, конечно, лучше, но я не жалуюсь. Всё-таки уже четвёртый месяц работаю грузилой в продуктовом. Магаз довольно большой, в основном продукты и бытхим. Платят, конечно, не очень, но по мне, уж лучше это, чем быть каким-нибудь курьером в Delivery Club. К тому же есть ещё парочка ахуенных плюсов, так как работаю вместе с мужиками на складе, то мы кое-что из продуктов домой таскаем — тут главное никому на глаза не попасться. Но самое пиздатое — это то, что от магазина до меня — сто метров. Я лично считал. Так-то меня сюда взяли благодаря отцу. Здешняя директриса, Нинель Павловна, знает его ещё со школы. И вот этим летом папахен, пребывая в паузе между очередным празднованием дня всех бухих и тяжёлой депрессухой, пошёл поговорить на счёт меня. Я ему давно мозг выносил из принципа «денег нет — нихуя нет!» Картина, конечно, была та ещё. Невысокий, небритый, в мятых штанах и грязных ботинках, с гнездом неизвестной птицы на голове, но с букетом ромашек и кожаном плаще, он пошёл встречать её после работы. В июньскую жару — в кожаном плаще, бля! Этот плащ он достал ещё, когда меня не было даже в проекте, и постоянно берёг его из принципа «всё пропью — плащ оставлю!». Всё получилось, так что спасибо ему большое за это. Вообще, отец у меня — человек не плохой. Правда, просто этого его жизнь довела, ну, это он сам так говорит. Я же считаю, что он просто — слабый! И я не про физическое тело, ну, я — да, по сравнению с ним, кабан просто. А он — маленького роста, худой, узкоплечий, чуток близорукий, но это не главное. Главное, он — слабый, потому что после ухода матери потерял смысл в жизни. И я не шучу! Когда она ушла, он на самом деле не знал как быть, она для него была всем, вот реально, всем. Поначалу мы жили, как все. Обычная семья: папа, мама, я. Однушка в хрущёвке на пятом этаже, оставшаяся от папиных родителей, и грандиозные планы на жизнь. Когда мне было пять, родители задумались о увеличении семьи. Помню, какой гордый и важный ходил в садике и каждому встречному и поперечному рассказывал, что скоро у меня будет братик. На логичные доводы, что может быть и сестричка, я гордо заявлял, что тогда я велю отнести её обратно и обменять на мальчика. Да, я с детства знал, что всякие аисты и капуста — это сказки для дурачков, а детей получают в роддомах. Не сложилось — выкидыш… У предков потом пошёл кризис. Начались ссоры, ругань, скандалы. В стены полетели тарелки, чашки, заварочный чайник один раз. Я тогда помню по малолетству мирил их, типа брал за руки и подводил друг к другу. Не помогло. Скандалов становилось всё больше и больше. Мать обычно заводилась с полтычка, а отец лишь изредка оправдывался, но чаще всего просто молчал. Я потом понял, что мать это бесило ещё больше. Это смиренное молчание. А потом отец начал усугублять. Сначала в пятницу задержался с мужиками после работы, потом махнул на все выходные на рыбалку или в гараж к друзьям. Скандалов и ругани стало ещё больше. Когда мне было десять, он уже неделю не мог прожить трезво. А если были праздники, ну, там Новый год или Девятое мая, то стабильно уходил в запой на несколько недель. Естественно, с очередной работы его гнали, как чумного. Мать теперь постоянно говорила криком и матом, а я стал постоянно сваливать во двор. Там турники, брусья, старые гаражи и Вовка. Он тогда припёрся к нам посмотреть реальный такой штабик, что сделали старшие пацаны за гаражами. Ну, мы с ним и подружились. Теперь с Вовкой я проводил времени больше, чем с родаками. Каждое лето меня отправляли к бабушке, мамина мама, баба Лена, была, в принципе, неплохой, но постоянно заставляла хуярить на своей плантации единственного внука, пока сама уходила к соседке сериалы смотреть и тыквенные семечки лузгать. А когда к ним приходил дед Василий Андреевич, они ещё и самогонку пили. Так-то в деревне неплохо было, один раз я даже пацана одного из воды достал, тот чуть не утонул, а потом… В тринадцать я захотел на борьбу пойти. В школе стал драться по любому поводу. Задели плечом, толкнули, не так посмотрели. Предки прихуели, конечно, — я ж вроде дома примерный ребёнок был, и в школе редко дрался, а тут взял и заявил: — Хочу научиться отпор всяким гадам давать! Ну и записали. Первый год ходил как по расписанию. Дома тренировался, во дворе, в зале себе поблажек не давал. В школе и во дворе все приёмы на практике стал применять. Это помогало отвлечься от того, что в семье творилось. Через год мать не выдержала и просто в один погожий тёплый апрельский денёк сообщила, что встретила «НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНУ» и уходит к нему. А так как он, пока против детей, то я остаюсь с отцом. Отец сломался сразу. Стал умолять, обещать вагон всего невозможного и ещё чуток, затем даже угрожать суицидом. Но она свой выбор сделала. Я тогда тупо молчал и просто наблюдал, как она закидывает свои платья и трусы с лифчиками в чемодан, и не понимал. «Как? Как это, блядь, возможно? Это всё происходит не со мной! Так не бывает!» Перед дверью в прихожей она стала поправлять причёску у зеркала, я тогда посмотрел на неё так, как будто хочу запомнить на всю жизнь. А она ласково обняла меня и сказала: — Серёж, просто обстоятельства так сложились. Ты потом поймёшь. Чмокнула меня в макушку и, бодро цокая каблучками, стала спускаться с лестницы, попутно крикнув, чтоб отец не волновался и не подавал на алименты — деньги она будет перечислять на карточку. В оцепенении я стоял минут пять, всё никак не мог понять, что она вот так вот взяла и просто ушла. Просто бросила нас! Я рванулся вниз со такой скоростью, что бедные перилы пошли ходуном, когда я перепрыгивал через них. Конечно же, я опоздал. Мама с каким-то мужиком уже выезжала с нашего двора на блестящем золотистом «Renault». А я, как дурак, побежал следом, да ещё и кричал: — Мама! Ма-ма! МАМА-АА!!! Конечно же, они не заметили или заметили, но всё равно не остановились. С тех пор отец стал пить чаще, в холодильнике еда стала появляться реже, оценки мои понеслись вниз, как снежный ком с горы, попутно обрастая долгами-хвостами, ну, и на борьбу я стал забивать. Через год пришлось бросить совсем. Просто зимой отец чуть не замёрз на улице насмерть, бухой как обычно, а мне была нужна куртка, ну и те деньги, что выслала мать я решил потратить на то, чтоб вылечить его. Ему в больнице из-за обморожения ампутировали два пальца на ноге, и он типа на больничном лежал дома почти всю зиму. А я пошёл листовки раздавать в центре у «Бургер-Кинга», а потом снег чистил: тут у нас на районе пенсам одиноким. Копейки это, конечно, всё были, но мать тогда по телефону сказала, что у неё сейчас денег нет, и потом что-нибудь придумаем. За день до того, как нам отрубили инет, я увидел её новые залитые недавно фотки в ВК. Пляж, солнце, море, какой-то бар, крепкий плечистый, коротко-стриженный мужик в плавках, что обнимает её. Действительно, откуда у неё деньги? С курткой мне потом Вовка помог, у второго брата отжал. Ну, как отжал, Мишка был в командировке. В СИЗО нашем парился, мусора шили ему гоп-стоп, но пока бездоказательно. И пока он там сидел, почти всю зиму, кстати, я ходил в его Аляске. Что сказать, хорошо, когда есть такой друг, как Вовка. Отец, кстати, пока дома лежал, стал своих дружков приглашать, типа посидеть о жизни попиздеть, махнуть бутылочку, другую. При мне сначала боялся. Я ж приду с подработки или из школы, унюхаю. Ну, а потом я простудился. Нет, так-то я почти не болею, просто март был. Потекло всё, потаяло, ну, я в своих драных кроссах ходил-бродил, а потом снова мороз ударил. Короче валялся дома с температурой в тридцать девять и пять, пялился одним глазом в телек, другим — в учебник. — Никаких тебе поблажек Карпов не будет! Все болеют, но материал нужно знать! Так что готовься, выйдешь — обязательно спрошу! — обрадовала меня накануне Галка-палка. И тут к отцу пришли два непонятных алконавта. Они сначала на кухне сидели, потом, когда запасы горячительного были уничтожены, вместе с закуской решили совместно, что самый молодой в квартире должен за добавкой им сбегать. Отец тогда сначала мялся, потом стал просить-уговаривать, а потом даже кричать. Я с похер-фейсом лениво разглядывал что-то про теракты в Афганистане и про Базарова, который всех уже заебал в имении своим ЧСВ. И когда отец стал кричать и даже куртку мне швырнул на диван, я даже не понял, чего ему надо. А потом дошло. Последней каплей стало то, что «дошик», который я себе оставил на вечер, приятели отца схомячили втихаря. Отца я тогда не тронул. Пожалел. Просто толкнул нехило и велел сидеть и не рыпаться, а этим синячелам досталось. Да, я был дрыщавым пиздюком, плюс с температурой против двух взрослых бухарей. Но злоба моя тогда была сильней всего. Отмуходал я их на совесть, бил изо всех сил: руками, ногами, табуреткой. Напоследок выкинул их куртки с балкона и пообещал, что в следующий раз полетят уже они сами. Отец тогда сильно испугался, и больше мы с тех пор гостей к себе не приглашаем. Оба. Мне просто стыдно немного, что после ухода матери, отец, пока меня не было, даже линолеум наш умудрился продать и пропить. Хотя он и так был прожжён сигаретами, как сыр. И не только его, отец пробухал много ещё чего. Кстати, в тот раз вечером уже позвонила мать и сразу, без дежурных «приветкакдела», заявила, что ей звонили из школы, и что у меня долги, и что мне нужно обязательно хорошо учиться. И что учёба — это самое главное и… Дальше я не слушал, а просто сказал: — Пошла на хуй! — и швырнул трубку. Теперь она звонит чаще и всё обещает мне разные ништяки, типа поступления в любой ВУЗ, только лишь надо хорошо закончить школу. Ну, троек по минимуму. Но я ей почему-то не верю. Наверное, я — плохой сын, и к тому же глупый, но тогда, да и сейчас я её так и не понял. Одевшись и с сомнением поглядев на батарею вино-водочной тары, что скопилось у нас на кухне возле батареи, я призадумался: «Взять сейчас и сдать? Или подождать, пока накопится ещё немного?» — Сына-а! Сын, ты тута? «Здрасте, приехали. Проснулся, теперь ныть начнёт по поводу отсутствия бабла на опохмел и неудач с поисками работы!» — Ухожу уже. Быстро впрыгиваю в свои рабочие кеды, они тоже уже в хлам порвались, но в кроссах дыры ещё не так заметны. А эти мне не жалко. — Приду вечером, там рис есть в шкафчике, свари, если хочешь. Повезёт — принесу чего-нибудь. Всё, давай. Я уже открыл дверь, как в комнате послышалось шевеление, и тело в серой, некогда светло-синей футболке, прожжённой сигаретами в двух местах: на пузе и растянутых трениках — выползло в коридор. — Мать звонила. — И чё? На родительское собрание, что ли, собралась? Это я так шучу. Мать не появлялась в школе с шестого класса. А отца я сам не звал. Хватило один раз, как он бухой, с друзьями, уснул прямо напротив школы на автобусной остановке, а я его потом под руки домой тащил. Полшколы тогда это видело. Учителя, конечно, давно были в курсе. Хорошо хотя бы никакие органы опеки к нам не заявлялись. Но я-то в школе повода теперь не давал, у меня уже года полтора поведение — отличное. — Хочет, чтоб ты с ней побольше общался. Говорит, сейчас они в Москве, а через месяц они сюда приедут. Вроде подарить тебе что-то хочет. — Пусть свои подарочки, знаешь куда, запихает? Не люблю я эту тему, иногда завожусь с полпинка. Сейчас, вон, дверную ручку сжал так, что ещё немного и, наверное, оторву. — Сын! — голос отца чуток потяжелел. — Она — твоя мама. Она тебя любит и, кроме того, она присылает нам деньги. — Денег её хватает только на оплату коммуналки и чутка пожрать купить. За подарки, конечно, спасибо, ноут бэушный, который, наверное, с «Авито» купили — хороший. Правда, включается через раз, а я так-то на ту денюху хотел её лично видеть, а не посылку на почте забирать. — Сын, она сказала, что ты должен всё понять. Ты уже взрослый. — Я всё давно понял, пап. Есть захочешь свари рис, только промой его хорошенько, пожалуйста. Всё, вечером приду. Вот не люблю врать, да и терпеть не могу, когда мне пиздят, но сейчас я отцу солгал. Что называется, и бровью не повёл. Я соврал: маму я так и не понял. Я выскочил за дверь, как ураган, даже не заморачиваясь, закрыть её. Пара дворовых котят, испугавшись меня, ломанулись из подъезда, а я быстрым шагом отправился на работу.