«Единственный выбор» — это оксюморон.
«Ты мне больше не нужна», — говорит себе он, задумчиво покачивая в руке полупустую бутылку и ощущая, как гадкий привкус отдаётся в голове пробными раскатами боли. Это молитва, сплетённая кровью и пепельным привкусом смерти. «Ты мне больше не нужна, Кларк. Ты мне не нужна». Мёртвому богу её не услышать. Поэтому Беллами шепчет, и рычит, и стонет эти слова в вакуумную, сдавливающую одиночеством пустоту — до тех пор, пока у него не садится голос и не заканчивается в лёгких воздух. Раненый в самое сердце [ведь Кларк и есть — была — его сердце], он истекает под кожей кровью, захлёбываясь в ней, как в океане беззвёздного неба. И лёд сковывает кончики пальцев трескучим морозом, поднимаясь с каждым днём всё выше — прямо к горлу. Она наблюдает. Из иллюминатора по ту сторону стекла. Иногда — из кувшина с водой, рассматривая с жалостливой насмешкой его неопрятный и истощённый вид. Ещё реже — из тёмных глаз Рейвен, потерявшей близкую подругу. Но она всюду, как воспоминание о солнечных лучах или запахе влажной травы — далёкое, но въевшееся в подкорку клеймом. Её призрак невозможно стереть. Врезанный в жизнь Беллами по кусочкам, он мелькает то тут, то там растрёпанными косами, рассыпается по углам отголосками смеха и жжёт затылок едва ли не до покраснения укоряющим, снисходительным взглядом. Такая, какая есть — вся, вплоть до кончиков ногтей — Кларк не показывается никогда. Может, оно и к лучшему: он боится увидеть шрамы-волдыри, усыпающие её лицо так, как его усыпают веснушки. Истерзанной, сломанной Кларк — вот чего он в действительности боится. До дрожи. А теперь, объятый завесой кровавого багрянца, Беллами застывает на месте каменным изваянием, внутри которого вены кипят раскалённой лавой — только от того, что она здесь. Целиком и без остатка. Выросшая, капельку усталая и почему-то совсем не насмешливая, как обычно. Его разум трещит осколками, путаясь в хитросплетениях лжи и наваждения, но он этого не понимает. У призрака светлые и очень печальные глаза. — Может, ты не заметила, Кларк, но ты мне больше не нужна, — шипит Беллами, разгневанный и вместе с тем обескураженный от того, что столько лет спустя она всё ещё здесь. Как она может, если ему кажется, что он наконец перерос эту боль и эту потерю? Как она может появляться здесь вот так открыто, в душу проникая своим прозрачным и острым, как стекло, взглядом, после всего, что было? Поэтому он гонит призрака прочь — ранит словами самую его лживую суть — но призрак не уходит. Смотрит так, будто не может чего-то понять, и душу выворачивает своей жалостью в уголках губ, настолько правдоподобной и похожей на её, что Беллами хочется взвыть. Вместо этого он стискивает челюсть до отчаяния и делает шаг вперёд, готовясь выступить против. Выдрать, если потребуется, своё кровоточащее сердце из лап прошлого, чтобы вот так, с разодранной в клочья грудью, выползти на поверхность и дышать. Чтобы двигаться дальше и никогда не оглядываться в пропасть. Призрак отступает на шаг, но не желает развеиваться миражом. Молитва не услышана, бог — мёртв. Беллами собирается сделать его работу: убить то, что осталось от горечи минувшего. А собирая себя по крупицам из небытия, он с накатывающим ужасом наблюдает, как светлые и очень печальные глаза Кларк смотрят в душу так, словно что-то понимают.Призрака её нет уже давно.