В паутинном серебре

Боль прорастает под рёбрами паутиной. Её узоры, сплетённые запылённым серебром, расходятся всё новыми и новыми кругами — витиеватыми перекрёстками одиночества и тоски. Серость застревает в горле у Кларк надоедливыми липкими клочками: она дышит через раз, кусая губы, и никак не может подавить сухое раздражение в глазах. Хочется плакать — не скрываясь и не расцарапывая ногтями плечи — вместо этого получается только хрипеть с сиплым надрывом. Чужое имя перекатывается на языке теплом, застывшим в янтарный шарик. Беллами… Не вслух — безотчётно и по привычке, как цветы, распростёртые навстречу к свету. Но её голос, зовущий на помощь — оттуда, из глубин своего почерневшего естества — лишь пыль, развеянная над вылитыми солнцем полями Санктума. Гарь вперемешку с хлопьями чьего-то праха — может, прожжённых её стараниями сердец и загубленных жизней. Голоса в голове Кларк — несмолкающие и исходящие ядовитым соком. Брошенные промежду дела как брезгливая милостыня той, кого уже не спасти.

«Ты говоришь, что тебе жаль, а потом делаешь это снова». «Ты ещё ничего не сделала». «Не видела Рейвен или Шоу? Ну, знаешь, людей, которых ты сдала нашим врагам на пытки».

Отливающие улыбками, полными облегчённого превосходства. Кларк Гриффин — предательница, эгоистка, убийца. Кларк Гриффин — не они. Разливающиеся блаженной белизной, с зелёными побегами из залатанной груди — они сливаются в неподвижные колонны, возвышенные и ослепительные в обновлённой безгрешности. Кларк Гриффин — за бортом. Зависшая на краю жизни, разодранная чужой жестокостью на лоскуты, молящая разве что об искуплении. Но в её руках по-прежнему смерть — ручной зверёк, обманчивый в своей надуманной ласке, а под кожей — мёртвая кровь, частицы павших от клинка Ванхэды. Колоннада непорочных грешников глуха. Ей безразлична судьба другой. Мятежницы в рядах своих. Беглянки от картонной лжи. Смиренной мученицы с червоточиной на распахнутой груди. А им попросту не выстоять. Не суметь так же, как бы ни хотелось — непризнанное и даже постыдное, это желание вздымается в их неловких улыбках ветерком, несущим запах беды. Сомкнутые в ужасе, их ряды отторгают правду, как нечто противоестественное. И если Кларк Гриффин — её олицетворение, ядро и немой укор… что ж, они отвергнут без всяких сомнений и её. …боль прорастает под рёбрами паутиной. Серость застревает в горле у Кларк надоедливыми липкими клочками – исключительная и оглушённая одиночеством, она слепо и беспросветно оплакивает уход того, чья близость ещё дарила сладостный мираж теплоты. Беллами за километры от неё направляется к надежде, восставшей из пепла — к надежде на светлое будущее. Вместе.