---
Он зашел в ванную, когда беспрестанно хмурящийся Вергилий уже промывал Данте рану. Неро посетило невольное чувство дежавю от вида лежащего на стиральной машинке подле своих ножен Ямато, лезвие которого все еще было испачкано в крови. Ему не хотелось бы, чтобы подобный сценарий стал ему привычен. От вида кровавых разводов Неро начало подташнивать, чего раньше он за собой не замечал, потому без лишних раздумий тот взял меч в руки и подставил его клинок под струю воды в освободившейся раковине. На удивление, Вергилий отреагировал на его фривольность лишь мимолетным суровым взглядом и даже не метнул ему в голову ни одного призывного меча. Можно ли было считать это началом оттаивания льда между ними? Впрочем, Неро терзало смутное ощущение, что еще немного, и он собственными стараниями отбросит этот прогресс назад. Пока что он держался, как мог отвлекая себя от искушения разразиться отборной бранью. Клинок уже давным-давно был чист, но Неро все продолжал смывать с него несуществующую кровь, словно пребывал в ожидании чего-то. Знать бы еще чего. Объяснений? Как будто это не он сам только что более чем охотно наблюдал за боем и как-то не спешил его прервать, несмотря на опасность. Наилучшим решением сейчас было просто взять и уйти. Он уже пожалел, что вообще зачем-то поплелся вслед за близнецами. К тому же ни один, ни второй не спешил заговорить. Данте все смотрел отсутствующим взглядом на свой меч, пристроенный к стенке между ванной и стиральной машиной, а Вергилий методично потрошил аптечку с такой резкостью в движениях рук, будто та нанесла ему личную обиду. — Я не уверен, что пластыри тут помогут, — наконец, Вергилий со вздохом прервал неуютное молчание. — Придется зашивать. Снова. В последнее слово он в равной степени вложил и укор, и сожаление, а после неожиданно аккуратно взял изувеченную руку в свою. Данте все равно чуть поморщился от боли. — Вероятнее всего, останутся шрамы. И пальцы потеряют былую гибкость. — Делай что нужно, — ответил Данте на грани слышимости, продолжая блуждать взглядом по своему мечу. Там, на крыше, сделав первый пробный замах, на какое-то мгновение он почувствовал себя прежним. Демоническая энергия и раньше не выдавала себя ничем и чувствовалась как нечто настолько же естественное, как дыхание или хождение. Поэтому было так легко представить… так легко обмануться. Неудивительно, что он забылся в своей радости настолько, что удар под дых от суровой реальности оказался даже больнее пореза на пальцах глубиной до костей. — Я слишком хорошо знаю этот твой взгляд. Если уж решил обижаться, изволь хотя бы выбрать виновником кого-то кроме меня. Потому что я что-то не припоминаю, чтобы просил тебя хвататься голыми руками за лезвие, способное разрезать камень! — Я, знаешь ли, тоже не просил тебя мне поддаваться. Ничего этого не случилось бы, если бы ты запихнул свою жалость куда поглубже, как всегда это делал, и просто продолжил драться, — Данте говорил все так же тихо, почти безразлично, но с таким же успехом он мог сейчас в ярости приняться разносить все вокруг. Меньше всего его заботила какая-то боль и уж тем более новые шрамы, а вот неожиданная подачка от того, кто раньше воспринимал его на равных, приводила его просто в бешенство. И если бы не моральное истощение, едва ли Данте сейчас бы сидел настолько спокойно. Гордость здесь не играла никакой роли. Данте просто вновь почувствовал себя отвергнутым, точно как в миг, когда кончик Ямато полоснул ему по ладони, положив начало двадцатилетней депрессии. Это почти забавно — оба таких раза вдобавок к душевной боли почувствовать еще и физическую с подачи того же самого человека и того же самого меча. Может, такова была его судьба? Всю жизнь терпеть боль ради тех, кого любишь. И от тех, кого любишь. — Возможно, не случилось бы, — Вергилий согласно кивнул, хотя Данте не мог этого видеть, а потом с той же обыденностью добавил, — а возможно, я бы тебя убил. Вот тогда-то Данте и вздрогнул от его слов, непроизвольно сверкнув глазами в сторону Вергилия, которому вдруг очень захотелось взять свои слова назад. Раньше это желание ему было незнакомо, но и боль, отразившаяся в чужом взгляде, никогда еще не представала перед Вергилием настолько яркой, что ее отголоски прошили его собственное сердце. И тут-то терпение Неро и подвело. Он резко перекрыл воду и сжал рукоять Ямато до побелевших костяшек пальцев, на что меч отозвался знакомым приливом тепла, словно стараясь успокоить своего временного хозяина. — Ты вообще слышишь себя? — Что, прости? — Вергилий повернулся к нему с вызовом, так и продолжая держать чужую чуть дрожащую ладонь в руках. — Как ты можешь говорить об этом настолько спокойно? Ему нужна простая человеческая поддержка, вероятно, как никогда прежде! А что вместо этого делаешь ты?! Бросаешься на него с мечом, как будто это единственное известное тебе решение всех гребаных проблем! — А, по-твоему, поощрять его лень, таская ему пиццу в постель и выполняя любые прихоти, правильнее? Ты не задумывался хотя бы на секунду, что я, возможно, лучше знаю, что нужно моему родному брату? — Да что ты?! — Ребят… — Помолчи, Данте, — в любой другой ситуации Данте бы засмеялся от того, что это было сказано ими в один голос. Сейчас ему было совсем не смешно. — Как минимум получше мальчишки, возомнившего себя великим спасителем. — Да ты даже… — Неро задохнулся от возмущения, и Данте невольно подобрался, заметив, как глаза того на секунду вспыхнули желтым; на лице Вергилия не дрогнул ни один мускул от того же наблюдения, — да тебя даже не было рядом бОльшую часть его жизни! — И тем не менее я все равно провел с ним больше времени, чем ты. Сколько вы виделись… пару-тройку месяцев от силы? И это за пять лет? — Ухмылка Вергилия остротой не уступала лезвию Ямато, который Неро с рыком отбросил обратно на стиральную машинку и буквально выбежал из ванной, опасаясь не сдержаться и воспользоваться им по прямому назначению. Данте растерянно проводил его взглядом, прежде чем спросить почти обиженно: — За что ты с ним так? Это ведь я виноват в том, что мы с ним так мало виделись… — Ты сам все слышал, — фыркнул Вергилий, очевидно не испытывая ни грамма вины, — первым начал не я. — И после этого ты меня называешь великовозрастным ребенком… Если Данте смотрел на него такими щенячьими глазами, Вергилию было сложнее всего продолжать с ним препираться, пускай он и знал, что младший брат был прекрасно осведомлен об этом и редко на самом деле держал на него обиду, когда прибегал к данному приему. Сейчас, правда, был иной случай, и только поэтому Вергилий сразу же сдался без боя. — Так и быть! Если тебе это столь важно, я попрошу у него прощения. Позже. Сейчас он не в лучшем настроении для разговора, а я не в том настроении для драки. К тому же, — он почти почувствовал как Данте напрягся, когда промочил кусочек ватки в спирте для дезинфекции раны; тот, видимо, уже успел обнадежить себя, что Вергилий каким-то невероятным образом забыл о том, что собирался исколоть его пальцы своей ужасной иголкой, — тебя все еще необходимо подлатать. И грустная мордашка тебе на этот раз не поможет. Постарайся воспринимать боль за урок о том, как делать не надо, чтобы впредь тебе не пришлось по собственной же глупости испытать ее снова. Окончательно скуксившийся Данте был бы и рад последовать совету, но дурное предчувствие подсказывало ему, что ни черта у него не выйдет. Тем не менее для вящего спокойствия Вергилия он все-таки кивнул.---
— Хэй, Данте, ты не спишь? — Из-за двери в комнату близнецов показалась неуверенная физиономия Неро. Сомнения неустанно обгладывали его всю обратную дорогу до агентства, заставив уже сотню раз пожалеть о своей глупой затее, но чувства в который раз возобладали над разумом и так и не позволили ему свернуть с пути. Неро даже не был уверен, какое из чувств подстегивало его сильнее: любовь или все-таки это идиотское ощущение соперничества. Ведь только в нелепых комедиях нечто подобное могло произойти между отцом и сыном. Так ему, по крайней мере, казалось до некоторых пор. — Нет, — доселе сверлящий усталым взглядом потолок Данте принял полулежачее положение, пристроив подушку к спинке кровати и щелкнув выключателем лампы на прикроватной тумбочке со стороны Вергилия, — хочется, но не выходит. На такое Неро просто не смог не оставить шкодливый комментарий по вхождении в комнату: — Ну, у мужиков иногда случается. — И когда ты успел вырасти таким остряком? — Данте осуждающе покачал головой, как обычно сразу же выдав себя улыбкой. Ему вообще сложно было не улыбаться в присутствии этого наглого мальчишки, сколь бы паршивым ни было его состояние. При виде Неро оно всегда становилось чуточку лучше, из-за чего Данте не мог выкинуть из головы ассоциацию себя с преданным псом, сходящим с ума от любых признаков внимания любимого хозяина. Ему даже нравилось это чувство. Нравилось знать, что в его жизни было что-то помимо сожалений, беспрестанной тоски и долгов. Остановившийся в центре комнаты Неро смешливо фыркнул. — Данте, мы познакомились, когда мне было уже девятнадцать. Не строй из себя умудренного жизнью папашу. — Ну хоть умудренного жизнью дядю можно, а? — Данте сложил руки в молитвенном жесте, состроив самую невинную мордашку, тем самым вызвав у Неро очередной смешок; у Данте сладко заныло в груди. Он просто обожал вызывать улыбку на этом красивом лице, и оттого ему еще сложнее было спрашивать у Неро то, что непременно произведет совершенно обратный эффект. Но ему просто необходимо было знать, что между двумя самыми дорогими ему людьми все наконец начало налаживаться. — К слову, о папашах. Вергилий хотел перед тобой извиниться. Вы поговорили с ним? — Я почти сразу же ушел из агентства, он меня не застал, — и действительно, при упоминании Вергилия лицо мальчишки снова сделалось серьезным. Что-то он сильно сомневался, что инициатива тут исходила именно от его дражайшего отца, образ мстительной ухмылки которого до сих пор преследовал Неро в мыслях. Способен ли вообще такой человек на раскаяние? Ладно сам Неро, но что насчет тысяч погибших тем летом жителей Ред-Грейва? Испытывал ли Вергилий вину за отнятые его распоясавшимся демоном жизни? Неро хотелось спросить горе-папашу о многом, но большинство вопросов были слишком провокационными даже для такого воплощения невозмутимости, как Вергилий. Неро ничуть не боялся того разозлить, его больше беспокоила реакция на их мелкие склоки Данте, который и так уже переживал одну трагедию. Если они вступят в открытую конфронтацию, это может сильно ударить по его и без того шаткому душевному равновесию. — Ясно… — Данте заметно поник от такого ответа, и Неро охватило иррациональное чувство вины; вот об этом он и говорил… — Слушай, пацан, не злись на своего старика, ладно? Он у нас с тобой… такой. Сложный немного, что ли? Раньше было еще хуже. А так он просто за меня беспокоится, чему я сам удивлен, если честно. Ведь в тот день, когда… — Данте сглотнул горький комок в горле, ненавидя вспоминать эти события, — когда мы впервые сразились по-настоящему, он едва не заставил меня поверить в то, что ему на меня наплевать. Теперь же Верг наконец перестал считать привязанность к кому-то слабостью и, похоже, решил наверстать упущенное. — Значит ему можно на меня злиться, а мне на него — нет?! — И снова эта ребяческая обида и знакомая упрямая поза, совсем не обещающая, что разговор будет легким. Данте тяжело вздохнул, смотря на Неро с необычной серьезностью. Это произвело нужный эффект — вся спесь мальчишки спала с того почти моментально. — Неро, он просто ещё не привык. Дай ему время. — Не привык к чему? К жизни без массовых убийств невинных? Ко мне? Или к тому, что надо делиться? То, что он на эмоциях ляпнул лишнего, Неро осознал только когда увидел, как обе брови невольно улыбнувшегося Данте приподнялись в удивлении. — Похоже, что все вместе, — все-таки засмеялся тот, спеша тут же перевести тему, а то бедному Неро так недолго было покраснеть от макушки до кончиков пальцев: — Кстати, что ты все время прячешь за спиной? Принес Синюю Розу, чтобы наконец прервать мои мучения? Неро резко нахмурился. — Дурацкая шутка. Данте не знал, что сказать в свое оправдание, поэтому просто опустил взгляд на одеяло, чувствуя себя последним кретином. Сам ведь не хотел, чтобы ребята в лишний раз беспокоились за него, но в то же время невольно делал все, чтобы те вертелись вокруг него, словно какие-то курицы-наседки. Он просто жалок… — Прости… Мгновенно почувствовав перемены в чужом настроении, Неро поспешил отвлечь Данте от очередного порыва удариться в самобичевание — а также потому что не был уверен, что если он сейчас не сделает все быстро, то вообще когда-либо снова на это решится, — и в два широких шага приблизился к кровати вплотную. — И ты, кстати, ошибся с цветом. Она алая. В протянутой руке парнишки, все время разговора находившейся строго за его спиной, оказалась самая настоящая роза. Живая и очень пышная — такие, наверное, не растут в дикой природе и наверняка не так уж и дешево стоят. Первые несколько секунд Данте просто смотрел на нее во все глаза, резко потеряв дар речи, что для такого болтуна было поистине редким событием. Но еще более непривычно ему было получать от кого-то подарки. К тому же такие… чудесные. — Ты недавно сказал, что Люцифер больше не отзывается на твои команды, — неуверенно начал Неро, которого затянувшееся молчание Данте нервировало куда сильнее, чем он рискнул — а на самом деле просто не смог полностью совладать с эмоциями и теперь нервно кусал губы, мысленно проклиная себя и эту затею в частности — проявить, — это показалось мне ужасно несправедливым, и я подумал, что, может быть, эта роза хоть чуть-чуть поднимет тебе настроение… — У нее срезаны шипы, — первое, что пришло Данте на ум, когда к нему вернулась способность говорить и более менее трезво мыслить. Последнее все еще получалось через раз — мысли настойчиво перебивал шум бешено колотящегося сердца. Данте медленно вытащил правую руку из-под одеяла, намереваясь взять цветок, чтобы унять собственное волнение, но, кажется, оно только усилилось, когда его пальцы сомкнулись вокруг стебелька с такой аккуратностью, словно тот мог сломаться от любого лишнего движения. Кто бы мог подумать, что какой-то цветочек сможет вызвать у него такую бурю эмоций! Впрочем, если быть честным с самим собой, а в нем ли вообще было дело? Истинная причина пожара в его груди неловко взъерошила волосы на затылке, старательно избегая столкновения с чужими чуть ли не сверкающими в мягком освещении комнаты от радости глазами: — Не хотел, чтобы ты поранился. Ну, еще больше, чем уже... Данте засмеялся пораженно и искренне, и Неро незаметно вздохнул с облегчением. Все-таки понравилось. И смеялись сейчас точно не над ним — больше всего он опасался встретить именно такую реакцию. — А ведь мне даже нечего дать тебе взамен… — Учитывая, что я всегда отвечал на твои розы тумаками, я как-нибудь это переживу, — веселясь, ответили ему. Порой Неро под конец дня приходилось выгребать из капюшона целую дюжину маленьких розочек, не говоря уже о том, что выпутывать их из волос тоже было то еще развлечение. Это являлось одной из причин, по которой он решил носить короткую прическу. Неро улыбнулся этому воспоминанию. Удивительно, как сквозь года вещи, выводившие его из себя, начинали казаться ему в чем-то даже очаровательными. — И все же я настаиваю. Присядь, пожалуйста. Неро замер в нерешительности, когда из-под одеяла показалась вторая рука, теперь забинтованная от запястья по кончики травмированных пальцев. Но просьбу выполнил, присев вполоборота и едва успев подавить панику от ощущения того, как Данте, чуть поморщившись от боли в руке, мягко, но настойчиво потянул его за правое плечо на себя, вынуждая тем самым чуть ли не лечь ему на грудь. Честное слово, кролик в объятиях удава чувствовал бы себя спокойнее, чем Неро в его крайне неловком положении. — Спасибо, малыш, — буквально ощутив чужую улыбку виском, Неро показался себе в сто крат беспомощнее, чем секунду назад, не зная куда деть руки. Нет, конечно, он мог бы поддаться сиюминутному желанию и заключить Данте в объятия в ответ, но риск того, что он сорвется и зайдет дальше, был слишком велик, чтобы им пренебречь. И неожиданно ласковое обращение, которое до этого он слышал от Данте исключительно во снах, только усугубляло дело. С каждой секундой их неловких и в то же время таких приятных объятий сохранять невозмутимость было все сложнее, потому что Данте вдруг приспичило провести по его виску не только губами, но и кончиком носа. — Тоже нравится мой любимый шампунь? — Вызвавший у Неро табун мурашек хриплый смешок в предательски покрасневшее ухо стал для него последней каплей. К счастью, спасение нашлось в лице его собственной забывчивости. — Эм-м, да, — не говорить же ему, что пользоваться тем же самым шампунем Неро продолжал из банальной привычки, поскольку знакомый клубничный запах поддерживал иллюзию незримого присутствия Данте в его жизни последние полгода, — я тут вспомнил, что в комнате нет ни одной вазы. Сейчас вернусь! Больших усилий ему стоило выбраться из-под чужой руки осторожно, когда как все его существо хотело то ли отшатнуться назад, то ли наоборот прижаться к широкой груди с таким напором, что в той бы наверняка затрещала парочка ребер. Данте даже не стал скрывать своего разочарования от его скорой капитуляции, но, к счастью, в мгновение оказавшийся уже возле двери Неро этого не заметил. Чтобы его нелепый побег не показался Данте выражением Неро недовольства от его поступка, он даже решился перед уходом сказать ему то, что так и просилось на язык весь этот безумный денек. — Милый хвостик, кстати. Забыл сказать днем, — на самом деле постеснялся при Вергилии. Ну и при самом Данте, если уж быть до конца честным. С плеч Неро как будто свалилась целая тонна камней, едва на лицо уже успевшего надумать себе всего самого плохого Данте все-таки вернулась улыбка. — Мне тоже нравится, — пострадавшей рукой Данте в очередной раз машинально пригладил хвост, достаточно мягкий, чтобы он даже не почувствовал боли от этого прикосновения, — готов ходить с ним до конца своих дней. Неро ответил на его тихий смех кроткой улыбкой, прежде чем спуститься на первый этаж за вазой. И только на лестнице он наконец заметил, насколько тяжело его ногам было держать его в вертикальном положении. Ему пришлось присесть прямо на середине лестницы, дабы прийти в себя после случившегося. Данте всегда был ужасно тактильным, не один раз заставляя сердце Неро выписывать кульбиты, но это был первый раз, когда все зашло настолько далеко. И Неро, честно говоря, потряхивало так, как будто Данте как минимум усадил его к себе на бедра, а не всего-то приобнял за плечо. И, кажется, поцеловал в висок? Или ему правда это только почудилось? — Черт возьми… Неро спрятал горящее от смущения лицо в ладонях. Для такого прямолинейного человека, как Данте, его действия оставляли слишком много поводов для догадок и еще больше — для сомнений. Взять хотя бы то, что по возвращении в комнату Неро стал свидетелем того, как на краткий миг Данте с блуждающей улыбкой прижался губами к краешку розы и прикрыл глаза. Это было странное зрелище, подумалось Неро, и в то же время очень красивое. В Данте удивительным образом сочетались смертельная опасность и нежность, в существование которой в нем и не поверишь, если не увидишь ее проявления своими глазами. А они были: реже всего в словах, чаще в адресованных близким людям улыбках и взглядах, но больше всего в его прикосновениях. Неро вот только что в лишний раз убедился в этом на собственном примере, да так, что от одного только воспоминания об этом моменте у него резко слабели колени. Или все-таки тому виной была ненароком посетившая его мысль о том, что губы Данте, должно быть, настолько же шелковые на ощупь, как лепестки розы, которой, наверное, было очень глупо с его стороны завидовать, но Неро ничего с собой поделать не мог. Словно почувствовав его присутствие, Данте открыл глаза, однако цветок отнял от лица совершенно неспешно, явно не считая свое предыдущее действие хоть сколько-то неоднозначным. Неро бы на его месте, скорее всего, будучи застанным врасплох просто откинул бы розу в сторону, только бы кто чего не подумал. Данте же всегда было плевать на предрассудки. Неро спрятал свое смущение за вопросом, полным искреннего участия: — Как твоя рука? Данте оценил его жест, грустно ухмыльнувшись: — Кажется, ненавидит меня. — Оставь, — Неро, подошедший к кровати, чтобы забрать розу и поместить ее в вазу, едва не выронил последнюю из рук, когда забинтованная ладонь мягко легла поверх его запястья, — хочу еще немного подержать ее. И он имел в виду не столько розу. Неро, как он надеялся, незаметно нервно сглотнул и только кивнул, поставив вазу на прикроватную тумбочку уже со стороны Данте. — До сих пор не могу поверить, что ты запомнил ту историю. — Тебя это так удивляет, — тихо поддержал разговор Неро, только бы не молчать, потому что в молчании ему всегда оказывалось сложнее всего скрывать свои чувства. Слишком уж говорящее у него было лицо, когда на нем не оказывалось лишней мимики. — Просто до тебя никто не слушал мою болтовню с таким вниманием, — смешок Данте показался ему скорее печальным, чем ироничным. — Я бы с удовольствием послушал еще. — Правда? — Серебро чужих глаз как будто бы стало еще на пару тонов ярче от этих слов. И в их подтверждение Неро с ободряющей улыбкой устроился на второй половине кровати в позе лотоса, не удержавшись от соблазна сесть достаточно близко для того, чтобы касаться коленом чужого бедра. Горячего даже сквозь толстый слой одеяла. И как только Данте мог спать под ним в такую ненормальную жару? — Правда. Расскажи что-нибудь еще. Что угодно. Он явно пропустил момент, когда бесконечная болтовня Данте стала для него самым желанным звуком на свете. Не то чтобы Неро, конечно, собирался жаловаться на такой расклад. — Ну… я недавно ударился мизинцем об ножку стола и чуть не умер! — Данте всплеснул руками с таким искренним возмущением, только чудом не отправив розу в руке в полет, что Неро просто не смог сдержать хохота. Особенно приятно было знать, что несмотря на серьезность своего недуга, у Данте оставались силы над ним смеяться. — Но королева драмы у нас все еще Вергилий, ну-ну, — Данте откровенно залюбовался широкой улыбкой этого мальчишки, из-за чего далеко не сразу понял следующий вопрос. — А если серьезно. Что было? — А? — Ну, когда вы спустились срубать корни этого треклятого дерева. Что происходило с вами весь этот год? В прошлый раз ты рассказывал о совсем уж давних временах. — А ты тогда расскажешь, как прошел твой? Улыбка Неро дрогнула всего на миг, но в этот раз он смог сдержать лицо. — Договорились, — это согласие далось ему с трудом. А теперь предстояла задача даже более повышенной сложности: попытаться рассказать о своих попытках продолжать жить без Данте так, чтобы тот не понял, насколько это было погано — начинать каждый день с сожаления о том, что ты не умер во сне. Хотя велика была вероятность, что Данте было прекрасно знакомо это чувство. Неро все еще слишком отчетливо помнил, в какой разрухе находилось агентство в первый день его вынужденного переезда в него. — Вообще, не знаю, что тут рассказывать. В аду из занятий только и есть что бесконечные битвы с демонами и друг с другом. Хотя… — Данте ухмыльнулся, вспомнив что-то явно смешное, — был один забавный момент. Верг придумал, каким образом можно с помощью моего Вожака Церберов добывать воду для купания, представляешь? Ну, у него же есть морозные свойства и все такое. Конечно, ад давно отучил Вергилия от брезгливости, и все же если у нас была возможность содержать себя в чистоте, было бы попросту глупо той не пользоваться. В общем, зрелище это, скажу я тебе, уморительное! — Судя по тому, что Данте было тяжело сдерживать смех во время своего рассказа, он ни капельки не приврал, и Неро начинал неосознанно заражаться его весельем, улыбаясь и даже не замечая этого. — Мне было смешно буквально каждый раз, из-за чего Верг даже как-то чуть не задушил меня этими же нунчаками. Но если спросишь меня, после такого зрелища и умереть не жалко! Вдоволь отсмеявшись и немного погодя, как если бы Данте сомневался в целесообразности следующего откровения, он все же решил начать свой рассказ издалека. В конце концов, Неро имел полное право знать всю историю. Может, тогда он наконец перестанет относиться к его решению присоединиться к Вергилию столь категорично. А если все пройдет совсем удачно, то возможно и к самому Вергилию тоже. — А знаешь, я ведь уже бывал в аду раньше. Это случилось незадолго до того, как Вергилий вернулся из мертвых и тут же вырастил очередную громадину из-под земли. Я начинаю думать, что у него какие-то серьезные комплексы. Неро нахмурился, к неудовольствию Данте, пропустив шутку мимо ушей. — Что ты там забыл? — Ты будешь смеяться, но… я искал там Вергилия. — Я тебя правильно понимаю? Ты искал того, кого считал мертвым? В месте, откуда без Ямато* было буквально невозможно выбраться? — Неро что-то было ни капельки не смешно. — Да, знаю… Глупость, как мою авантюру назвал потом сам Верг, когда я рассказал ему об этом. И это я еще умолчал от него о своем любимом в те дни развлечении, — Данте горько ухмыльнулся, бездумно пригладив растрепавшиеся лепестки розы забинтованным большим пальцем. — Что еще за развлечение? — У Неро охрип голос и засосало под ложечкой от скверной догадки. — Игра под неудобным длинным названием «позволю демонам один раз ударить меня во время боя — вдруг кто-то из них окажется счастливчиком, да еще и избавит меня от мучений?», — Данте замолк, едва заметив, как между бровей на лице его любимого мальчишки пролегла скорбная морщинка, — ну-ну, не нужно этих грустных мордашек. Я ведь еще здесь, как видишь. — Ты действительно был готов умереть за своего брата, — опустив взгляд на свои сцепленные в замок руки, Неро сам не заметил, как больно прикусил себе губу в наказание за то, о чем не переставал сожалеть до сих пор, пускай Данте и был «все еще здесь», — а я даже не смог нормально настоять на том, чтобы ты тогда взял меня с собой… — Так. Давай-ка без этого, пацан, — бинты на ощупь оказались шершавыми, когда чужая рука осторожно приподняла лицо Неро за подбородок, чтобы он не вздумал отвести взгляд и вернуться к этим нелепым претензиям к самому себе, — начнем с того, что я бы не простил себе, если бы узнал, что ты отправился в ад за мной, ясно? У тебя еще вся жизнь впереди! Что бы сказала на это Кирие?! — Мы больше не вместе. От удивления Данте отпустил его лицо, выглядя растерянным как никогда прежде. Неужели он так увлекся своим собственным горем, что даже не смог разглядеть страданий того, кого так сильно любил? — Что? Как? Когда это случилось? Так ты поэтому сюда переехал? Что ж, теперь настала очередь Неро делиться откровениями. И этот разговор по душам обещал быть далеко не таким приятным, как предыдущий.