Кто-нибудь вспомнит нас (продолжение)

Все стало еще тяжелее. Недельная нагрузка Эммы утроилась, и в конце каждого дня она плелась домой, чувствуя себя выжатой и беспокойной. С приближением экзаменов ее неуверенность в себе росла, и ее охватывало странное и непрекращающееся желание отыскать уединенное место и расплакаться. Она изучала бутылки с алкоголем на витрине магазина так, как никогда раньше. Еще она обнаружила, что по несколько раз в день нуждается в том, чтобы Реджина обняла ее, и поскольку Реджина тоже была занята, она редко получала эти объятия. — Я знаю, это все кажется чересчур, но обещаю, что ты справишься, — был ее обычный совет, когда они разговаривали по телефону. Эмма всегда закусывала губу и сжимала трубку в руке, но отвечала утвердительным мычанием, как будто это оказалось хоть как-то полезно. Ей слишком легко овладевал синдром самозванца, и в большую часть вечеров, когда она пыталась заниматься, слова в книгах расплывались и серели, и она захлопывала обложку, как будто ей снова было десять лет и она не могла понять абсолютно ничего, что происходит в книге, которую они проходили в классе по английскому языку. Когда она рухнула на стол на кухне Реджины в то воскресенье, она искала сочувствия. Она хотела чувствовать руку Реджины в волосах и слушать успокаивающий голос в ухе. Она хотела вслушиваться в этот спокойный, рациональный голос, напоминающий, что она больше не была ребенком — она ​​была сильной, она была умной, и она сдаст эти экзамены, и затем они выйдут на финишную прямую к лету. Она умоляюще подняла голову, ожидая, когда обычно интуитивный взгляд Реджины упадет на нее, и она спросит, что случилось. Но Реджина отчаянно что-то писала в блокноте, а ее левая рука закрывала верх страницы, словно она пыталась помешать кому-то списывать. Эмма вздохнула. — Я сдаю модернизм на следующей неделе, — сказала она. Реджина кивнула. — Я помню, — ответила она. После паузы, не переставая писать, она спросила: — Как ты? — Нервничаю. Такое чувство, что вещи, которые я учу, не задерживаются в моей голове. Реджина скупо улыбнулась.  — Понимаю. Тебе нужно, чтобы я поспрашивала тебя? Она была прагматична, как всегда, но тот факт, что она не поднимала головы, напрягал Эмму. Она наклонилась, чтобы посмотреть, над чем та работает.  — Было бы неплохо. Реджина отодвинула от нее блокнот жестом, едва заметным, но точно так же раздражающим. — Конечно. Может быть немного позже? — Хорошо, — медленно ответила Эмма. Она помолчала и спросила: — Что ты пишешь? — Ничего, — сразу же ответила Реджина, точно так, как Эмма и рассчитывала. Ее ручка продолжала двигаться. — Что ты сдаешь после модернизма? — Колониальную литературу, — Эмма снова наклонилась и поняла, что под бумагами, над которыми работала Реджина, лежал еще один листок. Он был глянцевый и шаблонно напечатанный, и она подумала, что это чертовски похоже на резюме.  — Серьезно, над чем ты работаешь? — Всего лишь несколько заметок к лекции. — Очень много заметок. Реджина не ответила, и внезапно бессонница и беспокойство Эммы, и ее раздражение, что ее неделями держат в неведении, схлопнулись вместе, подобно складному стулу. — Ты бы предпочла поговорить об этом в другой раз? — спросила она. — Конечно, нет, — ответила Реджина, но ее голос был незаинтересованным, и на самом деле она не слушала. Она только начала писать новый абзац. — Точно? Потому что, если ты подождешь две недели, мои экзамены закончатся, и тебе даже не придется притворяться, что тебе интересно. Наконец ручка Реджины перестала двигаться. Она подняла голову: — Что это должно означать? — Над чем ты работаешь? — повторила Эмма. — Ты говорила, что занятия проходят спокойно, пока все готовятся к экзаменам. То, как чуть уловимо изменилась поза Реджины, было немного пугающим. Она сложила руки перед собой.  — У меня есть и другие дела, ты знаешь. — Это какие? — Такие, как еще одна гостевая лекция, — ответила Реджина. — Если бы ты сделала паузу, чтобы подумать еще о ком-то, кроме себя, возможно, ты бы запомнила это. Эмма выдвинула вперед челюсть. Она вела себя как ребенок, и она это знала, но Реджина смотрела на нее с неким огнем, поэтому она не потрудилась смягчить свой тон и вызывающе спросила: — Северо-Восточный Университет? — Да, — ответила Реджина. Ее глаз дернулся. — Я тебе не верю. — Прости? — Ты что-то скрываешь от меня, — сказала Эмма, многозначительно глядя на бумаги, которые писала Реджина. — Ты делаешь это уже несколько недель. — Это не так. — Тогда покажи мне, что ты писала. Эмма не могла не заметить, что Реджина подвинула блокнот ближе к себе еще на дюйм. — Почему ты это делаешь? — настаивала Эмма. — Что здесь такого важного, что ты не можешь мне рассказать? Я рассказываю тебе все. — Эмма, — простонала Реджина. — Пожалуйста, перестань давить на меня. Я работаю над материалами к лекции, и я переживаю из-за нее, и мне просто легче сосредоточиться, не объясняя тебе каждое мое намерение. Эмма все еще не верила ей. Было что-то странное в выражении лица Реджины, и это только больше злило. Возможно, именно поэтому она произнесла слова, которые, как она знала, максимально выведут Реджину из себя. — Тогда я не понимаю, почему ты так переживаешь, — сказала она, скрещивая руки на груди. — Разве ты не просто используешь еще раз тот материал из Нью-Йорка? Ярость сверкнула на лице Реджины, как молния. — Нет, Эмма, я не «просто использую еще раз один и тот же материал». Может ты и относишься равнодушно ко всему, но некоторые из нас действительно гордятся своей работой. — Я просто говорю. — «Просто говоришь» что? — Что тебе не нужно так сильно стараться, чтобы просто не потерять форму – ты знаешь, что все будет хорошо. Неприкрытая ярость на лице Реджины практически заставила Эмму вжаться в спинку стула. — Эмма, — сказала она самым холодным тоном. — Я предлагаю тебе изменить свое отношение, прежде чем я выгоню тебе из моего дома. — Но это просто… — Нет, — прервала Реджина, подняв один палец и обвинительно наставив его на Эмму. — Это не просто что-то там. Я знаю, что ты переживаешь из-за экзаменов, и я это понимаю, но я тоже переживаю, и ты не можешь просто игнорировать мои переживания, потому что не считаешь их столь же важными, как твои. Я не собираюсь сидеть здесь и терпеть это. Эмма стиснула зубы. Была ли Реджина права или нет — что, к сожалению, до нее начинало доходить, что она могла бы быть и права, — это уже было не важно. Важно было то, что Реджина скрывала от нее что-то с самого первого дня, и это было несправедливо, потому что Эмма открылась ей больше, чем кому-либо. Предполагалось, что это обоюдный процесс, и даже когда Эмма уставала, и ныла, и в ее голове прыгали чертовы цитаты из Харди, она все-таки не могла не замечать, что Реджина тоже на самом деле выглядела встревоженной. Ее лицо стало немного бледным. Она начала грызть ногти.  — Ты ведешь лекции и семинары каждый день, — упрямо продолжала Эмма. Вдруг она поняла, что может использовать перепалку как возможность избежать учебы, но отмахнулась от этой мысли, потому что она была слишком жалкой, чтобы по-настоящему ее обдумывать. — Предполагается, что и ты должна писать эссе каждый день, и тем не менее я точно знаю, что ты провела половину прошлой недели, зависая в том жутком баре на кампусе, участвуя в конкурсе коктейлей с мистером Джонсом. — Это была всего лишь одна ночь, и ты говорила, что не против. Я могу иногда выпустить пар. — Очевидно так же, как это ты делаешь сейчас, — отрезала Реджина. — Ты слишком близко к сердцу все воспринимаешь. — Я? Я не уделяла тебе необходимое количество внимания в течение пяти минут, и ты устроила истерику. — Я не устраивала истерику, — бросила Эмма, хотя она устраивала. Она знала, что именно это она и делала. Ее щеки загорелись от того, что на нее накричали. — Я просто нервничаю, а ты не делаешь ничего, чтобы помочь. — Тогда уходи, — категорически ответила Реджина, снова взяв ручку и принимаясь что-то писать. — Ты думаешь, я не уйду? — Честно говоря, мне все равно, — сказала Реджина, и Эмма ужаснулась, услышав, как сорвался ее голос. Ее щеки стали розовыми, и она яростно писала, не встречаясь глазами с Эммой. — У меня много работы, и, если ты собираешься отвлекать меня, я бы предпочла, чтобы ты пошла в другое место. Когда Эмма не сразу ответила, она подняла взгляд. Что-то холодное пробежало по телу Эммы, когда она увидела, что глаза Реджины были слегка заплаканы. Но она проигнорировала это, потому что была зла и устала и слишком горда, чтобы быть благоразумной. — Хорошо, — ответила она, вставая и собирая свои книги. — Пока, увидимся. Она надеялась, что Реджина окликнет ее, но та этого не сделала.

***

Эмме потребовалось несколько часов, чтобы полностью осознать, какой она была задницей. Всю дорогу до дома она ерзала в автобусе, стиснув зубы и чувствуя пульсацию в висках. Она продолжала уверять себя, что это не ее вина, не только ее, ведь Реджина тоже вела себя так неразумно и отказывалась просто сказать ей чертову правду с самого первого раза. Потом она вспоминала блестевшие от слез темные глаза Реджины, и чувство вины начинало расти. Они с Реджиной довольно часто устраивали перепалки, хотя в девяти случаях из десяти это не было настоящей ссорой — это были всего лишь отдельные раунды в вечной игре, кто смог одержать верх в этот раз. Извинения требовались редко, потому что обычно обе они были на одной волне — и заканчивали очередной притворный спор взрывом смеха.  Но в этот день, когда Эмма ссутулилась на кровати, уставившись в наполовину написанные заметки, она начала понимать, что действительно провинилась перед Реджиной. Она застонала и отодвинула тетрадь. Она была отменной дрянью, и тот факт, что она находилась в стрессе, не мог служить оправданием. В конце концов, Реджина была самым спокойным и собранным человеком, которого она когда-либо знала – и если она нервничала из-за лекции, то на это должна была быть причина. Возможно, она не хотела сообщать Эмме, какая именно, но Эмме следовало поверить, что у Реджины было веское основание. У Реджины для всего и всегда было веское основание. Эмма схватила телефон и напечатала сообщение.  Мы можем поговорить? Реджина отказывалась включить извещения о прочтении сообщения, сколько бы Эмма ни просила ее, поэтому ей оставалось только ждать, гадая, было ли сообщение вообще просмотрено. Через два часа она сдалась и попробовала еще раз. Реджина, пожалуйста. На это Реджина ответила, но не так, как надеялась Эмма. Я занята. Поговорим позже. Ладно, может быть, она заслужила это. Эмма бросила телефон со стуком и пришла к выводу, что Реджине просто нужно время, чтобы закончить работу, прежде чем она действительно успокоится. К вечеру, однако, когда Эмма все еще не получила ответа, она снова попробовала списаться. Я просто хотела извиниться. Знаю, что вела себя как мудак. Но ничего не произошло. Реджина просто ответила, что да, все так, но она все еще занята. Эмма впервые за несколько месяцев легла спать без пожелания доброй ночи от нее. Проснулась она в ужасном настроении. Реджина до сих пор ничего не написала, и Эмму ожидал целый день занятий, а затем еще и подготовка эссе. Она застонала и натянула одеяло на голову, задаваясь вопросом, сойдет ли с рук, если она заявит, что внезапно ее свалил весенний грипп, если это позволит не идти на семинары. Но она все равно потащила себя туда, и написала Реджине по дороге. Привет, напечатала она, сначала написав «Чудесного утра», но затем удалила, когда поняла, что это звучит так, будто она пытается манипулировать Реджиной.  Я хочу нормально извиниться за вчерашнее. Могу я увидеть тебя вечером? Она подумала, что к этому времени Реджина уже успела остыть, но ошиблась. Ответ, который она получила, заставил ее с шумом втянуть воздух. Моя лекция в Северо-Восточном университете в среду, Эмма. У меня нет времени общаться с тобой до нее. Эмма автоматически начала набирать ответ, который был резким и ребяческим и содержал слишком много пассивной агрессии, но затем заставила себя стереть его.  Хорошо. Удачи с подготовкой, — написала она вместо этого. У нее подвело живот. Но это, по крайней мере, привело к тому, что Реджина ответила:  Спасибо. Удачи с твоим модернизмом. Впрочем, это не заставило Эмму чувствовать себя сильно лучше. Предстоящая неделя растягивалась перед ней сильнее, чем она могла ожидать, и это была ее собственная чертова вина, что не было ничего хорошего, на что можно было бы рассчитывать. Утром среды Эмма отправила Реджине еще одно сообщение с пожеланием удачи. Ответ пришел только после полудня. Прости, что не могла ответить сегодня утром - я нервничала и не хотела снова на тебя срываться. Спасибо, что подумала обо мне. Думаю, все прошло хорошо. Эмма немедленно ответила, пытаясь вовлечь ее в разговор, но Реджина, похоже, не заинтересовалась. Остаток вечера прошел в тумане, и абсолютно ничего не могло исправить мрачное настроение, которое поселилось в груди Эммы, как грозовое облако. На следующее утро она решила, что все, с нее хватит. Она едва могла сосредоточиться на учебе, и тот факт, что Реджина злилась на нее, начинал вызывать тошноту. Им нужно было нормально поговорить, и если Реджина не собирается отвечать на сообщения или снимать трубку, когда она звонит, придется сделать это лицом к лицу. Навещать Реджину в ее кабинете стало запрещено с того раза, когда они случайно закончили сексом на столе, и она знала, что Реджина не обрадуется, увидев ее. Впрочем, она не была уверена, что ее саму это еще волнует. Она постучалась и подождала, пока Реджина отзовется. Когда ее профессор подняла взгляд и увидела, что она просовывает голову в дверь, она вздохнула. — Эмма, — сказала она предупреждающе. — Лучше бы этому быть о Гомере. Эмма проскользнула в кабинет и закрыла за собой дверь. Она убедилась, что заперла ее, прежде чем шагнуть вперед.  — Это не так, но я также не собираюсь пытаться соблазнить тебя. Короткий смешок вырвался из носа Реджины, когда она снова посмотрела на свой блокнот.  — Это обнадеживает. — Реджина, пожалуйста, — сказала Эмма, подходя к стулу, на котором она обычно сидела. — Нам нужно поговорить. — Я знаю, но сейчас неподходящее… — Придется быть подходящим, — прервала ее Эмма. — Ты меня игнорируешь, и я не говорю, что у тебя нет на то достаточной причины, но я не могу ничего исправить, если ты не позволяешь мне даже попытаться. Вломиться в твой кабинет — это все, что мне оставалось. Тогда Реджина посмотрела на нее. Ее взгляд слегка смягчился. Она нахмурилась, глядя на лицо Эммы и то, как она вцепилась в спинку стула, а не села на него, и вздохнула. — Хорошо, — отозвалась она, откладывая ручку. — Садись. Эмма плюхнулась и облегченно вздохнула. Реджина сняла очки и сделала паузу, чтобы потереть переносицу, прежде чем наконец внимательно посмотреть на нее. — Вперед, — сказала она. — Давай свою речь. Это звучало как вызов, но ее голос был уставшим, а глаза были совсем не такими пронзительными, как ожидала Эмма. Она сглотнула, когда поняла, что это, вероятно потому, что ей было еще больнее, чем Эмма думала. Она выпрямила спину.  — Прости. Я была засранкой. Реджина слабо улыбнулась.  — Да. — Я нервничала и сорвала это на тебе, и это было на самом деле не круто. Я просто предполагала, что мои заботы важнее твоих, потому что ты всегда такая уверенная, взрослая и спокойная, что даже представить себе невозможно, что ты можешь «нервничать» из-за чего-то. — Я сказала тебе, что нервничаю, — заметила Реджина. — Я бы не стала этого делать, если бы не искала у тебя какую-то поддержку. — Я поняла, — вздохнула Эмма, потому что у нее было время, чтобы подумать об этом и осознание того, насколько невнимательной она была, уязвляло ее с каждым разом все сильнее. — Правда. Я знаю это, и я ненавижу себя, и я не буду делать этого снова. Я просто… Ты такая скрытная, Реджина. Я знаю, ты что-то скрываешь от меня, и, возможно, у тебя есть на это причины, но мне хотелось бы, чтобы ты просто сказала мне, что же это такое. Впервые Реджина не стала это отрицать. Она почти выглядела извиняющейся. — Я знаю, — ответила она. — Мне тоже не нравится держать от тебя что-то в тайне. Но я обещаю — это не такое большое дело, как ты придумала в своей голове, и я расскажу тебе. Обязательно. Когда придет время. Это была, пожалуй, самая обнадеживающая вещь, которую она сказала по этому поводу за все время, поэтому Эмма кивнула. Она не собиралась сейчас давить.  — Я бы хотела быть рядом с тобой, когда я тебе понадоблюсь, а в это воскресенье меня не было, — мягко сказала она. — Я зла на себя, что упустила свой шанс. Реджина грустно смотрела на нее, сложив руки на столе.  — Знаешь, иногда я забываю о разнице в возрасте между нами. Эмма вздрогнула. Она знала, куда это может завести. — Ох? — Ты можешь быть очень зрелой, что очень странно, учитывая, какой ты ребенок в глубине души, — сказала Реджина, улыбаясь, чтобы смягчить удар. — Иногда я просто думаю, что мы одного возраста, и наши… обстоятельства — это просто неудачный эпизод, который скоро закончится. Но между нами четырнадцать лет, Эмма. И в выходные я ощущала этот разрыв очень ясно. — Я знаю, — простонала Эмма. — Я действительно вела себя как ребенок. Но ты же знаешь, что я не такая — в любом случае, обычно не всегда. — Да, если ты не голодна, — ухмыльнулась Реджина. — Или расстроена или раздражена тем, что я не позволяю тебе отвлекать меня от работы. — Да…— сказала Эмма, пробуя осторожную усмешку. — За исключением любого из этих случаев. Но ты же знаешь, что я имею в виду, верно? Прости, я очень сожалею, и я обещаю, что не буду больше себя так вести. Она сжала зубы и ждала приговора Реджины. Реджина внимательно ее разглядывала. Вздохнув, Реджина встала из-за стола и обошла Эмму со спины. Она выпрямилась, скрестила руки на груди, и посмотрела вниз, где с нетерпением ждала Эмма. — Чтобы быть честной с тобой, — медленно начала она.  — Насколько ты знала, я волновалась всего лишь из-за лекции. И ты была права — я все время их веду. Эмма нахмурилась.  — Я не понимаю. — Я просто отдаю тебе должное. Думаю, я понимаю, почему ты чувствовала, что твоя куча влияющих на жизнь экзаменов и эссе была более достойной панической атаки, чем мое маленькое выступление в другом колледже. — Это было не просто маленькое выступление, — запротестовала Эмма, все еще пребывая в замешательстве. — Что ты имеешь в виду — «насколько я знала»? Ты говоришь, это было совсем не так? — Нет, это было так, — ответила Реджина. — Но есть некоторая… информация, которую ты не знаешь. И я могу понять, почему это могло бы поменять восприятие. Эмма нахмурилась. Она узнала выражение лица Реджины, аналогичное тому разу, когда они впервые заговорили об этих трех лекциях, и тому, когда впервые поссорились на ее кухне. Что-то происходило, и Эмма почувствовала, что начинает злиться, что Реджина опять отказывается говорить.Но она проглотила свое негодование, потому что сейчас, черт возьми, было не время начинать снова этот спор. — Хорошо, — сказала она. — Но если ты что-то чувствуешь, что не можешь сказать мне… Я просто хочу, чтобы ты знала, что можешь. Я здесь и, несмотря на то, как я себя вела в воскресенье, я хочу быть рядом с тобой. Лицо Реджины мгновенно смягчилось. — И снова появляется эта разница в возрасте. Эмма слабо улыбнулась.  — Я всегда буду моложе тебя, это очевидно, но это не значит, что я всегда буду демонстрировать это. — Я знаю, — сказала Реджина. — Это меня не особо беспокоит. Я была просто очень… разочарована в эти выходные. Эмма дернулась. — Разочарована? Боже, Реджина — ты пытаешься разбить мне сердце? — Это все, что для этого нужно? — Абсолютно, — ответила Эмма, и ее грудь перехватило сильнее, чем следовало. — Я не хочу разочаровывать тебя. Вообще никогда. И мне нужно, чтобы ты знала, что я ненавидела себя с того самого момента, и если бы я могла вернуться в прошлое и по-настоящему поддержать тебя, как ты заслуживаешь, я бы не колебалась. Тебе не пришлось бы тратить дни перед твоей большой страшной лекцией на то, чтобы злиться на меня. Реджина сморщила нос от удовольствия. — Я не была настолько зла. — Ты выглядела так, — ответила Эмма, затем улыбнулась. — У тебя был тот самый вид Злой Королевы, который проступает на твоем лице, когда ты видишь, что люди продолжают болтать на твоем семинаре. — Тот самый вид Злой Королевы? — Ты знаешь пример — когда выступает жилка на лбу и кажется, что ты собираешься кого-то задушить. — Эмма, — отрезала Реджина, хотя она смеялась. — Я не оценила это сравнение, благодарю тебя. Я не чертова злодейка из мультиков Диснея.  — Так и есть. Хотя милая, — ответила Эмма, надувая губки, потому что она знала, что это всегда вытаскивало ее из неприятностей. — Та, которая мне правда, правда очень нравится. Реджина закатила глаза, но затем она наклонилась и нежно обхватила лицо Эммы. Эмма сразу же вспыхнула от ее прикосновения. — Ты глупая, — тихо сказала Реджина, поглаживая ее щеку большим пальцем. — Я знаю, — ответила Эмма. — И я раскаиваюсь. Правда. — Я знаю, что раскаиваешься. Я прощаю тебя, — ответила Реджина. — Спасибо, что пришла сюда, чтобы сказать это. Наконец, Эмма позволила себе расслабиться.  — Я не могла не прийти. Я знала, что ты расстроилась из-за меня, и я не могла этого выносить. — Правда? Почему? Эмма нахмурилась на этот вопрос. — Потому что ты заслуживаешь лучшего, — сказала она. Она говорила медленно, потому что это была самая очевидная вещь на свете для нее. — Ты заслуживаешь того человека, который будет делать тебя счастливой. Рука на ее лице остановилась, и Реджина посмотрела на нее заблестевшими глазами, которые были на несколько оттенков темнее, чем обычно. Мгновение она помолчала. Затем она наклонилась и нарушила собственное правило, поцеловав Эмму в губы. Эмма улыбалась, когда она отстранилась. — За что это? — спросила она. Лицо Реджины находилось в дюйме от ее собственного, и оно было в сотню раз мягче, чем когда Эмма вошла в комнату. — Награда за твои искренние извинения, — сказала она, поглаживая скулу Эммы. — Я больше не злюсь, ясно? Проехали. — Хорошо, — кивнула Эмма. — Спасибо. Могу ли я сделать что-нибудь для тебя, чтобы возместить это? Реджина улыбнулась в ответ и открыла рот, чтобы ответить. Их прервал скрежет ключей, и дверь внезапно распахнулась. Реджина отпрыгнула от Эммы, как будто оказалась на пути движущегося поезда, но все-таки это было недостаточно быстро. Человек, который вошел в дверь, моргал на них из-за круглых очков. Он сразу перестал двигаться. — Профессор Миллс? Все тело Эммы заледенело, как будто кто-то погрузил ее в жидкий азот. Однако лицо осталось на поверхности — и оно все еще горело в том месте, где его касались пальцы Реджины, когда дверь открылась. — Доктор Хоппер, — ответила Реджина, опершись руками на стол позади нее. В двух шагах от нее Эмма застыла на своем стуле. — Какой сюрприз. — Да, — сказал он, взглянув на Эмму, а затем опять на Реджину. — Извините, я обнаружил, что дверь заперта, и предположил, что вас здесь нет. Улыбка Реджины застыла на ее лице. Это был момент, когда обычно она непринужденно лгала и спасала их обеих, но сейчас пауза затянулась. Эмма почувствовала, как что-то стиснуло ее легкие. — Ну, я здесь, — в конце концов сказала Реджина. — Чем могу вам помочь? — Я просто зашел забрать несколько моих книг, — ответил доктор Хоппер. Он говорил осторожно и старался не смотреть на них. — Мне нужно… Реджина уже кивала.  — Конечно. Прошу вас. — Знаете, я думаю, я вернусь позже, — пробормотал он, делая шаг назад. — В любом случае, у меня еще встреча. Скажем, после обеда? Голос Реджины был напряженным, когда она ответила: — Конечно. Я буду на лекциях до пяти, так что вы можете просто… войти. — Отлично. Замечательно, — сказал доктор Хоппер, разворачиваясь и поспешно выходя в коридор. — Чудесно. Спасибо. Дверь за ним закрылась, и кабинет погрузился в тишину. Эмма не отрывала глаз от пола, потому что чувствовала напряжение в теле Реджины, будто это был искрящийся фейерверк. — Он… — сказала она наконец. Ее голос сорвался, и ей пришлось прочистить горло и начать снова. — Он, возможно, ничего не видел. Секунду Реджина молчала. Ее пальцы вцепились в край стола так, что костяшки побелели. Затем она вытолкнула сквозь стиснутые зубы: — Я положила руку тебе на лицо, Эмма. — Я знаю, — сказала Эмма, наконец поднимая взгляд. — Но… — Без всяких «но», — прервала Реджина, отталкиваясь от стола и направляясь на свое место. — Дерьмо. Дерьмо. Именно поэтому я просила тебя никогда сюда больше не приходить. Эмма почувствовала, что ее лицо запылало. Конечно, у них было правило, и в его основании лежала веская причина, но это было еще не все. — Я пришла сюда, чтобы извиниться, — ответила она. — Я не подкрадывалась, чтобы попытаться соблазнить тебя — это был правильный поступок. Не моя вина, что ты не можешь держать свои руки при себе. — Не смей винить меня за это! — рявкнула Реджина. — Я не виню тебя! Я просто говорю… — Я не хочу это слышать, — перебила ее Реджина. Она запустила пальцы в волосы. — Боже мой. Он расскажет декану, и меня уволят. Вот и все. После всех этих пряток по углам, вот как это закончится. — Ты этого не знаешь, — сказала Эмма. Это был самый слабый протест, но, несмотря на насмешливое хмыканье Реджины, она продолжила попытку. — Он не может быть уверен в том, что он видел — мы очень быстро отстранились. И, кроме того, мы не делали ничего незаконного. У него нет причины бежать к декану, и он сейчас вообще в отпуске. — Он печально известен своей добродетельностью, — ответила Реджина, рухнув в свое кресло. — Доктор Хоппер ни разу не упустил возможность сделать «правильную вещь», даже если это могло бы повлечь за собой разрушение чужой карьеры. — Реджина… — вздохнула Эмма. — Пожалуйста, не паникуй. Очевидно, для этого было уже слишком поздно, потому что Реджина полностью ее проигнорировала. — Тебе нужно уйти, — сказала она, откинув голову на спинку кресла. Ее глаза блестели, когда они уставились в потолок. — Сейчас. — Но, — запротестовала Эмма, — я хочу помочь. Ты не можешь сидеть здесь одна, впадая в отчаяние. — Это именно то, что я собираюсь сделать, и мне не нужно, чтобы ты была свидетелем, — ответила Реджина. Она казалась больше отчаявшейся, чем рассерженной, и это вызвало всплеск боли в груди Эммы. — Просто уйди. Если увидишь доктора Хоппера на пути, веди себя как обычно и держи рот на замке. Эмма посмотрела на нее. Реджина низко утопала в кресле, ее грудь быстро вздымалась и опускалась, и Эмма знала, что она собирается разрыдаться. Она видела это в дрожании ее челюсти. — Я не оставлю тебя так, — неуверенно сказала она. Реджина сразу же подняла голову и бросила самый яростный взгляд из всего своего репертуара. — Ты сделаешь так, как тебе, черт побери, было сказано, — рявкнула она, указывая на дверь гневным жестом. — Убирайся. Сейчас. Я не хочу разговаривать и не хочу слышать слабых утешений. Просто уходи. Эмма вскочила на ноги и дрожащими руками попыталась закинуть рюкзак на плечо. После этого она попыталась в последний раз сказать нужные слова. — Я… Хватило даже одного слова, и Реджина вскинулась на нее с звуком, звучавшим как вопль раненого зверя. — Убирайся! Она практически закричала на нее, и Эмме стало стыдно, как быстро она бросилась к двери. Ее лицо горело, когда она устремилась по коридору, и она ссутулилась, чтобы скрыть это и надеялась, что ни разу не встретила на пути доктора Хоппера, пока практически бегом не вернулась домой.