Нежность на минималках

Сергей Дома отец почувствовал себя гораздо лучше, лыбу, вон, постоянно тянул и всё мать нахваливал. И вообще она — золото. Меня это, конечно, вымораживало не хило так, но ему же сейчас слово не скажи, мало ли. Маман, кстати, брезгливо осмотрев наш холодильник и фыркнув от тараканов в шкафчике для посуды, решила-таки подкинуть деньжат нищебродам и, сунув мне пару тысяч, отправила в магаз за хавчиком. Надо было бы её, конечно, послать, но я всё ещё сдерживал себя. Отужинать с нами женщина тактично отказалась, и, пока я наворачивал пельмени, а батя ковырялся в супе-пюре, взял ему специально — диета же, эта деловая женщина решила завести старую песню о главном: — Сынок, ты же понимаешь, что я тебе добра хочу? — она положила руку на мою. — Угу! — а они не так плохи эти пельмени, с тем, что готовит Инесса Александровна не сравнится, конечно, но тоже неплохо. — В прошлый раз — да! Согласна я слишком сильно давила, но ведь я хочу, чтобы у тебя в жизни всё было хорошо! Да и папа тоже хочет! Да, папа? — она мимолётно глянула на отца, еле-еле орудовавшего ложкой. — Ка-неч-но! Ма-ма прав-иль-но гово-рит, — вот жуёт он свой суп-пюре и такой счастливый был, я аж язык прикусил. — И чё ты предлагаешь? — рот у меня был занят, но соблюдать приличия мне не хотелось. — Серёж, поехали со мной, а? Ну правда, что тебе тут делать? — Пока Иван Палыч обратно не выгонит? — Иван Павло… ? А! Нет, что ты! Павел Иванович не такой! Он хороший, очень хороший, тем более в его бизнесе я играю не последнюю роль. Ну подумай?! Я сытно рыгнул, никого не стесняясь, и, глядя в эти некогда родные глаза ласково, спросил: — А ты, мама, с ним трахаешься по любви или из-за денег? Губы её предательски задрожали и, скомкав салфетку, которой постоянно протирала руки, она резко вскочила из-за стола. — Сы-на! Не на-да! — отец, вон, аж глаза вылупил. — Ладно-ладно, пап, я шучу! Да, мам?! Только вот понять не могу одну простую вещь, может ты, мам, объяснишь? Я встал налил себе в стаканчик кипятка, кинул пакетик чая — эх, жалко кружку. — А что я там в этой вашей Москве делать буду? У тебя, мам, там жизнь, кААрьера, — съязвил я, — нах я-то нужен? — Ты — мой сын, и я хочу… — Тебя не было два года! Два года, мам! И всё это время я был твоим сыном, но тебя не было рядом, а сейчас… — я сжал стаканчик в руке, и горячий незаварившийся чай потёк по руке обжигая. — Сейчас, бля, ты вспомнила про меня! — Обстоятельства были такие, сынок, — глаза у неё на мокром месте, но мне плевать, я, как Москва в том фильме, не верю им. — Обстоятельства мешали всё это время узнать, как там родной человек? Чё это такое было-то, а? Судя по тебе, ты не в плену у бандюков была! А по фоткам как раз наоборот! И спасибо, конечно, за деньги, но я так-то хотел видеть мать рядом, а не ждать от неё каких-то подачек, но видно не судьба! — Серёж, да, я виновата. Я признаю, но я приехала искупить всё это. Пойми ты наконец, здесь у тебя — нет будущего. Вообще ничего нет! Ты здесь не сможешь выучиться, даже ЕГЭ не сдашь! Не сможешь поступить в ВУЗ! Здесь тебя обязательно заберут в армию, а там сделают инвалидом или дебилом! Здесь — мрак! — А отец? Кинуть его? Как ты нас! Знаешь, я так не могу. — Серёж, я поговорю с Павлом Ивановичем. Он что-нибудь придумает, на крайний случай наймём сиделку, ну или медсестру, пока он не поправится. — Ма, ты рили веришь, что твой нынешний мужик будет тратить бабло на содержание твоего бывшего мужа? Ты чё, ма? Да я ему нах не упал, а батя тем более! — Сы-на, я, я пра-живу, е-е-зжай… — и всё смотрит на мать, как девственник на Анджелину Джоли в молодости. — Видишь! Он не против! Ну, поехали, сын! Здесь жизни — нет! Провинция, болото… — Я люблю это болото, и от людей зависит нравится им ихняя жизнь или нет! А нет от места, где они живут! На МААскве твоей, ма, свет клином не сошёлся! — Да пойми ты в конце-то концов! У меня там ты будешь иметь всё! И школа хорошая, и дом, и Павлик, ну вернее, Павел Иванович тебя не будет обижать, да и девочек там хороших много. Возможно, встретишь свою любовь, а? — Да я уже, кажется, встретил! Они оба уставились на меня с любопытством. А я помыл руки, выкинул стаканчик в мусорное ведро и пошёл в комнату. — Ты это серьёзно? — мать была удивлена и озадачена. — Вполне. — Поэтому ты не хочешь ехать, да?! Это всё объясняет, но, Серёж, хороших девочек много везде, а в Москве, поверь, их тысячи тысяч. — А мне не нужны тысячи тысяч. — Хорошо, давай сделаем так. Если у вас всё серьёзно, ты едешь со мной, заканчиваешь школу там, а потом твоя девушка приезжает, и вы вместе поступаете учиться в какой-нибудь университет! А? Здорово я придумала?! Ваши чувства пройдут проверку! Может даже забудешь про неё! Мне самой было шестнадцать лет, Серёж, и я знаю, что говорю. Ты там найдёшь ещё красивей! Ты просто не видел их! — Это вы не видели его! Дальше был какой-то театр идиотизма, ну или просто полный трэшак! Да стопудово, начнись за окном массовые расстрелы — это бы и то вызвал меньший интерес у моих родичей чем-то, что я сказал. Мать крикнула, что это я спецом придумал, чтобы позлить её, и ей это надоело, а я… Я сказал, что «придумал это», когда искал бабло для отца на операцию, когда не смог дозвониться до той, кто «всё понимает, и всё ещё мать!». А потом сунул наушники в уши и упал на диван, ища в плейлисте что-нибудь подходящее. Однако маман не сдавалась и накинулась на отца — её вот нисколько не смущало, что он чуть не умер недавно. И крики её, что благодаря ему их единственный сын стал голубым и всячески издевается над матерью, были похожи на вой сирены, извещающей жителей города о бомбёжке. Долго так валяться я не смог и решил прекратить этот дурдом. — Мам, если ты на самом деле хочешь, как лучше, — оставь нас! Насчёт денег, врать не буду, отцу вон список какой написали. Так что да, помощь твоя нужна. Но не учи меня жизни! Не надо! Я — взрослый и сам разберусь в своей жизни. — Серёж, ты — ребёнок! И скажи, что ты пошутил! Что ты любишь девочек! — Нет. Я — взрослый, и я… я люблю пацана. — Пи-ии-да-раззз… — послышалось из угла. Отец, до этого лишь отмалчивающийся и довольно глядевший на разошедшуюся мать, теперь хватал ртом воздух, катал желваками и сверлил меня самым ненавистным взглядом, на который был способен. Надо же, как трансформировался за несколько минут! Правда, выглядело это не очень. Будь я поумней, скорей всего, засмеялся бы и перевёл всё в шутку, но отступать не в моих правилах. Да и зачем казаться лучше, если ты всё равно — говно! — Сынок, я… я понимаю, сейчас время такое и это модно у молодёжи, — мать снова достала салфетки и стала стирать едва заметный выступивший пот на лбу. — У нас в Москве и не такое бывает. Но поверь! Поверь, это лечится! И я тебе помогу! И Павел Иванович поможет, мы найдём лучших психологов! — Уби-рай-ся, — процедил отец мне. Он резко дёрнул рукой, и недоеденный суп-пюре в тарелке полетел на пол. Грязно-зелёное пятно расплывалось на полу обрамлённое осколками. Мелькнула глупая мысль, что будь линолеум, было бы проще отмыть, а на деревянном грязь въестся. — Ты серьёзно? — Мо-й сы-на не… не… не пи-дор! — отец, вон, аж задыхаться начал. — У-уё-бывай! Из мо-его до-ома! «Да пошло оно всё нахуй!» Иду в комнату достаю сумку, которую в больнице собирали. «Где же они, бля?» — шарю я во всех кармашках. И вот рука наткнулась на заветную коробочку. — Вот! На! — ставлю на стол перед отцом таблетки. — Не забывай принимать! — Уби… — Сынок? Быстро начинаю собирать свои вещи. Да чё тут собирать? В спортивную сумку скидываю свой старый ноут, запас трусов-носков, пару своих «дорогих» футболок — по пятихатке отдал за каждую — и свитер. Одеваю куртец, и снова захожу к ним. — Вы — самые родные люди, которые у меня есть. И я вас люблю, но раз вы не можете принять то, какой я есть, значит, мне будет лучше без вас, а вам — без меня. Хотя без тебя, мам, я и так жил. Всё же прости, и ты, папа, прости, простите, что я не такой, каким бы вы хотели меня видеть! Да, вы не заслужили такого! Но другим я не стану! Я сильно виноват, но исправить это не смогу! Никак! Парень, которого я люблю, он… он классный, в общем. Иногда смешной, иногда глупый, иногда просто дурной. Но для меня счастье — просто быть рядом с ним! И я не прошу меня понимать или переубеждать: я свой выбор сделал, вы сделали свой, — я перевёл дух и, собравшись с силами, продолжил: — А если честно, меня просто заебала эта жизнь! Да, у кого-то она в стопятьсот тыщ раз хуже, но от этого мне нихуя не легче! Вы — взрослые люди и живёте, как хотите, я тоже так хочу! И буду! Прощайте! Быстро впрыгнув в кроссы, я напоследок кинул: — Привет Ма-аскве, мам, и Павлу Ивановичу, он был са-авсем не в восторге от того, когда я тебе звонил, так что вряд ли он мне в чём-то поможет, если я поеду с тобой. Да и ты, стопудово, забудешь взять телефон в следующий раз, когда может понадобиться твоя помощь! А ты, отец, не забывай про лекарства, и на всякий случай, — я сунул голову на кухню. — Прежде чем меня выгонять, подумал бы, кто тебе операцию оплатил и навещал в больнице! — Га-га-ндон! — отец попытался бросить в меня солонку, но я вовремя увернулся. Мать сидела за столом, схватившись за голову. Слёзы стали душить меня, но я сдержался на последних усилиях и нацепил похуистическую улыбочку: — Прощайте! И помчался вниз. «Пиздец у меня признание вышло!»