Пропитые повести

Меня сейчас узнать не могли бы: жилистая громадина стонет, корчится. Что может хотеться этакой глыбе? А глыбе многое хочется! И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошечное. Будет любовь или нет? Какая — большая или крошечная?

Благо поздний вечер — взять за руку можно без опаски. Понятия не имею, когда я стал таким соплежуем, что ходить за ручку стало нормальным, но ощущать его ладонь в своей, или свою в его, отчего-то доставляло. Чувство такое дурацкое, растягивающее губы в тупую улыбку. Чтобы пальцы крепче сжать и он тут же сжал в ответ. Прямо ух, сука. Арсений сегодня красивый. Даже в пожелтевшей рубашке, которая теперь велика на пару размеров; да даже в пиджаке этом ублюдском, ни разу не подходящем к простому походу в кино. Хотя как тоже простому — почти свиданию. Да чё там «почти» — свиданию. В кругу недобитых интеллигентов, видите ли, принято водить в свет своих пассий, а я, если что, она. Правда, что они там обычно отвечают на приглашение, я не знаю. Маловероятно, что я попадаю в точку с «О, ебать, Арсюх, ды конечно». Со стороны это, наверное, максимально странно. Он в своём костюме наглаженном, я — в драных кедах. Ему тридцать шесть, мне даже не двадцать. Он придерживает меня на ступеньках за локоть, я, спотыкаясь, выдаю все маты мира. Хотел бы я быть таким, как он, — с манерами и ботинками начищенными, но, с другой стороны, как представлю себя с вот этим вот «ах, простите-извините, разрешите-позвольте», аж смешно становится. Чтобы я какому-нибудь херу такой: «позвольте». Пизда, блять. Ряд, разумеется, последний, ещё не ясно, почему больше: из-за мелких ласк втихую или из-за пресловутого роста, который что у меня, что у него, дай бог. В конце концов, гномам тоже нужно видеть экран. — Вот кем бы я был из «Мстителей»? — достать Арса во время рекламы перед сеансом — святое. — Которые команда супергероев? — Они. — Я смотрел всего два фильма о супергероях, и оба с тобой. Выбирая из Бетмена и Дэдпула, я бы предпочёл летучую мышь. Тот, что в красном, безбожный хам. — Его не было в «Мстителях» вообще-то. — А Дэдпул был? — Не пришей к пизде рукав. — Вот и я бы его не взял. С ряда впереди на нас шикнул какой-то мужик, и я, окрестив его втихую пидарасом, изволил заткнуться. Так вышло, что фильм мы не выбирали — взяли билеты подешевле на ближайший сеанс. Кто знал, что им окажется всратая отечественная комедия с шутками про тёщу и запор. Слушал бы и слушал. Во благо собственной психики от фильма пришлось абстрагироваться. Встать и уйти — сразу нет, проще напрямую в лицо плюнуть, чем показать, что единственные развлечения для меня, на которые у Арсения хватает денег, всратые. Вот не будь фильма, просто бы посидеть полтора часа в темноте вдвоём — лучшего не придумать. А так — гоняй тупые фантазии, как получше это время использовать. В голове, скорее, гормоны, чем мозги. «А если вот щас ему отсосать? Не видно же, хули, последний ряд. А если он мне?». Жалкая извилина парирует: «Ты придурок штоле». «Или я ему все-таки?» — Тош? — Арс моё ментальное отсутствие заметил. Всегда замечает. — Очевидно, я ошибся с выбором фильма. Стоило бы позаботиться об этом заранее… Идём? — Да хорош! Огонь кино. Просто конкуренции с тобой не выдерживает. Готовьте страницу в Золотом Сборнике ублюдских подкатов. А Арсению хватает для застенчивой полуулыбки и короткой отмашки. Сколько бы я ни бил в грудь кулаком и слюной ни брызгал, в комплименты он не верит, напрочь отказываясь принимать их на свой счёт, потому что со всех счетов сам себя списал. Но и я, знаете ли, не пальцем деланый. — Короче, я тебе в штаны залезть хотел, — пикап-мастер во мне, к счастью, быстро закончился, — ну, типа темно, нас не видно. Я еблан, да? — Здесь же люди. — Кто бы сомневался. — Да и хер на них. — Это… это как-то неприлично, даже, наверное, вызывающе, ведь… — «Ведь я учитель, ведь я такой правильный, а ты бестолковый». Так? — Совсем нет! Просто я… — пауза нехорошо затягивается, — стар для подобного, Тош. Будь мне девятнадцать, я бы согласился и не на такое, но мне тридцать шесть и максимум, что я могу себе позволить здесь, тебя даже не заинтересует. Едва ли и наедине я способен на что-то эдакое. Попадает. Прямо, сука, в самую точку, противную такую, которая как микроцарапинка на дисплее — вроде и не видно почти, но, блять, постоянно фокусируешься именно на ней. Не важно, что там крутая яркая фотография из миллиона таких точек, потому что эта ебучая трещинка все равно испортит её, как и все другие. Как устраивать вечеринку с кассетным магнитофоном. Нужен звук, громкость по максимуму, а музыка из него и голосов не заглушает. А тебе бы такую стереосистему, чтобы аж в грудине волны дребезжали, чтобы в соседнем районе слышно было. Чтобы на балконе, в лифте, за гаражами и в ебучем кинотеатре, чтобы когда и как хочется, прямо там, где можно хоть сколько-нибудь укрыться от чужого носа и уха. Со включённым, блять, светом! Без ебучего «неприлично», «неловко», «стыдно», потому что какое вообще неприлично, когда я люблю? Любить это, блять, неприлично? Стремление быть ближе неловко? Звёздочки в глазах под закрытыми веками и колени в судороге — стыдно? В своих фантазиях я всегда умён и хуй доебешься вообще. В реальности «бля, ну это, как его, короче». — Бля, ну это… Как его, короче… — кто-то удивлён? — Ты даёшь мне много, даже очень, но мне всё нужно. Вот вообще всё. Ты весь. Потому что я — вот он, со всем, что надо и не надо, тебе только. Полностью. До последней всратой шутки и позорной неловкости. А ты мне отфильтрованный, светлой стороной, и да, сука, я знаю, что всей этой постыдной хуйни в тебе в тысячи раз меньше, чем во мне, я вообще сомневаюсь, что она хоть сколько-нибудь есть, но если есть, то должна принадлежать мне. Это всё эгоистично и тупо, но, блять, поделать ничего невозможно, потому что надо так. Ты нужен целиком. Вместе с тем, что прячешь за «здесь же люди». — Даже не знаю, что тупее: исповедоваться шёпотом под ублюдскую комедию или надеяться, что из сказанного вообще можно вынести хоть какой-то смысл. Арсений молчит. Снизу поднимается мерзкий холодок вместе с поздней догадкой «а не охуел ли я?». И отвечает себе же: «охуел». — Если хочешь, то… — легонько хлопает по коленям, приглашая пересесть. Готов поспорить, написать кандидатскую ему было легче, чем на такое решиться. — Рассчитываешь, что я откажусь? — Что смогу обнять тебя. Дважды меня просить не нужно. Нужно ебучие кресла пошире делать, потому что мои колени в положении лицом к лицу ему под рёбра упираются. Ой не так сесть он имел в виду, ой не так. — А если нас заметят? — беспокойно морщит лоб, но руки на пояс все же кладёт. — Да в рот я их ебал, — перехватывая его возмущения ещё на этапе глубокого вдоха, прижался вплотную, решительно настроенный расстаться с совестью, — а ты бы меня. Тоже в рот, если хочешь. В такие моменты всегда смешно. Вот очень хуевая привычка во время того, когда колом стоит, думать о том, как он нелепо смущается моей наглости. — …но я бы предпочёл между ног. Раз уж я охуел, то надо идти до конца. Когда я смогу показать, как его не хватает, если не сейчас? Хотя бы один вечер без ебучих возвращений заполночь, чтобы у него спину не ломило и руки не потряхивало. Чтобы мне не было стыдно рассчитывать на секс, зная, что Арсений едва приволок домой ноги. Чем кончилось кино — понятия не имею. Какого цвета стены в туалете кинотеатра — тоже, но потолок определённо белый. В маленьких цветных бликах-салютах перед глазами. Опираться не на что, штаны приспущенные путаются, слова на языке путаются и дыхание туда же. Пульс путается. Все остальное — как по полочкам. Наконец-то спиной к груди, его руки всё ещё за бёдра удерживают, выдохи волоски на шее щекочут. Внизу больно, вверху похуй, сзади тепло. Правильно так. Необходимо. Так — полностью.