~***~
Тот же день с нетипичной для серого города солнечной погодой. Та же нью-йоркская квартира с видом на утопающие в небесах высотки. Тот же черный потолок, освещенный ровным зиянием бледного света люстры, и тот же Блейн, который, не желая вылезать из оков собственных простыней, тупо пялится в искусственное ночное небо над головой, пока жаркое солнце мегаполиса уныло пробивается лучами сквозь полупрозрачные шторы спальни. Дневной сон всегда приносил с собой ощущение разбитого состояния, но сон, скачками прерываемый мыслями, был худшей мукой для уставшего Блейна. Будильник уже давно сообщил о необходимости донести чью-то симпатичную задницу до душа, а после до холодильника, чтобы оставшегося времени хватило на дорогу до съемочной площадки, но Андерсон проигнорировал его позыв, лениво потягиваясь на согретых простынях. В его снах больше не осталось надоедливых образов, одна сплошная пустота как этот черный потолок его спальни, который грозился разойтись по швам от взгляда, пытающегося хотя бы ему отдать часть мыслей, не дававших покоя. Сильно зажмурив глаза и ловя за тонкой кожей век плывущие блики света, Блейн вновь и вновь возвращался к тому разговору с Себастьяном. Странно было говорить, что Курт ничего не значит, если это было точной противоположностью чувств. Андерсон уже давно оставил попытки убедить себя в обратном, ведь Хаммел успел стать тем человеком, которым не становился ни один, кто мог похвастаться месяцами знакомства с Блейном. Чего стоит многочисленность людей, прячущихся под словом «приятели-коллеги», которых он знал вдоль и поперек из-за приватных встреч и оргий, которые частенько устраивались по окончанию первого знакомства. После прощания с Куртом, мало было сказать, что Блейн чувствовал себя паршиво. Всю оставшуюся половину дня он выкуривал сам себя из дома, пуская дым от очередной сигареты в духоту комнаты и игнорируя звонки ангела, пытавшегося узнать, что произошло в тот короткий момент, когда Андерсон ни с того ни сего начал извиняться. Не в силах слушать надоедливую мелодию звонка, Блейн вышвырнул телефон в дальний угол, где он, развалившись на две половины, сдохнул, к счастью нескольких купюр в кошельке Андерсона из-за отошедшего аккумулятора. Блейн открыл глаза и снова, не находя ничего интересней пустой темноты потолка, перевернулся на живот. Он тихо застонал от смешанности чувств и накрыл голову мягкой перьевой подушкой, чтобы заглушить в голове голос Курта, окрашенный в разные оттенки его изящного смеха и нежности слов. В мыслях Андерсона еще не могло уместиться понимание того, как Хаммел мог так бездумно довериться ему, допустить не только к своему телу, но и к своему сердцу, потому что мимо его любви в доверчивых глазах нельзя было равнодушно пройти, не заметив её. Блейн же, не доверяя полностью своим ощущениям, списывал их на ответную реакцию к чувствам Курта, к его словам, въевшимся в память неоновый вывеской «Я люблю тебя». Он не соврал, когда сказал Себастьяну, что Хаммел ему интересен, не соврал, когда говорил, что он другой, но опустил все значение своих предыдущих слов, ответив, что Курт очередное влечение. Может, он так и думал, потому что переоценивать свои чувства было точно не в характере Блейна, избегающего чего-то неконтролируемого как огня. Будильник, разряжаясь по комнате новой мелодией, вновь оповестил о себе, и Андерсон после лишнего звукового напоминания о своей глупой самонадеянности про бесконечность времени окончательно решил покончить с мыслями об ангеле, что сейчас едва улыбался в его глазах, подрагивая невидимыми крыльями, струившими из-за аккуратно выступающих лопаток. Откинув подушку, не сумевшую заглушить поток нахлынувших мыслей, Блейн поднялся с постели, лениво потирая щеку, на которой красовались узорчатые следы, нарисовавшие на лице мятые линии. Он не стал одеваться, потому что в очереди был душ, готовый принять в теплый плен мягких капель, поэтому появление Блейна в абсолютно голом виде вызвало большой интерес со стороны Себастьяна, развалившегося на кожаной софе с джойстиком от новой приставки в руках. - Ну, что, выспался?- отвлекаясь от экрана плазмы, поинтересовался Смайт, изредка переводя взгляд на полный обзор тела Блейна. Андерсон не спеша дошел до кухонного островка, чтобы отпить из кувшина прохладной воды со льдом. Почти осушив все содержимое, он взъерошил непослушные кудряшки, что смешно торчали со всех сторон, и ответил Басу чуть охрипшими от усилия связками: - Ни хрена не выспался. Вся постель провоняла дешевым одеколоном твоих шлюх,- он потянулся во весь рост и налил из крана, фильтровавшего воду, новую дозу прохладного напитка, попутно закидывая туда несколько лимонных кубиков льда,- Неужели ты не можешь водить парней к себе в квартиру? - Ты же знаешь, у меня ремонт,- Смайт отложил джойстик и, переместившись к крайнему подлокотнику, протянул ноги во всю длину. - У тебя ремонт уже как два года. Это не смешно, Бас. Признайся, ты бездомный? Себастьян разразился в смехе, но Блейн, уловив в этом излишнюю наигранность, сохранил на лице серьезную заинтересованность. Себастьян, увидев, что не сможет за своим смешком скрыть слова, которых Андерсон, не сводя своих янтарных глаз, терпеливо ожидает, мгновенно подавил фальшь и честно ответил: - Я не люблю одиночество. Такой ответ тебя устроит? - И поэтому ты уже как два года морозишься на этом диванчике?- Блейн недоверчиво свел брови на переносице. - Ну, ты же не пускаешь меня в свою постель,- чуть надуто уточнил Смайт. - Подожди, а те дни, когда ты не ночуешь у меня, ты… - Я ночую с другими парнями,- не дал договорить другу Смайт,- Все закрыли тему. Для Блейна этот ответ дал возможность задевать Себастьяна в тех случаях, когда он сам будет переходить грань, лавируя на краю его терпения, готового разорваться как лопнувший воздушный шар. - Значит, два года,- задумчиво начал Андерсон, не сбавляя с губ насмешливой улыбки,- семьсот тридцать дней умножить на двадцать четыре часа… - Заткнись,- Бас бросил подушку в друга, которую тот словил, прикрывая ей свое достоинство,- И иди туда, куда шел, если не хочешь, чтобы я к тебе присоединился и оттрахал твой член так, что он у тебя не встанет на съемках, которые через…- Смайт взглянул на правое запястье, где ловило на себе блики стекло дорогих часов,- уже через три часа. Андерсон подошел к подлокотнику, где покоилась голова Смайта и наклонившись над ней, взял подушку, что еще лежала у него в руках и игриво накинул ее на лицо Баса, который забавно начал дергать ногами и что-то мычать. - Так вот чего боится Себастьян Смайт… Одиночества?- Андерсон извернулся от длинных рук друга, что пытались ухватиться если ни за плечи, то за темные локоны,- А знает ли Себастьян, что Блейн Андерсон уже как два года мечтает об этом самом одиночестве, которое у него отобрало двухметровое существо, что храпит в гостиной за место нескольких слонов и не покупает продукты, чистя его холодильник как целая орава изголодавших бабуинов,- Андерсон откинул подушку и наклонился еще ниже к лицу Смайта, пока его губы находились на уровне медовых глаз, а руки, наконец, перехватили волосы на затылке. После таких случайных моментов, они обычно забывали обо всем и, не доходя до кровати, трахались на полу, падая с узкого дивана из-за хаотичности действий. Смайт не сводил взгляда с полноватых губ Блейна, желая вернуть их ощущение на себе, Блейн же, почувствовав взаимность, прошептал: - Но если Себастьян Смайт очень хорошо попросит, то Блейн Андерсон разрешит ему спать в своей кровати… Иногда. - И даже разрешит обнимать его и закидывать на него ноги?- уточнил Бас, соединяя свой взгляд с его на кончике носа. - Этого он не может обе… - Может, он, наконец, заткнется и поцелует меня?- в приказном тоне прервал его Смайт, водя ладонью вверх от затылка к темечку. Блейн усмехнулся и поцеловал друга. Они слегка запутались из-за положения «вверх-вниз головой», поэтому после того, как их языки в который раз не нашли друг друга, парни разразились тихим смехом в губы друг друга, целуясь теперь мягкой улыбкой. - Я не отпущу тебя никуда,- прошептал Себастьян,- Ты же понимаешь, что мы всегда будем вместе. Неважно кем… главное - всегда. Все это не случайно, малыш. Мы с тобой - это не случайно. - Бас… - Нет, детка, послушай. Все эти твои увлечения… они так и останутся историей, потому что есть только один человек, который понимает тебя, это я, Блейн. - Эгоистично, Себастьян, за это я тебя и люблю… Но ты забыл про одно: в отличие от тебя, одиночество – моя стихия, и ничье появление не изменит погоды во мне. Андерсон, на прощанье запечатлев поцелуй на губах Смайта, выровнял спину и отошел от дивана, где остался лежать его друг, больно жмурясь то ли от света, то ли от чувств, с которыми он сталкивался каждый раз в общении с Блейном. - И я передумал насчет кровати,- уже стоя в проеме дверей, заговорил Блейн,- Никакого закидывания ног и никакого «я сплю только голышом». Если только при условии отдельных одеял. Не хочу чувствовать твой утренний стояк. Когда он, кажется, исчез, оставляя друга одного, Смайт заговорил, надеясь на молчание пустоты. - Я люблю тебя, тролль,- сказал он. - Я тоже, друг,- внезапно послышался ответ голосом Андерсона. Только после этого Блейн ушел, так и не видя теплую улыбку Себастьяна. Как он и рассчитывал, душ занял меньше часа, большее время осталось за попытками рассмотреть себя в зеркале и понять, что изменилось в этих обычно равнодушных цвета плавленой карамели глазах. Не найдя ничего интереснее маленьких морщинок, что собирались стайками в уголках, он оставил это бесполезное занятие, теперь приводя себя в пригодное для выхода в свет состояние. Сбрив бороду, отросшую на приличное количество сантиметров, Андерсон превратил солидность мужчины в беспечность мальчишки. Кожу лица, ставшую гладкой после работы с ней станка, он увлажнил лосьоном, после чего высушил влажные волосы полотенцем. Спрятав ноги в плотно облегающие серые джинсы, Блейн надел чистую белую майку, сверху которой набросил в красно-белую клетку выглаженную рубашку, перед этим расстегивая ее на все пуговицы. Не забыл он про важную часть своего гардероба, широкий плетеный браслет, который скрывал уродский шрам на запястье левой руки. Весь образ завершили с торчащим «языком» и грубой подошвой высокие кожаные ботинки, что осели на переходе лодыжки в голень, с плотными шнурками, завязанными в узел, который держали медные заклепки. Вернувшись из душа посвежевшим и полностью одетым, Блейн заметил, что Себастьян что-то готовит, потому что микроволновая печь, три раза напомнив о себе, заставила его быстро переместиться от шкафа с посудой к разогревшемуся обеду. Смайт грубо сматерился, когда обжегся упаковкой полуфабриката, но, чудом донеся его до стола, вернулся за тарелками. Андерсон не переставая улыбаться, присел за стол, где развернулась целая заварушка, выполняющая требование накормить голодный желудок. - Что это?- Андерсон потыкал вилкой в какую-то зеленую хрень, что подозрительно пахла фасолью. Смайт недовольно посмотрел на брезгливое выражение лица друга и поднес к глазам упаковку, где на оборотной стороне был написан состав. - Говорят, что говядина с гарниром из молодой фасоли, приправленная соусом из базилика и томатов. - Как думаешь, правда, из базилика?- Андерсон поднес к губам вилку, слизывая задержавшийся на зубчике соус. - Не знаю,- Бас отбросил пустую упаковку и плюхнулся на стул, беря в руку свою вилку и проверяя предположение состава,- Вроде да,- он задумчиво распробовал только что отправленный в рот кусочек говядины,- По крайней мере, есть можно. Не понимаю, что это за стереотип, что все геи умеют готовить. Лично я умер бы с голоду, если бы не микроволновая печь и специальный отдел в супермаркете с заморозками. Блейн согласно кивнул, быстро расправляясь со своим говяжьим стейком и откладывая на край тарелки витаминную фасоль. - Кстати, пока ты был в душе, тебе несколько раз звонил какой-то «Курт-ангел»…- вновь заговорил Себастьян и тут же словил на себе взгляд подавившегося Блейна,- Очередная ролевая безбожника Блейна или личный звонок с небес? Похоже, кто-то наверху тобой не доволен, малыш. Андерсон мгновенно схватил телефон, лежащий на краю стола, и проверил историю вызов. - Ты отвечал?- спросил он, пока мед в его глазах бурлился, клянясь выжечь в Смайте зияющую дыру. - Нет,- поспешил ответить друг. Блейн, опустив взгляд с лица Баса, вернул телефон обратно на край стола, заменяя его вилкой, которая через секунду отправилась прямиком в рот. Не хватало ему еще того, чтобы Курт узнал от третьих лиц его месторасположение, тем более, от Себастьяна, того, кто за пачку своих любимых печенюшек ложь выдаст за правду, а в данном случае нежелательную правду за уже случившийся факт. - Не перезвонишь? - Нет,- Андерсон покачал головой,- Может, позже, но не сейчас,- изо всех сил, сводя скулы, он сдерживал желание услышать голос Курта, ведь для этого нужны были лишь нажатие нескольких клавиш и несколько гудков, и он очутится там, куда рвется безнадежное сердце. Блейн отодвинул от себя почти опустевшую тарелку и поднялся с места под сопровождающий взгляд Смайта. Устав от этой недосказанности, он нашел его глаза и вскинул руки,- Что еще ты от меня хочешь? - Мне кажется, или тебе звонила твоя огайская подстилка,- предположил Бас. - Он не… Тебя не должно это касаться!- Блейн схватил телефон, блокируя его и засовывая в задний карман джинс,- Просто оставьте меня в покое. Все!- озлобленно выкрикнул он, мечась по гостиной в поисках спортивной сумки, в которой лежали необходимые вещи, чтобы уехать на съемки… или сбежать от Себастьяна. - Вот только теперь не говори, что он для тебя ничего не значит. Ты бесишься от одного упоминания об этом Курте. Может, наконец, спросишь себя, почему! Глубокий выдох не приносил с собой успокоения, и Блейн, словно прорвавшаяся дамба, грозился выплескать свои мысли из головы, преобразуя их в гневные отклики слов. Второй выдох даже не повторил подвиг первого, раскалив получаемый воздух до бела. - Почему? Спроси себя!- крикнул ему в спину Смайт, и у Блейна сорвало все возможные крыши, что удерживали сознание в анонимности. Он больше не мог молчать, держа все в себе, потому что ощущение, что оставшиеся крупицы рассудка сотрутся в пыль, и он вот-вот сойдет с ума, уже плотно въелось в каждую клеточку мозга, плавя все возможные мысли в нужном русле сумасшествия. - Действительно, Бас, почему? Ответь мне… Может, потому что я умираю от одного его взгляда, верующего, что я тот самый,- неожиданно остановившись и повернувшись к другу, начал Андерсон, надрывая не готовые к такому усилию связки.- Может, потому что он звонит мне сейчас, чтобы узнать, все ли со мной в порядке, пока я, игнорируя его звонки, собираюсь на съемки, где буду трахать чью-то задницу, сдерживая желание отблеваться от всего этого дерьма, в котором увяз. Может, потому что я разрываюсь на части от желания поверить, что со мной не повторится все то, что когда-то разбило меня и превратило в ничто. Может, потому что боюсь стать опять ничтожеством, сентиментальным уродом, над которым он посмеется,- прерывисто дыша, продолжал Блейн,- Я не люблю его! Не люблю! Но я на пороге того, чтобы поверить в это чувство! Но никогда не перешагну его, потому что дверь… чертова дверь закрыта… поэтому я обязан находиться здесь, а не обнимать ангела, уламывая его хотя бы на минет. Я здесь! И я попытаюсь забыть эти дни, но никогда не смогу, потому что вынужден возвращаться сюда вновь и вновь, обманывая его из раза в раз, что завязал. И когда он узнает, а он узнает, потому что невозможно будет вечность скрывать мои отъезды… он вышвырнет меня из своей жизни, потому что ему не нужна такая грязь как я. Поэтому я всегда буду одинок, поэтому мне никто не нужен. Я смешиваю всех, кто ко мне притрагивается, с дерьмом, и парней я использую только для траха, чтобы у меня было хотя бы одно имя в этом огромном мире, чтобы забыть, что я пустой внутри, а не что я одинок. Мне никто не нужен. Ни ты, ни он. Я хожу по кругу, а вы с ним лишь напоминание, что из этого круга нет выхода, а если и есть, я его никогда не найду. Я хочу уйти, но не могу, поэтому я сейчас поеду, отработаю и вернусь обратно в Огайо к тому, кто пока из-за своей наивности верит мне. И пока он это делает, пока мне хочется это чувствовать от него, я не отступлюсь. Можно ли это считать любовью, когда делаешь человеку заведомо больно? Я так не считаю, потому что это не любовь. Попахивает нашим с тобой эгоизмом, а любовь невозможна, когда ты заботишься только о себе и о своих чувствах. Поэтому больше никогда не спрашивай, что я чувствую к нему. Это не любовь, это эгоизм. Блейн тяжело выдохнул, пока голос, возвращая себе прошлую тональность, тихо сопел глубоко в глотке невысказанными мыслями. Себастьян же, не ожидая такой острой реакции от друга, еще набирался смелости заговорить, боясь, что в следующий раз следом за лопнувшими перепонками, у него будет вынесена челюсть от удара. - Он первый, кто тебя зацепил, кому ты позволил себя задеть,- не повышая голоса, начал он,- Это чувства, очнись, чувак, пойми, что ты начал чувствовать, и порви с этим, потому что твой страх… он неизбежен. Все повторится вновь, пока ты не изменишься, а этого никогда не случится, потому что настоящий ты – это Блейн, который не подпускает к себе чужаков, какими бы ангелами они не казались. Он бросит тебя, потому что таким, как он, не нужны такие, как мы. Твой Курт невинен, это так, потому что я знаю, что тебя могло так тронуть. Он не шлюха, которая захотела твой член в своей заднице, он не прыгал к тебе в объятия по первому зову. Он зацепил тебя другим. Он искренен, он нежен, он ребенок. Ты таких ломаешь или избегаешь, но сейчас твой взгляд остановился, и ты решаешь, что же сделать: убить его или оставить. Ты мечешься словно зверь, поэтому хочешь вернуться, чтобы найти третий вариант, которого нет. Только не говори, что возвращаешься, чтобы сломать его, потому что ни одну свою подстилку ты не обсуждал со мной и не называл ее своим ангелом. Третий вариант – полюбить его. Ну же решайся! Только задай себе вопрос, сможешь ли снова это сделать, не почувствовав то, что причинил тебе Макс. Оглянись, ничего не изменилось. Ты тот же порноактер, у тебя парень, который не принимает этого, и все из чего построены ваши отношения - это ложь. Пора одуматься. Признайся, что боишься сделать больно ему, а не себе. Я не верю, что тобой движет эгоизм. Ты влюбляешься в него, тебя влечет. Взаимность, которой у тебя не было три года. Все это в совокупности дает тебя теперешнего: неуверенного, жалкого Блейна. Любовь не стоит того, чтобы превращаться в «это». - Я не оставлю его… не уйду из его жизни,- выслушав все, что сказал сейчас Себастьян, упорно подытожил Блейн. Его взгляд настойчиво сверлил пустоту в полу, пока ноги, следуя острому желанию сбежать, медленно отступали назад,- Называй это как хочешь, но мне лучше знать, что он для меня значит. Я воспользовался им, чтобы почувствовать себя живым. И пока он дает мне это ощущение, я буду продолжать им пользоваться. - Значит, личный сорт героина…- не в силах больше противоречить другу, заключил Бас. Блейн едва кивнул головой, не поднимая взгляда. - Как бы глупо не звучало, но даже ванильные фильмы иногда бьют прямо в десятку,- больше не сказав ни слова, он схватил с пола свою сумку и вышел из квартиры, с силой захлопывая за собой входную дверь. Андерсон винил себя за излишнюю болтливость, за слабость, что выползла неаккуратными словами, которые не отличались особым смыслом, лишь глубокими эмоциями и двойным дном. Он сорвался вместо того, чтобы промолчать, съязвить или показать свое равнодушие. Они часто ссорились с Себастьяном, но никогда Блейн не позволял стольким эмоциям обрести форму слов. Он опять позволил вывести себя из равновесия, и самая страшная параллель, которая мгновенно всплыла перед глазами, была картиной прошлого. Так было единожды, но повторялась изо дня в день в период реабилитации от любви. Андерсон помнил, как Себастьян буквально перевязывал ему руки, как приводил его в чувства из-за долгих истерик, избивая пощечинами и заталкивая в пустые комнаты без окон, которые отпирались ключом только снаружи. Тогда Блейн стал ходячей неприятностью, превращаясь из уравновешенного парня в умалишенного наркомана с разбитым сердцем и желанием покончить со всем дерьмом одним лишь способом. Может, Смайт вновь боялся увидеть, но то, что когда-то пряталось в оболочке Блейна, было ужасным зрелищем. Он был буквально оголенным комком нервов, в один момент он заливался смехом, в другое бежал выбивать двери, чтобы его пустили к Максу, позже он орал на Баса, выплевывая весь скопившийся яд, проклиная его и умоляя пустить к любимому, потом кидался к другу на шею, целуя его, прося простить и дать чего-нибудь покурить, затем, получая отказ, бил его в грудь, после чего валил на пол и раздевал, прося возможность быть сверху. После всего этого сумасшествия они занимались сексом до потери пульса, пока задница не саднила от боли, и Смайт не начинал просить Блейна остановиться от звука имени Макса, слетающего с губ, и его жестокости, с которой член вторгался в чужое тело. И если первое время Себастьян пытался еще что-то объяснить, как это было и сейчас, то потом оставил жалкие способы вернуть Блейна. Музыка и гитарные струны, на которых вечно задерживались его пальцы, стали одним единственным способом занять себя чем-то, но только время залечило раны, да и то, только заклеило их пластырем, готовым вот-вот отлепиться. Променяв движение лифта на извилистую лестницу, Блейн преодолел многочисленность ступеней в несколько ловких прыжков, после которых последовал веселый спуск по скользким перилам. На улице, несмотря на палящее солнце, было промозгло и сыро, поэтому захваченная в последнее мгновение кожаная курта, что сейчас изящно облегала тонкую талию, укрыла легко одетое тело от прохладного ветра, типичного для осеннего Нью-Йорка. Взяв автомобиль Себастьяна с закрытой парковки, Блейн поехал по адресу, что был забит в заметках с пометкой «работа». Добравшись до съемочной площадки, где студия, к которой он принадлежал, арендовала помещение, Андерсон припарковал машину и вылез из салона, по пути здороваясь с членами группы, курившими в перерыве между подготовкой к съемкам. Не задерживаясь около них, но искренне улыбнувшись знакомым операторам и прочему персоналу, он вошел в помещение и после длинного коридора сразу попал в гримерную, где сидела на туалетном столике изящная девушка, накручивая блондинистый локон на палец и непринужденно треща по телефону. Увидев парня, она ловко соскочила и подошла к нему, чуть касаясь его щеки накрашенными ярко-красной помадой губами. Распрощавшись с собеседником, она обратила все внимание на Блейна, который, скинув с себя верхнюю одежду, чуть улыбался. - Привет, сладкий,- прощебетала она тоненьким голоском, который вряд ли подходил под образ хрупкой блондинки с каждым вытатуированным сантиметром кожи. - Привет, Ева,- Блейн сменил улыбку на приветственную, уделяя особое внимание ее внешнему виду, несмотря на то, что знал каждую деталь ее внешности наизусть. Она была целым произведением искусства. На её тонком запястье извивались цветные линии, оплетая черепа и изображение целующихся девушек с обнаженной грудью и заплывшими черной пустотой белками глаз. На другой руке кресты были извиты лианой погибшего шиповника и утопали в морской волне, несущейся к предплечью, где вода переходила в изображение дикой кошки в короне, что, возвышаясь над торчащими кисточками ушей, блестела золотом краски. Такое грациозное создание было самым необычным из всех девушек, которых Блейн знал. Если бы он был натуралом, то сразу бы влюбился в эти васильковые глаза, обведенные черной подводкой с уходящими по-кошачьи стрелками вверх. Внешне она была совершенной, пирсинг в виде кольца обрамлял пухлую нижнюю губу, что изящно топырилась, призывая ощутить вкус помады. Одна ноздря была проколота лабретом с бриллиантовым камнем, в брови изгибался по своей форме золотой циркуляр, с двух сторон которого наворачивались ледяные шипы под необычный цвет глаз девушки. Несколько прядей светлых волос были выкрашены в огонь, преходящий из мягкого розоватого света в угольно-красный цвет раскаленных камней. Одежда же сочетала в себе несочетаемое: высокая юбка, начинавшаяся в районе талии, чуть прикрывала худые подкаченные бедра, свободная майка, вся изрезанная, была заправлена в юбку и выставляла аккуратную грудь в красном лифчике с широкими лямками. Стопы и большую часть голени скрывали высокие сапоги все в заклепках и с грубой шнуровкой. Она была как маленький сорванец, но всегда очень мила с Блейном не только из-за своей работы стилистом и принадлежности к лесбийской ориентации, объясняющей солидарность секс-меньшинству, но и потому что была его лучшей подругой на площадке. - Сажай, лапа, на стульчик свой симпатичный зад, пока я буду бороться с твоими кудрями,- она усадила его на высокое кресло перед зеркалом, беря тонкими пальцами его лицо за подбородок и рассматривая,- Сладкий, ты опять побрился так, что твои щечки гладкие, а шея как всегда сплошная колючка,- забавно засмеялась она, беря помазок с уже разведенной пеной для бритья. - Я надеюсь, что сбритая щетина посмотрит на пример оставшейся и быстрее отрастет, ты же знаешь, как я не люблю, когда вы заставляете меня бриться. - Я помню, но этот мальчишка нравится мне не меньше, чем то бородатое существо, которое попадает ко мне в руки после месяца перерыва,- Ева уже нанесла пену и сейчас орудовала станком, брея некоторые участки шеи. Закончив процедуру, она вытерла лицо полотенцем и увлажнила кожу лосьоном,- Кстати, где ты пропадал неделю, я думала, ты навестишь меня и как раз познакомишься со своим сегодняшним партнером? - Я был неделю у родителей, внеплановая поездка,- ответил Андерсон, наблюдая в зеркале, как пальцы Евы забрались в кудряшки, немного лохматя их и поднимая корни волос к верху. - Ну и как родственнички? Можешь особо не распинаться, ведь меня напрягают эти разговоры о счастливых семьях,- смешно морщась, болтала она, брызгая водой из пульверизатора на высохшие пряди Андерсона,- Потому что мои, когда я их решила познакомить с Камилой, послали ко всем чертям. Ну а что… подумаешь, нам захотелось развлечься на кухонном столе, и мы случайно свернули прах моей мертвой бабки, это же не повод называть нас извращенками, хотя пирсинг в соске до конца добил мать, да и моя девочка особо себя не сдерживала и стонала во все горло. Зато мы прах потом заменили перцем, чтобы не спалиться, жаль, что традицией мамы было ставить вазу с ним на стул, обычное место моей бабки, и иногда разговаривать с ним… или с ней… Не ну нормально, еще этот человек считает меня психом… Ну так вот, у нее была жуткая аллергия на перец, поэтому она и распсиховалась, когда запалила, да еще Камила ее в конец убила, потянувшись за горсткой специй из этой вазы, чтобы сдобрить пресное мясо, которое моя мамаша сожгла в духовке. Называется, съездили с моей малышкой к родственничкам. - Пожалуй моя история не будет такой эпичной,- вставил Блейн, помотав головой и сразу замирая из-за недовольства девушки, превращающей его волосы в прическу. - Ну и ладненько тогда. Кстати ты уже познакомился со своим партнером, я его только что закончила приводить в порядок… И вот, что я тебе скажу: этот милашка вполне в твоем вкусе. У него большие глазки, пухленькие губки, залакированная челочка и неплохая попка в узких джинсах. Не мальчик, а одуванчик, нет даже не так… ангелок. И имя у него такое… - Какое?- Блейн насторожился, вглядываясь в зеркале на отражение задумчивого лица девушки, что перестала расчесывать его волосы и прикусила губу. - На «к» начинается… то ли Колт, то ли Корд… или Култ… - Курт? – помято уточнил Андерсон, понимая всю идиотичность своего предположения. Похоже, он действительно начинал сходить с ума. Девушка уже почти закончила бороться с его волосами, чуть сбрызгивая уложенные пряди суперустойчивым липким лаком, пока парень напряженно ожидал результата ее размышлений. - Нет, точно не Курт, по-моему, Коул… да точно Коул. Коул Шеррод. Да так,- Ева, наконец, одержала победу в запоминании имен,- Ну все, зая, прикрывай глазки, будем пудрить твой носик. Пока она завершала превращение Блейна в версию для куклы барби, точнее для кена, в гримерную зашел парень, о котором Ева болтала, пока кисточка в ее руках плясала на скулах Андерсона. Закончив легкий мейк-ап, девушка хлопнула его по плечу и вышла из помещения, оставляя двух молодых людей наедине. Блейн еще не открыл глаза, когда около его уха разложился мужской голос. - Может, познакомимся?- игриво шепнул Коул и исчез от своего зеркального отражения, которое Блейн не успел словить. - У меня есть член и у тебя… Будем знакомы,- сухо ответил он, поворачиваясь на стуле к парню, что уже сидел на кожаном диванчике, морщась в широкой улыбке. В момент первого взгляда Андерсону показалось, что он видит перед собой бракованную версию Курта. Схожесть некоторых черт и улыбки была обманчива, потому что, приглядевшись, Блейн понял, насколько лицо парня топорно выточено по сравнению с Хаммелом, у которого каждый изгиб и линия отражала скульптурную грациозность ангела. Было похоже выражение лица, но если у Курта это всегда был легкий налет милой полуулыбки, от которой забавные ямочки зарывались в кожу щек, то Шеррод улыбался словно съел лимон, а глубокие морщины делали его кожу похожей на ребристую поверхность стиральной доски, напоминая собаку породы шарпей. Вместо шелковистых волос, изящно направленных к небесам, у Коула была целая орава соломенных прядей, глупо торчащих в разные стороны, а где-то зализанных кверху. Если он и был недоверсией Курта, то Блейн сразу увидел разницу между неземным существом, которому не хватало только крыльев, и простым человеком, безликим с незапоминающейся внешностью. В нем не было ничего привлекательного, а то, что могло на это претендовать, сразу вставало в голове Блейна образом идеального Курта. Кроме того, парень был одет во все зеленое, что не могло не убежать от внимания Андерсона, который в ту же секунду подал голос. - А ты, по-видимому, Гринч? Оу, то есть леприкон… Да, что со мной такое… Коул?- криво изгибая верхнюю губу, поинтересовался Блейн,- Слушай, это не ты случайно ограбил нью-йоркский магазин с зеленой одеждой?- посмеиваясь вслух, еле выдал он вопрос. Шеррод, кажется, засмущался и чуть покраснел, видя как Блейн ухахатывается, прерываясь только, чтобы сделать глоток воздуха для новой порции смеха. - Зеленый – мой фетиш,- сделал попытку успокоить его Коул,- Мне говорят, что он оттеняет цвет моих глаз,- дополнил он, поправляя воротник своей ядовито-зеленой рубашки, расстегнутой на первые четыре пуговицы. Блейн лишь закивал головой и, выровняв все эмоции на лице, заговорил: - Меня зовут Блейн. Может, слышал, я тут типа суперзвезды,- Андерсон встал со стула, чтобы переодеться в то, что ему оставила Ева, пока ореховые мутненькие глаза парня внимательно изучали его, особенно, когда он начал раздеваться. - Да, я слышал. Если честно, у меня хранится парочка дисков с порно, где есть ты, сразу за дисками с диснеевскими мультиками. - Да ты проказник,- усмехнулся Блейн, снимая свои узкие джинсы и надевая более широкие и свободные. Шеррод не вызывал в нем ничего кроме необъяснимого отвращения и сумасшедшего приступа смеха. У него не возникло желания продолжать с ним разговор и, тем более, спать. Потому что трахать копию, когда перед глазами есть оригинал, не резон. - Съемки начнутся через полчаса, может, узнаем друг друга поближе?- Шеррод похлопал ладонью по скользкой обивке бежевого дивана, вальяжно развалившись на нем и играясь с несколькими пуговицами своей рубашки. - Как бы тебе сказать,- больше не улыбаясь, начал Блейн, перекладывая телефон в карман переодетых джинс,- Мы не будем с тобой трахаться. Ни сегодня, ни завтра. Но я знаю к кому обратиться, если мне надо будет скрывать свою личную жизнь, потому что ты кажешься вполне безопасным,- он напоследок ухмыльнулся и вышел из гримерной. Блейн еще не знал, что придумать, чтобы Коула заменили на другого, но именно этим вопросом решил заняться сейчас, чтобы не пришлось отменять съемки. Спросив у нескольких оператор, где босс, он зашел в хорошо освещенное помещение с поставленным светом и камерами, у которых толпились люди, настраивая их под руководством молодой женщины, что-то кричащей в приказном тоне и переминающейся на высоких каблуках своих батильонов. Софи была главной помощницей босса, совмещающей в себе роль управляющего и режиссера. Она была симпатичной девушкой лет тридцати с собранными в плотный узел волосами, в деловом брючном костюме, свободно висящем на ней, и в белой облегающей блузе, просвечивающей часть ее нижнего белья, кружевного черного лифчика. Ее темные серые глаза были скрыты за квадратной оправой очков, губы всегда складывались в недовольную дугу, придавая ее симпатичному личику вечно брезгливый вид, а несколько черных прядей, специально выпущенных на волю, обрамляли острые скулы, подчеркнутые темным бронзатором. - Привет, Софи,- подошел к ней Андерсон, отвлекая ее от своей же ругани, вытворяющей хаос в рядах рабочих. - Привет, Блейн,- она, наконец, оставила споры, чтобы рассмотреть своего актера,- Ева просто волшебница, не каждому удается укротить твои волосы,- она слегка провела ладонью по его прическе,- Готов? Уже познакомился с Коулом? - В этом вся и проблема… Я могу поговорить с боссом. - Он сегодня не приехал, но я за место него. Чего ты хотел?- спросила Софи, по-деловому скрещивая руки на своей немаленькой груди. - Я не буду сниматься с Коалой… Блять, или как там его… с этим инопланетянином. - Как это не будешь?- брови девушки настолько нахмурились, что пропали под черной оправой очков. - Нет, я, конечно, могу поваляться на кровати, но не могу обещать, что у меня встанет на него, а если и встанет, то я вряд ли кончу. - Блейн, что за выходки? Мы подбирали мальчика специально под тебя. Вы будете идеально смотреться в кадре,- Софи хмурилась еще больше, не предполагая истинную причину отказа сниматься с симпатичным актером, которого они с трудом переманили у флоридских коллег. - Может, если вы еще его загримируете…- Андерсон замолчал,- Нет, даже в таком случае я не смогу стерпеть прикосновение его зеленых лягушачьих лапок. - Не ерничай, Андерсон,- приказала девушка, хотя на ее губах, обычно припущенных к низу, закралась смешинка,- Хорошо, предположим: ты не будешь с ним сниматься, что ты предлагаешь?- она заинтересовано приподняла брови. - Найти другого,- мгновенно ответил Блейн. - Ты такой простой, милый,- она задумчиво закатила глаза, в уме прикидывая, кем можно заменить Коула. - Я согласен даже на Тоби,- Блейн указал на толстого оператора, который, возясь с камерой, выставил на показ свою волосатую задницу, а услышав свое имя, приветливо махнул кивающему Андерсону. Софи проследила за этой ситуацией, и улыбка, наконец, завоевала свое место на ее губах. Как Блейн любил, когда эта суровая девушка позволяла себе такие слабости как смех. - Думаю, другие не согласятся на Тоби, а ты автоматически попадешь в черный список,- она задумчиво прикусила кончик пальца,- Ладно, а что насчет Себастьяна, он не сможет приехать? - Нет, не думаю. Мы с ним повздорили с утра. - Оу, Блейн, ты просто не представляешь в какое положение нас ставишь,- серьезным тоном напомнила она,- А Энтони? - Этот мексикашка?- уточнил мужчина. - Блейн!- Софи цокнула языком. - Я согласен, мы пересекались с ним несколько раз, думаю, что сойдет. - Тогда я скажу Еве подготовить его,- решила девушка, оставляя Андерсона одного. Блейн огляделся по сторонам, изучая помещение, в котором ему придется сниматься. Главное место посреди импровизированной спальни занимала огромная кровать, окруженная камерами и стойками, источающими из себя правильный свет. На мягком покрывале уже лежали несколько пачек презервативов и небольшой тюбик смазки, и Блейн не нашел ничего лучше, чем присоединиться к их обществу, роняя свое тело на постель. Он развалился уже на измятых простынях, избавляясь от обуви и наблюдая за суетившимися на площадке людьми. Андерсон чувствовал себя некомфортно, хотя обстановка не давила на него. Это то, что он умел делать, то, что было прописано его контрактом, крепко держащем его волю в своем кулаке. Главное, что он пытался сделать с собой: перестать думать о Курте, о том, что мог бы сейчас ждать в постели другого человека, который сначала поцелует, потом позволит рукам опуститься чуть южнее экватора, и все это под сопровождение его смущенного вида и слов «люблю». С ним бы не было той привычной пустоты действий, незначимости слов, с ним было бы все особенным. Все приобретало бы смысл. Желание, поцелуи, каждый вдох, в унисон сливающийся с чужим стоном. Курт мог стать важным, тем единственным, но только не в глазах Блейна, потому что он связан по рукам и ногам обязанностью, страхом, болью и еще миллионном разноцветных «но». И опять желание избавиться от мыслей о нем было накрыто сотней причин вернуться к нему обратно и больше не отпускать. И только после тысячной попытки забыть об ангеле ему это удалось, но у телефона, завибрирующего в заднем кармане джинс, были на эти жалкие потуги свои планы. Блейн посмотрел на дисплей, и сердце где-то глубоко захлебнулось страстью и волнением от имени звонящего. Пальцы нервно пробежались по экрану, касаясь «Курта», выложенного миллиардом цветных точек, словно так же могли сейчас прикоснуться к нему самому. Андерсон тяжело вздохнул, кроме него и этой вибрирующей пульсации в мире не осталось ничего. Он не знал оставлять ли решение за эмоциями, которые нетерпеливо тянули свои пальчики к кнопке «ответить», или послушать равномерный голос разума, нудно повторяющий: «Блейн, это не лучший вариант говорить с ним, когда уже через несколько минут, ты, будучи далеко от него, мыслями будешь с ним». Андерсон скинул голос разума на вредный шепот, заглушая его чувствами, прорвавшимися быстрым движением приближающегося к уху телефона, откуда уже лился мелодичный тонкий голос. - Блейн, боже, это ты,- чуть взволнованно протараторил Курт. - Привет, карамелька,- мягко всплыло привычное наименование Хаммела, пока улыбка несдержанно запрыгнула на губы. - Ты вообще представляешь, как я волновался?! Я звонил тебе миллионы раз! Что-то случилось? Ты в порядке? Почему ты не отвечал? Только не ври мне, Андерсон, потому что у меня больше не осталось нервных клеток, чтобы жалеть об их потере. - Со мной все хорошо, куколка, видно, операторы решили сыграть с нами в злую шутку,- прикрыл глаза Блейн, растворяясь в этом голосе, словно молочная карамель, расплавленная на жарком огне. - Ты меня не обманываешь?- не отступал Хаммел. - Нет, ангел,- мужчина приоткрыл глаза, замечая, как какие-то «зеленые» актеришки в противоположном углу комнаты смеются и мерятся членами. Понимая, какой идиотизм творится вокруг него, он снова закрыл глаза, возвращая в голову тишину с примешенным к ней голосом Курта. - Ты так меня напугал, Блейн. И кроме того, что я безумно скучаю по тебе, я хочу зацеловать тебя до смерти, чтобы ты понял, как заставил меня волноваться. - Курт,- произнес Андерсон, словно он был рожден только для этого имени, чтобы в тихом звуке последних букв чувства выворачивали бы себя наизнанку,- Поцелуй меня. Я хочу, чтобы ты убил меня этим… я не могу и мечтать о лучшей смерти. Просто поцелуй меня, ангел. - Что ты делаешь со мной, Блейн?- Курт еле нашел опору в виде своих же двух ног,- Если сводишь с ума, то уже некуда. Я на самом краю. - Давай сорвемся с него. Вместе,- гортанно заурчал Блейн, пока пожар в его теле вспышками зажигался на каждом сантиметре кожи. Курт замолчал, будто обдумывал следующие слова, решавшие для него если не все, то, несомненно, что-то важное. - Я сейчас в городе, в танцевальной студии,- вновь заговорил Хаммел,- Но я освобождаюсь через час и смогу взять в прокате несколько фильмов, запастись китайской едой и приехать к тебе… На всю ночь,- закончил он, и Блейн мог поклясться, что так и видит эти покрасневшие кончики ушей и прикусанную нижнюю губу. - Я хочу этого, ангел, но придется слишком долго ехать… - Почему? - Потому что я сейчас не в городе,- туманно ответил Блейн. Ангел от сожаления выпустил воздух через раскрытые губы. - Когда ты вернешься? - Завтра,- пообещал Андерсон, пробуждаясь от диалога с Куртом из-за подошедшей к нему Софи и следом идущим за ней Энтони. - Я не доживу до завтра,- всхлипнул Хаммел, ощущая себя если ни самым влюбленным человеком на свете, то точно героиней романтического фильма, которую разлучили с любимым,- Прости, я, наверное, развожу сопли, и ты назовешь меня королевой драмы, как всегда съязвив, но меня это не обидит, и я буду влюбляться в тебя еще больше. - Курт,- слово, которое могло сказать все, поэтому именно оно выражало всю недосказанность вслух,- Я позвоню тебе вечером. Обещаю. Я заставлю тебя подарить мне поцелуй перед сном, даже если он будет по телефону. - Я могу тебе подарить его и сейчас, Блейн Андерсон,- чуть улыбнувшись, ответил Хаммел,- Я нежно целую твои губы своими в ожидании, что они еще будут вместе, пока время будет бежать к отметке «вечер». Я буду ждать звонка. Честно. Буду. Люблю тебя,- договорив, он положил трубку, переводя дух и нервно бьющееся сердце в покой. В Андерсоне не осталось ничего кроме пустоты с ровно работающим механизмом, направленным на перекачку крови. Он его любит… Крах. Курт его любит. А в рай не берут предающих чью-то любовь. Он и не стремился, готовясь к жаркому приему в аду, но терять то ощущение рая и быть скинутым с небес ангелом, нет, даже не так… быть самому сбросившимся глупцом означало быть Блейном. Нет выхода. Этот Блейн не годится Блейну, которым он становится в минуты разговора с Куртом. В те моменты, когда мальчика нет, все кажется немного проще. Противоречие мыслей, слова «он мне не важен»… они привычно звучат. Но все меняется, поворачивается на сто восемьдесят градусов, когда реальность, заполненная до краев Куртом, проявляется. Блейн запутался. Нужно было время. Нужен был толчок, чтобы превратить равновесие в пыль и уже позволить хоть куда-нибудь упасть.И этот толчок последовал, потому что голос девушки, красивой француженки Софи, столкнул Блейна на край, присоединяя и его имя к фразе: «пора за работу». Только никто и не заметил, как он в конце успел зацепиться за выступ над огромной пропастью с путающимися между собой предательством, гневом, безразличием и пустотой, что заполняла малейшие промежутки между этими чувствами. Блейн не сорвался. Пока он будет слышать трепет крыльев, то изо всех сил будет держаться стертыми пальцами. Пока над головой есть эти небеса, он будет висеть, ожидая второго толчка. Последует ли он, он поймет чуть позже. Теперь нужно только время.~***~
Где-то далеко от суматохи Нью-Йорка в небольшом городе Лайма высокий шатен, одетый в завернутые до колена спортивные штаны и приталенную белую майку, немного покачивался на высокой подошве своих белоснежных кроссов, зашнурованных крепкой лентой бордового цвета. В танцевальном зале не осталось никого кроме тихой мелодии и уже разогретых мышц, готовых для очередной порции физической нагрузки. Курт заскользил по гладкому паркету и сделал музыку громче, проводя длинным движением пальца по нужной клавише старого бумбокса, который благодаря шипящим колонкам запел голосом Davida Ushera обработанную в танцевальной версии песню Black Вlack Heart. Хаммел выдержал момент, когда мелодия начала приобретать особый ритм танца, и сделал медленный плавный выпад руками. Падение рук по швам. Скрещенность ног. Вверх. Плетеный прыжок… Взлет ладоней, режущих воздух как клинок. Он любил задерживаться после уроков хореографии в зале, оттачивая свои движения и недосказанность тела. Когда все, будучи измотанными в край, уходили, повсюду выключался свет, и только в танцевальной студии с множеством станков и зеркал он догорал допоздна, играя бликами на взмокшем от пота теле Курта. Шаг. Еще один шаг. Скольжение по паркету. Фиксация ног. Крутой поворот. Шаг. Снова шаг. Продвижение в сторону и резко вперед. Курт любил танцевать не настолько, чтобы посвятить этому жизнь, но уметь с помощью движений тела чувствовать не только музыку, но и смысл слов. А смысл этой песни как никакой другой требовал от него сил. Изгиб тел. Сильный толчок. Глубже. Немного быстрей. Резче. Больней. У обоих - лица как приправленный красным белый мел. Пока в маленьком городке Курт дотанцовывал свое соло, шумный Нью-Йорк слушал стоны двух мужчин, которые до пошлости поалевшими губами твердили о своих желаниях, оставляя мокрые засосы на телах друг друга. Грязная похоть и страсть. Сплетение языков. Опять резкий толчок. Блуждание рук. Сжатие бедер. Изворотливость тел в искривлении двух дуг. Наигранность стонов вызывала восторг у режиссера и заставляла ловить операторов крупный план, снимая искаженные похотью лица. Открытость глубоких поцелуев и свободное пространство между телами идеально подходили, чтобы из рядового фильма для взрослых сделать настоящее откровение возможности свободно «любить». Расправленность рук. Вытянутость ног. Прыжок с одной на другую. Закидывание напряженных стоп. Хаммел продолжал танцевать, находя в себе силы для самых сложных движений, требующих полного сосредоточения. Вовремя ловя всю резкость нужных нот, он совершал новые достижения, удачно выполняя все задуманное. Отведение ноги назад. Вытянутый носок. Мгновенный поворот. Напряженность мышц. Полный оборот вращения. Высокий повторный прыжок. Резкая боль. Падение. Курт упал на скользкий паркет, аккуратно выпрямляя поврежденную ногу. Он мог ей шевелить, но боль приносила с собой выбивающую пульсацию, поэтому, дотянувшись рукой до своей сумки, он вытащил эластичный бинт и закрепил его на растянутой лодыжке. Продолжение действий из-за невероятной силы воли. Последние затухающие толчки. Чуть охрипшие стоны. Они кончают. Только Блейн кончает из-за бившейся через грудь наружу боли. Андерсон судорожно закрывает глаза, пока вместе с ним это делает Курт. Они еле встают, оба из-за того, что тело все ломит. Пот струями стекает по лицу, очерчивает мокрые дороги на позвоночнике, скрытом выступающими лопатками. Им обоим немного плохо из-за приступа тошноты, но они справились. Они отыграли свои роли, потому что слышен голос режиссера: «Снято».~***~
Блейн вернулся в свою квартиру только вечером с единственным желанием найти постель и уронить себя. Не обращая особого внимания на темноту, творившую свой мир в гостиной, он скинул с себя обувь и залетел на кухню, вытаскивая из холодильника все жидкое содержимое, имеющее небольшой градус. Достав несколько бутылок пива, он пошел через гостиную в свою спальню, минуя почему-то сидевшего на полу в окружении свечей Себастьяна. - Привет,- больше буркнув себя под нос, поздоровался Андерсон. На секунду его пальцы, задержавшиеся на ручке двери, остановились, и после глупой мысли последовал поворот головы. Блейн нахмурил брови, непонимающе глядя на Смайта в окружении всей это аромохрени, источаемой свечами,- Ты, что, тут кого-то в жертву приносишь? - Нет,- усмехнулся Смайт,- Это для нас с тобой. Последнее, что Блейн мог ожидать так это то, что вернувшись в свою квартиру застанет Баса в подобной обстановке, романтично витающей по всей комнате, где по углам спрятались разжиревшие аполлоны с заржавевшими стрелами любви. - Я тебе уже говорил, что не верю во все эти сектантские штучки,- немного удивляясь, напомнил Блейн, но все же поставил бутылки с пивом на тумбу и подошел к другу, садясь напротив него. - Идиот,- выругался Смайт,- Это мой сюрприз. Тебе. - Ты насмотрелся мелодрам? Я же говорил, что верхняя полка с дисками не для слабонервных. - Боже, Блейн, ты можешь заткнуться,- уже не сдерживая злости, попросил Бас. Андерсон повел бровью и взял свечку с пола, крутя ее в руках и скобля ногтем застывший воск, а потом накрывая огонек своей ладонью, пока на тыльной стороне ни начинала появляться копоть. - Малыш, ты можешь все отложить и послушать меня,- недовольно начал Себастьян. Блейн кивнул, но не выпустил из рук свечку, переводя на друга взгляд, ставший из-за теплого освещения янтарным с ярко вычерченными черными крапинками. - Помнишь, я говорил тебе, что у меня есть для тебя предложение? - Бас, мы друзья,- подозрительно прищуривая один глаз, напомнил Блейн. Себастьян проигнорировал попытки Андерсона превратить разговор в шутку, решая рассказать все открыто. - Франция,- без лишних слов выпалил он. Андерсон непонимающе вскинул брови. - Мы едем с тобой во Францию, Блейни,- улыбаясь до предела, добавил Бас. - Как это?- лицо Блейна мгновенно посерьезнело, а свечка выпала из рук, по пути убивая маленький источник тепла. - От нашей студии открывается несколько филиалов во Франции. И несколько дней назад мы попали в списки приглашенных туда звезд. Я и подписал за нас двоих соглашение. Поэтому через несколько дней мы летим в Париж. - Что ты сделал? - проглотив пустоту, переспросил Андерсон, пока глаза золотом клинка рассекали на лице Смайта извилистые линии. - Я принял приглашение лететь во Францию. Согласился, чтобы мы с тобой переехали и снимались там. - Себастьян… - Это же была наша с тобой мечта,- перебил Смайт,- Малыш, это такие перспективы. Мы перейдем с тобой на мировой уровень. Ты понимаешь, что это Европа? - Себастьян…- чуть громче заговорил Блейн. - Ты только представь, какие огромные это деньги. Какие откроются перед нами возможности. После Парижа будет тур по всей Европе. И в каждой… Только представь… В каждой чертовой стране мы оставим свой след. Это не Нью-Йорк, детка, где съемки несколько раз в три недели и тупые презентации в клубах. Это Европа. Куча новых людей, знакомств. Море секса. - Смайт…- Блейн сжал зубы, но его руку перехватили пальцы друга, прося еще секунду. - Помнишь, мы хотели уехать отсюда. Вдвоем. Только ты и я. Франция – это наша с тобой мечта. Помнишь, как мы хотели переехать туда. Так вот она! Вот эта возможность,- Смайт замолчал, пока Блейн, выдернув свою руку из объятий пальцев, тяжело выпустил воздух через рот. - Нет,- наконец, произнес он,- Я не поеду ни в какую Францию. - Но, Блейн!- от досады скривив лицо, умоляюще обратился к нему Бас,- Контракт на несколько лет, он перебьет твой предыдущий, но это того стоит. - Я сказал нет,- вновь повторил Блейн, вставая со своего места. - Это же Франция! - Мне без разницы, где трахать задницы, хоть на фоне Эйфелевой башни, хоть на фоне Центрального парка. Смысл не меняется, я, все равно, их трахаю. Я перерос эту мечту, Бас. Потому что за людьми, говорящими на французском, милыми улочками и прочим, мы не спрячем истинную цель поездки туда. Работа. Обязанность. Необходимость. Безвыходность. Мне и здесь этого хватает. Мой ответ – нет. Меня душит один контракт, а ты навязываешь мне другой. Ну ответь, сколько мне еще пахать на этой долбанной трах-индустрии, из-за которой я все разрушил. Как ты не понимаешь, я ненавижу эту работу. Ненавижу то, что она со мной сделала. Это извращенное понятие о сексе… Я устал. Устал понимать, что из-за нее потерял все. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу себя, потому что каждый раз поиск в себе чего-то хорошего заканчивается провалом. Я не хочу. Два года я стерплю. Но я уйду. Как только этот срок истечет, у меня не возникнет и мысли продолжать. - Тебе так кажется. Работа - это то, в чем ты уверен, в чем ты чувствуешь себя как рыба в воде. - Похоже, рыба поняла, насколько тухлая эта вода, поэтому и выбросилась нахер оттуда,- проговорил Блейн, полностью поднявшись с места и возвращаясь к двери своей спальни. - Рыбы не живут без воды. Ты задохнешься,- продолжил играть на ассоциациях Смайт. - По-крайней мере, я не буду убивать себя медленно из-за своего же безразличия,- дополнил Блейн, исчезая за дверью. С того момента, как он ушел, прошло больше двух часов. За это время Себастьян не подал признаков жизни, играя в приставку и мысленно матеря тупость Блейна. Он понимал истинную причину отказа - Курт. Только Андерсон в жизни никогда не проведет с этим параллель. Глупо, но Себастьян думал, что таким способом сумеет заставить его забыть об этом мальчишке, но Блейн уже все решил для себя, возвышая этого Курта на пьедестал, с которого в каждую минуту был готов собственноручно спустить, слегка пиная ногой неустойчивую шаткую конструкцию. Блейн запутался, а Смайт не знал как ему помочь. Похоже, то, в чем он был уверен раньше, больше не работало. - Нет, ничего страшного, Блейн,- смеясь в трубку, прощебетал Курт и прикусил уголок одеяла. Они болтали с Блейном больше двух часов, но ни у кого из них не возникало желания закончить разговор. - Хаммел, ты точно не разбивал никаких зеркал меньше семи лет назад?- допивая вторую бутылку пива, уточнил Андерсон. - Нет, глупышка,- хихикнул ангел,- Это всего лишь растяжение. Иногда я забываю, что у меня две левые ноги, и прыгаю, пока одна из них, которая танцует лучше, не уравнивает шансы с другой. - Мне кажется, или ты занимаешься всем подряд? От скрипки до проповеди девственности. - Блейн,- недовольно одернул его Курт, на что Андерсон звонко рассмеялся,- Не всем, но чем больше у меня занятых часов, тем лучше для моего поступления в Ниади. - Ниади? Ты туда поступаешь? - Да. У меня дома, как минимум, сотня буклетов оттуда, и имена преподавателей я выучил заранее. Тебя это удивляет? - Нет, просто я учился там. Не думал, что ты собираешься туда же. - Правда? Ты учился? - Ага, пока меня не поперли,- сжав губы в плотную дугу, ответил мужчина. - Ты упустил такую возможность? Это так глупо… милый,- нерешительно произнес последнее слово Курт и уткнулся носом в подушку, не зная правильно ли так называть Блейна в простом разговоре. - Карамелька, почему ты молчишь?- встревожено спросил Андерсон из-за внезапного обрыва незаконченной мысли. - Это ничего, что я могу к тебе так обращаться? - Курт,- опять это слово, которое говорило все за него,- Можешь называть меня, как тебе вздумается. - Просто у меня никогда не было парня… и я не знаю… Черт, Блейн, просто убей меня, потому что я жутко смущаюсь. - Мне нравится, когда ты смущаешься,- представляя румянец на щеках Курта, улыбнулся Блейн. - Тебе лишь бы посмеяться надо мной,- надуто ответил юноша. - Нет, ангел… Хотя почему «нет», когда «да». - Блейн! - Может, снова поцелуешь меня? - Сотый раз за эти часы? Если бы мы целовались с тобой так, будь ты сейчас в моей постели, то от моих губ не осталось бы и следа. - Курт, я хочу…- прикрывая глаза, произнес Блейн. - Чего? - Оказаться с тобой. Оказаться в тебе. - Прошу, Блейн... Я не думаю, что это хорошая идея. Заниматься этим прямо сейчас… вот так… по телефону,- с некоторой заминкой заговорил Курт. - Закрой глаза, я сделаю все сам. Просто доверься себе и слушай меня. - Блейн… - Мне даже не нужно твое согласие, если пошло на то дело,- нахально подметил Андерсон,- Потому что, пока ты будешь сопеть, ловя единорогов в своих снах, я оставлю всё то, что хочу сделать с тобой этой ночью, на автоответчик, который твой отец прослушает утром. Как ты думаешь, ему еще никто не оставлял таких длинных сообщений? - Ты невыносим,- снисходительно заключил Хаммел, скидывая с себя одеяло и избавляясь от футболки. - Я такой же невыносимый, как мое желание быть сегодня в тебе,- закончил Блейн, пока Курт беспрерывно улыбаясь, чуть посмеивался в трубку. Постепенно нерешительность слов пробуждала в них большую страсть, а разговор клялся превратиться в бесконечность. Вскоре цельные фразы превратились в обрывки слов и междометий, стонов и соревнования двух имен, наперебой вылетающих с прикусанных губ. Определенно это было лучшим, что случалось с ними за весь день, ведь даже в затуманенных негой ощущений разумах это было единственной верной мыслью.~***~
Этот голос, услышав единожды, нельзя было забыть никогда. Голос, который своей мелодикой отличался от всего, что Блейн слышал до этого, разливался по хоровой комнате, пока фигура Андерсона застыла в дверях невидимым зрителем, пока те тринадцать счастливчиков, что оценивали талант своего друга, могли наслаждаться его мимикой, которая соответствовала каждому усилию связок. После аэропорта у Блейна даже не возникло мысли, какой адрес указать водителю такси. Поэтому, появившись с утра в школе, он случайно попал на репетицию хора, где сейчас исполнял соло Курт. Когда Хаммел закончил петь, первые аплодисменты раздались в проеме дверей, где, облокотившись на косяк, стоял Блейн. Курт, секунду ориентируясь, повернул голову, после чего его глаза встретили тягучий мед глаз напротив. Заинтересованность и смущенность мгновенно сменились на улыбку, от которой в сердце пробуждалось желание ощутить ее на своих губах. Мысленно они уже давно повторили подвиг вчерашнего дня, потому что их глаза светились взаимным пониманием чувств друг друга. Когда все остальные участники обратили внимание на молодого человека, который остался стоять в дверях, то к нему подбежала Рейчел, перехватывая его руку за запястье и ведя в центр хоровой, где он поравнялся с Куртом, становясь к нему ближе теперь физически. Они еще раз переглянулись, но не проявили перед всеми своих чувств, а Рейчел уже открыла рот, представляя всем незнающим Блейна. - Ребята, познакомьтесь это Блейн Андерсон, тенор-баритон, любитель мюзиклов и следующий, кто обязан со мной спеть,- прощебетала девушка, рукой отталкивая Курта, плечом стоявшего с Андерсоном. Хаммел понял такой нетонкий намек и присел в первый ряд хористов, наблюдая, как Блейн, сначала долго отнекиваясь, все же согласился, и Берри прошептала Бреду название песни и обратилась к Андерсону с просьбой подхватить. В следующие минуты хоровая превратилась в пылающее от силы двух голосов пространство, в котором Курт не мог видеть ничего кроме глаз цвета какао, что были обращены все время на него. Но все это было не важно, потому что уже через каких-то десять минут, когда Блейн познакомился с мистером Шустером и остальными, они остались в хоровой одни, целуясь, пока Хаммел сидел на его коленях, обнимая за плечи и накручивая на пальцы пряди его волос. - Ты волшебно поешь,- возвращая свой язык к себе в рот, вспомнил Блейн,- Скажи, ты во всем такое совершенство? - Замолчи сейчас же, потому что я знаю, чем заканчиваются твои подкаты. Блейн засмеялся, рукой обнимая спину Курта, и приблизил его еще ближе, соединяя взгляды во взаимности, сталкивая их маленькие миры, становившиеся целыми только при встрече. Губы ангела, выцеловывая ровную линию скул, снова сошлись на гладкой коже Блейна, что еще пахла лосьоном. Они отвлеклись, когда звонок прозвенел на урок, а Курт, тихо застонав, обнял Блейна за шею еще крепче, не желая отпускать. - Хочешь поиграть в плохих мальчиков? Дай угадаю, сколько на твоем счету прогулов…- Блейн задумчиво затянул, потом, скривив рот в смешной гримасе, продолжил,- Ноль! - Самое время пополнить их,- ответил Курт и потопил улыбку на губах Андерсона. Они вновь целовались, забывая обо всех, кто бы мог случайно зайти в их мир без стука. Блейн понял, почему все то время, пока с ним не было Курта, он думал о нем. Потому что было невозможно чувствовать себя в вечном порядке, которое означало «оставьте меня в покое», без ощущения близости, той, которая позволяла забывать обо всех своих прошлых ошибках, даже тех, которые были свежи вчерашним воспоминанием. - Один мой давний знакомый затевает афтепати, мы могли поехать туда или просто посидеть в каком-нибудь уютном баре,- предложил Блейн, пока Курт, внимательно всматриваясь в его лицо, о чем-то думал. - Нет,- наконец, произнес он, медленно моргая, и в этом моменте было столько интимности и доверия, что Блейн невольно сглотнул,- Я хочу пойти к тебе домой. Эти слова как гром среди ясного неба, в них столько смысла, решимости, что Андерсон внимательнее взглянул на лицо Курта, чтобы понять еще раз, что именно он имел в виду. Мужчина утвердительно кивнул, после чего нежно поцеловал его губы, запечатлев на них согласие. Уже через час, избавившись почти от всей верхней одежды, Андерсон в своей квартире вдавливал тело Курта в столешницу кухонной тумбы, затем, перехватив его ноги за колени, усадил на скользкую поверхность. Хаммел обнажил свою шею перед поцелуями, закидывая голову назад и задыхаясь от переизбытка воздуха, от которого, кажется, не было спасения. - Ты делаешь меня таким живым,- простонал Блейн, впиваясь пальцами в бедра ангела и царапая кожу,- Ты такой непредсказуемый. Черт, Хаммел, ты самое невероятное, что со мной могло случиться,- прорычал он, пока ладони Курта соскальзывали с поверхности столешницы, от чего его тело клонилось вниз, грозясь упасть, если бы не вовремя подоспевшие удержать его руки Блейна. - Мне кажется, что сейчас ангелы нами не довольны,- хрипло засмеявшись, юноша поднял голову и схватился руками за волосы Блейна, скрещивая пальцы на его затылке. - Ангелы? Поверь, в этом царстве разврата и похоти нет ни одного ангела. Подожди… все же одни белые крылышки волнуются за спиной. И это твои, сладкий,- чуть ухмыльнулся Блейн и небольно прикусил нижнюю губу Курта. - Это ведь полное безрассудство, чем мы тут с тобой занимаемся?- облизнув укушенное место языком, спросил Хаммел. - Сумасшествие, безумство, помешательство… Называй, как хочешь. Но это наше с тобой безрассудство. - Сойдем с ума вместе? - Несомненно… Это будет лучшей поездкой в нашей жизни,- Блейн снова поцеловал ангела, который со всей пылкостью отвечал на каждое движение языков и губ. Прошли еще миллионы секунд, когда они решительно отрывались, чтобы восполнить запас воздуха, и снова возвращались в прежнее положение, запуская новый отсчет времени, о котором благополучно забывали на первых же миллисекундах. Они едва услышали звонок на домашний телефон Блейна, у которого позже автоответчик заговорил голосом Себастьяна. Поначалу Курт пытался сказать об этом Андерсону, но язык не подчинялся, находясь в плену у чужого языка, сплетающего их в скользкий влажный узел. Их движения становились медленнее с каждым словом Смайта, потому что остаток разума, что забился в угол из-за переселения в голову чувств, начинал улавливать смысл сказанных слов. - Доброе утро, Блейн, ты, верно, сейчас отсыпаешься, но я посмотрел материал, который вы вчера отсняли, и хочу сказать, что в восторге, не думал, что Энтони кто-то может так обработать. Черт, ты такой собранный, напряженный. Детка, тебе идет, когда ты трахаешь с расстановкой и разумом. Я разговаривал с Софи, предупредил, что ты отказался от Франции, она в шоке, назвала тебя идиотом, но сказала, что подождет, когда ты одумаешься. В общем, Нью-Йорк уже соскучился по тебе, надеюсь, что в следующий раз ты притащишь свою задницу целой и одумавшейся. Прослушаешь, перезвони. Я на связи. К концу обращения Смайта лица Курта и Блейна уже были на расстояние сантиметров, а прежнее выражение сменилось на непроницаемость чувств и смесь задумчивости с пониманием. Вот он, второй толчок. Нужны были лишь сутки, и Блейн снова ощущает свои дрожащие пальцы, зацепившиеся за выступ. - Ты мне врал,- первое, что позволило нарушить тишину, пока руки Курта ловко соскочили от прикосновений к Андерсону, пока тот даже и не думал отпускать от себя ангела, держа его крепко за талию. - Это не то… - Ты мне лгал!- вновь повторил Хаммел, повышая голос, пока сердце беспомощно захлебывалось в ощущениях боли,- Все это время ты мне врал! - Курт, подожди,- сжав зубы, приказал Блейн, пока его мысли разрывались от незнания, что делать дальше, чтобы избежать потери. Юноша оттолкнул его от себя, спрыгивая со столешницы и вставая напротив Блейна, который не позволял ему уйти. - Боже, я чуть не… Боже, какой я идиот. Я доверял тебе! Ты меня обманул! Ты говорил, что больше… О боже…- белки глаз Курта покраснели, а на нижних веках задержались крупные бусины слез. - Послушай меня,- от подобной реакции Блейна защищал только привычный гнев, который поднимался в нем столбом дыба,- Это всего лишь работа. Это ничего не значит. - Просто ответь. Зачем? Почему ты мне соврал? Ты хотел посмеяться надо мной? Хотел воспользоваться глупым мальчишкой, который влюбился в тебя по уши? Трахнуть того, кого заинтересовал ты сам, а не твой член? Кто хотел с тобой серьезных отношений?- Хаммел уже не сдерживался, позволяя слезам выйти наружу и очертить на коже свои оттиски,- Неужели так приятно разбивать сердца? Почему ты такой жестокий, Блейн! - Не надо так,- Андерсон сжал ладони в кулаки так, что побелевшая кожа обтянула острые костяшки пальцев,- Не надо так думать! - А как мне думать? Мы с тобой чуть не переспали,- последнее слово утонуло в всхлипе,- Когда ты мне собирался сказать? Когда ты хотел, чтобы я узнал правду? И хотел ли ты этого вообще? - Я не хотел, чтобы ты знал, потому что для меня это ничего не значит. - Зато значит для меня... Как ты можешь приходить ко мне, целовать меня, когда только вчера делал все тоже самое с другим! - Я не могу уйти. Не могу разорвать контракт. Я обязан это делать. Это моя работа. - Но для чего было лгать? Чтобы я позволил тебе прикасаться к себе, случится тому, что произошло несколько дней назад? Почему ты не сказал мне правды? Блейн не хотел отвечать, но искренность все же обрела словесную оболочку. - Может, потому что не хотел потерять,- прошептал он. - Ты уже меня потерял! - Курт!- Андерсон подлетел к ангелу, хватая его за плечи,- Ты делаешь меня живым, с тобой я живу, я чувствую. - Ты обманщик,- помотав головой, выкрикнул Хаммел. - Поверь мне. Я хочу открыться тебе, не отталкивай меня,- Блейн сходил с ума, сейчас он понял истинно значение лишения рассудка. Больше не находя слов, он поцеловал Курта, ощущая соленую влагу на губах. Хаммел оттолкнул от себя возникшую близость, больно прикусывая нижнюю губу, чтобы выплюнуть из себя ощущение навязанного поцелуя. - Это грязно! Больше никогда не смей целовать меня,- отходя от Блейна, произнес Курт, пока губы дрожали в танце, знакомом только непокорным мышцам,- Больше никогда не смей ко мне прикасаться. Ты мне противен! Андерсон закрыл глаза, пока в животе поднялась целая буря, просящая уронить тело на пол и позволить расплакаться, разрываясь от слез и судорог оголенных нервов. - Скажи еще раз, что ко мне чувствуешь,- раздалась просьба мазохиста. - Ты мне противен!- повторил Хаммел. В это момент все исчезло. Блейн оглянулся, понимая, что все это было предсказуемым с самого начала. Слезы Курта, его слова – все это заставило понять, что осталось хоть что-то, в чем он был уверен. Внутренняя улыбка закралась на болезненное выражение лица, чем вызвала в Хаммеле новую волну боли и понимания, что он был прав, предполагая, что в действительности безразличен Блейну. - Ты такой жестокий, такой… - Убогий, жалкий, ничтожный, вульгарный, подлый… Что еще ты скажешь, Хаммел?- больше лицо Блейна ничего не выражало, только улыбка, с которой Курт познакомился неделю назад, стала шире. Теперь Хаммел перестал понимать, что происходит, потому что метаморфоза Блейна была новым ушатом с грязью, облившей его с головы до ног. Он не понимал, что творится с Андерсоном, когда он буквально ликует внутри себя, заглатывая болезненные слова и наслаждаясь тем, как Хаммел, брызжа ядом, выплевывает оскорбления. - ... глупый, мерзкий, пошлый,- заговорил Курт в той манере, которую навязал ему Блейн,- Ты кретин, идиот… ты самый большой в мире идиот. Ненавижу! - Молодец, а теперь выдохни,- стирая с голоса нервные ноты, озвучил приказ мужчина. Курт тяжело выдохнул, и его ладонь залепила пощечину, оставшуюся красной меткой на скуле Блейна, который, перехватив его руку, сквозь зубы процедил: - Ну же, маленькое мисс совершенство, ударь меня снова,- его глаза блеснули черной пустошью неровного агата. Так больно еще никогда не было. Задыхаясь от слез, Курт выпал из объятий Блейна. - Пошел ты!- выкрикнул он ему прямо в лицо. Хаммел, дрожа всем телом, направился к выходу, чтобы переобуться и надеть осеннее пальто, Блейн же пошел за ним следом, оставаясь стоять в дверях. - Просто ответь, это все из-за того, что я шлюха? Курт к нему не повернулся, и только с порога Блейн услышал его ответ: - Потому что ты лжец! Ни одна вещь после этого не осталась в живых, умирая на пути Блейна, несущегося ураганом по квартире, разбивая все, что билось, на жалкую осколочную пыль, и разрывая все, что рвется, в уродливые клочья. Андерсон сорвался. Он упал, когда его пальцы соскользнули, а небеса затянула плотность туч. И второй толчок убил его, возвращая туда, где было место всем предающим любовь.