~***~
Не могли слова, облаченные в форму очередной лжи, выбить ранее выдуманную стойкость в собственных убеждениях. Не могли они заставить чувство, скованное эфемерными цепями, расплавить все запреты и данные себе обещания и вновь дать забытую причину улыбнуться глазам напротив, послушно затонув в их новой неизвестности. Курту, право, не давало покоя признание Блейна. Чуткость момента и неловкие интонации. Неуместно прозвучавшие слова заставили мысли в его голове умножиться надвое, сходясь с остальными в солидарном решении о беспринципности Блейна, сумевшего и на этот раз искусно оболгать свое настоящее безразличие. Чувство самосохранения на этот раз главенствовало над всеми, исправно меняя поток мыслей в противоположную сторону от погребенных, но не забытых желаний, увлекая суть бытия в инородное от сути любимого. Очередная пародия на близкие отношения не увенчалась успехом, и Курт собрал воедино всю силу воли, дабы высмеять неудачу прилюдно, разоблачить и обесценить неверные чувства перед глазами предателя. Вчера Блейн словно выпал из его жизни на один день, оставив без вошедших в привычку попыток добиться внимания. Молчалив он был и сегодня, в свой последний день в хоровой, затерявшись на задних рядах, пока хористы поочередно выступали. Андерсон оставил их номера без должного участия, проявляя больший интерес к своим ладоням, рассматривая искаженную случаями линию жизни. Без его напоминания Курт вышел в середину хоровой, без неуместного фырканья и его усмешек он начал говорить, без обращенного взгляда теплых глаз – закончил: - Вы все мило смотрелись, насколько позволяла эта тема,- он приподнял один уголок губ в насмешке,- и знаете, хоть за прошедшую неделю хор изменился… Пак с Сантаной даже пытались переспать, пока их ни застукала тренер Сильвестр… мы забыли то, чему нас учили изначально. Мы не можем рассматривать победу на региональных только под одним углом раскрепощенности и развязности, потому что не хватает главной составляющей того, что сделает ее заслуженной. Курт медленно направился к доске и добавил к недельной записи, сделанной рукой Блейна, то, что на фоне черных острых слов, свернулось в красные изгибы слова «любовь». - Любовь,- глухо произнес он, не избегая Блейна, ранее опустившего к полу глаза, а сейчас сосредоточившего внимание на губах Курта, что вновь пытались высечь готовую правду, оставляющую болезненно пульсирующие рубцы где-то в потерянном внутри мире,- В своей любви мы слепы, это чувство лишает нас чутья, что позволяет распознавать ложь. В любви мы беспомощны, потому что не готовы видеть собственную глупость, а, увидев, признать ее. Мы бездумны, ведь сердце дает о себе напоминание чаще чем, разум. Мы обречены повторять ошибки, словно снимать их дубль за дублем как в дешевом фильме с предсказуемой концовкой жанра трагедии. Но в своей любви мы искренны, это чувство заставляет нас тянуться друг к другу, искать лишние поводы останавливать взгляды и терять гордость. В любви мы обучаемы, и в этих уроках неизбежно будем нуждаться. Любовь изменчива, насколько изменчивы мы сами, она сложна в приобретении и легка в потери. Но она вечна,- Курт отвел глаза, безоговорочно принимая сказанное к себе, после мягко улыбнулся и посмотрел на всех кроме Блейна, оставляя последнего на контрасте взглядов,- И я хочу спеть о том, каково потерять свою вечность. Пока он готовился нарушить тишину, в немой попытке настраивая голос на нужную тональность, хор отходил от произнесенной речи, оживая согласными кивками, и только Пак, хмуро сдвинувший брови на переносице, не удержался от того, чтобы съязвить. - Хаммел, только не Wrecking Ball. Стены из пенопласта не выдержат гейской обнаженки на шаре,- он издал сухой смешок, но, споткнувшись о собственный резкий выдох, закашлялся, потому что Блейн, сидевший позади него, не раздумывая, ударил впередистоящий стул ногой так, что его вместе с учеником подбросило. - Заткнись,- прошипел Андерсон, на что получил презрительный оскал Пакермана. Мужчина обратился взглядом к Курту, устало выжимая из себя безразличие, пока лицо искажалось в неверном проявлении откровенной боли. Он со смирением принял первые звуки струн знакомой песни и с трепетом - направленность глаз Курта, который со смелостью объявлял их войну оконченной поражением Блейна. Sam Tsui – Jar of Hearts I know I can't take one more step towards you\Я знаю, что не могу снова сделать шаг тебе навстречу, Cause all that's waiting is regret\Потому что все мои ожидания обернулись разочарованием. And don't you know I'm not your ghost anymore\А разве ты не знал, что я устал быть твоей тенью, You lost the love I loved the most\Ты потерял любовь, которую я ценил больше всего... Курт ни на октаву не обманулся в выбранной песне, когда-то начавшей черный список Блейна неразрешенных к прослушиванию, напоминавших, что он тот самый больной тип коллекционера, отвергавший искренность предложенных сердец и захотевший вновь то, износившееся из-за собственной небрежности. I learned to live half alive\Я научился жить наполовину живым, And now you want me one more time\А теперь ты хочешь еще один шанс? And who do you think you are\Кем ты себя возомнил? Running 'round leaving scars\Водишься непонятно с кем, оставляя на сердцах шрамы, Collecting your jar of hearts\Собирая коллекцию чужих сердец And tearing love apart\Разрывая любовь на части. You're gonna catch a cold\Холод твоей души From the ice inside your soul\Однажды обернется для тебя простудой, So don't come back for me\Так что можешь ко мне не возвращаться. Who do you think you are\Кем ты себя возомнил? Курт, вобравший в себя весь воздух хоровой, заставлял Блейна все это время выдыхаться. С каждым звуком голоса, с каждой взятой нотой и в надрыве дыхания, и в слабой хрипоте. Блейн выдыхался смотреть и думать, желать и не иметь права. Он был больше человеком, чем автоматом, его чувства тоже казались расхераченными в незрелой способности вымещать боль не слезами, а беспорядочностью связей и избитыми кулаками. Но Блейн не только был, он и есть человек. Ни профессия и ни ярлыки, повисшие на нем, ни статусы, диктовавшие его место в этом обдолбанном похотью социуме, ни в гневе выкрикнутые определяющие его имена. Блейн хотел быть услышанным Куртом, но был проигнорирован. Даже самым сильным иногда нужна передышка, что говорить о том, кто только цеплял на себя эту маску, боясь увидеть в зеркале и в отражении чужих глаз слабака, который будет поочередно высмеян всеми. Сейчас Блейн хотел больше всего сдаться, уйти из хоровой и предоставить Курту возможность свободно выражаться в доказательстве перед самим собой и остальными своей правоты в испытанном на себе предательстве. Он устал сменять сезоны в своей жизни, готовый встретить зной, но получающий в итоге холод и обледенение зимы. Он замерз в эту чертову осень, только оттаяв от своего ледникового периода, который затянулся на года и клялся никогда не закончиться. Блейн просто устал. Он просто выдохся. I hear you're asking all around\Я слышал, ты расспрашиваешь всех вокруг, If I am anywhere to be found\Не видел ли кто меня. But I have grown too strong\Но я стал достаточно сильным, To ever fall back in your arms\Чтоб вновь упасть в твои объятия. And learn to live half alive\Я научился жить наполовину живой, And now you want me one more time\А теперь ты хочешь еще один шанс? And who do you think you are\Кем ты себя возомнил? Running 'round leaving scars\Водишься непонятно с кем, оставляя на сердцах шрамы, Collecting your jar of hearts\Собирая коллекцию чужих сердец And tearing love apart\Разрывая любовь на части. You're gonna catch a cold\Холод твоей души From the ice inside your soul\Однажды обернется для тебя простудой, So don't come back for me\Так что можешь ко мне не возвращаться. Who do you think you are\Кем ты себя возомнил? Курт зачитывал ему приговор, и Блейн с долей нигилизма принимал его, успевая сам разорвать струны своей души, к которым только подбирались слова Хаммела. Он позволил каждому слову оставить отпечаток на подступающих к сердцу извитых венах, которые больше не согревали тело теплом закипающей крови. Артерии пульсировали в такт сокращению сердца, но отказывались действовать дальше, снабжая тело возможностью двигаться. Блейн проклял тот момент, когда только начал чувствовать, что этот мальчик способен проникнуть вглубь его и разворовать все содержимое. Он был опустошен, пристыжен собственным гневом, в котором находил утерянную Атлантиду своего мира, где по обычаю царили в одиночестве спокойствие и отчужденность от съедающей рутины, а сейчас господствовал хаос. Внешне он остался сосредоточенным и внимательным, когда глаза напротив посылали ему последние проклятия за неисполненные обещания. Курт тоже просто устал. Он тоже просто выдохся, наравне крадя у Блейна воздух, как когда-то тот украл важную часть его жизни. Dear, it took so long\Дорогой, мне потребовалось много времени, Just to feel alright\Чтоб снова почувствовать себя живым. Remember how to put back the light in my eyes\Чтоб в моих глазах снова зажегся огонек I wish I had missed the first time that we kissed\Хотел бы я чтоб нашего первого поцелуя никогда не было Cause you broke all your promises\Ведь ты нарушил все свои обещания And now you're back\А теперь ты вернулся You don't get to get me back\Но этого недостаточно, чтобы вернуть меня And who do you think you are\Кем ты себя возомнил? Running 'round leaving scars\Водишься непонятно с кем, оставляя на сердцах шрамы, Collecting your jar of hearts\Собирая коллекцию чужих сердец And tearing love apart\Разрывая любовь на части. You're gonna catch a cold\Холод твоей души From the ice inside your soul\Однажды обернется для тебя простудой, So don't come back for me\Так что можешь ко мне не возвращаться. Don't come back at all\Не возвращайся вообще! Курт спел. И Блейн проиграл их войну на глазах у всех. Он больше не принадлежал себе, упав на колени на подступе к ангелу, предпочтившему прощению убийство. Теперь время было необходимо Блейну, чтобы очистить кровь от яда, что ворвался в него с последним вердиктом. За мгновение для него перестало иметь значение вчера и завтра, отрафируя всё случившееся и только возможное, все прошлые идеалы и способность помнить о них. Теперь ему принадлежало только сегодня, в котором его существование для Курта прекратилось. Он вновь был вытолкнут из жизни, преследуя один возможный выход: вернуться к той части себя, что всегда скалила зубы на проявление непритворства, и в ехидстве принимала умножившуюся боль обратно, дабы развить ее и приручить в неприязненном отношении к всеобъемлющему. Блейн неловко поднялся с места, пошатнулся, спускаясь, но сделал шаг твердым, когда коснулся одной поверхности, на которой они теперь стояли с Куртом. Он окинул его прямым взглядом, емко заключаю принятие правды в сузившихся зрачках. Он не придал значение тому, что юноша сам был тронут, еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться. На сегодняшний день он тоже был вычеркнут из жизни Блейна, поэтому они смотрели друг на друга как на призрачных теней, не боясь, потому что единогласно не признали существования друг друга. Андерсон обошел Курта, оказавшись за его спиной, еще секунду обнажая взглядом его выступающие лопатки, но был вынужден избежать новых столкновений, когда юноша повернул голову в его сторону, чтобы утвердить приемлемость возникшей дистанции. Ладонь мужчины коснулась доски, стирая написанное Куртом, словно этих слов никогда и не было, оставляя исключительно черное на белом. Он задумчиво посмотрел на свою ладонь и после небрежно провел подушечкой большого пальца по возникшему пятну, смазав красный след по всей линии жизни. - Жаль, что ты так ничего и не понял, - повернувшись обратно, но оставаясь стоять позади, Блейн обратился больше к пустоте, нежели к юноше, что стеклянными глазами продолжал вытаскивать из него нервные узлы, связывая их в новые, более уязвимые. Курт сбито выдохнул, когда Блейн закончил говорить, едва остановившись, чтобы сморщиться, от чего темные брови грозно насупились. Андерсон еще дальше отошел от юноши, спасая себя бегством от того, что через минуту клялось взорваться в нем вспышкой несдержанной агрессии, прерываемой частой аритмией сердца. - Спасибо всем за внимание,- сдавленно произнес Блейн, на прощанье приняв взгляд Курта и отослав его обратно в немом моргании отяжелевших век. Он вылетел из хоровой, прошел всего пару шагов, перед тем как, в припадке оперившись о стену, съехать по ней, пока по коридорам шныряли школьные тени, едва наступая на него самого, но бесшумно переступая по его гордости. На передозированной выдержке он сорвался, иссякнул. Сегодня Блейну больно, и сегодня Курт услышал ответную песню, в которой Андерсон разрывал при нем их немое соглашение о его молчании. Он послал к чертям их общую реальность, одновременно с разрывающимися струнами врываясь в свой внутренний мир, в который забрался, дабы найти утерянную гордость, похищенную одним прекрасным ангелом. I don't wanna hear you say it\ Я не желаю слышать твоих слов! Now you're messing with my pride\ Ты издеваешься над моей гордостью... I'm sick of standing in your line\ Меня достало стоять в твоем строю, So now you'll have to take it\ Теперь тебе придется принять этот факт, Take this to heart\ Прими его к сердцу. I will never let you fuck me over\ Я никогда не позволю тебе затрахать меня! Stop talking down to me your war is old\ Хватит со мной говорить! Твоя война затянулась, Your game is over\ Твоя игра закончена! So here's my coldest shoulder\ Вот таков мой ледяной прием... I don't wanna hear you say it\ Я не желаю слышать твоих слов! Now you're messing with my pride\ Ты издеваешься над моей гордостью... (Blue October – Say it)~***~
Слишком много «сегодня» достигло своего временного края, и Блейн потерялся в собственной памяти, выпуская даже то, что было не так давно. Все планы сводились к минимальной поддержки жизни и к пустым поползновениям взгляда в сторону Курта, который кутаясь в фарфор неживой куклы, мастерски играл счастье день за днем. Андерсон долго смирялся с реальностью без привычных посылов прочь, колкостей и сознательно отведенных глаз в намерении обвинить и устыдить, но за свое решение держался крепко, оставив ангела в покое на неопределенный срок. Не потому что устал чувствовать болезненно ноющую беспомощность, просто пустота больше смотрелась в его обыденном «сегодня» нежели самоедство за бутылкой дорогого алкоголя. Им было принято решение остаться в Лайме и лишь в редкие рабочие вылазки набегать на Нью-Йорк. Он как и прежде отпевал свою зарплату с чаевыми в «Бредстиксе» и после бросал их местному бродяге, с которым на перекурах в перерыве между выступлениями перекидывался открытиями о реалиях их недожизней и иногда водил в местную забегаловку, находя в пожилом мужчине удобного собеседника без закрепленной в нем фальши. Андерсон чаще отдавал большую часть себя местам, которые вместо него хранили память. Он засыпал на холоде, нередко просыпался под дождем, пил в прокуренных барах под снос и искренне надеялся найти конечную точку Земли, направляя стрелку спидометра мотоцикла к бесконечности. В этом маленьком сумасшествии он находил то, что защищало его от чуть не утвердившейся шизофрении. Андерсон занимал каждую минуту своего времени. В его собеседниках числились случайные незнакомцы и та правильная часть себя, что отвлекала мысли на верное распределение настроения, иногда вынуждая Блейна петь в пустоту, когда внутренние темы о равновесии иссякали. «Сегодня» он старательнее искал возможности связаться с матерью, вытаскивая ее на общие прогулки, где по обычаю оболгал свой род занятий и умело славировал на разговоре о личных отношениях. Не оставил Блейн и школу, находя в детях что-то неловко приятное, раскрывающее иногда подобие искренней улыбки. Только Курт по-прежнему пропускал их совместные послеурочные занятия, а в редкие столкновения предпочитал разбирать книги в библиотеке, когда Блейн согласно принимал на себя обязанность следить за порядком. У них не было попыток заговорить и взаимных провокаций, они подстроили ритмы жизни под обыденность друг без друга. Хаммел проводил большинство вечеров дома в отработке перед зеркалом артистичности с помощью реплик из старых кинофильмов. Он каждый день проверял возможности своего диапазона, повторяя как мантру взятые ноты и подстраивая голос под самые сложные партии шедевров музыкального театра. Изредка Курт прерывал свое занятие хождением к окну в глупом ожидании увидеть знакомое моргание фар, но Блейн стойко молчал, лишь надрывая связки в кафе, где чувства, заполнявшие его, глушились глотком воды и вниманием всех кроме одного. Каждый день они одерживали над собой победу в общем смирении, только по ночам мучая клавиши телефона невысказанными фразами «давай поговорим» и «я скучаю». Это было чем-то похожим на сумасшествие, выбившее себе срок в вечность. Оба были верны своему молчанию. Держались того взаимного решения, к которому пришли в разное время, но в полном синхроне стадий, различающихся только степенью выплеска боли. Сожаление о новой привычке, которая медленно убивала в них жизнь, стало первым нарушенным пунктом в этой молчаливой войне, перманентно выстреливающей срывами в виде пьяных драк в барах и всхлипов, потопляемых в мягких подушках. Курт стал менее критичным, признавая Блейна за слабость своей гордости, в тот момент, когда Блейн проклял свою гордость, простандартизировавшую все «неправильные» эмоции в одну больную пустоту. Они погрязли в эгоистичном желании собственников быть смыслом друг друга, остро нуждались в необходимой близости, еще больше хотели снесения этих барьеров, которые установили по обоюдному согласию. Они скучали больше, чем могла вынести их гордость. «Сегодня» означало прожить день вхолостую, отвлекаясь на обязанности. Никаких планов. Только обведенный в месяце красным маркером день благодарения, привычная подготовка к которому коснулась каждого вступившего за порог МакКинли, даже того, кто бесстыдно оставлял на только вымытом полу грязь от своих байкерских ботинок. Блейн безропотно согласился делать на вечеринке заинтересованный в дисциплине вид, решая, что это будет неплохой возможностью отвлечься и разнообразить рутину историями о подростковых попойках. Пусть он и умирал от мысли, что, расставаясь с Куртом на миг, они сумеют забыть друг о друге на век, но стойко продолжал держаться за маску опустевшего от эмоций, вызвавших ранее разрушение, пыль от которого неприятно осела на падшем сознании. Блейн с добавленным к взгляду презрением осматривал границы бедствия ближайшего часа, вместившего в себя толпу пубертатов, двигающихся под попытки музыки сделать вечер веселее. Со временем это только становилось терпимым, поэтому гримаса пренебрежения привычно заняла положенное ей место на лице, а тело Андерсона после было задержано тренером Сильвестр в качестве жертвы-собеседника. Он потерял интерес к монологу тренера уже на первой минуте, едва слух уловил в одном контексте уничтожение хора, республиканцев и случайный секс с ныне известным рок-музыкантом запрещенной во всех штата кроме Миссури группы. Одна деталь с идеальной укладкой выбивалась из общего интерьера абсурда и посредственности. Это инородное не смотрелось на фоне подвешенных к самому потолку дешевых фонариков, оно слишком изящно держало пластиковый стаканчик в своих ладонях, переплетая тонкие пальцы, слишком очаровательно не попадало движением бедер в такт басам, словно танцевало под свою внутреннюю музыку, и Блейн мог поклясться, что это шедевр, давно потерявшийся в топовых музыкальных чатах. Это нечто было слишком ангельским для места, провонявшего дешевым пуншем, потом и сплетнями. Нечто, неловко жавшееся в толпе, замалчивая свое пренебрежение не в меру частым прикосновением губ к краю белого послушного пластика с розоватой жидкостью. Блейн давно встал тенью рядом с Куртом, оттесняя Мерседес, внимательно вглядываясь в игру красок на лице ангела, на веках которого залегла плотная темнота, и только при сужении глаз он разглядел естественность ее происхождения. Переменчивый блик красного, засевший на губах, еще напоминал, насколько отчетливо они могут менять цвет после нескольких ловких манипуляций с ними. Андерсона никто не собирался разоблачать и отдавать под трибунал за откровенное подглядывание, да и Курт весьма непринужденно проверял обстановку рядом с ним, делая Блейна одного цвета со стеной, в сторону которой все еще открывался рот тренера Сью. - Что здесь делает Блейн?- озвучил Курт вполне естественный вопрос, давно зародившийся в голове, но получивший огласку только сейчас. - По-моему, удачно игнорирует то, что Пакерман вылил две бутылки алкоголя в пунш, который ты сейчас пьешь,- не перекрикивая музыку, ответила Мерседес. Она неодобрительно свела брови, когда Курт после этих слов сделал по-настоящему большой глоток. - Не знал, что он с алкоголем, - Хаммел с натянутым разочарованием потопил взгляд в нескольких каплях на дне своего стаканчика. - Еще один повод пойти в сотый раз за пуншем и демонстративно проигнорировать то, что Блейн с тебя глаз не спускает? - Поговорить с ним хочу, - юноша сделал паузу, потому что слова как-то странно меняли свой порядок при озвучивании, - но не смогу заговорить сам. - И что ты ему скажешь, Хаммел, если ты и сейчас не можешь связать двух слов?- спросила Мерседес, после ответив сама, - Все, детка, для нас вечеринка окончена. Но Курт уже направился к Блейну, точнее за пуншем, благо путаница была пока только в голове, а тело двигалось по единственно правильному направлению - пунш-Блейн. Он натянуто улыбнулся на произнесенное тренером: «Вот и фарфоровый со мной согласен», даже не придав значение тому, в каком контексте это прозвучало, и зачерпнул новую порцию улучшенного пунша в стаканчик. - С тебя достаточно,- над ухом прошелестел знакомый голос, и Курт, торжествуя в душе, принял отозванный «обет молчания». - Когда мы успели поменяться обязанностями? – он повернул голову к Блейну и отослал ему прямой смешок в глазах, оставляя замечание неуслышанным. По пути обратно, он сделал несколько глотков, дабы в меньшей мере раздражать Мерседес, выпивая все на ее глазах. - Содержательно, - недовольно выдала Джонс. - Это вырывается само собой,- неутешительно прошептал Хаммел, - Я хочу сказать другое, а получается что-то вроде: «я не видел большего уродства человечества, чем слова, мысли и характер… глаза и губы… боже, и голос... Блейна Андерсона». Мерс, я сойду с ума, если не заставлю себя забыть о желании подойти к нему снова, - очередной глоток, и Курт довольно поморщился от найденного из всех ощущений приятного тепла нескольких процентов алкоголя. Блейн не припомнил бы сейчас ни одного момента, который вызывал в нем большее раздражение, чем это знакомое движение запястья, в очередной раз заталкивающее в рот Хаммела намешенное пойло. Он излишне резко приказал Сью замолчать и, не обратив внимания на то, как будет выглядеть со стороны, заставил двери зала с треском распахнуться, едва не срывая их с петлей. Он вышел в коридор и лишь на сотом шаге, отделяющем его от несдержанной агрессии, вариативно вырвавшейся на тренера Сильвестр, остановился и сел на пол. Теперь, вдыхая неподпорченный флюидами воздух, прислонившись затылком к холодному металлу дверцы шкафчика, он мог дышать. Все давно перестало быть терпимым, и ныне казалось непереносимым, чтобы прожить еще хоть минуту времени в этой вынужденной апатии чувств. Состояние Курта сейчас становилось все более неконтролируемым, а право вмешаться не было возвращено даже после обрушившегося молчания, поэтому Блейн продолжал сидеть, наконец вырвав голос из глотки в диком протяжном крике, съедаемом еще живой музыкой из зала. - Блейн, все плохо!- голос казался знакомым, но открывать глаза, чтобы увидеть его обладателя не казалось достаточной причиной,- Там Курт!- достаточно, чтобы глаза сами по себе открылись, - Он перебрал лишнего и хотел найти тебя, а сейчас орет в микрофон твое имя, чтобы ты показался… Блейн, прошу скорее! «- Мерседес, - узнал девушку Блейн. - Какая к черту Мерседес,- тем же голосом одернула мысль,- Курт. Всегда один лишь Курт» Понадобилась секунда, чтобы Блейн стоял на ногах, которые несли его уже в направление спортивного зала. Можно сказать, что и на этот раз петли дверей рисковали быть сорванными. Он потратил миг, чтобы оценить ситуацию в то время, как Курт стоял на сцене и молчал, смиренно опустив голову к низу, словно ничего кроме ботинок в этом зале не было достойно его внимания, но услышав переполох, возникший у входа, и увидев, как несколько прядей черных волос выкинулись на лоб запыхавшегося Блейна, без труда похитил его взгляд. - Ты,- усмехнулся Курт прямо в микрофон, и тот дал отвратный фонящий отзвук,- Блейн Андерсон, ты жесток… тебя обучали в Далтоне, как портить чужие жизни. Я… я… Но Блейн уже не слушал, он мчался отобрать у Курта микрофон, что ему почти удалось, потому что юноша выпустил его из цепкой хватки обеих рук, чтобы одной отстранить неожиданно возникшего перед собой Блейна, без разбора отталкивая от себя, дабы получить возможность договорить, ибо сейчас готовность высказаться топталась на кончике языка. - Не при всех,- прошептал Андерсон, получив возможность прижать Курта к себе и заглушить его голос, - Не хочу даже косвенно быть виноватым в том, что на следующий день тебе будет неловко перед всеми. Курт оставил руки, спокойно лежащими на плечах Блейна, пока Мерс аккуратно выдернула микрофон и под неловкие попытки Андерсона перетащить его подальше от сцены попыталась успокоить шокированных выходкой Хаммела: - Не обращайте внимания, это часть программы, продолжайте развлекаться,- нараспев протараторила она. - Просто некоторые принцессы слишком восприимчивы к алкоголю,- тише буркнул Андерсон. Уже на парковке, пока Хаммел стоял, опираясь на капот своего автомобиля, и искренне удивлялся, откуда на глянцевой поверхности второй Курт Хаммел, Блейн и Мерседес решали, как с ним поступить. - Не стоит подрывать доверие Берта,- возразил Блейн на предложение Мерс отвести Курта домой. - И что ты предлагаешь, отвезти его к тебе, забыв, сколько он пережил из-за тебя? Прости, Блейн, но судя по тому, что Курт чувствовал последние несколько недель, ты полный кретин, хоть и помогаешь сейчас. Даже не думай, я не оставлю вас на целую ночь наедине. - Послушай меня, красотка, наши с ним отношения - это более сложная штука, чем милые посиделки с подружкой за обсуждением моих грешков. - Он не рассказывал ничего, - возразила Джонс. - Вообще?- Блейн недоверчиво нахмурил брови. - Вообще. Мне было достаточно наблюдать за тем, как он ходит мертвецки обиженным на себя за то, что не может заговорить с тобой без того, чтобы не вспомнить, какое дерьмо ты можешь выбросить. - Я изменил ему,- на выдохе сказал Блейн, отгоняя прочь чувство стыда, Джонс не была тем человеком, перед которым стоило бы растрачивать силы на признание своей вины,- Он так думает. А я тратил впустую время, занимаясь с ним секстингом, вместо того, чтобы объяснить, что не принадлежу только ему. В этом моя вина, Мерседес. Я не сказал ему, что быть со мной, это быть брошенным в любой момент без причины, по контракту. - Это значит… - Я актер из тех самых фильмов, на которые дрочат,- Блейн не хотел терять время на разъяснения, поэтому был сух в словах и интонациях. - Ты… - Я сказал это не для того, чтобы ты задала мне еще сотню вопросов и вытеснила из головы даже мысли о правах чернокожих и сексе до брака. Просто доверь мне Курта, обещаю, с ним ничего не случится. Лучше вернись на вечеринку и постарайся всем все объяснить. Я не хочу неприятностей для него. - Хорошо, Блейн, - если Мерседес и хотела спросить Андерсона о большем, то не стала, получив молчаливый приказ следовать указаниям. Девушка ушла, оставив Блейна с Куртом вместе, почти вместе, так как злость Андерсона могла бы претендовать на отдельную личность. - Тебе весело? Сейчас весело?- заорал Блейн, чтобы Курт, наконец, обратил на него внимание. Курт, ранее прислонившийся к капоту ухом в попытке выманить свое отражение на разговор, повернулся на голос Андерсона. - Мне не хочется тебе врезать, поэтому весело, - промямлил он, уже садясь на капот машины, - Хочу быть лучшим твоим воспоминанием, чтобы все после меня казались пустыми. Я, наконец, просто хочу тебя. - Ты хочешь сделать мне больно, а не хочешь меня. Разница, мать твою, Курт!- Блейн не сдержал себя, вплотную приблизившись к ангелу, но тот даже и не думал отпрянуть, только расставил ноги шире, чтобы Блейн мог удобно уместиться между ними. - Так накажи меня, - издал краткий смешок Хаммел. - Если я и трахну тебя, то так, чтобы на утро меня помнила не только твоя задница, но и ты сам. Курт задумчиво затянул согласный «м» и дернул ногами как невинная куколка с перевязанной на запястье ленточкой. - Ты первый человек, которому грубость к лицу,- выпалил он то, что казалось сейчас наиболее важным в разговоре,- Ты первый человек, которому абсолютно все к лицу. Блейн неосознанно поддался вперед, словно этот шепот мог нитями опутать его тело и приблизить к потерянному источнику жизни. - Я первый человек, который теряет голову от одного твоего взгляда в свою сторону,- Блейн и не надеялся, что Хаммел запомнит все, что происходит сейчас, поэтому позволил пальцам беспрепятственно коснуться лица ангела. «Ты все равно ничего не вспомнишь». Последняя мысль, в которую вцепился Блейн, перед тем как поцеловать губы того, кто по призванию носил имя губительной зависимости Блейна Андерсона.